Кваздапил. История одной любви. Начало

– Как нашла – понятно, а как попала внутрь?

– Дверь была не заперта.

Мадина вела себя так, будто ничего особенного не происходило, а мне было нестерпимо стыдно. Моя нагота, показное равнодушие гостьи, простреливавшей шаловливыми намеками, что равнодушие именно показное… Долго так продолжаться не могло. Лежа перед Мадиной, словно поросенок на столе кверху лапками, невыгодно для мнения о себе и некрасиво раскоряченный, я глядел на незваную гостью, такую шикарную, знойную, томную…

Нет. Какая бы ни была, она сестра друга.

Впрочем, как женщина…

Я судорожно сглотнул. Такие красавицы не ходили ко мне в гости, и я к ним не ходил. «Ко мне» и «к ним» – естественно, не только в территориальном смысле. Настя сегодня ночью – исключение, подтверждающее правило, она единственная, кто снизошел до моей персоны, и то на чужой территории и просто от скуки. Окажись на моем месте кто-то другой, Настя не заметила бы разницы. Красавицы с идеальными на мужской взгляд фигурами и лицами были обитательницами параллельного мира, они жили в недоступной для меня вселенной и со мной не пересекались (во внеучебное время). И не имели желания пересекаться. Ответно я не жаловал их, называя пустышками и потаскушками. По большому счету, Мадина в мое определение тоже укладывалась, пусть и с натягом.

Представитель иной планеты почтил посещением наш серый скучный мир. С этим требовалось что-то делать. Для начала нужно прояснить непонятное:

– Дверь в ванную не заперта, потому что незачем запираться, когда я в квартире один. Вопрос в другом: как ты попала в квартиру?

Придержав низ куртки, Мадина присела на бортик ванны и улыбнулась, игриво поиграв бровями:

– Сказала одному из твоих сожителей, низенькому очкарику, что ты обещал дать кое-какие книги, мне их нужно срочно забрать. Он без разговоров отдал свой комплект ключей. Вот, оставляю, чтоб не забыть. Передашь?

Позвенев перед носом, словно колокольчик, небольшая связка упала поверх тряпок на стиральной машинке. Мадина, кокетливо поигрывая черным локоном, вновь перевела взор на меня. Смущения – ни в одном глазу.

Н-да, ситуевина. Похоже, из-за ожидания чего-то подобного родители и решили вернуть развеселую дочку домой.

– Я скоро уезжаю. – Мадина опустила руку в воду и механически зачерпнула.

– Знаю, Гарун звонил.

– Уже? Быстро же растрепал, хотя не должен. А говорят, будто женщины – сплетницы.

– Я приглашен на свадьбу.

– Жаль, что мне, в отличие от тебя, отказаться нельзя. С удовольствием поменялась бы местами.

– Что думаешь по поводу многоженства?

– Он и это раструбил?

Мадина тоскливо смотрела, как вода стекает сквозь пальцы обратно в ванну. Процедура повторилась неоднократно. Абсолютно голый я, находившийся ниже ватерлинии, беспардонную гостью вроде бы не интересовал, но так только казалось, иначе она не сидела бы здесь с упорством пса, ожидающего кормежки.

– Тебя не смущает, что я перед тобой в таком виде?

– Меня? – Мадина сделала большие глаза, ее взгляд ехидно переехал на мои скрещенные ниже пояса руки, основательно задержался там, пристальный и изучающе-задумчивый, и через жаркую вечность вернулся на лицо. – Нет. А тебя?

– Несколько да, поэтому не могла бы ты…

– Конечно, могла бы! – перебила Мадина. – Какой разговор! – От нее искрило нездоровым озорством, от которого легко прикуривались бы сигареты и автомобили. – Понимаю, нужно быть в равных условиях, и чтобы тебя не смущать…

Она сделала то, чего я не ожидал. Одно за другим куртка, платье и прочее полетело в сторону.

– Мадина!!!

– Сейчас-сейчас…

В своем плачевном положении я не мог воспрепятствовать ничем, кроме гневных окриков, а они не работали. В несколько движений нахальная гостья осталась исключительно в природной одежде.

– Вот так – хорошо? – Она влезла в воду со стороны ног, плюхнулась между моих коленей, а свои перекинула мне через бедра.

Верхнее отверстие ванны на миг шумно захлебнулось, его заткнула откинувшаяся спина Мадины. Над моим животом свелись вместе белые коленки.

– Теперь мы равны.

Искательница приключений нашла их и здесь. Меня пробуравил горячий взгляд.

– Вообще-то я имел в виду несколько иное… – проговорил я запоздало, чувствуя, как чужие ноги стискивают мне бока. Будь у меня лишних килограммов на пару больше – не поместиться нам тогда в одной ванной…

Вот же, опять ванна. Вчера ванна и сбрендившая девушка, сегодня то же самое…

В новой диспозиции мои ладони оказались в опасной близости от никак не предназначенных для них чувственных безобразий.

– Но ведь так тоже неплохо, согласись? – нервно хихикнула Мадина.

Она тоже чувствовала себя не в своей тарелке, но отчаянно храбрилась.

Если называть вещи своими именами, то она была в моей тарелке. Теперь мне понятно, почему медведи из сказки так ополчились на Машу. «Кто спал в моей постели?! Кто ел из моей тарелки?!» Пусть Маша пришла сама, а ее возраст и внешние данные могли показаться медведям достаточными, чтобы женить на ней, скажем, сыночка (это же сказка, там все в конце концов женятся), но медведь и человек – разные виды! В переводе со сказочного – разные люди. Категорически разные. Сказки – ложь, да в них намек.

Я проворчал:

– Что плохо, а что хорошо, определяет воспитание.

– И окружение.

– И традиции. Имею в виду национальные.

– У нас многонациональная страна. Будь я в восторге от обычаев гор, я осталась бы в горах. Возможно, после свадьбы я перееду в Москву. Все для этого сделаю. Четыре стены… – Жгучий взгляд с тоской пробежался по тесноте ванной комнаты, длинные волосы, понизу расплывшиеся в воде, отрицательно мотнулись. – Это не для меня. Я вижу свое будущее по-другому.

Кто же тебя спросит, хотелось сказать, но это уксус на кровоточащую рану, и я вернул собеседницу в реальность:

– Ты горянка, ты должна…

– А ты не горец и не должен, – со злостью перебила Мадина. – Хватит о традициях. Скажи честно, тебе нравится? – Весомые достоинства взвились, словно белые флаги капитуляции, а ладони их хозяйки с чувством огладили демонстрируемые подробности. – Скажешь «нет» – я сейчас же уйду. Но если соврешь…

– Как же ты узнаешь, что я вру?

– Заставлю убрать ладони.

И Мадина поняла, что раунд остался за ней.

– Как мне теперь смотреть в глаза Гаруну? – хмуро осведомился я.

– А как ты в них смотришь, зная, что больше половины твоих сокурсниц он видел в еще худшем виде? Заметь, я употребила слово «видел», хотя могла бы другое, о котором ты догадываешься. Русский язык богат на емкие глаголы.

Удар, что называется, под дых. Возражения увязли где-то между душой и горлом.

Впереди за хрупкой шейкой текла водичка, плавали и извивались намокшие локоны. Встречный взгляд выжигал остатки здравомыслия, как огнеметом. Мозги ушли в отпуск, по пустому черепу гулял сквозняк. Нет, одну мысль инстинкт самосохранения подкинул:

– Как же тебя отпустили?

Подтекст прозвучавшего: искать не будут? Если в таком виде найдут у меня…

– Я не собачка на привязи, пусть моим близким и хочется посадить меня на цепь.

Мы снова умолкли.

Что я мог сделать – сейчас, когда слова не действовали? И вообще. Что же у меня за дни такие начались, критические? Вчера одно, сегодня – вот такое другое, хлеще прежнего. Что при таком начале будет дальше? И, кстати, почему для своих чувственных опытов безупречно сложенная хулиганка выбрала меня? Тихий, скромный, всеми забытый, ничем особым не выделявшийся… Или именно отстраненность от общей тусовки сыграла роль? И моя репутация безопасного честного человека, который никому и никогда не раскроет чужих тайн? Или… своих тайн? Которые, как подразумевается, теперь будут.

И все же. Мадина, к которой меня тянуло все сильнее, была сестрой друга и человеком другой культуры, пусть и не скрывала ироничного и даже высокомерного отношения к родной культуре. Она сама пускалась в непотребные авантюры, но я не мог стать соучастником. Это как если бы на ее месте сейчас оказалась Хадя или, к примеру, моя сестренка. Даже представить невозможно. Как гей-парад в Грозном или открытый для всех желающих нудистский пляж в Махачкале.

Впрочем, можно ли наших с Мадиной младших сестер ставить на одну доску? Пройдет время, и насмотревшаяся телевизора, наслушавшаяся подруг, излазившая интернет моя Машенька однажды созреет, чтобы переступить бортик такой ванны, в которой будет плескаться кто-то из моих нынешних друзей. И они не посчитают это ненормальным. Таковы новые традиции, такова плата за свободу, которая есть у каждого, кто согласен отвечать за нее.

Но Хадя… Никогда. Она и чужой мужчина в ванной, не муж, – это две разные вселенные. Хотя сестры очень похожи внешне. Почти копии, но Хадя – уменьшенная и смягченная, резкие углы заменены плавными изгибами, дерзость во взгляде – кротостью и доброжелательством. И нет такой ценности в мире, какую я не отдал бы, чтобы вместо шалуньи Мадины моих ребер, бедер и голеней касалась ослепительно-солнечная Хадя…

Фантазия отключилась, отказываясь даже воображать подобное. Хадя была не такая. Она даже теоретически не могла оказаться на месте аферистки-сестры. Повторяю: даже теоретически.

Легкие случайные покачивания вернули меня от теории к практике. Покусывая нижнюю губу, колыхавшая воду нежданная собеседница проговорила с плутовским прищуром:

– Мне хотелось сказать тебе одну вещь… ради которой, собственно, я пришла. Меня увозят, ты об этом знаешь, но ничего не делаешь.

На меня будто уличный столб упал:

– В каком смысле?

– А как же данное тобой обещание?

– Какое?! – Я едва не поперхнулся.

Никаких обещаний не было! И не могло быть! Я не даю обещаний сгоряча, потому что привык выполнять каждое слово – каждое! – любой ценой.

– Вчера, – напомнила Мадина. Ее очаровательная головка склонилась набок, забавно поводя вверх-вниз красивыми бровями.

Всплыло: «Ты мог бы украсть невесту?»

Память перегрелась в режиме аврала: разве дошло до обещаний? Нет, вчера эта тема себя исчерпала, не начавшись. Тогда…

Ччччерт!!!

– Вспомнил? – Соблазнительная бесовка повозила ногами, создавая легкую волну. – Ты обещал рассказать о том, о чем мне поговорить не с кем, и как у тебя было… это.

Для иллюстрации туманного понятия низ соседнего тела толкнул меня под водой. Касание нежных зарослей содрогнуло ожогом встречи синтетики с утюгом. Мадина взбудораженно замерла:

– Ну? Ты ведь обещал?

– Не обещал, а был подловлен на слове. И сейчас категорически не та ситуация, чтобы я мог говорить о…

– А какая сейчас ситуация?

Игра кошки с пойманной мышью могла продолжаться долго, так как мышь была в трансе. В желании превратиться в улитку и спрятаться в непробиваемый недоступный домик.

В своем новом состоянии я не мог встать первым и уйти, организм предал меня, ладоням не хватало места.

– Не та, – с тупой упертостью повторил я намного тише.

– Другой не будет. – Мадина развела руками, а потом, не зная, что с ними делать, положила их мне на торчавшие коленные чашечки, обрамленные чуть не вставшими дыбом волосками. – Ты это тоже понимаешь. А слово дал. Если ты мужчина – придется говорить сейчас.

Выпад с последним обвинением был наивным и глупым до крайности, но погружением в детство с его взятием «на слабо» он заставил меня внутренне улыбнуться и протрезветь от пьянящего безумия. Часть крови вернулась в голову и пнула ее, заставляя работать, и та, скрипя и сопротивляясь, приступила к обязанностям.

Для начала надо понять главное: чего перешедшая все границы баловница ждала, когда залезла в ванну к обнаженному мужчине? О нескором возвращении сокомнатников Мадина знает не хуже меня, и ответ получался единственным, для меня неприемлемым. Надо прекращать комедию.

– Если слово дано, его нужно выполнять, – сказал я, рывком коленей скидывая с них девичьи ладони. – С одним условием.

В ожидании подвоха Мадина напряглась, за темными зрачками начался мозговой штурм. Она заранее готовилась к новому раунду словесно-телесной баталии.

Я объяснил:

– Это произойдет на кухне за чашкой чая. То есть, ты сейчас немедленно встанешь, оденешься и выйдешь, там и поговорим.

Меня уничтожающе просверлила вспышка едва сдержанного гнева, и соседка по водоплаванию процедила сквозь зубы:

– Условие единственное? Даешь слово?

Я помедлил немного в поисках подводных рифов, что грозили бы пробоиной и полным крушением планов. Таковых не обнаружилось. Последовал кивок.

– Тогда у меня тоже дополнительное условие. Совсем маленькое.

– Не пойдет.

– Это нечестно!

– Нечестно ставить меня в некрасивое положение по отношению к моему другу и твоему брату, – парировал я.

– Все равно, если ты не согласишься, то я не встану первой. Наоборот, я восприму это как твое желание поглазеть на меня. Еще и обижусь.

– Поглазеть?! Обидишься?! Ты?!

– Скажешь, это не так?

– Сдалась ты мне сто лет!

В опровержение декларируемой позиции взгляд-изменник метнулся вниз, на гладь матовых островов, подсвеченных лампой, они контрастировали с Куинджевской чернотой намокших понизу темных прядей и дьявольскими магнитами глаз. Мадина знала себе цену и пользовалась этим, партия шла не на равных. К сожалению, это понимали мы оба. К сожалению для меня.

– Да я вообще отвернусь или закрою глаза!

И я отвернулся в сторону.

Было бы куда. От себя не убежишь. Чего не видели глаза, чувствовала кожа и помнила память. Особенно не давала покоя родинка на груди. Надо же расположиться в таком месте, чтобы всегда быть на виду. Теперь, зная о родинке, разве забуду я весь пейзаж при каждом взгляде завтра и всегда?

– Хорошо, – сдалась паршивка, при этом явно что-то замышляя. – Закрой глаза обеими руками, и не подсматривать, договорились?

– Догово… Стоп!

– Нет, уже договорились! – всхохотнула Мадина, и ее ладони хлопнули меня по коленям. Понизу пошли теплые волны.

– Нарочно, да? Нравится меня в угол загонять? Садистка!

Довольно улыбаясь, Мадина пожала плечами:

– Тогда возвращаемся к прежнему условию, в нем было, чтобы я встала, оделась и вышла. Но мне нужно еще вытереться. Это сделаешь ты.

Белозубая улыбка ударила меня по глазам.

Интересно, сколько бедолаг уже попало в сети вертихвостки, которую всемерно оберегали от чего-то подобного все окружающие, как свои, так и чужие. И как эти бедолаги выкручивались – тоже любопытно. Или… не выкручивались?!

– Хватит. Это уже не игрушки.

Поняв, что при любом раскладе придется унизительно вилять хвостиком во всех смыслах, я сделал простейшее, на что давно решался, но никак не мог. Слова еще вылетали, когда мои руки взялись за голени Мадины и толкнули назад. Нежный, но крепкий захват распался, тела расплелись, и меня, к восторгу Мадины представшего на секунду во всей красе, пулей вынесло за бортик. Я похватал свои вещи, и дверь за мной захлопнулась.

Уф. Чертовка бессовестная. Как теперь в глаза Гаруну смотреть? Мадина нарочно расстраивает нашу дружбу, или это месть за что-то? Скажем, за недостаточное внимание. Фиг ее знает. Чего хочет женщина – того хочет Бог, а пути Господни неисповедимы.