В лабиринтах темного мира. Похождения полковника Северцева в трех томах

Хадж в Иерусалим

Туристические поездки того времени были делом рисковым и не совершались в одиночку.

Сборы в дорогу растянулись примерно на месяц. А что вы хотите? Раньше жизнь текла размеренно, и никто и никуда не торопился. Если ты узнал, что неделю назад что-то и с кем-то случилось и ехать туда нужно дня три или четыре, то торопись, не торопись, а раньше, чем через неделю ты туда не доберешься. Так что один-два дня туда или сюда большого значения не играли.

Можно послать вестника, чтобы он, загнав с десяток лошадей, доставил сообщение на пару дней раньше, чем я прибуду куда-то. Так стоит ли игра свеч? Если бы речь шла о судьбе государства, то да. А если о судьбе простого смертного, то стоит ли так сильно напрягаться, чтобы прибыть через два или три дня после похорон человека? Судите сами.

Интернета нет. Электронной почты тоже. Самолеты не летают, поезда не холят по причине их полного отсутствия.

Чтобы добраться до Иерусалима, нам нужно было из Рима добраться до морского побережья в порт Остия. Там сесть на корабль и добраться до порта Яффа, где был хороший невольничий рынок. Просто как оптовый рынок по торговле людьми. Лужники, одним словом.

Морское путешествие не близкое. Нужно рассчитывать дней на десять при хорошем раскладе на парусно-гребном судне и, если не будет сильных штормов.

Еще нужно учесть, что в кораблях того времени не было отдельных кают первого и второго класса и все удобства для всех были собраны в ночных горшках для элиты и в общем качающемся сортире на корме судна.

Затем от Яффы примерно с неделю караванного пути до Иерусалима. Сначала с возвышенности Таелет откроется Храмовая гора, а потом и весь Иерусалим, славный лишь тем, что в нем был распят Иешуа а-Ноцри, Иисус из Назарета, который основал христианство, распространившееся по всему Древнему миру. Спасибо прокуратору Понтию Пилату, который Господом Богом был избран десницей, даровавшей миру человека, искупившего все совершенные до этого людские грехи.

То, что в Иерусалиме правил царь Ирод, мало кого интересует, народ помнит и называет иродом того, кто ведет себя не как человек, а как дикий зверь по отношению к себе подобным. Зато все знают, что на Голгофе рядом с Иерусалимом был распят Христос.

Но и тут нет точных данных, а на Голгофе ли он был распят? Многие говорят, что он был распят в Галате. А Галата находится рядом с Царьградом в благословенной Византии. И кто может точно сказать об этом? Только один человек. Апостол Пётр, который раньше был Шимоном, сыном рыбака Ионы из Вифсаиды Галилейской и братом апостола Андрея Первозванного, который и привел его к Христу. Говорили, что Пётр находится в Риме, но через своих агентов с шашлыками и пирожками я точно установил, что Пётр все еще в Иерусалиме.

– А зачем мне Пётр? – спросите вы, и отвечу я вам:

– Я человек крещеный с раннего детства, верующим стал совсем недавно и есть у меня некоторые сомнения в реальности того, во что я стал веровать. Хочу убедиться, а все ли это так, как нам пишут в старинных книгах?

– А не все ли тебе равно? – спросят меня скептики.

– Не все равно, – отвечу я им, – если бы у меня была возможность встретиться с Архимедом, то я обязательно встретился бы и с ним. А если есть возможность встретиться с соратником того, кто положил начало христианству, то почему я должен отказываться от этой встречи?

С деньгами везде устраиваются хорошо. Без денег сложнее. В Иерусалиме я сделал все полагающиеся визиты должностным лицам, чтобы они знали, что из Рима приехал знатный гражданин и попросить оказания всяческого содействия. Все как у нас. За просто так никто и ничего не оказывает. Каждому чиновнику нужно подношение в виде продуктов, безделиц из драгоценных металлов или лучших сортов вина.

Затем начались поиски Петра. Пётр был в подполье. Нерон не жаловал христиан и все местные власти тоже не жаловали их. В Иудее традиционно не жаловали христиан и римлян. И христиане были как бы между двух огней.

Ситуация в Иерусалиме была сильно напряженной. Как у нас в столицах созданных советской властью закавказских республик. Ежедневно фиксировались нападения на римских граждан и легионеров, на иудейских священников. Было совершенно непонятно, чего хотят мятежники. То, что они хотят изгнать римлян из своих пределов, это совершенно ясно, но почему они убивают своих священников, вот это было совершенно непонятно. Можно привести только один довод: бей своих, чтобы чужие боялись. Религия силы не терпит рядом с собой силы других религий.

В этих условиях приходилось действовать очень осторожно, чтобы не попасть под подозрение римлян, иудеев и мятежников. Нужно было стать тайным христианином. Не было другой возможности спастись и выжить.

Еще Иисус говорил Петру, что еще не закричат петухи на рассвете, а ты уже трижды отречешься от меня. И если бы Пётр трижды не отрекся, то Петра бы не было. Вот и подумайте, кем считать апостола Петра: предателем или человеком, выжившим для того, чтобы нести слово Божье в широкие массы?

Здесь нельзя дать каких-то одних рецептов. Каждый решает по-своему.

Подходит к человеку римский легионер и спрашивает:

– Христианин?

А тот христианин, человек честный, храбрый и истинно верующий человек говорит:

– Да, я христианин?

Взмахнул легионер своим коротким мечом-гладиусом, и нет христианина. За две недели вся Иудея была бы очищена от христиан, за месяц – весь Рим.

Так же боролись с партизанским движением на оккупированных территориях СССР.

– Partisan? (Партизан?)

– Jawohl! (Так точно!)

– Erschissen! (Расстрелять!)

И так за квартал без особых трудов было бы покончено с партизанским движением.

Так что – не судите апостола Петра и сами не судимы будете.

Христианские подпольные организации были достаточно сильны и в нее входили представители всех социальных слоев и сословий Иудеи. Включая и римлян. Прямо как масоны сейчас.

Христиане взяли верх, и вышли из подполья. Если масоны возьмут верх и объявят свои догматы государственной политикой, то это будет такое же государственно-религиозное учение, как и ислам со своей книгой мудрых мыслей по отношению к коровам, баранам, ослам и женщинам.

Сначала иудеи сделали главной книгой «Тору». Затем христиане – «Библию». Мусульмане написали по их мотивам «Коран». У буддистов ничего такого не было, была только одна проповедь Будды в Бенаресе, в роще Мигадайской, типа что-то Нагорной проповеди Иисуса Христа. И потом еще один деятель вмешался в эту историю со своей «священной» книгой, которая называлась коротко «Mein Kampf» (Моя борьба) и горе было бы всем христианам, если бы автора не остановили на полпути к совершенству по принципам буддизма.

Апостол Пётр

Я иногда раздумывал, а правильно ли поступили мои родители, крестив меня в православие в то время, когда я еще не понимал сущности бытия и вообще не понимал ничего? Не совершили ли они насилие над моей личностью? Возможно, что свыше мне предопределено было стать не тем человеком, каким я являюсь на сегодняшний день и, может быть, для человечества было бы полезней быть представителем одного религиозного течения, проповедующего идею мира и всеобщего благоденствия.

Когда-то мне довелось прочитать эту проповедь Будды и не думаю, что будет вредно, если о ней узнают и другие люди всех верований.

Будда открыл людям четыре истины:

– жизнь в мире полна страданий;

– есть причина этих страданий;

– можно прекратить эти страдания;

– есть путь к прекращению этих страданий.

Чтобы достигнуть этого есть восьмеричный путь, включающий в себя правильные взгляды, правильную решимость, правильную речь, правильное поведение, правильный образ жизни, правильные усилия, правильное направление мысли, правильное сосредоточение.

Складывая все эти религии и анализируя их, мы придем к выводу, что это есть суть одно и тоже.

Собрались четыре человека и решили, кто из них главнее и важнее для людей, и стали они свои религии насаждать огнем и мечом. И разделили мир на четыре части. Словно кто-то свыше разделил на масти одинаковые игральные карты. Четыре туза и у каждого свои короли, дамы, валеты, десятки, девятки, восьмерки, семерки и шестерки.

И что характерно. В свою игру они не принимают язычников и огнепоклонников. Как будто не было Древнего Рима, Древней Руси и Древней Индии. Так насколько же верна религия, вбитая в людей мечом и плетью? Или мы просто рабы и нам не позволено рассуждать на эти темы? Но почему же рабы превращаются в фанатиков, защищая то, что вбито им через силу? Чем безжалостнее религия к человеку, тем больше фанатов или фанатиков ее.

Те же древние, отнюдь не были пай-мальчиками и девочками, травя представителей новых религий дикими зверями, утопляя их в реках и болотах, насаживая на колья и распиная на крестах.

Я верю, что у всех религий есть одна общая судьба – полное исчезновение и превращение их в верховенство Человека во Вселенной, где высшей ценностью будет почитаться сам Человек, познание им непознанного еще мира и сохранение его в неизменном виде для своих потомков.

Земля уже становится тесной для Человека. Мы выйдем за пределы нашей Солнечной системы в поисках братьев по Разуму. Но эту новую религию нельзя насаждать огнем и мечом. Ее можно только защищать убеждением и собственным примером. Все наши дети рождаются одинаковыми и без религиозных воззрений. Они и будут носителями самого высокого и чистого, отбросив всё то, что разъединяло людей на нашей планете.

Новые люди не будут агрессивны и нетерпимы к религиям, если эти религии не будут угрожать их существованию. В это верится с трудом, но союз наций должен сдержать агрессию к представителям верховенства человеческих ценностей в нашей жизни.

Размышляя на эти темы, я не заметил, как дошел до Голгофы, выйдя в одиночку за пределы Иерусалима. Конечно, это опрометчивый поступок с моей стороны, но, вероятно, кто-то хранил меня от встречи с лихими людьми, для которых перерезать горло одинокому путнику было проще, чем высморкаться в придорожную пыль при помощи двух пальцев.

Вдалеке навстречу мне шел человек с седой бородой и одетый так, как одеваются все в этих местах.

– Уважаемый, – обратился я к нему на латинском языке, – не подскажете ли, где был распят Иешуа а-Ноцри?

– А зачем это вам? – с интересом спросил меня путник на том же языке.

Как хорошо, когда есть язык общенационального общения. Когда пала Римская империя, люди, жившие в пределах империи, перестали понимать друг друга. Когда пала Российская империя, в бывших ее составных частях стали искусственно забывать русский язык, на котором общались все. То же было и с Австро-Венгрией, когда все народы дружно забыли немецкий язык с австрийским акцентом. Но когда распалась Британская империя, английский язык остался языком общения и выхода на мировой уровень бывших составных частей этой империи, объединившихся в Британское содружество. От чего это зависит? В первую очередь от ума элиты вышедших из империи частей. Остальное – прилагаемое к уму.

– Видите ли, – сказал я, поправив свою римскую тогу с тремя синими полосами, – легенда о нем тревожит умы многих римских граждан, и я решил своими глазами удостовериться в правдивости того, что о нем говорят.

– Вы, значит, из числа неверующих? – улыбнулся человек.

– Ну, не совсем из неверующих, скорее, из числа сомневающихся, – сказал я. – Я скорее похож на Фому Неверующего и ищу доказательства чудесного воскрешения, которые утвердили бы меня в моей вере.

– А откуда вы знаете про Фому? – настороженно спросил меня мужчина.

– Люди многое говорят, – ответил неопределенно я, – а правда ли, что Мария Магдалина (Maria Magdalena), к которой первой явился Иисус, была не только мироносицей, но и гражданской женой Христа?

– Кто это вам сказал? – мужчина спросил и стал озираться по сторонам.

– Не бойтесь, – успокоил я его, – я один и наш разговор никто не слышит. Да и я не намерен кому-то рассказывать о том, что их не касается. Почему бы Иисусу не явиться прямо к вам, как к первому из его апостолов? А он явился именно к Марии из Магдалы? И это она поведала вам о его явлении.

Я заметил, что своим предположением попал в точку. Со мной разговаривал апостол Пётр. Сейчас он смотрел по сторонам в поиске чего-то тяжелого, чтобы можно было тюкнуть меня по темечку и уйти в безвестность от человека в непонятной римской тоге.

– Вот тебе мой нож, Пётр, – сказал я и протянул ему кинжал, – но учти, если ты меня ударишь по левой щеке, я не буду подставлять правую, а так врежу, что мало тебе не покажется.

Пётр посмотрел на меня, улыбнулся и отвел мою руку с кинжалом.

– Ты говоришь, как человек из другого мира, – сказал он. – Учитель говорил нам, что мы понесем его мысли в народ. Народ уверится в них и будет меньше грешить. И вера в Бога единого захватит весь мир. Так ли это, незнакомец?

Беседа с Петром

– Ваш Учитель был прав, – сказал я. – Христианство будет одной из мировых религий и центр ее будет в городе Риме.

– Боже, – Пётр упал на колени и вознес руки к небу, – я никогда не сомневался в словах Твоих и идеи Твои бессмертны, как и ты сам и как царствие Твое. Я сегодня же отправлюсь в Рим просвещать неразумных многобожников вере Твоей…

Он что-то еще говорил, а я уже думал о том, что на первых порах размещу его в рабочей инсуле, где он сможет жить и проповедничать.

Встав с земли и отряхнув длинную рубаху, Пётр приложил руки к груди и поблагодарил меня за добрую весть, сказав, что я шутил, сравнивая себя с Неверующим Фомой.

– Нет, Пётр, – сказал я, – я совершенно не шутил, потому что кроме веры в Иисуса Христа, есть веры в других сыновей Божьих, которые совершенно на него не похожи. Вот поэтому я и ищу тебя, чтобы ты помог встретиться с Иисусом, и чтобы он наставил меня на путь истинный…

– Не богохульствуй, – грозно сказал мне Пётр, – у Бога нет других сыновей. Иисус его единственный сын.

– Прости меня, Пётр, – сказал я, – но ты сам спрашивал у Иисуса о его божьих братьях или сам Господь Бог тебе сказал, что кроме Иисуса у него нет других сыновей?

– Как ты просто говоришь о делах божьих, – сказал возмущенно Пётр, – ты не боишься, что Бог тебя за это накажет?

– Вот видишь, Пётр, – улыбнулся я, – ты говоришь так, как те священнослужители, которые не знают, как ответить на трудный вопрос. Они сразу начинают говорить о богохульстве. А почему ты не будешь упрекать меня в твоем хулительстве, если я спрошу о твоем брате Андрее? Бог снизошел до человека, послав нам Сына своего для искупления наших грехов. Неужели он не может ответить на такой простой вопрос? Я специально приехал в Иерусалим, чтобы получить ответы на эти вопросы. А тебе самому не интересно узнать эти ответы?

– Не искушай меня, незнакомец, – заговорил Пётр и, встав на колени, стал быстро читать молитву, – Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое…

Я тоже перекрестил лоб. Как говорят, пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Все-таки в святых местах нахожусь, два десятка с небольшим лет прошло после распятия Христа, это примерно столько же, сколько прошло лет с распада СССР, еще живы свидетели того времени и тех событий. С годами все утрясется, все позабудется. Будут написаны новые сказки про это время и все, жившие в то время люди, будут с умилением читать то, что напишут для них писатели, получившие социальный и политический заказ восславить Реформацию в России, возвести в сан святых отцов перестройки и нарисовать нимб над их головами. Их лики намалюют на иконы, иконы покроют золотой и серебряной амальгамой или титановым напылением и засияют они новым светом, затмевая старых богов и святых.

Все, что делается в конкретный день и час должно быть зафиксировано в документе, иначе все это не будет приниматься на веру потомками. Им, как и нам в наше время, устные рассказы тоже не в веру, бумажку давай, где про все это и прописано. Лучше всего газетку с официальной статьей от официального органа. И что интересно? С течением времени эта газетка становится таким секретным или даже совершенно секретным документом и хранится в архиве с такой тщательностью, что и не подумаешь, что именно в эту газетку ты завертывал пару селедок на пикник, а оставшийся кусок газеты использовал по прямому назначению в кустах неподалеку.

Так что, каждое сказанное и запечатленное слово, становится важным документом или доказательством того, что деяние сие есть славное или совершенно бесславное, но опять же, в отношении одного человека это славное деяние оказывается бесславным, а для другого – бесславное деяние оказывается славным.

Так и я сейчас, запечатлевая все, что происходило в Иерусалиме в начале шестидесятых годов от Рождества Христова, как бы становлюсь свидетелем всего происходящего там и приглашаю вас в свидетели этого. Если вы читаете все это, то и вы становитесь соучастником этого действа. Если вы не хотите, чтобы вас привлекли за соучастие, то хватайте книжку двумя пальцами за уголок и бегом бегите в полицию или в инквизицию, чтобы кто-то другой, кто подсмотрел, что вы читаете, не успел прибежать вперед вас.

– Вставай, Пётр, – потрогал я апостола за плечо, – пойдем вместе к Голгофе, сопричастие со всем происходящим сильнее всякой молитвы. Считай, что одного сомневающегося ты приведешь к вере истинной, только смотри, кого вести к вере в первую очередь.

Пётр встал, осмысливая, что я говорю.

– А не все ли равно, кого вести к вере, – ответил он, – если человек стремится к слову истинному, то не надо мешать ему.

– Ты прав, – согласился я. – Если ты поведешь к вере истинно страждущего человека, готового жизнь свою положить за веру, то твои слова верны. А если ты поведешь к вере Иуду, который пришел, чтобы продать тебя и твоих учеников за тридцать сребреников, то тогда как? Ты и Иуду введешь в число своих учеников, показав всех окрещенных тобой, и отдашь их ему на расправу? Так будет ли угодно Богу такое апостольство? Учти, весь Рим состоит из праведников и иуд. Так кого ты поведешь к причастию? Я и сам в затруднении, кого первого вести к кресту. А кто совет в этом деле может дать? Только Он? Так, давай, и спросим его. Кроме тебя нет человека ближе к Нему.

– Смотрю я на тебя и не знаю, то ли ты ангел, низвергнутый с небес, то ли новый Понтий Пилат, пришедший для выкорчевывания веры Христовой из Иерусалима, – сказал Пётр. – Все вроде бы правильно и складно говоришь, а вот разобраться в тебе не могу. И вопросы у тебя такие, что никто, кроме Учителя, не сможет на них ответить. Пойдем, помолимся вместе, может Учитель наш и снизойдет к нам, чтобы тебя на чистую воду вывести.

День был не праздничный и не воскресный, поэтому на Голгофе было пусто. Ни одного человека, чтобы поглазеть на мучения приговоренного. Только три окровавленных столба стоят как сиротинушки рядом с брошенными перекладинами распятья.

Пётр встал на колени и начал беззвучно молиться. Тоже сделал и я. У меня нет никакой определенной церемонии молитвы. Наверное, у всех так же. Хотя, рассматривая молящихся в храме, можно увидеть тех, кто рапортует обо всем содеянном и просит благодарности от святых за свои деяния. Другой – признается как перед прокурором. Третий – так же ловчит, как перед дознавателем или перед родственниками тех, кого он обидел. Четвертые – молчат, не имея морального права обременять Всевышнего своими просьбами и мольбами. Пятые – просто разговаривают с теми, кому они молятся и обсуждают с ними свои проблемы, не прося для себя милостей, а только совета, как поступить в том или ином случае. К тем, пятым, отношусь и я.

Я стоял перед столбами и мысленно представлял всю эту церемонию, которую многократно видел в исполнении актеров различных киностудий и представлял, что все было проще и низменнее. И столбы эти не такие высокие, и расстояние от толпы до казнимого не такое уж большое.

Так всегда бывает, когда едешь посмотреть на какое-то чудо света, воспетое в стихах и красках и сфотографированное с таких ракурсов, что человек на снимках кажется пигмеем. А приезжаешь, смотришь и только чувство разочарования от этого чуда. Здесь же все по-другому. Высота столба примерно два с половиной человеческих роста, то есть около четырех метров. Перекладина в размах руки, то есть в человеческий рост, примерно метр шестьдесят. В то время люди были невысокого роста.

Здесь же на месте казни четко представляешь человеческую злобу, обрушившуюся на праведника по воле толпы, которая из двух зол выбрала самую меньшую. И начальники этих людей всё сделали чужими руками. Типа, мы, мол, здесь ни при чём.

А если представить, что Понтий Пилат взял бы и сказал:

– Я отпускаю Иешуа а-Ноцри, невиновен он!

Что бы тогда было? Было бы одной религиозной сектой больше, и мало бы кто уверовал в то, что Учитель был сын Божий, и что именно к нему спустился Дух божий, указав на него Иоанну Крестителю. Да мало ли что. Если религия не обслуживает власть, то она погибает. Вот и получается, что религия есть идеологическое воплощение существующей власти, а Пилат действовал по воле Бога.

Глас Божий

– Да, ты прав, – сказал кто-то надо мной, – каждая религия, как и политическая партия, ведет к власти. Иначе, зачем людям собираться вместе и исповедовать взгляды, которые отличаются от тех, что поддерживаются существующей властью. Не зря же на табличке надо мной написали «Иисус Назорей Царь Иудейский». И Пилат сказал фарисеям: я написал то, что я написал. Но и они ошиблись. А вот ты знаешь, сколько есть царств христианских?

Все познается в сравнении. Сначала Господь призвал Моисея и дал ему слово божье в скрижалях написанное. И стала монополия на слово Божье. И погряз весь мир в смертных грехах. Ни моры, ни потопы не смогли очистить род человеческий от грехов. Тогда послан был я, чтобы искупить все грехи. И что увидел Господь не земле? Многобожие Рима и гордыня веры Моисеевой. И еще были посланы пророки Магомет и Будда, чтобы народ весь был к близкой ему религии пристроен, чтобы славил её, привлекал близких людей, и чтобы правил он в отведённых ему частях света. Все религии должны уравновешивать себя, потому что при нарушении равновесия начнется Апокалипсис, перед которым Всемирный потоп это детский уголок в парке водных аттракционов.

Это я говорю не только тебе, но и Петру. Дай ему знания, чтобы он усердие в вопросах веры не превращал в межрелигиозную рознь. Не гневите Отца нашего.

Я поднял голову и не увидел никого, только ощущался неуловимый запах ладана. Я посмотрел на Петра. Он тоже изумленно смотрел на меня.

– Ты все понял? – спросил я его.

Пётр утвердительно кивнул мне головой:

– Я не думал, что ты такой великий человек. Учитель являлся только Марии из Магдалы и нам, когда мы оплакивали его. И еще тебе. На меня он даже не посмотрел, но говорил так, чтобы я прислушивался к тебе. Говори, что нужно делать.

– Поедем со мной в Рим, – сказал я, – будешь делать этот город христианской столицей мира.

Как всё просто. Да, так всё просто. Всё самое сложное является самым простым. Один древний исторический персонаж, кстати, проживавший в Риме, о самом сложном деле говорил просто – veni, vidi, vici (пришел, увидел, победил).

Что-то мне подсказывало, что именно апостол Пётр поможет мне выбраться в свое время. Как? Я не знаю, но что-то нужно было делать. Научного объяснения моего нахождения здесь нет. Следовательно, если нет научного объяснения, то нужно искать божественное. И я что-то нашел, хотя, снова уточню, я не видел явления ко мне Иисуса, только слышал его голос в своем сознании. Зато это все видел Пётр и подтвердил, что всё это было со мной. Если бы он это не видел и не слышал, как бы он мог подтвердить то, что видел и чувствовал я? То-то и оно.