Как избавиться от синдрома ММ. Исповедь эмигрантки
Ах Дима, Димочка… Он стоит того, чтобы заострить на нем внимание. Начнем с того, что он был моложе нас всех. Каким-то фантастическим образом, благодаря своей вундеркиндовости, ему удалось закончить школу на год раньше. Кажется, ему было всего 16. Да, он был умницей. И до неприличия хорошеньким. Красота его была какой-то трогательной, скорее девичьей. Восхитительные густые волосы редкого оттенка рыжего цвета, близкого к палевому, выразительные серые глаза, нежная кожа. Мне кажется, он еще даже не брился в то время. И конечно же, совсем ничего не умел… Да я и сама тогда почти ничего не умела, всего один раз в жизни целовалась по-настоящему, но с ним я чувствовала себя почти опытной женщиной. Видимо, из-за этой его неумелой робости ничего у нас и не получилось.
Он был влюблен в меня, Димочка. Наверное, я причинила ему сильную боль, когда променяла в зимнем студенческом лагере на смазливого длинноволосого студента геодезического института, вечно подвыпившего, пошловатого и не слишком умного, но уже искушенного в вопросах секса, что казалось тогда крайне привлекательным. Когда ты сама неопытна, хочется быть ведомой кем-то, кого мыслишь как настоящего мужчину. Хотя вполне возможно, что он только пытался создать такое впечатление, поскольку дальше поцелуев и обжиманий в комнате с погашенным светом дело у нас не зашло.
В этой же самой комнате присутствовал и его приятель, тоже с девушкой, и вот он, похоже, опытом подобным уж точно обладал, судя по звукам, доносившимся с соседней кровати. Мой геодезист тоже слишком уж шумно и порывисто дышал, пытаясь, видимо, соответствовать ситуации. Подозреваю, что для него было важнее, что подумает о нем приятель, чем то, что происходило между нами. После каникул, когда я вернулась в Москву, он мне даже не позвонил. Видимо ему тоже хотелось кого-то поопытнее. Я полностью погрузилась в горькие переживания по этому поводу, и было мне уже не до Димочки.
Вообще говоря, я достаточно долго хранила невинность, но вовсе не потому, что была такой целомудренной, просто так уж складывалась жизнь. Было несколько ситуаций, когда, казалось, потеря девственности была почти неизбежна, но каким-то совершенно непостижимым образом доля сия каждый раз меня миновала. Поэтому на втором курсе института я чувствовала себя белой вороной, особенно когда подруги делились друг с другом впечатлениями о своих любовниках. Я тоже придумывала какие-то истории, чтобы не выглядеть совсем уж смешно. Но до 20 лет все же умудрилась остаться девственницей.
Так получилось, что первым моим мужчиной стал мой будущий муж. Причем он страшно удивился, когда при попытке в день нашего первого знакомства затащить меня в постель, узнал, что я девственница. Совершенно потрясенный этой новостью, он отстранился, присел на краешек кровати, на которую до этого пытался меня уложить, и на минуту замолчал. Лицо его приобрело мечтательное выражение, и он произнес что-то очень романтичное, вроде того, что вот и ему, наконец, солнышко улыбнулось. Надо отдать ему должное, получив от меня такую столь обрадовавшую его информацию, он не стал настаивать на близости, и пару месяцев мы просто встречались.
В то лето у меня было несколько кандидатов на роль первого мужчины, но почему-то я выбрала именно его… Видимо, он был самым для меня неподходящим. Ведь мы, женщины с синдромом ММ, всегда выбираем именно таких. И кроме того из всех этих кандидатов был он, без всякого сомнения, самым необычным.
Мы учились в одном институте, он был на три года старше. Но на учебу времени у него оставалось мало по причине бурной деятельности совсем в другой сфере. Дело в том, что он был фарцовщиком. Фарцевал он джинсами, дисками – пластами, как их тогда называли, мебелью и даже машинами. У него самого тоже была машина, шестерка «Жигули» нежно-зеленого цвета. Именно в нее я и уселась сразу же после нашего знакомства в вестибюле главного здания института. Был конец июня, и в тот день я сдавала экзамен по гистологии, которым заканчивалась сессия. Неожиданно начался сильный дождь, я в нерешительности застыла у входных дверей, и мой будущий возлюбленный благородно предложил меня подвезти. Звучащая в машине музыка культовой в то время группы Бони-М, летний дождь, ощущение свободы после успешно сданной сессии – все это заставило нас изменить направление движения.
– Сейчас мы с тобой потеряемся – весело сказал он, и минут через сорок мы оказались на его подмосковной даче, где и произошла первая неудачная попытка соблазнения.
Мама моя была просто в ужасе от этого романа. Помню, как однажды, совершенно обезумевшая от тревоги и бесконечных хождений у подъезда в ожидании моего возвращения, она злобно и достаточно грубо вытаскивала меня за волосы из машины моего избранника, когда я задержалась минут на 40 позже 11 вечера. Воспитывала она меня в строгости и ровно в 11 у нас был назначен комендантский час. Костя – так звали моего будущего мужа, был, помнится, страшно удивлен столь бурным ее темпераментом.
Никто не одобрял моего выбора, тем более что занятие фарцовкой считалось в то время почти непристойным. Но мне, вопреки всему, это даже нравилось. Ну как же, так необычно! Меня ведь всегда тянуло в запретную зону. Мне даже какое-то время казалось, что я в него влюблена. Но это, наверное, вполне естественно, все-таки первый мужчина… Хотя, если честно признаться, от близости с ним я получала сомнительное удовольствие. Первый раз вообще показался мне ужасным. Разочарованию просто не было предела. И вот из-за этих каких-то нелепых, неэстетичных судорожных движений, сопения и потения – столько страсти и переживаний? Как это унизительно… Неужели это и есть жизнь взрослой женщины, к которой я так стремилась?
Подобные мысли все время крутились у меня в голове после того, как спустя пару месяцев после знакомства, произошло, наконец, это знаменательное событие в моей жизни. Но все же я была довольна, что перестала быть белой вороной, и теперь у меня есть любовник, как и у всех моих институтских подруг. То, что любовник достаточно быстро перекочевал в статус мужа, тоже, в общем-то, можно назвать случайностью – я забеременела…
Узнав о моей беременности, Костя повел себя благородно, и мы тут же подали заявление в ЗАГС. Свадьба была странной. Отец Кости был болен раком гортани и доживал последние месяцы. Сразу же после ЗАГСа мы заехали навестить его в больнице и только потом отправились в ресторан, где уже ждали приглашенные гости.
Мое свадебное платье было ярко-брусничного цвета. Вместо фаты – такого же цвета шляпка-таблетка. Не знаю почему, так уж мне захотелось… Странно конечно, обычно все невесты мечтают о пышном белом платье-торте и длинной фате. Но мне это уже тогда почему-то казалось страшно пошлым.
Сама свадьба не оставила в моей памяти ярких воспоминаний. Помню длинный стол, своих друзей и подруг, нарядно одетых, с необычно серьезными и значительными лицами, банальные скучные тосты… Почему-то совершенно стерлись из памяти даже наши поцелуи под крики «Горько!»… А ведь мы без всякого сомнения целовались, свадьба же… Единственное, что запомнилось, это то, как моя мама темпераментно отплясывала с новоиспеченным зятем какой-то восточный танец…
После свадьбы я переехала к Косте. Он жил с родителями в трехкомнатной квартире на окраине Москвы. Отца его выписали домой как безнадежного, и он уже не вставал с постели. Мать была постоянно при нем. Костю почти сразу после свадьбы забрали на два месяца в студенческие военные лагеря. И я осталась в квартире со свекровью и умирающим свекром.
Мне казалось очень странным, что теперь я почему-то должна жить с совершенно чужими мне людьми… Мало того, скоро я поняла, что не только они, но и законный муж тоже абсолютно чужой мне человек. Трудно представить себе двух людей, настолько разных, насколько разными были мы с Костей. Каким образом и зачем судьба свела нас вместе, было непонятно. Единственным оправданием этому союзу может служить только то, что в результате него появился на свет наш сын Олег.
С Костей мы не прожили и двух лет. Сыну было восемь месяцев, когда я сбежала от мужа. До сих пор стоит в глазах картина, как я расстилаю на полу простыни, бросаю на них свои и детские вещи, завязываю узлами, хватаю на руки сына и вызываю по телефону такси. Вероятно Костя был крайне удивлен, когда не обнаружил нас в своей квартире, вернувшись на следующий день с дачи, где весело проводил время в компании друзей и, как я подозревала, подруг, что повторялось перед моим побегом регулярно.
Оглядываясь на свою жизнь, я иногда удивляюсь, каким образом, где умудрялась я находить своих так горячо любимых мужчин с совершенно непригодным для совместной жизни характером. Или это они меня находили? Или же все можно объяснить чистой случайностью?
А может ли быть, что и встреча с самым, пожалуй, значимым в моей жизни «плохишом», отношения с которым были наиболее продолжительными – почти 11 лет, тоже была совершенно случайной?
Был чудесный солнечный летний день, конец июня. Цвели липы. Я в прекрасном настроении возвращалась с работы. В тот день мне не захотелось садиться в душный автобус и я решила пройтись до дома пешком. Если бы только могла я представить себе в то мгновение, когда диктовала свой телефон так уверенно остановившему меня на улице, высокому импозантному молодому человеку по имени Кирилл, хоть тысячную долю того, как чудовищно меня потом расплющит…
Кирилл
Нет, ну какая же это случайность… Если и есть в чем-то закономерность, так именно в этом. В нем было абсолютно всё, к чему притягивает нас, болезных – мужественная красота, необыкновенная мужская привлекательность, интеллект, эрудиция, хорошо подвешенный язык, великолепное чувство юмора, самоуверенность, чувство превосходства, даже презрения по отношению к «обычным», не избранным. И профессия не часто встречающаяся, очень творческая, почти элитная – кинорежиссер.
Он тогда только что закончил Высшие Режиссерские Курсы, но это было уже второе его высшее образование. До этого он отучился в Строгановке и даже успел поработать несколько лет дизайнером интерьеров. А во время учебы на режиссера, благодаря своей яркой внешности, еще и успешно снимался в кино, исполняя роли героев любовников.
На первом свидании, когда мы гуляли по парку рядом с моим домом, Кирилл то и дело подносил ладони к лицу, складывал пальцы квадратиком, который, видимо, должен был изображать видоискатель кинокамеры, и сквозь этот квадратик внимательно смотрел на мир. И время от времени на меня. Вероятно, это должно было произвести на меня особое впечатление. Скорее всего, это была его фирменная уловка для соблазнения женщин.
Женщины… о да, женщины… это была его слабость… или хобби… Женщин он коллекционировал. И считал свои победы, фиксируя их в длинном, склеенном из нескольких листов плотной бумаги и свернутым в гармошку донжуанском списке, который я как-то, кажется, на втором году нашей совместной жизни случайно обнаружила. Было это во время отпуска – я разбирала вещи после переселения в другой номер гостиницы и наткнулась в его сумке на этот злополучный фолиант.
Да… какой же шок я, влюбленная в него до безумия, тогда испытала, обнаружив в этом списке более 300 имен, себя под номером 315, и оценки, которые были выставлены каждой девушке в нескольких специально выделенных для этого колонках – за лицо, фигуру, темперамент и некие другие важные для Кирилла качества. Колонок было семь или восемь, в первой слева фиксировались имена, а крайняя правая предназначалась для записи телефонов попавших в сети Кирилла наивных барышень. Когда я увидела свои оценки за фигуру и темперамент – 5+, я даже почти возгордилась… Но после меня там было еще полтора десятка номеров…
В тот злополучный день я устроила страшный скандал. А Кирилл, не особенно смутившись, счел нужным привести в свое оправдание только лишь факт, что после моего появления в его жизни количество новых имен в списке за год значительно уменьшилось. И по его мнению, я должна была быть этим очень горда.
Оскорбленная в лучших чувствах, я в тот же день уехала с рижского побережья, где мы тогда отдыхали. Одна. Не дожидаясь конца отпуска. В поезде всю ночь ревела. А под утро мне приснился странный сон… Храм Христа Спасителя, который как раз тогда начали восстанавливать. И музыка… чудесная, какая-то неземная музыка, скорее, даже и не музыка, а что-то похожее на ангельское пение… Она еще долго звучала у меня в голове после того, как я проснулась…
Я посчитала это знаком и, приехав в Москву, пошла в сберкассу и положила 25 рублей – почти четверть своей зарплаты врача – на счет восстановления храма.
А когда появился Кирилл, загоревший, похудевший и очень ловко скрывающий чувство вины, я, соскучившаяся к тому времени до безумия, безропотно пустила его обратно. И продолжала любить так же сильно. И прощала измены, которые, конечно же, не прекратились. И даже умудрялась содержать его, себя и шестилетнего сына на свою зарплату, так как гонорар за единственный снятый Кириллом фильм к тому времени уже закончился. Мысль о том, что есть в этом что-то неправильное, мне даже в голову тогда не приходила. Единственное, чего я хотела, это чтобы ему было со мной приятно и комфортно, и для этого я была готова вывернуться наизнанку.
Работу на «Мосфильме» Кириллу регулярно предлагали, но он, всякий раз, прочтя очередной рекомендованный к запуску сценарий, тут же его забраковывал и с презрением отвергал. Какое-то время он пытался писать собственный сценарий, который обещал быть гениальным. Периодически он зачитывал мне уже готовые куски, и я не переставала восхищаться его талантом и бесконечно богатой творческой фантазией. Я была уверена, что его работу непременно оценят по достоинству, но Кирилл, почти закончив сценарий, вдруг решил, что все бесполезно – снимать подобный фильм ему вряд ли позволят. И тогда он, полностью разочарованный в советской кинематографии, прочно залёг на моем диване, углубившись в чтение книг по философии и буддизму.
Я приходила с работы, вдыхала его запах, которым, казалось, был наполнен мой дом, улыбалась, шутила, что, мол «пусятиной» сильно пахнет – мы придумали друг другу шутливые прозвища, Пуся и Мася – и принималась раскладывать по местам раскиданные повсюду разнообразные мелкие предметы, одежду и книги. Потом перемывала накопившуюся за день в кухонной раковине посуду, готовила ужин, общаясь при этом с сыном, который неизменно прибегал на кухню со своими игрушками или блокнотом для рисования и, удобно устроившись рядом на угловом диванчике, развлекал меня рассказами о событиях в школе. Когда ужин был готов, мы звали Кирилла и усаживались за вечернюю трапезу. У каждого, включая рыжего кота Антона, было свое место за кухонным столом.
Кот был найден в возрасте не более трех месяцев в подъезде нашего дома. Мы с Кириллом обнаружили это чудо на лестнице перед лифтом. Был поздний вечер, и в тусклом освещении подъезда сидевший на ступеньке ярко-рыжий котенок напоминал маленький костер. Увидев нас, он тут же направился навстречу, подойдя, мяукнул, приподнялся на задних лапках и, положив передние на колено Кирилла, преданно посмотрел ему в глаза. Конечно же, после такого приветствия котенок тут же был взят в дом, накормлен, помыт, обласкан и уложен спать на кресло в гостиной. Никто не мог тогда и предположить, что этот маленький несчастный бомжонок превратится в огромного, пушистого, очень похожего на сибиряка кота.
За ужином ставший членом семьи Антон занимал свое законное место на кухонном диванчике, на подушке, он полусидел, положив передние лапы на стол и делал вид, что его совершенно не интересует стоящая там еда. Но стоило только потерять бдительность, как кот, орудуя когтистой лапой, словно вилкой, мгновенно извлекал из тарелки зазевавшегося лакомый кусочек. Чаще всего не везло сидящему рядом Олежке, у которого впоследствии даже выработалась привычка загораживать тарелку во время еды рукой.
Закончив с трапезой, мы переходили в гостиную, валялись на диване, смотрели телевизор, читали, болтали. В случае же если сын гостил у мамы с отчимом – а это случалось довольно-таки часто, почти каждые выходные, – вечер был посвящен сексуальным утехам.
Летом мы совершали прогулки по Москве на велосипеде. У Кирилла была «Кама» с низким багажником, на котором я стояла, ухватившись руками за его плечи. Ах как же это было замечательно! Особенно когда с горки, на большой скорости… Теплый летний ветер в лицо, руки на плечах любимого, низом живота и бедрами я прижимаюсь к его спине, сердце в груди замирает, и такое счастье накатывает, что хочется умереть… Умереть, потому что момента прекраснее чем этот в моей жизни быть уже не может… это просто невозможно… а на меньшее я не согласна…
Только сейчас понимаю, что это было довольно рискованно. Однажды нас даже милиционер остановил. Я с виноватым видом спрыгнула с багажника, милиционер покачал головой и осуждающе произнес:
– Ведь седые же люди… – Не знаю только, где он седину разглядел. Может, принял за нее мои мелированные пряди? Мне ведь тогда еще и 30 не было… Да и у Кирилла седых волос в то время я еще не замечала.
На этой нашей горячо любимой «Каме» мы объехали почти все парки Москвы и ближайших окрестностей. Велосипед был складной, и его легко можно было пронести с собой в метро. Доехав до ближайшей к выбранному парку станции, мы, выйдя из метро, собирали наше средство передвижения и дальше добирались уже ставшим привычным способом. Иногда мы даже по центру Москвы так катались.
Как-то в одном из тихих сквериков арбатских переулков Кирилл о чем-то разговорился с очень интеллигентного вида колоритной старушкой, явно благородных кровей. Он просто обожал таких «арбатских старух», видимо, они напоминали ему бабку – слова «бабушка» он не признавал – со стороны матери, имевшую дворянское происхождение. Сам Кирилл в детстве тоже жил в одном из этих переулков, они с матерью занимали комнату в коммуналке в доме, который раньше полностью принадлежал семье его бабки.
Что именно Кирилл обсуждал с этой случайно встреченной пожилой женщиной, я уже не помню. Я тихо стояла рядом и светилась от счастья, очевидно, всем своим видом излучая абсолютную преданность Кириллу и восторженную влюбленность. В какой-то момент, отвлекшись от разговора, старушка внимательно на меня посмотрела, а потом вдруг очень громко и темпераментно заговорила, обращаясь к Кириллу:
– Берегите свою лапочку… Берегите! Она же у вас прелесть… прелесть!..
Я страшно смутилась, а Кирилл, вероятно, потрясенный этой новой идеей, с удивлением взглянул на меня и, усмехнувшись, демонстративно погладил меня по голове, как гладят маленьких послушных девочек.
Иногда Кирилл брал меня с собой на премьеры в Дом кино. Какой же счастливой и невероятно гордой я себя чувствовала, появляясь вместе с ним в этом элитном месте. Мне казалось, что все на нас смотрят. И, конечно же, завидуют мне. Ведь со мной рядом такой мужчина! Его внешность была для меня просто идеалом. Я считала его невероятно, божественно красивым. Куда там до него всем голливудским звездам вместе взятым! А какой он умный, эрудированный, начитанный, а какой талантливый!.. Какой у него необыкновенно тонкий юмор! И этот мужчина со мной… Как же мне повезло! Я просто не верила своему счастью. И боялась… мучительно боялась, что эта сказка, так неожиданно вдруг со мной приключившаяся, и, как мне казалось, совсем мною не заслуженная, очень скоро закончится…
В отношениях с Кириллом вылезли все мои комплексы. Я почему-то казалась себе недостойной такого яркого и интересного мужчины и страшно боялась, что ему со мной скучно. Конечно, он намного превосходил меня по интеллекту и эрудиции, но ведь и я отнюдь не была глупышкой. Всегда хорошо училась в школе, не отличаясь особой усидчивостью. В институте ни разу не пересдавала ни одного экзамена, мало того, даже троек у меня никогда не было. Конечно, язык у меня был подвешен не так хорошо, как у него, особой разговорчивостью я вообще никогда не отличалась и никогда не была душой компании. Как-то не любила я особо привлекать к себе внимание. Вероятно, от неуверенности в себе…
Кирилл же мог говорить часами. И не просто так трепать языком ни о чем – нет, его монологи всегда были наполнены глубоким содержанием и интересными неординарными мыслями. В начале наших отношений я слушала его, буквально раскрыв рот. Я очень многому у него научилась. Казалось, он знал абсолютно все и мог ответить на любой вопрос, и не только из области кинематографии, изобразительного искусства или дизайна. В шутку я называла его «живая ходячая энциклопедия».
Но всё же некоторые его идеи и жизненные установки были настолько для меня непривычными, что поначалу вызывали некое подобие шока. Ничего похожего в кругу своей семьи и друзей я никогда не слышала. Никто из моих близких никогда не проявлял такого негативного отношения к власти. Кирилл люто ненавидел коммунистов и социалистический строй, считал революцию антропогенно-генетической катастрофой, основную массу людей, живущих в стране – совковым быдлом, а всех матерей, в том числе и свою собственную, настоящими преступницами. Потому как они, считай, рожали своих детей в тюрьме, обрекая на жизнь за железным занавесом. И за что же их, скажите на милость, любить и уважать? За то, что, следуя своим низменным инстинктам, произвели нас на свет в этом помойном ведре?
Поэтому когда я случайно забеременела – подвели противозачаточные таблетки, у меня не возникло ни малейшего сомнения в том, что я должна срочно избавиться от ребенка. Конечно, я сообщила Кириллу о беременности, но тут же добавила, что у меня уже есть направление на аборт. Он отнесся к этому совершенно спокойно, примерно так, как если бы услышал, что меня ожидает визит к стоматологу, и мало того, когда я вернулась после операции, его даже не оказалось дома.
Не появился он и в течение вечера. Я отлеживалась в кровати, находясь в тяжелом удрученном состоянии. Не помню, чтобы сильно сожалела о содеянном, осознание тяжести совершенного поступка, раскаяние, горечь и чувство вины перед ребенком, которому я не позволила появиться на свет, пришло гораздо позже, а в тот момент меня больше беспокоило то, что какое-то время мы не сможем заниматься сексом, и Кирилл, скорее всего, будет искать удовлетворения своих потребностей с другими женщинами.
Другие женщины регулярно появлялись у Кирилла и тогда, когда состояние моего здоровья было в полном порядке. И это вовсе никак не отражалось на нашей интимной жизни. Как его на всех хватало, трудно себе представить. Мужчин с такой потенцией, как у него, я не встречала в своей жизни больше никогда.
Скандалов по поводу измен я больше не устраивала, но не потому, что мне было все равно. Нет, ревновала я страшно. Наверное, я закрывала на это глаза поскольку панически боялась его потерять. Одна только мысль об этом была совершенно невыносима. Я с трудом могла себе представить, как смогу без него жить. А он, видимо, считал периодические измены чем-то совершенно естественным и обыденным. Но при этом был абсолютно уверен в том, что право на маленькие шалости на стороне – это исключительно его приоритет.
Однажды, совершенно измученная ревностью, я решила взять реванш и согласилась на встречу с братом институтской подруги, который давно уже просил о знакомстве со мной. Мы все вместе отправились в кооперативную сауну – такие уже стали появляться в Москве в конце перестроечного периода. С Эдиком, так звали кандидата на роль моего утешителя, ничего у нас не получилось, хотя все этому способствовало – мы даже посидели обнаженными наедине в той самой сауне. Видимо, я себя переоценила. Я не смогла переступить эту черту. Она оказалась для меня совершенно непреодолимой… Я слишком сильно любила Кирилла.
А когда после очередного его позднего возвращения, совершенно истерзанная ожиданием и переполненная желанием отомстить, я рассказала Кириллу о нашем походе в сауну и намекнула на то, что с Эдиком у нас кое-что тогда произошло, это вызвало бурную сцену ревности. Он даже ударил меня по лицу, причем так сильно, что в кровь разбил нижнюю губу. И тут же стал собирать вещи. Страшно испуганная, что он уйдет, я, заливаясь слезами, призналась, что соврала – для того, чтобы он понял, как это больно, знать, что тебе изменяют. Он снизошел и остался. Мы кое-как остановили кровь, потоком хлеставшую из разбитой губы, и сцена закончилась бурным примиряющим сексом.
Наши отношения с Кириллом длились года полтора, когда мы познакомились с Ингой, ставшей впоследствии моей близкой подругой. Той самой подругой, которая и привезла меня спустя почти 20 лет к индонезийской шаманке.
У Кирилла тогда появилась идея постановки спектакля. «Поездка в счастье» – так называлась выбранная им пьеса Франца Ксавера Креца. Инга была претенденткой на главную и единственную в ней роль. Как сейчас вижу ее перед собой. Джинсы, желтый свитерок, длинные, ниже лопаток, светлые волосы, легкомысленная ленточка на лбу, слегка их прихватывающая. Она скромно и тихо сидела на моем диване и молча слушала, как перед ней долго разглагольствовали, соревнуясь в оригинальности и красноречии, Кирилл и его приятель, сценарист, который с ней где-то случайно познакомился и привел к нам на собеседование.