Зюзинский Амаркорд

В 1941 году дед добровольцем ушел на фронт. Прошел всю войну – от старшины, замкомандира роты, до капитана, замкомандира полка. Воевал и пехотинцем, и танкистом. Был несколько раз тяжело ранен. Три раза горел в танке. Какого-то выдающегося иконостаса наград у деда не было – видимо, как и большинство людей       на фронте, он был «выживальщиком», а не «адреналинщиком». Был награжден медалью «За оборону Москвы» и Орденом Отечественной войны I степени.

Сейчас все наградные листы за ордена выложены в интернет. Можно почитать, кто и за что их получил. В наградном листе деда было указано, что он во главе своего танкового батальона ворвался на узловую станцию в Восточной Пруссии. Отразил четыре немецких танковых контратаки. Будучи раненым, не выходил из боя и продолжал командовать своим подразделением.

Дед удачно получил ранение и орден под самый конец войны – в марте 1945 года. До конца войны можно было героем посидеть в медсанбате (обиднее всего погибать именно в последний месяц боевых действий). Но что-либо духоподъемное «про войну» дед нам наотрез рассказывать отказывался – что для человека несколько раз горевшего в танке, наверное, и понятно – и до конца жизни во сне громко кричал от ужаса, когда ему снилась война.

Выйдя на пенсию в 60-х, дед вернулся к своим крестьянским корням и всецело посвятил себя садоводству. Все деревья и кустарники вокруг нашей пятиэтажки – как фруктовые, так и декоративные – были посажены им. А по вечерам смотрел по телевизору советские политические ток-шоу, где локальные сыны Сиона – зануда Зорин и живчик Бовин – выводили на чистую воду международный сионизм.

Наличие во мне двух кровей – русско-крестьянской и торгово-еврейской – привело к изрядной противоречивости моей натуры. То горят в моей душе огненными скрижалями пламенные словеса из «Бесогон ТВ», то вдруг становятся близки и понятны резоны того самого Каца, который предлагал сдаться.

Вообще, кровь – она сильная штука. Вот, вполне себе натурный эксперимент. В нашей многочисленной родне есть три ветви: русские+евреи, русские+татары и русские+марийцы (финно-угорский народ). Все в чем-то преуспели, но во всей родне лишь у моего папы и меня фиксировалась выраженная тяга к книгам и, вообще, печатному слову.

Папу всю жизнь четко и однозначно принимали за еврея несмотря на что ни на есть русскую дедовскую фамилию. В старости его иногда путали с балетмейстером Григоровичем, а в молодости один бдительный советский гражданин принял отца за разведчика-предателя Пеньковского, высадил из трамвая и сдал на руки наряду милиции для выяснения личности.

Мама с ее крестьянской сметкой (ее родители – выходцы из крестьян Липецкой области) наставляла вечно витающего в облаках книжности папу словами, относящимися по большей части к категории непечатных. В этом симбиозе печати и непечатности и проходило, по большей части, мое семейное воспитание.

Что же касается школы, то, наряду с армией и (опционально) тюрьмой, она являлась ключевым социальным институтом, где ковался и проходил огранку советский гражданин. Вот что интересно: школа нашим гражданам в плохих снах продолжает сниться до конца жизни, а вуз, где вроде тоже чему-то учили и как-то воспитывали, – нет.

Примечания