Хроники любви провинциальной. Том 2. Лики старых фотографий, или Ангельская любовь

Единственным светлым пятном от этого времени остался в памяти Ларика выпускной вечер Насти, на который она и идти не хотела, потому что не было у неё платья для выпускного бала. Но, к счастью, в её судьбе уже присутствовала Элька, и Ларику досталось лишь объехать обувные магазины в пригородах на случай обнаружения вдруг завалявшейся там пары подходящих светлых туфель.

В городе всё подчистую было выметено мамами выпускниц ещё за полгода до этого события для десятиклассниц. И даже на барахолке ничего не было подходящего. А в деревнях и мелких посёлках пригорода иногда что-то дорогое, что по разнарядке им было распределено, не всегда находило покупателя и иногда задерживалось. Знающие люди этим широко пользовались.

Воспользовался этим и Ларик с Элькиной наводки. Нашел, и привез-таки, туфли тридцать седьмого размера – размеры тогда были абсолютно стандартными и точными – светло серого цвета за двадцать два рубля. Белых и в деревнях нигде уже не было. А эти, зато, были на шпильках, этот факт искупал на Элькин взгляд «небелизну» туфель. Они стройнили Настины ножки и вгоняли её в краску смущения и удовольствия.

Элькино выпускное платье пришлось немного укоротить, чтобы было модным, и ушить в талии. Настюшка чувствовала себя царицей бала, восторженно прижимала кулаки к щекам и клятвенно пообещала все деньги, потраченные на неё братом и сестрой, вернуть сразу же, с первой зарплаты или очередной папиной пенсии, что, уж, раньше получится.

Эти мелкие хлопоты и радости немного отвлекали Ларика от невеселых дум, с которых у него начиналось каждое утро. Он раньше никогда не задумывался, каково было жить тем, раскулаченным, униженным и разоренным, вернувшимся «оттуда», аким, как его дед и прадед Илларион? Где же они брали силы, чтобы вот так, практически в одиночку, восставать из пепла, чувствуя вокруг себя только равнодушие в лучшем случае? А они как-то умудрялись сохранять своих детей, любовь, доброту.

Ларику это было неведомо. Ему казалось, что этот морок выталкивания его из привычной человеческой среды вот-вот кончится, как недоразумение, и все просто улыбнутся, похлопают его дружески по плечу, и всё встанет на свои места. В конце концов, ему совсем не обязательно даже фамилию менять. Ну и что из того, что в глубине души он не верил, что когда-то где-то, миллионы лет назад, колышущийся минеральный бульон океанов родил в своём непрерывном стихийном бултыхании живую клетку?

– Это такая же вероятность, – цитировал кого-то Элькин муж Николай на сумеречных кухонных посиделках с близкими друзьями за чашкой изначально жидкого грузинского чая, – что и обезьяна, тыкая беспорядочно пальцем, создаст роман «Война и мир».