APROSITUS. Ненайденный

Глава 11

Вечером следующего дня два выброшенных на берег пассажира русского самолёта возвращались к своему ночному биваку ни с чем. Они обследовали всю доступную им береговую линию, которая оказалась действительно длинной. По форме та часть острова, на которой они находились, больше всего напоминала рыбий хвост: остроконечный залив в центре и две пляжные косы, почти симметрично расходившиеся от этого залива вправо и влево. Периодически на обоих пляжах попадались разбросанные беспорядочно валуны, отполированные морскими волнами и покрытые сверху зеленым мхом, ракушками и водорослями.

Заканчивались оба пляжа скалистым утёсами, за которым берег делал резкий поворот, и начинал сужаться, образуя остроугольный мыс. За одним из мысов обнаружился очередной пляж, с двумя или тремя небольшими бухточками, а за другим вдоль берега тянулась каменистая гряда, усыпанная каким-то странным колючим кустарником. Между берегами располагалась долина с тем самым быстрым пресным ручьем, рядом с которым робинзоны ночевали накануне, и который стекал сюда откуда-то с гор. Горы или, скорее, скалы, отвесными крутыми обрывами закрывали вход и выход из этой долины, не оставляя им шанса выбраться отсюда на противоположную сторону.

К обоюдному разочарованию, в этой части острова друзья не встретили ни местных жителей, ни их домов, ни протоптанных троп, ни заборов вокруг фруктовых садов, ни обёртки от чипсов, ни брошенной на берегу бутылки из-под кока-колы, ни каких бы то ни было признаков цивилизации. Ничего. Складывалось ощущение, что остров необитаем.

Самым удивительным было то, что на берегу не обнаружилось и ничего, что могло иметь связь с аварийной посадкой их «боинга». Личные вещи пассажиров, багаж, обломки отвалившихся хвоста или крыльев, видимо, ушли на океанское дно.

Единственной неожиданной находкой на берегу оказался большой деревянный крест, вкопанный в песок в самом центре «рыбьего хвоста». Крест этот находился далеко от воды, почти среди пальм на склоне того самого холма, на который Герман взбирался накануне. Крест он пропустил потому, что тот был установлен на стороне, обращенной к воде, и был виден только с океана.

По виду крест был очень старым, католическим, сделанным, как определил сведущий в этих делах Андрей, из сосны. Дерево удивительно хорошо сохранилось. Оно почернело, но от времени стало лишь прочнее и твёрже и сейчас походило скорее на камень, чем на дерево. Трещин в древесине заметно не было: по всей видимости, крест был сделан очень добротно. К огромному обтёсанному столбу, обхватить который два друга смогли только вдвоём, и то с большим трудом, сверху была приделана не менее массивная перекладина.

Крест впечатлял. Он был прост и величествен, мрачен, тяжеловесен и непоколебим, то есть именно таким, какими были распятия в средневековых инквизиторских соборах. Он вселял благоговение и уважение к людям, когда-то водрузившим его на этом райском берегу. Казалось, что это древнее распятие стоит здесь целую вечность, со времён сотворения мира. Друзья долго рассматривали крест, но никаких знаков или надписей на нём не было.

– Ни латыни, ни года, ни имени… – констатировал Герман.

– А ты и латынь понимаешь?

– Проходили в институте. Мы ж переводчики, а почти все основные европейские языки начало от латыни брали.

В Андрея найденный крест вселил оптимизм:

– Гера, зато теперь мы знаем, что мы не первые люди на этом пляже…

Однако, кроме креста, друзья не обнаружили в этой части острова ничего.

– Я что-то совсем ничего не понимаю, – сетовал вечером Андрей, устало усаживаясь на поваленное дерево и надкусывая только что сорванное с ветки яблоко: на острове они обнаружили множество съедобных фруктов, которыми и питались весь день. – Ну ладно берег не обжит, всё-таки такие скалы, естественная преграда, тоннель не стали в этих скалах делать, взрывать тут может ничего нельзя, то сё, допустим. Но такой пляж, с такой долиной! Да тут должны стоять штук тридцать яхт в каждой бухте и народ везде должен купаться! Где сейчас такие безлюдные пляжи найдешь?! Нудистам тем же раздолье! Сплошное уединение. А тут ни-ко-го!

Для убедительности Андрей потряс над ухом тремя собранными в щепотку пальцами, что часто делал сам того не замечая.

– Такой отель здесь можно построить! Закрытая территория, эксклюзив, клиентов на вертолётах привозить, как в Эмиратах! А те же фруктовые сады! Ты посмотри, какая тут папайя! Какие апельсины и яблоки! Неужели никто эти фрукты не собирает?! Мой папа бы сказал, «Собирать не надо – сами в рот падают»! Да тут только на экспорте состояние можно сделать! Даже везти далеко не надо: на одном Тенерифе шесть миллионов туристов каждый год отдыхают, вози на соседний остров и всё… Да-а-а, загадка… – протянул он, сплюнув на землю яблочные семечки.

– Есть такой анекдот про экспорт, – невозмутимо отозвался Герман, тоже жевавший яблоко и внимательно выслушавший весь монолог. – Приезжает американец в Мексику. Видит, сидит на берегу моря у бара мексиканец с бутылкой текилы, играет на гитаре и горланит песни во всё горло. «Слушай, как бездарно ты проводишь своё время! – говорит ему американец. – Ты вообще кем работаешь, чем занимаешься?» «Утром я ловлю рыбу, а вечером сижу в этом баре с друзьями, пью текилу, а потом пою песню под гитару.» «Но почему ты не ловишь рыбу по вечерам?» – спрашивает американец. «А зачем?» – удивляется мексиканец. «Ну, как же?! Ты мог бы ловить в два раза больше рыбы! Через какое-то время ты смог бы нанять помощника и ловить в четыре раза больше рыбы! Через год у тебя было бы уже десять помощников. Ты смог бы открыть небольшой завод и делать из рыбы консервы! Ты бы стал продавать их у нас в Соединенных Штатах, а через три года построил бы большой завод и мог бы стать самым крупным производителем консервов в Мексике!» «Так, а зачем мне всё это?» – не понимает мексиканец. «Ну, как зачем? Чтобы потом спокойно приходить по вечерам в бар, ужинать с друзьями, пить текилу и петь песни под гитару, любуясь вашими прекрасными океанскими закатами!» На что мексиканец говорит: «А я и так это делаю!»

– Да, смешно, – хмыкнул Андрей. – Люблю юмор. Только вот этот мекс хоть на гитаре играет, то сё, а мы вот с тобой вообще ничего не делаем.

– У тебя есть план?

– «Есть ли у вас план, мистер Фикс?…» – процитировал известный мультик Андрей. – План один: перебираться через хребет. По всему выходит, что цивилизация там. Вот только как на ту сторону перебраться?

Они оба, как по команде, повернули лица в сторону отвесных скал, залитыми лучами заходящего солнца.

– Я вижу два варианта, – предложил Герман. – Первый – залезть на эти скалы. Высота у них метров сто – сто пятьдесят. Вон там слева – он показал на неглубокую выемку в горном хребте – высота даже меньше. Если и забираться где-то наверх, то только там. Я думаю, завтра нужно осмотреть эту низину, да и вообще пройти вдоль всей гряды, слева направо, посмотреть на эти скалы вблизи. Какие-то трещины, выемки всегда в камнях попадаются, так что, возможно, и более подходящие место для подъема отыщется.

– То есть, ты предлагаешь забраться на этот хребет как тот француз, человек-паук, который без страховки на небоскрёбы лазит? – усмехнулся Андрей.

– Да, француз бы этот нам явно сейчас пригодился. Ален Робер его зовут. На шестидесятиэтажный небоскрёб за час поднимается. Но он всё равно со снаряжением наверх лезет, а у нас с тобой ничего нет.

– Ну, а второй вариант у тебя какой? – Андрей закопал яблочный огрызок в песок и полез за персиком.

– А второй, Андрей, это плыть.

– Куда плыть? – уже почти дотянувшись до высокой ветки, на полпути замер здоровяк и обернувшись, уставился на Германа удивленными глазами.

– Вокруг скал.

Андрей озадаченно поднял глаза к горизонту и оглядел перегораживающую дорогу скалистую гряду, уходившую с берега далеко в океан как с правой, так и с левой стороны. Он не мог вспомнить, видел ли он когда-либо нечто похожее в своей жизни. Вид у скал, отвесно подымавшихся вверх прямо из моря, был каким-то доисторическим, и потому они казались абсолютно неприступными. В океане скалы обрывались не меньше, чем через три километра.

– Очень свеженький, нестандартненький ход мыслей! И на чём ты собираешься вокруг них плыть? Тут расстояние – ой-ёй, и волна смотри какая об эти скалы бьётся!

– Сегодня утром думал, что вплавь, но сейчас думаю, что устанем быстро, надо строить плот. Брёвен поваленных здесь в роще много, надо их просто друг с другом чем-то связать.

– Лиан здесь я не видел…

– Лиан нет, это точно. Поэтому завтра пойдём вдоль скал. Во-первых, выемки в стенах поищем, а во-вторых, может, лианам какую-нибудь альтернативу найдём.

– О’кей, – отозвался Андрей. – В общем-то, выбирать, в любом случае, не приходится.

Этот план его устаивал. Сегодня у него самого в голове мелькнула мысль попробовать обогнуть эти скалы по морю, но он не поверил в её серьёзность. Сейчас, подумав над предложением Германа ещё раз, он приходил к выводу, что других способов перебраться на другую сторону острова у них действительно нет.

Андрей вернулся к бревну с горстью персиков и устроился на своём месте. Персики здесь были интересные: мелкие, не круглые, а какие-то плоские и красные. Раньше ни он, ни Герман таких не видели. Но вкус у них был потрясающий. И именно персиковый.

– Темнеет, – сказал Герман. Он уже поужинал фруктами и пил из ручья воду. – Красиво здесь на закате. Такие бы фотографии получались!

– Да ладно, Гера, не расстраивайся, даст Бог ещё пофотографируешь. Слушай, а я вот о чем думаю, – он усмехнулся. – Хорошо, что огонь нам здесь не нужно добывать! А то были бы как тот Робинзон, терли бы полдня палку о палку, или кремнем стучали, искру высекая.

– Это точно, – улыбнулся Герман. Ему понравилось это сравнение с Робинзоном. – У меня повесть о Робинзоне Крузо в детстве любимой книжкой была. Мне её мама читала. Ночью, перед сном. Устроюсь рядом с ней, под одеялом, чтобы не страшно было, и слушаю про следы на песке и про Пятницу. Сердце замирало. Представлял себе, а как бы я себя повёл, если бы на необитаемом острове оказался.

– Ну что ж, поздравляю, у тебя появилась возможность это продемонстрировать, – расхохотался Андрей. – Чем тебе не необитаемый остров? Людей нет, домов нет, ты, я, да ещё крест.

– Типун тебе на язык, Андрей, – обиделся Герман. – И так не по себе от всех этих происшествий, не хватало ещё, чтобы на этом острове и вправду никого не оказалось!

– Ну, а кто знает? – не переставал подначивать Андрей. – Переберёмся на другую сторону, а там такая же пустыня безлюдная. Да ещё, не дай Бог, ни пресной воды, ни фруктов не будет. Друг друга станем есть через неделю.

– Вот у тебя фантазия!

– Да шучу я, шучу.

– И про крест лучше не вспоминай, – посерьёзнел Герман. – Какой-то он жуткий, этот крест, особенно, когда сейчас о нём думаешь, ночью в темноте. Ведь кто-то же его здесь поставил! Может, сидит сейчас вон там, на дереве и смотрит на нас.

– Вряд ли, Гера. Мне кажется, тот, кто его здесь поставил, давно уже перешел в мир иной. Этому кресту может быть лет триста-четыреста, если не больше. Европейцы-католики на Канары приплыли в начале четырнадцатого века, вот тогда, в каком-нибудь тыща триста …надцатом году его и могли тут водрузить.

Сгущающаяся темнота тем временем размазывала очертания деревьев, превращая фруктовую рощу в темную непроглядную чащу. На небе одна за другой зажигались звёзды, из-за прозрачного облака выплыла Луна, рассеяв, наконец, мрак.

– Млечный путь как хорошо сегодня виден, – сказал Андрей, но тут же умолк. Он стал с недоумением рассматривать звёзды. Большую Медведицу, Млечный путь, Луну. Затем те же светила в обратном порядке, и снова вперед. Выражение недоумения сменилось изумлением, секундной радостью открытия и снова тревогой. Андрей воззрился на песок, где вчера ночью рисовал карту звёздного неба и вздрогнул.

– Ты чего, Андрей? – спросил наблюдавший за его мимикой Герман.

– Гера, не хочу тебя расстраивать на ночь плохими новостями, – он перевёл взгляд на уютно устроившегося под деревом товарища и сглотнул, будто слова давались ему с трудом.

– Что там? – отозвался Герман.

– Мне кажется, что…

– Что?

– Что наш остров … движется.

– Остров движется? – Герман привстал на локтях со своего места и удивлённо воззрился на товарища. – Это с чего ты взял?

– Взгляни на небо.

Герман поднял голову к звёздам и внимательно их рассмотрел.

– А теперь посмотри на карту, которую я вчера нарисовал.

– Всё так же, как на небе.

– Звёзды те же, но посмотри, как они расположены! Звёзды на карте сейчас почти перпендикулярно звёздам на небе!

– Да, так и есть, почти под прямым углом. Но что с того?

– А вчера они были параллельны!!!

Герман не мог в это поверить.

– Ты уверен?

– Да точно! Я вчера специально так всё срисовывал, чтобы на карте и в небе положение звёзд совпадало. Млечный путь шел вдоль ручья. Я ещё подумал, что Млечный путь – тот же ручей, только космический. Романтик, ё-моё… И на песке я его нарисовал параллельно ручью. А сейчас Млечный путь поперёк ручья идёт! И если я его сейчас нарисую, – он пальцем провел размашистую черту на своей песочной карте, – то у меня крест получится!

Его округлившиеся глаза оторвались от песчаной карты и смотрели на Германа.

– Вот и мне сегодня странным показалось… – начал Герман.

– Что?

– Солнце восходит на востоке… и сегодня оно взошло как раз над тем пляжем, на который меня выбросило, сразу за холмом, у которого мы с тобой крест нашли. А село сегодня солнце помнишь где?

– Да, здесь справа… Чертовщина какая-то…

– Вот именно, – подтвердил Герман. В этой фруктовой роще у искрящегося ручья, в сгущающихся ночных сумерках стало неуютно. – Зашло солнце не за скалами, как должно было бы, а вон за тем берегом, где камни и мох. Пока на закат смотрел, думаю, что-то меня смущает, но что именно так и не понял, а вот теперь ясно стало…

Он помолчал. Минуту подумав, снова посмотрел на Андрея и спросил:

– У тебя есть всему этому объяснение?

– Одно из двух… – подумав мгновение, ответил Андрей. – Либо этот остров куда-то плывёт…

– Так. Либо?

– Либо это не остров!

– Не остров? А что же это тогда такое?

– А вот об этом не спрашивай… – Андрей замолчал.

– Одно из двух говоришь. А у меня есть ещё два варианта.

– Выкладывай.

– Во-первых. То, что вставало и садилось – это не солнце…

– Что?! – такого хода мыслей у друга Андрей не ожидал.

– А почему нет? Смотрел фильм с Джимом Керри, где вся жизнь у человека – это телесериал? Там всё вокруг – бутафория и декорации, его снимают из каждого отверстия и даже небо над его головой – это купол киностудии.

– Вот тебя прёт, Гера, – Андрей стал внимательно изучать у друга глаза. – Эти местные персики мне как-то сразу подозрительными показались.

Герман рассмеялся. С юмором у Андрея было всё в порядке.

– А вот это как раз моя вторая версия: у нас с тобой групповые галлюцинации.

Взгляд у Андрея стал озадаченным. Такого хода событий исключать было нельзя:

– Мы что с тобой ели сегодня?

– Фрукты ели. Папайю, инжир, плоские персики эти неизвестные и яблоки.

– А я на холме ещё апельсины.

– Да, из ручья воду пили!

– Теоретически, пить воду из ручья – это неправильно, но расстройств нет, да и на вкус вода хорошая. Судя по всему, в меню не было ничего галлюциногенного, – подвёл итог Андрей.

– А может, нам головы напекло?

– А что, могло, – обрадовался Андрей. От этой ещё более вероятной возможности на душе у обоих стало легче. Критически мыслящий мозг человека так устроен, что ему легче принять правдоподобную, поддающуюся объяснению, но маловероятную реальность, чем логически объяснимый, но абсолютно невозможный вымысел. По крайней мере, в остальные версии ни Герман, ни Андрей поверить всерьёз не желали принципиально.

– Есть только один способ всё проверить, – сказал, наконец, Герман. – Сейчас ложимся спать. Завтра днем, во-первых, ничего не едим, только пьём, во-вторых, делаем себе шляпы из листьев, и, в-третьих, смотрим, где восходит и заходит солнце.

– Толково, – поддержал Андрей. – Давай так и сделаем.

– Твой папа что-нибудь говорил по этому поводу?

– Ну, а как же! Он говорил: «Сначала проверь, затем перепроверь, а потом переперепроверь!»

– Мудрый у тебя папа! – засмеялся Герман.

– Ты что! Вернёмся домой – познакомлю. А пока – спокойной ночи.

С этими словами они решительно улеглись на песок и, выкинув из головы ненужные отвлекающие мысли, быстро, без сновидений заснули.

Выспаться в эту ночь им, однако, не удалось.

Глава 12

Осборн аккуратно поставил тяжелую сумку на плиточный пол и вышел на балкон. Перед ним простирался город Лос Гигантес – небольшой канарский городок, который многие считали жемчужиной Тенерифе. Он располагался на склоне крутой горы, ступенями спускаясь к океану, и заканчивался массивным прямоугольником спортивного порта, выдававшимся далеко в океан. Справа от порта темнел небольшой пляж с черным вулканическим песком, а за ним начинались знаменитые скалы-гиганты, в честь которых город и был назван Лос Гигантесом.

Рождаясь где-то глубоко под водой, скалы пятью гигантскими глыбами подымались на высоту семисот метров, и нависали над крошечными городскими строениями подобно небоскрёбам в какой-нибудь процветающей азиатской столице. Обращенные к океану утёсы были будто срезаны неким невообразимых размеров ножом с филигранностью заправского повара: настолько аккуратны и вертикальны были их отвесные обрывы. Скалы тянулись на несколько километров на северо-запад и заканчивались плоской полоской суши на мысе Тено – самой западной точкой Тенерифе, единственным строением на которой был большой атлантический маяк.

Этот уютный курортный городок Осборну нравился. Лос Гигантес и вправду был одним из самых красивых городов на Тенерифе. Двух–трёхэтажные домики террасами спускались к морю, перемежаясь кляксами неправильной формы бассейнов. Уже стемнело, и бассейны мерцали мягким голубым светом, превращаясь среди множества огней и неоновых вывесок в перламутровые ожерелья.

Осборн жил практически над городом, на самой верхней улице, в незаметной квартире, которую снимал у пожилого громогласного канарца. Квартира была скромная. В силу канарской традиции, которая Осборна ужасно раздражала, гостиная была обставлена безвкусной и неудобной деревянной мебелью цвета необработанных досок. Через барную стойку она совмещалась с американской кухней, отделанной допотопным выцветшим кафелем. Позади кухни располагалась крошечная ванная в депрессивных коричневых тонах и лестница, ведущая на второй этаж, где помещалась душная тесная спальня. Жил Осборн здесь уже полгода и каждый раз, выходя из своей квартиры, мечтал никогда туда больше не возвращаться.

Этой ночью океан штормило, и даже на таком расстоянии от берега до Осборна доносился шум атлантического прибоя, перестук камней, встревоженных сильными в этих местах подводными течениями, и гулкие удары волн об отвесные утёсы Лос Гигантес. Луна скрылась за густыми черными тучами, и дальше полоски огней порта ничего уже было не разглядеть: океан сливался со скалами и небом.

«Идеальная погода для высадки», – подумал Осборн.

Было без минуты полночь.

Ровно в двенадцать на рыбной ферме, хорошо видимой из его квартиры, четыре раза мигнул зеленый маячок, означавший готовность «оборудования» и служивший сигналом в случае непредвиденных ситуаций, которых до сих пор на этой «базе» не случалось. Увидеть этот зеленый маячок мог только очень внимательный зритель: каждые пять секунд на ферме мигали отвлекающие желтые фонари, долго следить за которыми не хватило бы терпения никому.

Осборн ещё раз полной грудью вдохнул прохладный ночной воздух и вернулся в комнату. Увидев своё отражение в зеркале, он провёл ладонью по чисто выбритому подбородку. Ростом Осборн был около двух метров, поэтому зеркало в своё время пришлось перевесить, чтобы не наклоняться к нему всякий раз, когда нужно было в него заглянуть. Из растительности на его бритой голове были только густые брови, придававшие его лицу хмурый и всегда сердитый вид. Широкий, расплющенный в боксерском поединке нос, глубоко посаженные голубые глаза, большой безгубый рот, веснушчатое лицо, заметная татуировка под правым ухом с японским иероглифом «ки-по», то есть «сила духа», делали его внешность запоминающейся с первого взгляда, что совсем не подходило для его теперешней работы. Его босс О´Брайен, прекрасно это понимая, давно перестал отправлять его на задания с «непосредственным контактом с общественностью», как он выражался, оставляя Осборну исключительно подготовку и контроль над операциями, где личные контакты не предполагались.