Месть Империи 2. Боги Севера
Нуклеос помнил тот вечер. Ночная Саргоса. Он с веселой и уже поднабравшейся компанией завернул в свой большой городской дом. Пьяная орда друзей, жриц любви, случайных и совершенно непонятно откуда взявшихся людей. Все они ввалились в парадные двери, и тут же громкий гомон, звон разбитой посуды и пьяный хохот заполнили своды дворца Парастидисов.
Две гетеры затащили его в спальню. Он плохо стоял на ногах и кружилась голова, но шестое чувство забило тревогу, в комнате был кто-то еще. Когда разгорелись свечи, в дальнем углу комнаты высветилась фигура в надвинутом капюшоне.
– Отпусти девушек. Нам надо поговорить.
Голос человека в рясе он узнал сразу и мгновенно протрезвел. Вытолкав шлюх и захлопнув дверь, он прижался к ней спиной.
– Вы с ума сошли! Если вас кто-нибудь здесь увидит, мне конец!
Не шевелясь, фигура в кресле произнесла жестко и спокойно:
– Трудные времена требуют сложных решений. Пришло время возвращать долги, Парастидис!
– Я никогда не отказывался!
Банкира трясло – человек в рясе наводил на него животный ужас. Конечно, он узнал незваного гостя – это был Эрторий Данациус, глава верховного совета братства Астарты. Человек, проклятый церковью. Человек, за один разговор с которым Трибунал не только сожжет дом и его самого, но всю семью до седьмого колена.
Эрторий встал и прошелся по комнате:
– Не дрожи ты так, это неприятно! Я не пью кровь и не ем детей на завтрак.
– Я постараюсь.
Нуклеос, как смог, взял себя в руки, а Данациус остановился и повернулся к нему лицом.
– Ты много раз помогал нам, мы помним и ценим твою поддержку. Может быть, поэтому здесь именно я. Приоткрою тебе завесу будущего: очень скоро мир ждут большие перемены. И сейчас ты еще можешь выбрать, с кем ты – с теми, кто канет в небытие, или с победителями, с теми, кто будет править новым светлым миром?
Парастидис был купцом от бога, он моментально уловил момент, когда с ним начали торговаться, и, успокоившись, тут же включился:
– Когда сам глава братства делает такие предложения, я даже боюсь подумать, о какой сумме идет речь?
Гость улыбнулся, и в его голосе послышалась насмешка:
– Банкир есть банкир! Но ты прав – братству нужны деньги.
Эти слова совсем успокоили хозяина дома. Деньги – его стихия. В голове сразу пронеслась мысль: то, что просят деньги – это хорошо, а вот то, что пришел сам Данациус – это плохо, это очень плохо!
– Сколько? Сколько нужно братству?
Нуклеос изобразил само внимание, и Эрторий, не отрывая тяжелого взгляда от его глаз, произнес:
– Десять талантов сейчас и в два раза больше весной. Золотом!
От этих слов ноги подкосились, и банкир опустился на скамью у входа.
– Вы ничего не перепутали? Я не казначей императора. – Он утер пот со лба. – Откуда у простого купца такие деньги?
– Займи! Дом Парастидиса уважают. – Голос Эртория звучал так обыденно, как будто он говорил о чем-то давно решенном. Это даже возмутило Нуклеоса тогда.
– Допустим, десять талантов можно найти в Саргосе, но как только они узнают, что мне нужны такие деньги, проценты вырастут до небес.
Данациус резко оборвал эмоциональную речь Парастидиса:
– Бери под любые проценты! Я уже говорил – скоро это станет неважно.
– Вам легко говорить – не вы же будете отдавать! – Нуклеос позволил себе огрызнуться. – И вообще, что это значит – «мир изменится»?
Тогда Эрторий подошел вплотную, и его глаза прожгли огнем.
– Нуклеос Парастидис, твоя задача – достать деньги. Отдавать не придется, даю тебе свое слово.
И вот он здесь, на далеком севере. Идея пришла не сразу. Поначалу он голову сломал, как найти такие огромные деньги меньше, чем за год. Первая мысль была о Царском Городе – там крутятся суммы в десять раз больше. Мысль хорошая, но пришлось ее отбросить. Потребуют такие гарантии, что отдавать придется, что бы ни говорил Данациус. Пришлось поделиться головной болью со своим секретарем Дагоном. Он-то и подсказал решение. Собрать крупную партию зерна и отправиться на север в Винсби. Выгодная продажа уже даст часть денег, а остальное можно будет взять у местных банкиров под будущую поставку и гарантии банков Саргосы. Идея ему понравилась. Если все пойдет хорошо, то можно будет и вернуть кредит. Хлебная торговля с севером – это ведь золотое дно! Если же нет, то тогда пусть вступает в игру братство Астарты.
Братство Астарты. При одном упоминании о нем Парастидиса охватывала дрожь и накатывались воспоминания. Он сам, своими руками взвалил на себя этот груз. Это случилось очень давно. Тогда он был молодым, горячим и, что самое невероятное, влюбленным. Никто сегодня бы не поверил, что такой прожженный циник и прагматик может быть влюбленным и совершать безумные поступки. Он – наследник состояния Парастидисов, она – обычная крестьянская девушка. Он встретил ее на рынке, и она одним взглядом похитила его сердце. Они встречались тайно, ни его родители, ни ее не одобрили бы этот выбор. Это было настоящее затмение, он не видел и не слышал ничего, кроме нее, пока не разразилась катастрофа. Кто-то донес Трибуналу на ее семью. Обычная соседская зависть, но, к несчастью, семья девушки была зажиточной и владела землей, которая приглянулась кому-то из местных магистратов. Маховик завертелся! Попасть в подвалы Трибунала легко, выйти оттуда невозможно. Нуклеос умолял отца, подключил всех своих друзей. Бесполезно! Всей мощи имени Парастидисов не хватало даже на то, чтобы приостановить дело. Все становилось только хуже. Ее признали колдуньей, теперь даже просить за нее никто не решался. Вот тогда-то и появилось братство.
Как-то на улице совершенно незнакомый человек спросил его:
– Что ты готов отдать за свою девушку?
Тогда он ответил не задумываясь:
– Всё!
Его попросили подумать и спросили снова, и он повторил то же самое. Сейчас ему грустно и странно вспоминать себя тогдашнего. Ведь он совсем не знал ее. Всего лишь несколько свиданий. Они даже не спали ни разу, а он сказал: «Всё!».
Ему привезли ее на простой деревенской телеге, прикрытой грубой дерюгой. Она умирала! Братство, как обещало, вырвало ее из лап Трибунала, но полгода, проведенные в застенках, сломали юную девушку. Он выхаживал ее как мог, созвал лучших врачей, сутками не отходил от ее постели, но спасти не сумел. Изувеченная пытками, она не хотела жить и умерла, пробыв на свободе всего несколько дней. Она умерла, а он остался отдавать долги. Тогда у него хотя бы была ненависть, а сейчас нет даже той. Осталась только связь с братством, и эту пуповину не разорвать никогда, во всяком случае, не в этой жизни.
Парастидис залил в себя целый бокал вина. Он не чувствовал вкуса и не пьянел. Мысли роились в голове, не находя решений. Ведь все было хорошо до самого последнего дня. Будь неладны эти венды! Говорил Дагону не нанимать вендов, но он же все знает, он же самый умный! С другой стороны, кого он еще мог нанять в землях вендов? Нуклеос метался по комнате, как раненый зверь. Состояние безвыходности изводило его. Он добыл деньги – вот они, здесь, в золоте и векселях. Но как доставить их в Саргосу? Если не уйти в ближайшие недели, то придется зимовать. Реки в землях вендов замерзнут, а переправлять такое количество золота сушей… Проще самому себя зарезать. Про то, что будет, если он не привезет деньги братству в срок, даже подумать было страшно.
В дверь постучали. Парастидис запустил в дверь кубком и заорал:
– Пошли все к черту!
Проигнорировав отборную ругань купца, дверь все-таки приоткрыли, и в щель просунулся нос, а затем и вся голова Дагона.
– Тут человек хочет с вами поговорить.
– Забирай своего человека, и валите оба в…
Нуклеос зашарил рукой по столу в поисках того, чем бы еще запустить в ненавистную морду, но Дагона это не испугало. Если бы его так легко можно было сбить с толку, то он не был бы правой рукой Парастидиса вот уже целых пятнадцать лет. Дагон продолжал излучать невозмутимость:
– Мы, конечно, можем уйти. – Голова секретаря по-прежнему торчала в дверной щели. – Даже туда, куда вы нас послали, но тогда вам точно придется сидеть здесь до весны.
Нуклеос встрепенулся:
– Стой! – Ему не хотелось сдаваться так быстро, но этот тон своего помощника он знал – значит, действительно, что-то дельное. Поэтому он тут же сел и рявкнул на приоткрытую дверь: – Хорошо, тащи сюда своего человека!
Вошли двое. Дагон, приглаживающий свои длинные прямые волосы, и венд. Купец только-только настроившийся на позитивный лад, тут же взъярился вновь:
– Ты что, опять венда притащил?! Мало мне бед от тех, что ты уже нанял, так ты решил добавить?!
Дагон терпеливо перебирал пальцами, ожидая, когда хозяин выдохнется. Дождавшись, он начал говорить, стараясь не смотреть в бешеные глаза Парастидиса:
– Это Фарлан.
Нуклеос не унимался:
– Да хоть Митра Огнерожденный!
Дагон тут же нырнул обратно за дверь и выглянул в коридор. Никого!
– Мой господин, поаккуратней бы надо! Мы, конечно, не в империи, но богохульство – оно и на краю света богохульство. – Секретарь укоризненно взглянул на купца и, удовлетворившись этим, продолжил. – Так вот, у господина Фарлана есть что сказать.
Дагон пропустил венда вперед, и тот уверенно взглянул Парастидису прямо в глаза:
– Я могу починить ваш корабль.
Купец недоверчиво хмыкнул:
– Да ну!
Разведя руками, Фарлан изобразил разочарование:
– Конечно, если вам это интересно. Но если нет…
Он развернулся к двери, но крик купца не дал ему сделать шаг:
– Подожди! Ишь, какие мы обидчивые!
Нуклеос заинтересовался, но радоваться не торопился: чувствовал – есть подвох.
– Сколько же ты хочешь за работу?
Венд хитро прищурился:
– Денег не возьму! Я починю корабль, а вы отвезете меня с напарником в Хельсвик.
Купец бросил взгляд на своего помощника:
– Где этот Хельсвик? Далеко?
Дагон ни на секунду не задумался – он уже все просчитал:
– Пока дует юго-западный ветер, три-четыре дня, не больше.
Голова Парастидиса работала совсем в другом направлении, и он уже прикидывал, как бы кинуть незнакомца, а пока спрашивал, расставляя все точки:
– Сколько времени займет ремонт?
– Отдадите мне свою команду в помощь – думаю, за неделю справимся.
Дагон тут же засомневался:
– Венды не согласятся! Воины за мужицкую работу не возьмутся, да и не умеют они, поди.
В ответ Фарлан насупился:
– Это другой вопрос, и с ним я сам разберусь. Главное – вы отвезете нас в Хельсвик?
Парастидис вскочил со стула, глаза его радостно заискрились:
– Хорошо, Хельсвик так Хельсвик! По рукам!
Нуклеос протянул ладонь, уже прокручивая в голове варианты. Корабль починит, а там посмотрим. Плыть в какой-то там Хельсвик ему совсем не хотелось.
Фарлан пожал протянутую руку, ухмыляясь в усы:
– Еще вот что! – Могучая ладонь венда крепко сжала пухлую ладошку купца. – Твоя вендская дружина будет гарантом нашего дружеского соглашения. Ты ведь не против?
Парастидис в момент скривился:
– Моя дружина?
– Да! Объявим ей все как есть, – венд улыбнулся своей самой простодушной улыбкой. – Так, мол, и так, вы все слышали, и честью своей подтверждаете.
Губы туринского купца сжались в нитку. Нуклеос смотрел на излучающего простодушие и искренность венда. Вот ведь морда хитрая! Теперь придется тащиться к черту на рога, в этот забытый богом Хельсвик. Да и ладно, лишь бы вырваться отсюда!
Глава 7
Венды расположились на первом этаже местного трактира, заняв практически весь зал. Почти у каждого на теле красовались синяки и порезы, а кое у кого были раны и посерьезнее, ведь под конец свары с руголандцами в ход пошли уже не только кулаки и колья. В зале, к неудовольствию хозяина, никого, кроме них, не было, поскольку все местные в округе знали, кто оккупировал кабак, и предпочитали судьбу не дразнить. Раздраженные венды только и ждали повода на ком-нибудь отыграться.
Фарлан и Ольгерд вошли в распахнутую дверь трактира, и в нос сразу же ударил крепкий запах давно не мытых мужских тел, кислого пива и жареного мяса. После яркого солнца ощущение было такое, словно они попали в мрачное подземелье с низким прокопченным потолком и черными балками, под которыми нужно было склонять голову.
Привыкнув к темноте помещения, Фарлан осмотрелся. В центре зала сидел скальд и речитативом читал одну из длинных баллад о конунге Олафе, а венды с угрюмыми лицами слушали заунывную песню. Все они были уже изрядно пьяны, и песни о победах руголандского конунга никак не могли улучшить их мрачного настроения.
Ольгерд нагнулся к уху старшего друга:
– Как ты собираешься подбить эту банду на работу?
Фарлан укоризненно посмотрел на юношу:
– Где видишь банду? Это дружина, настоящие воины, просто сейчас они слегка расстроены несправедливостью судьбы.
Фарлан прошел в центр зала, подошел к старцу и осторожно тронул того за плечо. Скальд остановил свою речь, а венды глухо и угрожающе зароптали.
Фарлан улыбнулся всем во всю ширь рта и, нагнувшись, прошептал сказителю на ухо:
– Отец, можно я попробую?
Старик равнодушно пожал плечами и показал рукой – мол, места рядом полно. Черный садиться не стал, а, стоя во весь рост, начал свой рассказ. Он говорил не так распевно, как скальд, не так монотонно и однообразно, иногда даже прерываясь, но вновь собираясь с мыслями и продолжая. Выдерживая ритм былинного сказителя, он рассказывал о вендах. Как подрядились они сидеть на веслах и охранять имперского купца, как плыли по рекам, по холодному морю, как достигли богатого города, но напали на них инородцы.
Фарлан вошел в раж и нес уже, как по писаному. Тишина в зале стояла такая, словно венды перестали дышать, а к моменту про инородцев абсолютная тишина, как будто еще сгустилась, и в зале стало пронзительно тихо – венды ждали позора. Вот сейчас скальд расскажет, как бежали они от руголандцев, как бесславно искали спасения за городскими стенами. Они слушали дальше и не понимали: вроде бы он говорит все как было, но выходит по-другому. Скальд врать не может – за такое и казнить могут, – но у него получается, что не было никакого позора. Даже более того – дрались они, как герои, а в город ушли, дабы корабль спасти от буйных руголандцев. Не было у них иного выхода, иначе инородцев тьма тьмущая разломала бы галеру купеческую. Не могли по-другому поступить, ибо честью клялись имущество купца охранять. Концовка у сказания совсем сказочная получилась. Нашли будто дружинники мастера, сами встали всем миром ему в помощь и починили галеру, а затем отвезли мастера в Хельсвик, поскольку оттуда мастер был родом, и домой отправились.
Фарлан закончил свое сказание и утер пот со лба, подумав: «Вот вроде бы не яму копал, а весь мокрый!» Не каждый день он перед публикой выступал, а особенно, перед такой. Действительно, публика подобралась мрачноватая. Венды сидели молча, косясь на своего вождя. Здоровенный детина с набухшей от крови повязкой на левом боку встал и подошел к Фарлану. Недобрый, изучающий взгляд уставился прямо в глаза Черному.
– Венд?
– Венд.
– То, о чем поешь, сам видел или с чужих слов?
– Местные рассказали, все как было. – Фарлан был абсолютно серьезен. Ни капли иронии.
Вождь еще мгновение буравил его взглядом, потом развернулся и сделал шаг назад. Венды повскакивали с мест, и грозный гул загулял по залу. Старшой, не обращая внимания на дружину, сделал еще шаг, сгреб со стола жбан пива и вдруг протянул его Фарлану.
– Я Аргун Щука! Хорошая быль, и сказываешь красиво!
Настроение в кабаке тут же поменялось. Все радостно загомонили. На этот раз более искренне, поскольку новая трактовка событий всем понравилась. Более того, они уже сами верили, что именно так все и было. Венды были счастливы, прямо гора с плеч упала. Бегство с поле боя, позор несмываемый – а выходит, и не бегство вовсе, а маневр. Все подходили к новому скальду, подносили пиво, хлопали по плечу и просили повторить. Фарлан успел прочитать свою балладу еще раза три или четыре, теперь уже под неоднократно прерывающие его восторженные крики. Он был бы рад рассказать им еще раз, но умение связно говорить покинуло его, растворившись в безмерном количестве выпитого пива.
Проснулись они все в том же кабаке и в том же составе. Фарлан поднялся с лавки, голова гудела. «Пиво у них дрянное», – подумал венд, подходя к бочке с водой. Зачерпнув полный ковш, он вылил себе на голову. Холодная ключевая вода немного взбодрила. Второй и третий ковш Черный залил уже себе в глотку. Живот надулся и забурлил, но облегчение не наступило, и он выругался в сердцах:
– Черт бы побрал ваше пиво!
Хотелось залечь обратно на лавку, но он собрался и вылил себе на голову еще один ковш. Голова варила плохо, но одна мысль не отпускала – нельзя терять время, надо брать их, пока тепленькие! Фарлан повернул голову и нашел взглядом старшего ватаги – тот сидел за столом, широко расставив локти и сжав голову руками.
Кинув серебряную монету на стойку, Фарлан подсел к Аргуну. Хозяин немедля принес кувшин с пивом, и Щука тут же припал к живительной влаге. Высосав половину, он громко рыгнул и уставился на Фарлана:
– А, скальд! Молодец, хорошо говорил!
Допив кувшин, старшой хлопнул пустой посудиной по столу, показывая хозяину, чтобы принес еще.
Фарлан продолжал молча разглядывать довольную рожу Аргуна. К ним стали подсаживаться другие венды, и Черный заказал еще пива. Все повеселели.
– А что, скальд, спой еще раз! – Щука хлопнул по столу ладонью. – Уж больно складно у тебя выходит. Любо!
– Любо! Любо!
Вслед за вождем вся ватага радостно загомонила, но Черный изобразил кислую мину:
– Я бы рассказал еще раз, так ведь вы не слушаете!
Аргун сразу набычился:
– Как это? Ты, скальд, зря-то не обижай добрых людей!
– Я и не обижаю. – Фарлан преобразился, словно вырос над всеми. – Песня скальда – это не слова человека, а отпечаток судьбы! Послание богов! Поэтому скальд соврать не может. Если в песне поется, что храбрые венды спасли корабль туринца, значит, так и было. Если поется в последней висе, что отремонтировали они галеру купца, значит, так должно и быть. Иначе вся песнь неправда, и я должен голову свою положить под топор палача.
Гомон затих. Процесс осмысления наложился на глубокое похмелье и проступил в бессмысленном выражении лиц большинства присутствующих. Наконец Щука нарушил тишину:
– Эка ты загнул! Мы тебе кто? Мы мужицкого ремесла не знаем. – Он обвел взглядом всю ватагу. – Так ведь, братья?
– Это да… – неуверенно согласился кто-то.
Но его тут же поправили:
– С другой стороны – галера не изба…
Все это добавило сомнений и растерянности. Никому из дружины не хотелось расставаться с героической былиной, с которой они уже успели сродниться.
– Была бы наша ладья, так и разговору бы не было, – выразил общую мысль Аргун. – Галера-то туринская, строена не по-нашему. Как мы с ней?
Дождавшись наконец нужного результата, Черный для убедительности ткнул себя в грудь.
– А я для чего? Помогу! Ради такого дела как ни помочь! Знаю я ихнее дело корабельное. Только и вы мне пообещайте.
Все обрадовались. Проблема сказочным образом рассосалась – и с песней, и с кораблем. Общий гул одобряюще загомонил:
– Ишь, как все складно разложилось. Пообещаем! Чего хочешь?
Тут Фарлан встал и поклонился народу в пояс:
– Я сам-то, люди добрые, с Хельсвика буду. Если вы меня туда отвезете, буду премного благодарен!
Венды уважение оценили, заорали еще громче со всех сторон. Кричали, что мужик он хороший, хорошему человеку грех не помочь. Отвезут, мол, куда надо. Даже если туринец будет возражать, то не указ он им – все равно отвезут.
Старшой Щука встал, протянул руку:
– Ты, Фарлан, нас выручил, а венды добро помнят. Клянемся, галеру починим и в Хельсвик тебя доставим!
Никто уже не мог точно сказать, когда и чем Фарлан их выручил, да это было и неважно. Главное, человек хороший просит, надо уважить!
Воспользовавшись всеобщим подъемом, Черный вскочил и решительно направился к двери, призывая всех на ходу:
– Коли решили, так чего тянуть! Пошли посмотрим, чего там с галерой!
Венды дружно согласились и, похватав оружие и одежду, двинулись за ним к выходу.
Глава 8
Работа двигалась споро. Фарлан действительно дело знал и организатором оказался неплохим. Шел пятый день работ, оставалось совсем немного: проконопатить зашитые места, просмолить – и можно спускать на воду.
Сегодня с утра вокруг галеры собралось много народу. Парастидис бегал туда-сюда с сияющим лицом – он до последнего не мог поверить в свое спасение. Городской магистрат в полном составе тоже пришел взглянуть на работы. Эти, скорее, никак не могли решить – выгодно им такое развитие ситуации или нет. Помогать, мешать или постоять в стороне – в каждом варианте находились плюсы и минусы. Еще полгорода собралось просто почесать языком, поскольку день был воскресный и в Винсби никто, кроме вендов, не работал.
Все толпились вокруг вытащенной на стапель галеры, когда с башни раздался набат. Все ломанулись на стены поглазеть, что случилось, и венды, тоже не удержавшись, побежали за горожанами. С высоты стен зрителям открылся шикарный вид на бухту и на входящую в нее большую ладью.
Фарлану достаточно было одного взгляда, чтобы понять, и он, склонившись, шепнул на ухо Ольгерду:
– Ларсены! Чутка не успели, еще бы пару дней…
Рука Ольгерда легла на рукоять ножа, и в голосе зазвенело нервное напряжение:
– Что делать будем?
Почувствовав в этом вопросе безоглядное желание броситься в схватку, Черный приобнял юношу:
– Ты расслабься, парень! Главное, сразу за кинжал не хватайся: тут с умом надо, а то и не отомстим, и сами сгинем. Потерпи!
В толпе тоже опознали корабль и тут же доложили магистру городского совета:
– Ладья с Руголанда.
Известие неприятно удивило магистра, и Филиппо Ганьери повернулся к коменданту гарнизона:
– В такое время? Вам не кажется это странным?
Он продолжал молча смотреть на коменданта Торелли, пока не дождался ответа.
– Руголандцам доверять нельзя: вчера купцы, сегодня бандиты…– Уголки губ Торелли презрительно скривились. – Я бы поостерегся!
К Ганьери тут же вернулась его обычная рассудительность, и он утвердительно кивнул:
– Согласен! Закрывайте ворота и поднимайте гарнизон на стены!
К тому моменту, как ладья уткнулась носом в песок, ворота захлопнулись, а городские стены ощетинились копьями и стрелами.
–
Еще с берега заметив, что ворота закрыты и на стенах полно арбалетчиков, Дури Однорукий презрительно хмыкнул:
– Вы только взгляните, парни! Мы еще и шагу не сделали, а торгаши уже обделались!
Вся ватага ответила ему довольным гоготом и дружным усилием вытащила корабль на песок. Стоянка предполагалась не быстрая, и оставлять ладью на воде было опасно даже в закрытой бухте.
Закончив с кораблем, Дури отобрал десяток бойцов и приказал всем снять броню, шлемы, оставить щиты, разрешив иметь при себе только мечи и ножи. Он уже понял: раз город закрылся, то всю дружину за стену точно не пустят и даже десяток в полном вооружении вызовет подозрение. Осмотрев хмурые лица своих людей, Однорукий криво ухмыльнулся: руголандец без оружия чувствует себя голым. Он еще раз окинул взглядом десяток и, молча кивнув, мол, за мной, двинулся в сторону города.
Руголандцы подошли к закрытым воротам, и Дури демонстративно забарабанил кулаком по дубовым доскам, пока из-за зубцов не высунулись головы в больших бархатных беретах.
Дури пришлось задрать голову, обращаясь к тем, кто смотрели на него с высоты башни.
– Давно ли славный город Винсби не пускает торговых гостей в свои стены?
Ганьери, кутаясь в меховой плащ от порывов пронизывающего ветра, прокричал вниз:
– Ярмарка давно закончилась. Какие дела у вас в городе?
Прием не блистал гостеприимством, и Однорукий состроил обиженную мину:
– В Руголанде всегда считали жителей Винсби своими друзьями. Обидно встречать такой прием!
– Прошу гордых воинов Руголанда не обижаться, но времена сейчас трудные. – Глава магистрата сбавил тон, но от главного вопроса все же не отказался. – Так что за дела у вас к городу?
Вопрос поставил Дури в тупик: он вдруг понял, что совершенно не готов к допросу. Закрытые ворота Винсби явились незапланированным препятствием и поставили его перед дилеммой. Если сказать правду, то вершить свой суд город ему не позволит. Любой человек за стенами – под защитой городского правосудия. Если же обращаться в городской суд, совсем не факт, что его решение будет в пользу Ларсенов. К тому же он, Дури, потеряет лицо, если лично не зарежет мальчишку. Да и вообще, неизвестно, прячутся ли беглецы в городе. В его голове роились одни вопросы, и приходилось решать на ходу.