– Господа и дамы! Попрошу вас успокоиться! – кричит ведущий, но его никто не слышит. Воздух наполняется улюлюканьем и свистом. Краем глаза замечаю, как с дивана поднимаются Торий и Хлоя – профессор приобнимает ее за плечи, словно заслоняет от надвигающейся бури. Из-за кулис выскакивает охрана и уводит Морташа.
– Выключите камеры! Остановите эфир! – продолжает надрываться ведущий.
Это похуже, чем первое задание. Даже если бы за моей спиной стоял сержант Харт, и ему бы досталось от разъяренной толпы. Иногда бегство – наиболее логичный выход.
* * *
Я надеюсь выйти на улицу раньше, чем туда хлынет разъяренная толпа, но в коридоре наталкиваюсь на Тория и Хлою. Профессор хватает меня за рукав.
– Ян, прости, – говорит он. – Никто не думал, что получится так…
– А стоило бы, – рычу в ответ.
– Не сердитесь! – примирительно произносит Хлоя. – Я, правда, вами горжусь! Вы оба отлично держались! – она бледна и растрепана, и улыбается мне – измученно, но упрямо. И это раздражает меня.
– Особенно, когда включили эту подделку! – смеется Торий, не замечая моего замешательства, и хлопает Хлою по плечу. – Что была за битва, а?
– Не только, – она хмыкает. – Во время телемоста с дедушкой тоже…
– Телемоста с кем? – я останавливаюсь и поворачиваюсь к Хлое лицом. Она вздрагивает и рефлекторно отступает. Синие глаза распахиваются, в них дрожат темные расширенные зрачки.
– Профессор Полич, – лепечет она. – Это мой дед… Вы, правда, не знали?
Должно быть, я меняюсь в лице настолько, что теперь и в глазах Тория плещется страх.
– Ян… – предупреждающе начинает он, но я взмахом руки велю ему замолчать.
– Одним сюрпризом больше, одним меньше. Прекрасная новость, чтобы закончить день. А я, по-видимому, прекрасный объект для семейного бизнеса. Утром внучка читает васпе книжку – вечером дед препарирует его на разделочном столе.
– Не говорите ерунды! – она поджимает губы, и страх в ее глазах сменяется гневом. – Какая чушь!
– Чушь – это то, чем вы занимаетесь, пани! – я сжимаю кулаки и понимаю, что будь под моей рукой еще одна стойка с микрофоном, вырванными проводами она бы не отделалась. – Чушь случается, когда женщина берется решать не женские вопросы. Когда вмешивается в дела, касающиеся только мужчин.
– Как же вы предпочли бы решать свои дела? – она поднимает брови. – Дракой?
– В том числе! И мой вам совет, – я наклоняюсь над ней, словно гадюка, готовая к прыжку. Мне не надо иметь ядовитые зубы, чтобы по-настоящему напугать свою жертву. – Держитесь от васпов подальше. И в частности – от меня. Если я услышу о вас хоть что-то… хоть что-нибудь! Вы поймете, что самые дурные слухи обо мне – не слухи, а самая настоящая страшная правда!
Некоторое время я все еще смотрю на нее. Мне хочется, чтобы она сломалась и заплакала. Все мои русалки ломаются. Но она не плачет и молчит. Тогда я разворачиваюсь и ухожу. Очнувшийся Торий что-то кричит мне вслед, но я зажимаю уши ладонями. Хватит на сегодня разговоров. Хватит на сегодня всего.
Ночь с 11 на 12 апреля. Тьма пробуждается
Город огня. Город соблазна и обмана. Он голоден этой ночью, хотя ежедневно заглатывает тысячи людей. Что значу для него я, рисовое зернышко, затерявшееся в бесконечном мраке его пищевода? Он медленно переваривает меня, урча и облизываясь серпантинным языком автомагистралей. Здесь душно и пахнет выхлопами. И от меня самого невыносимо смердит уродством и тьмой. Кто скажет, что у уродства и тьмы нет запаха – пусть проживет жизнь васпы.
«Жизнь васпы». Ха! Забавное выражение. Все равно, что сказать «белизна угля» или «сухость воды». Как может жить тот, кто когда-то умер? Я – существо без чувств и без души. «Живой мертвец» – так в старину называли подобных мне. А еще – навью. Значит – не принадлежащим миру живых, враждебным ему.
Кто все еще не верит – поверит, когда посмотрит сегодняшнюю передачу.
Моя тьма вскипает, перехлестывает через край. Я пропитан ей, как город пропитан своим желудочным соком и вонью выхлопных газов. От нее не избавиться, не убежать, только вывернуть себя наизнанку или сцедить излишек, как сцеживают отравленную кровь.
Кровь – квинтэссенция жизни. Она горяча, как солнце, и сладка, как клубника. Когда убиваешь – чувствуешь себя немного живее. Чужая сила наполняет одеревеневшие жилы, заставляет биться мертвое, почерневшее сердце.
Я останавливаюсь у фонаря, прислоняюсь к нему пылающей головой. Холодная поверхность металла – как лед на лоб. Это немного отрезвляет меня. По крайней мере, запах крови становится слабее. Но тьма воет под сердцем и требует выхода. Мне просто необходимо спустить пар любым возможным способом. Как спускали его Пол, Расс и другие васпы до меня.
Жажда обладать женщиной не менее сильна, чем жажда убийства. Один из человеческих инстинктов, оставленный васпам. И мы жадно используем то немногое, что может встряхнуть нашу тьму и заполнить пустоту, что позволяет почувствовать себя живым.
Я знаю место, куда обычно ходят васпы. Еще за квартал я начинаю чуять тягучий, дурманящий запах желания. Он течет по мостовой, будто жирная слизь, оставленная улиткой. Он забивает рецепторы и оседает на коже липкой сладостью. И сны, виденные мною за все последние ночи, яркими картинами предстают перед внутренним взором.
Меня начинает потряхивать от возбуждения, едва я переступаю порог.
Я вспоминаю дневник Пола и сразу спрашиваю, работает ли женщина по имени Зара. Оказалось, работает и на мое счастье как раз свободна, так что может меня принять. Потом мне называют номер комнаты. И я иду по узким коридорам, похожим на гостиничные, подсвеченные красноватыми лампами. Ковер на полу тоже красный, как пол в телестудии. Как преторианский китель, что все еще надет на мне. Как кровь…
Смерть и страсть – в моем мире они всегда идут рука об руку.
Я останавливаюсь перед дверью, стучу – но не получаю ответа. Толкаю – открыто.
Вхожу.
Комната невелика. Большую часть ее занимает кровать, застеленная шелковой алой простынею. На прикроватном столике – изящная ваза, в которой стоят три алых розы. Слева – дверь в ванную комнату, из-за которой доносится шум воды.
– Сейчас, сейчас! Уже выхожу! – слышится приятный женский голос. – Подожди минутку!
Я жду. Стою истуканом у порога. Вскоре дверь ванной распахивается и оттуда выплывает высокая смуглая брюнетка в прозрачном красном пеньюаре. Не русалка, но тоже по-своему хороша.
– Ой! – говорит она, увидев меня.
Согласен, на роль красавца я не претендую. Но женщиной движет не страх.
– А я тебя видела по телеку! – радостно произносит Зара и ее слегка раскосые оливковые глаза загораются восторженным огнем. – Во дела! Мне только что сообщили по телефону, что придет один из… ну, из ваших. Но не сказали, что звезда!
Я никак не реагирую на ее слова, смотрю бесстрастно. Сквозь кружева пеньюара видны налитые груди. От женщины пахнет чем-то экзотическим и душным. Я бы предпочел запах полевых цветов, но выбирать не приходится.
– Раздевайся, – сухо велю я.
Женщина закидывает голову и хохочет.
– Быстрый какой!
Подходит ко мне, проводит по груди ладонью – чувствую жар, исходящий от ее разогретого под душем тела. Ее пальцы берутся за верхнюю пуговицу мундира, игриво крутят ее. Она заглядывает мне в лицо и улыбается – я благодарен уже за то, что в ее глазах нет отвращения или ненависти. Если это – ее работа, она хорошо справляется с ней.
– Да ведь я и так почти раздета, милый, – сладко произносит она. – А вот ты еще нет. Знаешь, я хоть и люблю мужчин в форме, но давай сегодня обойдемся без нее?
Зара берет меня за руку и тянет в комнату. Я не привык подчиняться, но так же не привык платить женщинам за близость. Поэтому просто иду за ней и позволяю усадить себя на кровать, пока ее пальцы разбираются с застежками портупеи… не слишком удачно, надо сказать.
– Нет, я сдаюсь, – наконец произносит она. – Снимай сам свою сбрую. Не думала, что вам разрешено так одеваться.
– Я был на передаче, – отвечаю и расстегиваю ремни, а сам смотрю, как кружева пеньюара расходятся, словно алая, пропитанная кровью пена. Из ниоткуда снова берется и начинает щекотать ноздри дурманящий медный запах.
– С телестудии – и сразу ко мне? – глаза Зары распахиваются в восхищении. – Это так мило!
