Москва инноваций – 2050

Ник Перумов. Патриаршие пруды

Когда тебе восемьдесят семь, каждый день – всё равно что праздник. А в праздник надо радоваться и радовать. Себя и других.

Я прихожу сюда, на Патриаршие, к единственному оставшемуся тут пруду. Можно было бы восстановить и остальные, но этого решили не делать, не разрушать зря.

Поневоле медленно я иду аллеей вдоль длинной стороны пруда. Август месяц тёпел, зелен, и осень словно не наступит никогда. Так ощущаешь себя в молодости, когда впереди вечность, а потом – р-раз, и тебе уже восемьдесят семь, и ты медленно шествуешь над тихим прудом, а вокруг тебя кипит жизнь, тебе уже и не очень понятная.

На углах аллеи теперь голографические кубы – Патриаршие пруды через века. Начиная от самых первых строений, Патриаршая Слобода, церкви, девятнадцатый век, советское время, постсоветское… Я видел эти кубы множество раз, но всё равно останавливаюсь. Красиво, черт побери. В моей молодости, увы, подобное отсутствовало.

Тут мне положено усесться на любимую лавочку, извлечь из кармана старомодную читалку без функций визуализации, и погрузиться в чтение, снисходительно поглядывая на резвящуюся молодежь, на всех их гуделки и жужжалки, скутеры, унициклы и прочие средства передвижения. А чего ж и нет, с нынешними-то батареями…

Я и впрямь сажусь на лавочку, смотрю на проносящиеся мимо транспортные средства, на девчонок в разлетайках, или как там зовётся их нынешняя мода, но читалку не достаю. Я смотрю на гладкую поверхность пруда, он давно уже зарыблен, и вода в нём чистая, но сейчас мне кажется, что над нею медленно поднимается лёгкий туман, наползая на зелёный берег.

Вот промчалась очередная скутеристка, и дорожка пустеет. Я жду. Я знаю, что теперь будет.

– Здравствуй, здравствуй, дорогой!

Она всегда приходит первой. В старомодной шляпке с вуалеткой, в тонких летних перчатках, бордовом лёгком пальто. Седые волосы тщательно завиты, блестят золочёные дужки.

– Здравствуй, тётя Соня.

Она оглядывается. Бормочет себе под нос:

– Ну надо же. Чего понастроили!.. А вот этого не помню, совсем. Тут же раньше домина стояла!..

– Стояла, тёть, стояла. Вид портила. Снесли её, слава Богу. Восстановили, как было.

– Совсем как у меня на Пятницкой…

Ближайший куб мигает, в нём появляется отрывок чёрно-белого старинного мультфильма «Шпионские страсти», тот самый, где вражья подлодка всплывает не где-то, а именно в Патриарших прудах, тогда называвшихся Пионерскими.

Тетя Соня оглядывается. Ей никто не мешает – уже какое-то время мимо нашей лавочки не пронеслось ни одного скейтбордиста или унициклиста.

Да, Патриаршие изменились. Параллелепипеды безликих строений исчезли, уступив место двух- и трёхэтажным особнячкам, словно тут вновь девятнадцатый век. А что, можно – молодым-то простор подавай.

– Сейчас и остальные придут, – говорит она. – Спасибо, дорогой, что позвал.

– Да о чём ты, тётя…

– Зря дома сносили, – заявляет она вдруг непреклонно. – Уж какие были, а тоже история. А теперь это… новое всё. Не знаю. Надо ли было…

В кубе вновь сменилось изображение. Теперь там появляются те самые «незнакомцы», не разговаривать с которыми призывал Михаил Афанасьевич Булгаков.

– Ну, впрочем, хватит обо мне, дорогой, – решительно говорит тётя Соня. – Сейчас Нонна с Ёлочкой придут, тоже удивятся, небось… Про себя расскажи. Давно ведь не виделись!

А что же тебе рассказать? Что жизнь в восемьдесят семь, конечно, не мёд и не сахар, но при должной смазке даже не очень скрипишь, и даже песок не очень сыплется – ну, если за собой следить? Москва нынче – город молодых. Им всё интересно. Они никогда не станут старыми; им, во всяком случае, так кажется. Вот голограммы теперь в моде. Как пальцами печатать, все уже, по-моему, забыли. Суета сует и всяческая суета…

– Рассказывай! – торопит меня тётя.

И я начинаю говорить. О том, как почти каждый день прихожу сюда, на Патриаршие, как хожу вокруг них, как из игры солнечных бликов рождаются образы, и как я переношу их на бумагу. То есть, конечно, в ноосферу. Сейчас в моде визуалки, короткие скетчи, анимированные программой, но старый добрый текст, представьте себе, до конца так и не умер.

– Конечно, – перебивает меня тётя Соня. – Некоторые вещи только прочесть и можно. Уж я-то знаю!.. О, а вот и они! Пожаловали наконец-то!

Тётя Нонна и тётя Елена, среди домашних – по-прежнему Ёлочка, останавливаются перед нами.

– Насилу прошли, – они тяжело дышат.

– Почему? Что такое? – пугается тётя Соня.

Новоприбывшие смотрят на меня. А потом – на вереницы новых, чистеньких, уютных, истинно «московских» особнячков, кои так тщательно восстанавливали, по крупицам собирая чудом уцелевшие чертежи и планы.

– Душно тут у них, – тётя Нонна поправляет шарфик. – Душно, не продохнуть с новья этого…

– Да уж, – поддерживает сестру Ёлочка. – Со старыми домами лучше было! А теперь – еле дошли! Вот как теперь будем?

– А что же случилось? – я начинаю тревожиться.

– Да вот понаставили всего этого самого! – сердится тётя Нонна. – Новое, чистое, дышать просто нечем!

– Будет вам, сестрички, – отмахивается тётя Соня. – Прошли и ещё пройдём. Спасибо тебе, дорогой, – она оглядывается, встаёт. – Пойдёмте, до павильона дойдём?

Мы идём, все вчетвером. Голокубы мигают нам вслед, тёти всматриваются в них, я стараюсь пояснить. Кое-что, однако, они знают лучше меня…

– Мы ж сюда на каток зимой ходили, – говорит Ёлочка, поправляя шляпку. – Там ещё был такой молодой человек, в свитере с ромбом, ах!..

Остальные хохочут.

– Надо же! Ты и это помнишь?

– Как же не помнить?.. Ой, а это что?..

Мимо нас проезжает скутер. Медленно, непонятно как не падая. На скутере – девица с косичками, выкрашенными в ярко-малиновый цвет. Чёлка полыхает золотым. Девица очень внимательно смотрит на нас. Нехорошо так смотрит. Скутер её, украшенный всяческими жужжалками и свиристелками, почти останавливается. Над коммуникатором в ладошке – голограмма. Что-то вроде трёхмерной карты местности. Странно – заблудиться на Патриарших невозможно.

– Что вам, милочка? – своим самым сварливым голосом выдает тётя Нонна. – Что вы так на меня глядите? На мне, бесценная моя, узоров нет.

Я поспешно бросаюсь меж ними.

– Всё хорошо, – говорю я девице. – Всё в порядке. Не надо только приглядываться. Это, мадемуазель, неприлично, в конце концов!..

Девица ничего не отвечает, морщит лоб. Над ладошкой поворачивается схема – ага, ближайшие к Патриаршим дворы.

– Идёмте, – быстро говорю я.

В конце аллеи появляется дрон-мороженщик. Могут меняться века и эпохи, но московское мороженое пребудет всегда.

Мы идём всё быстрее, почти бежим. Ну, насколько я могу «почти бежать».

Девица отъехала на сколько-то метров, глядит нам вслед.

– Дорогой, – тётя Соня озабочена. – Дорогой, это не опасно?

Куб прямо перед нами показывает реконструкцию подворья патриарха Гермогена. Кресты на куполах.

– Жалко… Я мороженого хотела… – Ёлочка пытается задержаться у дрона с эскимо и пломбирами, но я немилосердно тащу их дальше. Вот послали ж небеса эту напасть в лице многоцветной девицы!

И да, жалко, очень. Пропавшего дня, разговоров, воспоминаний… Я опять буду один. Надолго. Очень. А всё из-за этой девчонки!..

Оборачиваюсь. Ну, конечно, тащится за нами, заподозрила что-то. Ни голокубы её не интересуют, ни мороженое, ни даже молодой человек на уницикле, тщетно пытающийся привлечь её внимание.

Сквозь тёплый августовский день словно тянет струйкой ледяного холода. Я смотрю на игрушечные особнячки вокруг зелени сквера, желтоватый цвет фасадов вкупе с белизной фронтонов и колонн.

Москва прекрасна, она всё вмещает в себя. Но некоторым тут, увы, приходится тесниться.

– Какая храбрая девочка, – поджимает губы тётя Нонна. – Дорогой, нельзя ли…

Они не знают в деталях, но чувствуют – что-то не так.

– Нам что, уже сворачивать? – огорчается тётя Соня. – Эх… Совсем не погуляли в этот раз…

– Мороженого не досталось, – угрюмо соглашается Ёлочка.

Я, как могу, тащу их за собой, в проход между домами, между коваными железными оградками и сверкающими начищенной медью крышами над входами в подвальчики, мимо вывесок, набранных старой орфографией (аутентичность так аутентичность!), мимо всех этих милых, родных примет моих Патриарших, откуда теперь приходится бежать со всех ног.

Кажется, улица опустела. Над прудом по-прежнему поднимается туман; мы одни – мы четверо и девушка на скутере. Кажется, отстала – фух, пронесло, всё-таки оказалась не дурой, поняла, что кое-куда лучше не соваться.

Тётя Соня начинает вдруг рассказывать, как они после войны возвращались в коммуналку, «а все окна побиты, а вся мебель вынесена»; тётя Нонна в ответ вспоминает, как пробирались из Новороссийска домой в Таганрог сквозь кольцо Красных войск после эвакуации Добровольческой армии в Крым осенью 1919-го, и я уже почти начинаю верить, что всё образуется, как эта проклятая девица влетает в проход за нами следом.

Проклятье!.. Ну почему, почему мне не дают поговорить с родными?!

Я не должен злиться. В моем возрасте это вредно, несмотря на все успехи здешней медицины. Несмотря на то, что в году две тысячи пятидесятом молодёжь рассекает на всяких причудливых девайсах, а я, помнящий додревние «Победы» и «Москвичи» на дорогах, помнящий дровяные сараи в городских дворах и телевизоры «КВН», где экран с ладошку – я прихожу на Патриаршие вспомнить. Поговорить с теми, кто дорог. Среди сверкания голограмм, среди новых фасадов – которые «как настоящие», вот только кое-кому дышится меж них тяжело – увидеть тех, кого я только и могу увидать здесь.

Девчонка почти налетает на меня. Скутер резво тормозит, возмущенно верещит сигнал тревоги.

– П-простите… – лепечет вроде как растерянно. – Но я почувствовала… Я увидела…

– Что же вы могли увидеть? Старого человека в обществе трёх пожилых, но элегантных дам?

– Они… они… – слова застревают у неё в горле.

– Сказки, – говорю я, глядя ей прямо в глаза. – Сверхъестественного не бывает. Это вам скажет любой учёный, а я, как-никак, молекулярный биолог. Нет ни упырей, ни зомби, ни вампиров, ни ходячих мертвяков. Ничего этого нет. Зрение нас частенько обманывает, Настенька.

Она вздрагивает.

– О-откуда вы знаете…

– У вас наклейка сбоку скутера, – говорю я небрежно. – И, что бы вам ни показалось, что бы вы ни почувствовали – это именно что «показалось».

– А почему вы думаете, что мне именно «показалось»?

– Потому что я автор. Мы несколько не от мира сего. Когда людям что-то кажется, мы, как правило, замечаем. Ведь может выйти отличный сюжет для визуалки.

– Автор? А что вы визуалите?

– О, дорогая Настя, я ничего не визуалю, я пишу тексты. Такие, знаете ли, старинные, буквами…

– Ну и не нужно надо мной смеяться, – надувает она губки.

– Помилуйте! И совершенно не смеюсь. Однако мне пора. Честь имею, дорогая Настя, да сопутствует вам удача!.. – мы очень мило прощаемся.

Она разворачивает скутер.

– А всё-таки зря не визуалите!.. Просто текст – это уже совсем старомодно!

Поворачивает ручку, скутер срывается с места.

Уф… Уболтал-таки.

Мои дорогие дамы ждут. Кажется, нам таки удастся отведать мороженого. То место, где я бы смог их безопасно отпустить, совсем близко. Девчонка по имени Настя, увы, отняла у нас слишком много времени. Точнее, сил у меня, которые и есть время.

– Молодчина ты у нас, дорогой, – тётя Соня обнимает меня. – «Настя», значит? На наклейке?

– Она и в самом деле Настя, – тихо говорит Ёлочка.

– Да, только на нашлёпке той нарисовано было «Love» с сердечком, а вовсе не имя «Настя», – задорно замечает тётя Нонна. – Интересно, как скоро она догадается?

– Когда догадается, мы уже далеко будем, – машет рукой тётя Соня. – Не догонит. Ну, дорогой, может, успеешь сбегать за мороженым?..

На дворе август две тысячи пятидесятого года. Мне восемьдесят семь лет. Мои дорогие тётушки – вернее, родные сёстры моей бабушки, родившиеся на рубеже XIX и XX веков, – едят мороженое и нахваливают.

Ещё совсем немного времени у нас есть. Пусть порадуются. Следующий раз мы встретимся с ними не скоро, но я постараюсь дотянуть.

Не спрашивайте меня, как я это делаю. Считайте, что мне всё это приснилось тёплым августовским днём на лавочке подле Патриарших прудов.

Олег Рой. Москва-2050

Наверняка другой на моем месте даже не остановился бы, просто прошел мимо.

Книги в наше время не редкость. Даже наоборот – когда пожилые люди говорят, что каких-то тридцать лет назад книге прочили отмирание – ее могильщиками должны были стать театр, кино, интернет, голографические постановки, дополнительная реальность… – для нашего современника это звучит странно. Книгу невозможно заменить ничем. Без книги человеческий мозг не развивается, не учится самостоятельно создавать образы, а без этого невозможно вообще никакое творчество.

Конечно, книга изменилась – она, насколько это возможно, сохранила традиционную форму – сшитые страницы в обложке, но теперь это электронное устройство со множеством встроенных функций – иллюстрации, включая 4D, гиперссылки к сетевым базам данных, заметки, голосовое сопровождение… На вид вроде бы та же книга, а на деле – тонкая электроника и очень широкий функционал.

И да, книга совсем не редкость в наше время. Люди с книгами попадаются на каждом шагу; мозгу человека знания нужны как воздух, еще нужнее – умение их применять. Знания можно подгрузить в мозг с помощью методов биопрограммирования, но они так и будут лежать бесполезным балластом, если ты не научишься их применять. А научиться можно только читая.

Потому увидеть книгу, забытую в парке на лавочке, конечно, не диво по нашим временам. Но то была не обычная книга. Это я понял сразу, как только ее увидел. Nobless oblige, книги – это не только мое увлечение, но и моя работа, поскольку по профессии я – писатель-урбанист. Не все знают, что это такое, потому немного расскажу об этом.

Все мы живем в окружении дополнительной реальности. Она вошла в нашу жизнь так давно и плотно, что мы ее даже не замечаем. Дополнительная реальность решает множество проблем. Например, каждый новый день у нас – это новые открытия, новые, удивительные приключения – а почему? А благодаря ей, дополнительной реальности. Что вы делаете, выходя из дому? Правильно – выбираете себе сценарий дня. Когда наугад, когда – пробежавшись по синопсисам или вдумчиво выбрав категорию. Мы можем выбрать себе те ощущения, которые хотим получить, или сыграть вслепую с окружающим миром, но мы можем быть уверены, что нам не будет скучно.

Но ведь эти сценарии не берутся ниоткуда. За ними стоит работа урбанистов – писателей, художников, программистов, композиторов, техников… работа сама по себе интересная, творческая. Вот, собственно, этим я и занимаюсь – создаю сценарии. А в свободное время – пишу книги, в основном историческую беллетристику. Могу похвастаться тем, что мои книги читают по всему миру, они переведены на основные языки, их можно загрузить где угодно – в шумном мегаполисе и пасторальной глубинке, в подводном купольном городе и на орбитальной станции. Мой роман «Неторная тропа» – любимая книга у наших пилотов-разведчиков из отряда «Буревестник», тех самых, что исследуют пояс Койпера и луны Юпитера.

В общем, вы, наверно, уже поняли, с кем имеете дело – да, меня зовут Николай Волкогонов. Наверно, выходя из дома и выбирая себе сценарий на день, вы, если живете в Москве, даже не догадывались, что многие из этих сценариев – результат моего труда, правда?

Писатель-урбанист должен быть в постоянном контакте с городом. Я бы сказал, даже в симбиозе. Ты идешь по Москве, и она открывает тебе свои тайны. Порой ты видишь нечто интересное, какую-то необычную табличку, старинное строение, скрытый во дворе памятник – и, конечно, сначала подключаешь дополнительную реальность, чтобы узнать об увиденном как можно больше. А уже потом, когда ты узнал, с чем имеешь дело, включается фантазия, на нить сюжета нанизываются бусины ассоциаций… так и появляются книги и сценарии.

Поэтому писатель-урбанист всегда стремится подмечать малейшие детали… такие, как забытая на лавочке необыкновенная книга…

Лавочка сама по себе была довольно интересная – объект архитектурного наследия, начало нашего века. Она располагалась в крохотном скверике на Новинском бульваре, недалеко от Нового Арбата. Я называл этот скверик «парк интровертов», поскольку лавочки здесь рассчитаны на одного человека. Я люблю это место и порой начинаю отсюда свои путешествия – или здесь заканчиваю. В тот день я только вышел на улицу из высокоскоростного магнитного метро – обычно я пользуюсь верхним метрополитеном, мемориально-туристическим; спешить мне некуда, а «медленное» верхнее метро – это ведь не столько транспорт, сколько музей или выставка. А вот в тот день, не знаю почему, но я выбрал магнитометро – транспорт, чьим главным преимуществом является скорость. За пять минут я доехал от своего района Третья Охота, где живу, до центра, и вышел из перехода на углу с намерением найти робостюарда и разжиться кофе. Городская среда уловила мое настроение – все-таки наши психопрограммеры не даром едят свой хлеб. Робостюард-квадрокоптер вынырнул из моего любимого сквера с контейнером, в котором была кружка орехового капучино и небольшой свежевыпеченный рогалик. Я поблагодарил искусственный интеллект (доброе слово, говорят, и кошке приятно, а машины работают лучше, если ты с ними дружелюбен) и пошел к своей любимой скамеечке.

Однако скамеечка оказалась занята. Это меня ничуть не расстроило – другие были не хуже той, к которой я привык. Подумав, я прошел по аллейке чуть дальше, почти в самый конец. И вот здесь я ее и заметил. Наверняка многие прошли мимо этой лавочки и книги, забытой на ней, но не я. Как я уже сказал, книга была необычная. Она не содержала никаких дополнительных элементов, никакой электроники, просто текст, напечатанный на бумаге. Для кого-то ужасный анахронизм, но не для меня. В таких книгах есть своя прелесть, и это не просто слова. Бумажные книги хранят память тех, кто брал их в руки, кто листал их страницы.

Сейчас модно говорить о сверхспособностях. Мы все – немного волшебники, и у каждого из нас есть нечто, необъяснимое обычными законами физики. Наука еще не успела объяснить этот факт, и меня это не огорчает. Иногда хорошо, когда есть что-то таинственное, непонятное; это стимулирует наши собственные творческие способности.

Моя сверхспособность некогда называлась «ясноосязание», хотя участвуют в ней разные органы чувств. Прикасаясь к предмету, я узнаю какую-то часть его истории – и часто пользуюсь этим, когда пишу книги или сценарии. Это делает их более реалистичными, особенно те, где ты погружаешься в прошлое. Оно ведь рядом, наше прошлое, надо только уметь разглядеть его, а потом показать другим. Бог дал мне этот талант, и я стараюсь его развивать.

Так вот, взяв в руки забытую книгу, я очень ясно, как редко бывает во время сеансов ясноосязания, увидел того, кто ее забыл. Или, вернее говоря, ту – это была девушка, скорее всего, студентка и, возможно, моя будущая коллега. Во всяком случае, у меня просто дух захватило, словно я поймал руками радугу или солнечный луч.

Почему-то я ни на минуту не сомневался, что мне необходимо поймать эту ускользающую тень. Я забыл про свой кофе, я задумчиво листал книгу, не вглядываясь в текст, и размышлял…

Как найти человека в мегаполисе, чье население составляет тридцать семь миллионов человек, который протянулся на сто с лишним километров с севера на юг и чуть меньше – с запада на восток? Который возвышается сотнями этажей многоэтажных башен и уходит вглубь земли на сотни метров?

Меня почти сразу посетила одна идея, и я решил не откладывая в долгий ящик воплотить ее в жизнь. Для этого мне нужно было вернуться вниз, к магнитометро, а потом опуститься еще ниже. Метро уже почти полтора столетия играет в жизни Москвы особую роль; московский метрополитен признан настоящим произведением искусства, и это дало толчок инженерной мысли в тридцатых. Так город ушел вглубь. Прямо под улицами появились дублирующие их – в них расположились торгово-развлекательные центры, уступив место на поверхности домам и паркам. Огромный подземный торгово-развлекательный центр протянулся теперь широким кольцом – от бульварного кольца и дальше, за старый МКАД. Еще ниже находятся транспортные магистрали, включая упомянутое магнитометро, и элементы городской инфраструктуры, а также склады, наполненные всем необходимым для того, чтобы годами обеспечивать население города всем необходимым. Еще ниже, на уровне, где люди почти не появляются, скрыты от посторонних взглядов полностью автоматизированные заводы, электростанции – токамаки, дающие энергию, тепло и вырабатывающие при этом путем термоядерного синтеза необходимые металлы и другие химические элементы; а еще – резервуары пресной воды, гидропонные оранжереи, и многое, многое другое.

Именно на этом уровне обитает одна моя хорошая знакомая.

Хотя, конечно, это немного не так. В Москве она одновременно находится везде. Она знает все о том, что происходит в городе. Условно говоря – если у воробья из числа тех, что радостно чирикают у вас под карнизом балкона, выпадет перышко, она может точно указать его местоположение.

Именно поэтому у нас не бывает ни несчастных случаев, ни преступлений, и даже болезни вот уже десять лет обходят Москву стороной. Собственно, она и появилась на свет после одной эпидемии – последней из тех, что коснулась нашей столицы. Больше тридцати лет назад. Она еще молода, я ненамного ее старше. Но в ее руках сконцентрирована невероятная мощь, которую она использует только на благо. И мы с ней очень хорошо знакомы.

…От платформы магнитометро скоростной лифт быстро опустил меня на сто пятьдесят метров в глубину. Несмотря на то что спуск был быстрым, я успел полистать книгу. Удивительно, как она не попадалась мне раньше! Я часто гуляю в парке, названном в честь этого писателя, мимо фигур его героев и тех, кому он дал «путевку в жизнь» – режиссеров, художников, других писателей… туда, где стоит его памятник. А эту книгу пропустил, представьте себе. Странно… Я подключился к Большой Российской Энциклопедии и вызвал статью об авторе этой книги. Не мог же я так опростоволоситься?!

Ага, недавно в статью кто-то вносил правку – от имени Института Исследования Литературы, то есть вполне официально. Я буквально кожей ощутил – это как раз оно, эта правка как-то связана с книгой, которую я держу в своих руках.

«Сборник рассказов «Последний писатель на земле» был опубликован автором небольшим тиражом в конце тридцатых годов. Однако затем, по непонятным причинам, писатель выкупил тираж у издательства, включая все экземпляры, доставленные в магазины и библиотеки; судьба тиража осталась невыясненной, как и причины этого поступка. Долгое время даже сама информация об издании полностью отсутствовала, словно его никогда не было. Однако два месяца назад одна из аспиранток ИИЛ обнаружила единственный уцелевший экземпляр книги в букинистическом магазине на Старом Арбате, дом 20.

В настоящий момент книга оцифрована, за исключением нескольких отсутствующих страниц, поиск которых продолжают сотрудники ИИЛ».

Интересно… но тут лифт доставил меня на самый нижний уровень. Здесь меня уже ждала небольшая робокаретка – удивительно медленная по сравнению с наземными или подземными автомобилями-глайдерами, и я, удобно устроившись на сиденье, наконец-то вспомнил о том, что у меня есть кофе. Управлять кареткой не надо было – она считывала информацию прямо из моей нервной системы и прекрасно знала, куда меня везти. Да и был я здесь не первый раз.

Ехали мы недолго, зато проехали по набережной подземного водного резервуара, огороженного силовым полем, поднимавшимся над водной гладью сияющим куполом. Потом по мосту пересекли транспортный кластер, по которому нескончаемым потоком шли контейнеры в магнитных коконах. А потом оказались в куполообразном пустом помещении с небольшим фонтаном в виде утки, невесть кем здесь установленным и, понятно, недействующим. Вдоль стен помещения стояло множество аппаратных шкафов, а вокруг фонтана располагались довольно-таки архаичного вида терминалы, похожие на те, что показывали в начале века в фантастических фильмах.

Фантастика, увы, быстро устаревает…

– Здравствуйте, Николай Артурович. Вы с обновками?

Голос у нее был бархатным и юным, я бы назвал его чарующим. И сама она выглядела сказочной принцессой в сияющем серебристом платье и диковинном головном уборе. А еще она светилась и была полупрозрачной – поскольку являла собой голограмму.