Надежда и разочарование. Сборник рассказов

Незваные гости

Первыми о наступлении утра оповещали петухи, кукарекая раскатистым гимном по всему селу. По выработанной годами привычке Гаджалим из Кураха вставал одним из первых, потому что он с детства освоил один урок – хочешь хорошо жить, надо трудиться. В его хозяйстве было два быка для пахоты, лошадь, на которой он любил ездить по окрестным селам, где у него было много друзей.

Этот июньский день был насыщен запахами лета – трава на горных лугах ждала своего часа, поблескивая в лучах солнца зеленым переливающимся цветом и раскачиваясь на ветру. Следом покос пшеницы, затем помол и пахота.

Гаджалим вернулся домой с сенокоса вместе с сыном Хидиром, взрослым юношей, который уже стал опорой в ведении хозяйства, иногда ленивый, иногда шальной, временами трудолюбивый. Они, поджав ноги, расположились на ковре за скатертью. Замаячила дочь Пержиан в свободном платье, штанах из черного бархата, низ которых был украшен разноцветной тесьмой. Длинная коса спрятана в чухте, сшитой из дорогого шелка. Туникообразная рубаха с прямыми встроенными рукавами, с вертикальным разрезом на груди подчеркивала ее высокую, стройную фигуру, которая делала ее похожей на лань – вся собранная, ни нотки голоса при отце, на лице ни тени улыбки. Со светлыми глазами, тонким поющим голосом и благородным отзывчивым сердцем она больше была похожа на свою мать. Трудолюбие, дисциплину, принципиальность унаследовала от отца. Временами отец, видя ленивость сына, жалел, что она не родилась мальчиком. Быстрыми, размеренными движениями она подала свежий горячий лаваш, кусок овечьего сыра и суп из айрана с рисом.

В комнату вошла обескураженная жена Хадижа.

– Гаджалим, у нас гости, – мрачно сообщила жена с порога.

Гаджалим поднял суровый взгляд на нее. Ровные арки бровей и тонкие губы подчеркивали его решительный характер.

– Кто такие? – спросил Гаджалим и встал с легкостью охотника.

– Не знаю, – ответила Хадижа. – Говорят из Ахты.

Гаджалим, еще спускаясь по лестнице, по голосу узнал старого знакомого Керима. Только он не знал и не мог догадаться, зачем он к нему пожаловал.

За воротами дома стояли три всадника на породистых лошадях в длинных серых подпоясанных бешметах, на боку висели кинжалы, оправленные в серебро.

– О-х, Керим, – произнес Гаджалим, раскрыв руки для объятий. – Какими судьбами! – Церемония рукопожатий. – Заходите домой. Пошли, пошли. – Он завел их в гостевую комнату. Жене Гаджалим на ходу повелел приготовить хинкал из сушеного мяса.

– Да, нет спасибо, Гаджалим, – отказался Керим, усаживаясь на толстую подушку, набитую шерстью. – Мы ненадолго и по очень деликатному вопросу. На хинкал у нас еще будет много случаев.

– Ну, рассказывай, какие у вас новости в Ахтах, – начал беседу Гаджалим.

– Ничего нового, – сказал Керим. – Тихо идет коллективизация, и ты же знаешь – у меня самый большой двор в селе. У начальников большие планы. Они хотят освоить и склоны гор, и долину реки – вообще, я дал добро и отдаю своих коров и лошадей в колхоз. Думаю, зачем идти против течения. К тому же, моему сыну предложили стать председателем.

– О-о, – одобрительно кивнул Гаджалим, – это уже меняет дело.

Керим лукаво и многозначительно улыбнулся.

– Гаджалим, – начал Керим, переходя на официальный тон, – мы с тобой давно друг друга знаем. Ты влиятельный человек в твоем селе, а меня хорошо знают в Ахтах. И-и, – он замешкался, раздумывая над каждым словом, – нам следовало бы быть теснее. Ну, другими словами, нам бы следовало скрепить семейные узы.

У Гаджалима, который уже догадался, в чем дело, дрогнула мышца на лице, и он с напряжением продолжал слушать самого богатого человека в Ахтах.

– У меня есть сын, – продолжал гость, – он уже взрослый, самостоятельный мужчина. А у тебя дочь, Пержиан. И я вместе с моими братьями пришел в твой дом просить руки твоей дочери.

Гаджалим застыл и продолжал сидеть с открытым ртом, от неожиданности не в силах произнести ни слова.

– Это будет богоугодное дело, Гаджалим-халу, – продолжил другой, видимо, младший брат Керима. Из-под папахи из овечьей шкуры на Гаджалима смотрели карие глаза, которые разделял нос с горбинкой.

«Он тоже хочет убедить меня в богоугодном деле», – успел подумать Гаджалим.

– На все воля Аллаха, Керим, – наконец выдавил Гаджалим. – Я и не думал, что моя дочь такая уже большая, и ее можно выдать замуж. – Время так быстро бежит, и я не замечаю, как все меняется. – Я не знаю, что и сказать.

– У нас славный и уважаемый род, Гаджалим-халу, – вмешался в разговор третий с квадратным лицом. – Вы не пожалеете – мы будем беречь ее как зеницу ока. Мы, прежде чем прийти в ваш дом, долго думали и решили, что наше объединение станет хорошей основой для дружбы двух сел.

«Этот косой еще и политик, – подумал Гаджалим, – складно говорит».

– Я не могу дать вам ответ сразу, – вежливо произнес Гаджалим. – У меня есть старший брат. Я должен обсудить это.

– Конечно, конечно, – согласно кивнул Керим. – У нас есть время, и мы можем подождать.

Гаджалим склонил голову в нерешительности. Он понимал, что это хороший вариант, чтобы обзавестись родственными отношениями с состоятельным родом: у его сыновей будет хорошая опора и поддержка, а у дочери будет обеспеченная жизнь.

Вдруг дверь в гостиную приоткрылась и появилась голова Хадижы.

– Извините, – произнесла она робким голосом. – Гаджалим, можно тебя.

Она увлекла мужа в дальний угол коридора.

– Они пришли засватать Пержиан? – спросила она немедля.

– Да, – коротко произнес Гаджалим.

– Ты уже решил? – Хадижа смотрела в глаза мужа.

– Нет еще.

– И не думай!

Гаджалим нахмурился.

– Почему?

Хадижа молчала, она не знала, как это сказать мужу… Она проглотила комок.

– Ты знаешь сына Габиба, Джабраила?

– Знаю.

– Он примчался только что и…

– Что «И»?

Хадижа подняла глаза полные ужаса на мужа.

– Он сказал, что если вы выдадите ее замуж, то он ее сегодня же похитит, – произнесла Хадижа дрожащим голосом, – она в подавленности опустила голову.

Гаджалим пришел в ярость – его зубы заскрежетали.

– Он, сын Габиба, будет диктовать мне условия. Я убью его. – Гаджалим, забыв, что дома у него гости, направился за ружьем. Хадижа выступила вперед и взмолилась.

– Гаджалим, я тебя умоляю, не делать этого. Не надо пачкать себя кровью. И… – она сделала паузу. – О дочери подумай.

– Что! – громко прокричал Гаджалим, теряя самообладание. – Что ты говоришь. Моя дочь…

Гости, тихо сидевшие в гостиной, глядя друг на друга и безучастно шаря глазами по интерьеру комнаты, услышали глухой выстрел, затем окрики:

«Остановись! Не надо убивать!» – и они переполошились. Младший аж подпрыгнул на месте и тупо уставился на старшего брата.

– Что такое? – выдавил он с открытым ртом и скосившимися от страха глазами. – Он хочет нас убить. Уходим!

В коридоре шум усиливался.

Братья вскочили и один из них сунул голову в проем двери и застыл.

– Пустите меня, – кричал Гаджалим, вырывая ружье из рук жены и подоспевшего сына. На полу лежали осколки разбитого пулей глиняного кувшина, залитые его содержимым – молоком.

Гости молча прошмыгнули мимо разбушевавшегося не на шутку хозяина дома, опасливо глядя по сторонам, быстро отвязали лошадей и дали дёру.

– Слава богу, – сказал младший, вздыхая с облегчением, – успели унести ноги живыми. Ей-богу, эти курахцы, я всегда говорил, ненормальные какие-то. Расскажи кому – не поверит: всего-то хотели засватать его дочь, а он в ружье. Нет, я больше в Курах за невестой – никогда, брат. Так что, давай ищи невесту где-нибудь в другом месте, но только не в Курахе.

Сенокос

Гаджалим долго не мог прийти в себя от ярости, когда какой-то сопляк бросил ему вызов и поставил условия. Коса Гаджалима скользила по траве со свистом, и он после каждого взмаха шел на один шаг вперед. Разбираясь со своими мыслями, куда глубоко впутался сын Габиба, он то и дело останавливался, опираясь на косу и глядя на село.

– В чем дело, папа, ты устал? – спросил Хидир, приблизившись к нему и сделав последний взмах.

– Не могу успокоиться, – прошипел Гаджалим, мотнув головой. – Еще никто не позволил себе так поступить со мной – прийти ко мне домой и сказать: «Я украду твою дочь». – Хидир стоял с опущенной головой, не желая нарушить разговор отца с самим собой. – Ты хоть знаешь его, этого Джабраила?

– Да.

– И что ты можешь сказать о нем?

– Высокий парень с зелеными глазами…

– Подожди, подожди, – оборвал его отец. – Меня не интересует цвет его глаз. Ты мне скажи, что за семейство.

– Что он, что его отец – трудолюбивые, отзывчивые люди, – поведал Хидир, разжевывая длинный, свисшийся к подбородку стебель травы. – Еще, Джабраил с характером – никому не даст себя в обиду.

– Тогда, почему они такие бедные?

– Не знаю, папа, – признался Хидир. – Может, они просто невезучие. Недавно у них сгорел сарай, и им пришлось продать всю живность. К тому же, папа, богатство в таких делах – не главное. Бедность может подкрасться к любому дому.

– Хватит, хватит, – Гаджалим гневно остановил сына, подняв руку. – Уму-разуму меня учишь. Никто не сможет мне доказать, что бедность лучше, чем богатство.

– Я не это имею в виду, папа, – Хидир продолжал отстаивать свою точку зрения. – В обществе людей ценят не по количеству денег, а по их отношению к другим людям. Ну, например, возьмем Рамазана Гасанова, директора школы, который первым в селе получил высшее образование. Он, я бы не сказал, что богатый, но смотри, каким уважением пользуется в селе…

– Он стал твоим учителем, сынок? – с возмущением произнес Гаджалим. – Ты несешь какую-то галиматью. Речь идет о твоей сестре, о ее судьбе, а ты мне решил лекцию по нравственности прочитать. Завтра не получится так, что твоя сестра придет к нам с опущенной головой, жалуясь на трудности, связанные с бедностью? И тогда этот Керим из Ахты будет смеяться надо мной за непредусмотрительный шаг. Ты об этом не подумал. – По тону голоса было видно, что Гаджалим примерял Джабраила в качестве зятя и искал ему место в своем разбушевавшемся сердце.

– Я не знаю, – коротко ответил Хидир. – Этого никто не может знать. Джабраил, может, добьется большего, чем его отец. А решать, как поступить – тебе, папа, как главе семьи.

– Ты я вижу не против, – Гаджалим наконец поставил вопрос ребром.

– Нет, – ответил его взрослый сын, полностью отдавая себе отчет за судьбу сестры, зная хорошо своего друга по имени Джабраил.