Польское Наследство

Некоторая часть аудитории засмеялась.

– Нет такой заповеди, – сказал проповедник.

Другая часть аудитории заволновалась.

– Как это нет?

– Да как же!

– Да на прошлой проповеди…

– Есть, – сказал проповедник веско, – заповедь – «Чти родителей своих». Стал я … тише, тише, дети мои … стал я допытываться – что же все-таки имеют в виду родители, когда говорят, что дети у них непослушные. С непослушанием ведь бороться – не забор строить, а проще гораздо. Розгой несколько раз, и всё, и священника для этого приглашать не надо … а то похудеет еще…

Засмеялась аудитория. Какие они там в Риме все – крамольные, едкие, насмешники! Не то, что у нас. Если бы у нас такие проповедники были, мы бы на каждую проповедь ходили.

– Нет, подумал я, здесь что-то другое. И обнаружил, что вовсе это не дети, а вполне уже взрослые люди, желающие жить так, как им нравится! Родителям это обидно, но тут уж ничего не поделаешь – нас такими создал Господь, друзья мои. И лучшее, что вы можете сделать – это одобрить выбор своего чада, да поддержать чадо в минуту трудную. Этим вы сохраните родительское достоинство.

Аудитория закивала, вздыхая, сдаваясь.

– Теперь же хочу я сказать несколько слов о королевской власти. Король у вас, дети мои, вполне приятный мужчина. Нам бы такого. Подождите! – сказал он и поднял руку, хотя никто и не думал ему возражать. – Я скажу вам, чем именно вы недовольны, чем вас ваш король не устраивает. А тем, что нарушает он традиции вековые. И вам обидно.

Аудитория насторожилась. Некоторые, знавшие, что король присутствует в церкви, стали мельком оглядываться и искать его глазами.

– Да, нарушает. Во-первых, он не деспот. Это, правда, совершенно возмутительно! Как я узнал об этом, так и возмутился. То есть как! Король – и не деспот. Помилуйте, это же несчастье-то какое!

Аудитория засмеялась.

– Во-вторых, он о вас думает. Королю не положено думать о своих подданных, что за глупости! Это неприлично просто! В третьих, он собой хорош, и вам обидно – у остальных государств монархи все уроды, как полагается, а у вас вон что. В четвертых, он сам правит государством, в то время как государством должны править воры и мошенники, в просторечии называемые – министры. В пятых, он дал полную свободу менестрелям, а народу хочется развлекаться не песнями, а казнями и повинностями. В шестых, он отдал Бургундию своему брату Роберу, вместо того, чтобы истязать вас налогами на ее содержание, ибо Бургундия сроду себя сама не содержала, а вы все рвались ее содержать. И, наконец, в седьмых, он умный. Это, конечно же, самое обидное.

Стоя в тени, слегка потупясь, Анри Первый пытался спрятать улыбку. Вот же, путан бордель, какой он, этот Бенедикт! Лиса коварная, как льстит, а? Но и приятно, не без этого, ибо есть в том, что он говорит, правда.

Проповедник тем временем перешел к основной части проповеди, по правилам. Но и эту часть, основывающуюся на фрагменте из Евангелия, он преподал на свой лад, а не как ее обычно оформляли священники и проповедники во время оно.

– И вот, стало быть, виноградник есть у человека. Что ж тут плохого! Покажите мне тут кого-нибудь, кто не хотел бы иметь виноградник, а хотел бы переплачивать виноторговцу. Нет таких?

Аудитория засмеялась и продолжала слушать, все больше завораживаясь представлением.

– И, помимо виноградника, есть у этого фермье два сына, здоровенные такие. Но вот приходит день, когда в винограднике вдруг работы много, одному не справится. И вот владелец виноградника идет к одному из сыновей и говорит ему, слушай, чадо великовозрастное, мне одному трудно, так ты приди, помоги, чего уж там. А сын, стало быть, загорелся желанием помочь отцу, и говорит, хорошо, отец, конечно, сразу после завтрака. Ведь виноградник, говорит он, это самое-самое наше семейное исконное, уж не первое поколение. Ведь это честь нашей семьи! Неужто ты думал, что я не приду, да как же тебе такое в голову пришло? Да я за этот самый виноградник все отдам! Да ведь это мое, наследное, как же не помочь тебе, подумай, отец! Отец обрадовался таким речам. А только, думает, одного помощника все-таки мало, поскольку ужас, сколько работы. – Бенедикт схватился за голову и оглядел аудиторию. – Невпроворот! Идет он ко второму сыну и говорит, сын мой, не справится мне одному! Брат твой согласился помочь, но потеряем много времени и часть урожая, нужен еще один помощник, обязательно. А второй сын, скотина, невежа, говорит – а знаешь что, отец? А иди-ка ты куда подальше со своим виноградом! Я с раннего детства только и слышу, что о твоем винограднике – глаза б не глядели! Надоел мне и ты, и твой виноградник! – Проповедник сделал паузу, а затем торжественно и со значением добавил, – И многими нехорошими словами назвал сын виноградник и отцовские потуги. – Аудитория ахнула, поразившись наглости второго сына.

– Да как же так! – начали говорить, нет, роптать, слушающие. – Да я бы такому сыну! Да такого сына нужно пороть нещадно! Да что же это за невежество! Да…

– Позавтракали, а после завтрака первый, примерный, сын отлучился на какое-то время, с друзьями на улице заговорился, да только к вечеру и вернулся. А второй сын, ругаясь себе под нос, весь день помогал отцу в винограднике.

Аудитория притихла.

– Рассказав притчу эту, – объяснил Бенедикт, – спросил Учитель своих апостолов – какой, по-вашему, сын лучше?

***

– Себе на уме Бенедикт, – заметил Хелье, расплачиваясь с перевозчиком.

– Забавный парень, – согласился Нестор.

– Надо бы с ним поговорить по душам. Но как он всех, всех ублажил, а? Одной речью. И народ, и духовенство, и правительство! Ладно … Соберусь-ка я пока что … нужно мне ехать в Венецию, Нестор. Поедешь со мной?

– Не знаю, – уклончиво ответил Нестор. – Скорее всего нет.

– Предложение делать не пробовал?

– Отец, оставь в покое мою личную жизнь.

– А я что? Я молчу, – Хелье развел руками. – Одобряю все твои решения, ну разве что ворчу слегка. Уж и поворчать нельзя. Эка Бенедикт меня вместе со всеми приложил.

Вошли в хибарку и увидели странное. Мишель и Гусь, переодетые королевскими гвардейцами, рылись в сундуке Нестора. Стало быть, все-таки позарились на «сбережения».

– Эй! – сказал Нестор строго. – Вы чего это?

Оба обернулись, засуетились, и Гусь выпростал из ножен зловещего вида сверд.

– Молчать, – сказал он. – Мишель, быстрее.

Мишель достал из сундука кожаную калиту. В калите звякнуло.

– Не двигайтесь с места, вы, оба, – приказал Гусь. – Отец с сыном, как трогательно.

– Нестор, отойди, – тихо и быстро сказал Хелье.

– Нестор, стоять! – возразил Гусь. – Мишель, ты долго будешь там копаться?

– У него еще перстень был где-то, – пробормотал Мишель, глядя через плечо на отца и сына.

– Стойте смирно, оба, – велел Гусь. – Не дергайтесь!

– Какие еще будут пожелания? – спросил Хелье.

– Пожелания такие, сьер, что ежели ты будешь нам мешать, мы свернем шею твоему отпрыску.

Этого говорить не следовало. Кровь бросилась Хелье в голову. Гуся спасло то, что драться он на самом деле не собирался, иначе грузность и сила его сослужили бы ему плохую службу – таких запросто не свалишь, пришлось бы ломать об его голову шез или ножку стола. Хелье сделал движение, Гусь среагировал, и в следующий момент лезвие ножа прилипло плоскостью к толстой шее Гуся.

– Бросай сверд, – сказал Хелье. – Считаю до одного. Раз.

Сверд грохнул об пол. Мишель провел быструю подготовительную работу по выхватыванию из ножен оружия, но сверд застрял и не хотел выхватываться. Хелье ударил Гуся коленом в пах, затем в ребра, локтем въехал в согнувшуюся жирную спину, и затем с размаху кулаком в ухо. Гусь рухнул на бок и получил несколько раз ногой в ребра. Мишель отступил и наткнулся на сундук. Хелье подошел и взял его за горло, поводя ножом.

– Калиту положи на сундук, – холодно сказал он.

Мишель поспешно подчинился.

– Отец…

– Молчи!

Хелье посадил Мишеля на сундук рядом с калитой и повернулся к Гусю.

– Вставай, толстяк, – сказал он. – Вставай, если не хочешь, чтобы хуже было.

– Хуже … хуже! … – застонал Гусь.

Хелье взял его за волосы, и Гусь, мыча, поднялся. Он хотел было защититься рукой, но Хелье тут же вывернул ему кисть неестественным образом, и Гусь издал протяжный звук на высокой ноте. Мишель вздрогнул.

Хелье был бледен, глаза сверкали. Убедившись, что Мишель и Гусь сидят смиренно на сундуке и не собираются более ему перечить, он подобрал сверд Гуся, отошел в раздражении к столу, глянул зло на Нестора (Нестор отшатнулся) и некоторое время смотрел на разложенные на столе свитки. Один из свитков он показал Нестору, взяв двумя пальцами.

– Что это? – спросил Нестор. – Это … э…

– План какого-то мезона, – сказал Хелье, вглядываясь.

Бросив план на стол, он положил поверх бумаг сверд.

Мишелю было стыдно и страшно. Поняв раньше Гуся, что отец Нестора – человек серьезный, он сидел на сундуке рядом со стонущим Гусем, не смея поднять глаза. Бальтирад натянулся, сверд в ножнах уперся в бок сундука – Мишель не смел его поправить, дабы не возбудить подозрения Хелье, не вызвать его гнев. Он не любил драки и никогда в них не ввязывался.

Нестор и раньше видел своего отца в схватке, видел упражнения с вояками, коим по просьбе Ярослава Хелье давал уроки на заднем дворе дома, видел шуточные игры Хелье с Гостемилом, и оставался равнодушен. Нестор вообще не любил драки и стычки, если в них не было эпики исторической. По молодости, или из-за общей внутренней расслабленности, мысль, что современные драки могут показаться эпическими будущим летописцам, не приходила ему в голову.

– Хорошие у тебя друзья, – сказал Хелье Нестору. – Невинные алумни. Дурак.

– Отец, я ведь…

– Ты сопляк и невежда, и в людях не разбираешься. Три недели у тебя под носом планируют грабеж, даже чертежи где-то управились достать. Ну, вот тебе урок. Вот скажи, глядя на этот самый план – что это за мезон такой? Для чего он им нужен?

– Отец, я…

– План мезона в руках татей, сын мой, может означать только одно – в этом мезоне хранятся деньги. Теперь давай подумаем, что это за деньги и что за мезон. Какие у тебя предположения?

– Я…

– Отвечай, когда отец спрашивает!

– Не знаю…

– Не знаешь? Купцы с Правого Берега хранят золото в Венеции, если достаточно богаты. А в Париже у них лишь небольшая часть, для торговли. И охрана у них зверская. Сбережения ремесленников не стоят трех недель планирования. Церковь грабить твоим дружкам не с руки – в церквах день на день не попадает, да и прячут церковники свою казну умело. Так прячут, что и охраны им не нужно. Далее, заметь, что переодеты юноши гвардейцами. Вывод напрашивается сам собой. Какой вывод?

– Отец, ты вон как Гуся отделал…

Гусь всё пытался остановить кровь, льющуюся из носа. Мишель боялся ему помогать, боялся сказать хоть слово, боялся двинуться. Гусь похныкивал и старался не вертеть торсом.

– Алумни наши собрались опустошать королевскую казну, находящуюся в подвальном помещении мезона, прилегающего к пале. Охрана из десяти человек, сменяются каждые шесть часов. Вдвоем эти увальни с ними не справятся, а это значит, что некоторые из стражников введены в долю, равно как и казначей. Как бишь его? Странная кличка … Бату, кажется.

Мишеля охватил ужас. Этот человек – королевский спьен. Король все знает. Сейчас придут ратники, Мишеля и Гуся схватят, посадят в подземелье, будут пытать, и казнят.

– Для остальных придуман отвлекающий маневр, – продолжал Хелье. – Не очень сложный, наверняка связано с наймом служительниц какого-нибудь борделя. – Он повернулся к Нестору. – Хорлов терем на местном наречии – бордель, не так ли?

– А я откуда знаю? – растерянно спросил Нестор. – Я в такие заведения не хожу.

– Не ханжи, сын мой, тебе это не к лицу, – наставительно заметил ему Хелье.

– Я не ханжу, просто дорого там.

– Ага. Ну, что ж. Итак, горе-алумни переоделись и уходят – следовательно, ограбление назначено на это время. Как-то глупо. Вы, молодые люди, умом обижены.

– Отец, ты…

– Заткнись, Нестор.

Хелье подошел к татям.

– Смотреть на меня! Две глупости подряд вы совершили. Во-первых, потратив столько трудов на планирование, вы все испортили, позарившись на скромные медяки бедного алумно. И вторая глупость – вы задели мои отцовские чувства.

– Это Гусь по глупости, – поспешно заверил Мишель. – Ты, добрый человек, не слушай Гуся, он вовсе ничего такого не имел в виду, мы люди мирные.

– Мирные? – Хелье снова разозлился. – А вот я сейчас провожу вас, мирных людей, к королю. Пусть он решит, мирные вы или нет. А?

Он сделал шаг вперед. Гусь взвизгнул и захныкал, а Мишель прикрылся, ожидая удара.

В дверь постучали.

Примечания