Русский вечер (сборник)
– Я вам все оставляю, все наши прикидки, но сама больше не приеду. Просто позвоню по телефону. А вы скажете – да или нет. Насчет синего цвета мы договорились.
– Насчет синего цвета мы договорились, – согласился он, подливая масла в свой и без того лоснящийся взгляд.
По строгим меркам Яну нельзя было назвать красивой. Просто у нее был замечательный цвет лица, хорошей формы нос, эдакий вздернутый, не курносый, но пикантный, и легкая походка. Все прочее тщательным образом обрабатывалось. Например, волосы, они были у Яны слабыми и тонкими, но она сделала такую стрижку, что при первом взгляде казалось, что у нее на голове прямо-таки ухоженная грива. Вторым взглядом мужской пол оценивал уже фигуру и оставался ею очень довольным.
Выйдя от заказчика, Яна поняла, что не решила ни одной задачи. Заказчик так и не сказал решительного «да», все опять висит в воздухе, художники начнут орать, что не могут без конца переделывать эту кухню. А что им ответить?
Но, как говорила незабвенная Скарлетт, об этом я подумаю завтра. Теперь надо сосредоточиться. В час пик выбраться из Коньково не так уж просто. Случись на дороге, как говорят теперь, ситуация, во всем обвинят ее. Женщина за рулем всегда предмет раздражения. Главное следить, чтобы какой-нибудь придурок не выскочил наперерез со второстепенной дороги. В Москве, если рядом ментов нет, только правило правой руки более-менее соблюдается, во всем прочем полный беспредел. Вон какой-то псих перестраивается. Ведь явно он не смотрит ни влево, ни вправо. Дать бы ему в задницу как следует. И еще ручкой помахал. А вот этот справа, серый, явно любит рисковать, с ним надо поосторожнее. Гаденыш такой, да не уступлю я тебе дорогу!
К гимназии Яна приехала во взвинченном состоянии. Одна радость, приняли ее сразу. Директриса, сорокалетняя дама треф, являла собой идеальный вид современной педагогической начальницы: короткая стрижка, умеренный макияж, модная, неброских тонов одежда и накрепко приросшее к лицу выражение доброжелательности с намеком на сострадание. Кира Дмитриевна обладала безусловно положительным качеством: она умела слушать. Этим качеством и решила воспользоваться Яна. Ей надо было так выстроить свою речь, чтоб она шла сплошным забором, чтоб ни щелочки, в которую директриса могла бы всунуться со своими возражениями.
– Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста.
– Здравствуйте. Моя дочь Соня Соколова была по вашему распоряжению у психотерапевта, и тот назначил ей ходить еженедельно или около того к нему на беседы, чтобы снимать стресс. Я этого не понимаю. Может быть, психотерапевт дает нам понять, что моя дочь не выдерживает нагрузки, и мне надлежит перевести ее в другую школу? Все это чушь и глупость!
– Это будет решать педагогический совет.
– Никакого стресса у ребенка нет. Ваш врач говорит, что ребенок живет в ополовиненной семье, а потому у Сони неизбежны невротические явления.
– Давайте поговорим спокойно. В первую очередь мы заботимся о ребенке.
– У меня действительно нет мужа, поскольку я не ощущаю в нем ни малейшей необходимости. Я, как американцы говорят, «женщина-сэндвич»: с одной стороны я зажата работой, то есть ежедневно должна бороздить плугом планету, с другой – необходимостью топить семейный очаг, а с третьей – воспитывать ребенка, – Яна говорила как бы подшучивая над собой и над ситуацией, но постепенно набирала обороты, какие тут могут быть шутки, – дочь находится со мной в контакте, учится хорошо, поэтому предупреждаю, что из вашей гимназии я никуда ее переводить не буду и ни к психотерапевту, ни к психологу ее не пущу. Вы знаете, сколько это стоит?
Директриса было открыла рот, но Яна не дала вырваться звукам на волю.
– По глазам вижу, что знаете. По-моему, мы договорились, – она резко вскочила на ноги и направилась к двери.
У Яны был уникальный слух. Может быть, ей показалось, но вряд ли. Оглянувшись в дверях, она уловила в шевелении губ директрисы слово «психопатка», тут же вернулась к столу и сказала:
– Отнюдь. Ничего психопатического во мне нет. Я плачу вам очень хорошие деньги. Я руковожу людьми. В моем подчинении пятнадцать человек, не считая легиона клиентов. И со всеми я нахожу общий язык. Я думаю, что на будущий год найду общий язык и с вами. До свидания! – дверью Яна не хлопнула, нет, закрыла с осторожностью.
Секретарша вскинула на Яну удивленные глаза.
– Быстро вы договорились!
– А то! Можно позвонить? Я мобильник в машине забыла.
Телефонный разговор тоже был быстрым. Сонька была дома, суп разогрела, котлеты лопала холодными. Хорошо хоть поела. Все о’кей! А директриса пусть немножко охолонется. Не буду я перед вами лебезить, дражайшая Кира Дмитриевна! С волками жить – по-волчьи петь… то есть – выть. Глядя на взъерошенный Янин вид, секретарша участливо спросила:
– Что вы так разнервничались? Хотите покурить?
– Разве у вас курят?
– Да сейчас уже нет никого. А Кира Дмитриевна сама курит, – добавила она шепотом. – У нас такие неприятности…
– Из-за родителей?
– А из-за кого же? Понимаете, Кира Дмитриевна создает юнеско-класс. Это будет экстра-класс для высокоодаренных детей. Им будут предоставлены поистине уникальные возможности в смысле образования. И вдруг сегодня мы узнали, что один из родителей, на которого мы особенно рассчитывали, лежит в больнице с огнестрельной раной. Его ранили в голову или где-то совсем рядом. Словом, рана очень опасная.
– Господи, кто это?
– Рейтер Геннадий Федорович. Он наш главный спонсор, и его сын…
– Это Ванечка-то высокоодаренный! Да он только в три года говорить начал, а в четыре еще писал в штаны! А сейчас он пойдет в ваш юнеско-класс?
– Ну зачем вы так говорите? Он отлично прошел все тесты, – секретарша заглянула в какие-то списки. – Ну, если не отлично, то, во всяком случае, совсем неплохо.
Только тут до Яны дошел истинный смысл услышанного. Генка Рейтер в больнице с пробитой башкой! Все это звенья одной цепи.
– А что случалось с Рейтером?
– Я не знаю точно, говорят, стреляли из «Калашникова». Шофер – насмерть, охрана, по-моему, тоже в лоскуты, а он сам без сознания…
– Когда это случалось?
– Вчера.
– В какой больнице он лежит?
– Так вы его знаете? Он ваш друг?
– Конечно, друг…
«Или враг», – подумала Яна, записывая адрес больницы. Геннадий Федорович Рейтер был правой рукой Ашота, не исключено, что этой рукой он его и придушил. Как уже говорилось, сейчас Рейтер пребывал в должности генерального директора фирмы «Феникс».
9
– Я нашел, Ян очка! – счастливым голосом кричал Борис по телефону. – Ваш «Зюйд-вест» обретается в Бригадирском переулке. Это в Лефортово. Записывайте подробный адрес.
– Спасибо, Борис. Вы настоящий следопыт. Я ваша должница.
– К трем неоплаченным поцелуям прибавляются еще два.
– Оптом отдам, оптом. Передайте завтра Верочке Ивановне, что с утра меня не будет. С клиентом работаем по прежней договоренности.
Бригадирский переулок нашелся относительно быстро. Почему туристическая контора решила осесть в этом непрестижном районе? Здесь, конечно, аренда дешевая, но кто сюда потащится оформлять заграничную поездку? Серые коробки домов, рядом какие-то корпуса – по виду заводские. На нужном доме было полно досок с указанием учреждений, но ни одна из них не желала хотя бы обмолвиться о дальних странствиях.
Яна два раза обошла дом кругом, попрыгала, пытаясь заглянуть в окна, потом села на лавочку рядом с мрачной старухой в пуховом платке, которая пасла на газоне кота. Котик был совсем юный, похоже, он первый раз вышел в большой мир и теперь сидел, выгнув спину, и зыркал вокруг затравленно.
– Простите, пожалуйста. Вы не подскажете, где здесь у вас турагентство «Зюйд-вест»?
Старуха покосилась на Яну с явной неприязнью.
– Какой у вас котик славный! Это мальчик или девочка? У моей мамы тоже есть Барсик. Такой шалун! – Яна умела нравиться, когда хотела.
– Вот и сидели бы рядом с мамой, вместо того чтоб по гнилым агентствам шастать!
Яна опешила.
– Почему – гнилым?
– Но вы, моя милая, опоздали. На ваше счастье. Здесь раньше очереди по всем тротуарам стояли, и все такие же, как вы… А когда милиция явилась этот шалман разгонять, их уже и след простыл.
Коту наскучило бояться, он подошел к скамейке и, к удивлению Яны, стал тереться о ее ногу. Теперь вся брючина будет в кошачьей шерсти. Но Яна не отдернула ногу, стойко выдержала неожиданную ласку и даже загулькала с котом, как с ребенком. И старуха смягчилась, поведала подробности.
Оказывается, фирма «Зюйд-вест» канула в Лету. Закрылась она внезапно. А было процветающее заведение для отправки особ женского пола в туристические поездки, а также на работу за бугор. Обещали, что устроят кого няней, кого танцовщицей или фотомоделью. В клиентках отбоя не было. Жильцы дома, естественно, протестовали. Кому понравится вечный гам под окнами? Кроме того, очереди оставляли после себя груды мусора, банок и склянок, а в подъезде и шприцы находили. Жильцы и вывели всех на чистую воду. Оказалось, что всех любительниц легкой жизни устраивали потом в одно место – в бордели. Вначале девицы в очереди стояли, потом матери стали сюда наведываться: крики, плач! Сколько им из-за границы писем жалобных приходило! Мол, мы здесь никто, мы рабыни, холодно нам и голодно, домой хотим, но денег на обратный путь не наберем никогда.
– Так что считайте, что вас Бог миловал.
– Да я, собственно, по другому делу…
– Это хорошо, если по другому. Я сама в эту контору по другому делу заходила – чайку попить. У меня там сватья уборщицей работала. Очень прилично все было, красиво, шелковые цветы в вазах, на стенах иностранные плакаты. Все, Рыжик, нагулялись, пошли домой…
– Еще один вопрос. Когда закрыли фирму?
– Да недавно. На прошлой неделе.
– А сейчас кто в этом помещении находится?
– Сторож. И будет он там сидеть, пока срок аренды не истечет. Видно, платят ему, а кто – не знаю.
Плохая контора-то! И если гид Виктор Вершков действительно сотрудничал с «Зюйд-вестом», он вполне мог втянуться в грязные дела. Но это чужие дела. За фирму «Феникс» она, пожалуй, не поручится, но Ашот никакого отношения к туристическому бизнесу и торговле людьми не имел. И точка. Яна испытывала от рассказа старухи явное облегчение. Судьба сама закрыла двери перед чужими тайнами, явно показывая, что не стоит ей заниматься авантюрными расследованиями.
На стоящего под липой мужчину Яна обратила внимание, еще когда бродила вокруг дома, подумала – вот хорошо сложен, сплошные мышцы. Потом, когда беседовала со старухой, Яна, что называется, кожей ощутила его взгляд. Она привыкла к этим взглядам, но здесь почему-то заволновалась. Где-то она его уже видела, голубчика. Клиент, что ли? Мало ли их шлялось в их контору… Она продолжала разговаривать со старушкой, а сама искоса поглядывала в сторону липы. Не уходит, стоит, вытащил сигарету. На нее не таращится во все глаза, а так только, словно от нечего делать, задерживает взгляд и тут же отводит в сторону. Ну и что? Просто кого-то ждет. Он ждет, когда жена выйдет из подъезда.
Разговор со старушкой настолько заинтересовал Яну, что она забыла поглядывать в сторону незнакомца, а когда вспомнила, его и след простыл. И вдруг на подходе к машине она столкнулась с ним нос к носу. Хорошее лицо, пышные волосы разметало ветром, пожалуй, чуть-чуть, самую малость он похож на Есенина. А может, и не на Есенина, но уж во всяком случае не на Блока. Хорошее русское лицо… Он смотрел на нее во все глаза, не скрывая удивления, что в мире сыскалась наконец такая замечательная… Еще секунда, и он начнет знакомиться.
Яна решительно обошла мнимого поэта, села в машину и рывком тронулась с места. Черт, почему дрожат руки? Ее стремительное движение похоже на побег. Maшина со скоростью ста километров в час наматывала на колеса шоссе Энтузиастов. С перепугу Яна поехала в другую сторону, неведомым образом оказалась на Красноказарменной, а теперь рвалась к центру. И вдруг так же резво, в нарушение всех правил движения, она ринулась к обочине и встала, как вздыбленный на скаку конь.
Это был не наезд, не хамство лихача, от которого ты судорожно бьешь по тормозам, а потом не можешь прийти в себя. Просто ей надо было немедленно закурить, чтобы успокоиться. Она назубок помнила правило – не курить за рулем. Это стало правилом после того, как она в деревне, прикуривая на ходу, угодила в кювет. Слава богу, ее вытащили, и даже машина не пострадала, но на всю жизнь при воспоминании об этом случае в коленках появлялась противная дрожь. Теперешняя тряска рук и ног, а попросту говоря, всего существа ее, была сродни тому деревенскому состоянию. Она вспомнила. Теперь ей срочно нужны фотографии из белого конверта. Пока еще оставалась слабая надежда, что она ошиблась. Все знают, что у страха глаза велики.
Ну хорошо, она его узнала, потому что видела. А он откуда ее может узнать? И смотрел он на нее обычным мужским заинтересованным взглядом. В нем не было ничего похожего на угрозу. И, если хотите знать, у нее имелось на руках неоспоримое преимущество. Раз уж столкнула их судьба нечаянно около плохого турагентства, то ей бы не мешало использовать свое тайное знание. Ой, избавьте меня от этого. Не хочу!
Яне понадобилось две сигареты, чтобы прийти в себя. Перед тем как тронуться, она осторожно выглянула из машины – не учинил ли очарованный незнакомец за ней слежку.
Мы все напичканы детективными историями под завязку. Убивают в реальной жизни, с телевизионного экрана текут ручьи крови, романы в мягких обложках вопиют о жестокости и садизме. И все друг за другом следят! При слове «хвост» современный обыватель первой ассоциацией представляет не лису или павлина и не очередь за водкой в былые времена, а именно тайного соглядатая.
Беда Яны, а может быть, счастье состояло в том, что она не заметила ничего подозрительного. Сама того не сознавая, она искала в потоке машин алый «мерседес». А то, что рослый, с пшеничными волосами незнакомец с фотографии мог ехать за ней в сереньком, неприметном, как полевая мышь, ВАЗе, ей и в голову не пришло.
10
Яна изо всех сил старалась не выдать перед матерью волнения, не вырвать у нее из рук фотографии, а с достоинством принять белый конверт и положить его на полку поверх книг, чтобы потом в одиночестве сверить изображение с удерживаемым в памяти зрительным образом.
Но перед Елизаветой Петровной на этот раз не надо было лукавить. Она была целиком поглощена новостью, которую привезла с Соколиной Горы.
– Поставь цветы в воду! Последние нарциссы… Вероника по штучке выбрала. Ой, Янка, тебя ждет рассказ… Ты сейчас со стула упадешь. Только отдышусь. И хорошо бы чайку.
– Зачем мне падать, если я уже упала? – ворчала Яна, делая бутерброды. – И не хочу я никаких новостей. Мне бы эти переварить.
Только усадив мать за чай, Яна смогла добраться до фотографий. Спрятав конверт на груди, она удалилась в ванную и включила воду – обычный отвлекающий момент. Да, он, конечно, он, стоит и смотрит прямо в объектив. По снимку нельзя было определить, где он сделан – дома или за границей. Правильнее предположить последнее. Зачем из Рима посылать в Москву фотографии, сделанные здесь. Не проявлять же они их в Италию посылали. Ну хорошо, фотография сделана в Италии. И что это нам дает?
Все это неважно, она думает про какую-то ерунду. Главное, что это он пасся около «Зюйд-веста». Что он там вынюхивал? А может быть, отслеживал всех, кто туда наведывается?
– Янка! Иди же наконец сюда. Слушай! Итак, я поехала к Веронике…
Слишком много случайного в этой истории. Так не бывает. Милая моя, говорил Яне внутренний голос, все бывает. Бывают фантастические совпадения, когда человек в один и тот же день три года подряд ломает конечности. Случайность, закономерность? А может, все размечено в книгах бытия, а случайные на первый взгляд совпадения посылаются людям для того, чтобы глаза протерли, посмотрели окрест и задумались.
– Слушай, ма, начни сначала. Я что-то вырубилась…
Елизавета Петровна с охотой повторила рассказ и положила перед дочерью растрепанную записную книжку.
– Назовем его господин X. Ну что ты на меня так смотришь?.. Эта записная книжка принадлежит господину, который передал Веронике в аэропорту белый конверт. Здесь телефонные номера со всей Европы, а может быть, и Америки. Я в этом ничего не понимаю. Иностранные фамилии, латинский шрифт. Но есть и московские телефоны. И их немало.
– Почему-то эти тайны пахнут гнилью, – проворчала Яна, разъединяя слипшиеся страницы.
– Большинство тайн на свете имеют именно такой запах, – согласилась Елена Петровна: она не рассказала дочери, что записная книжка побывала на помойке.
– И что это нам может дать?
– Понятия не имею! Но давай наконец грамотно сформулируем задачу. Что мы ищем?
– Я не ищу, – проворчала Яна. – Я бы хотела находиться среди тех, кто спрятался. Но выхода нет. Формулируй.
– Нам совершенно наплевать на их криминальные тайны. Но нам надо узнать, какое место во всей этой истории отводится тебе.
– Случайное, – быстро сказала Яна.
– А мне кажется, что ты чего-то недоговариваешь. Зачем тебе понадобились фотографии?
– Чтобы выкинуть весь этот мусор на помойку. Выкинуть и забыть о нем. Пока эти фотографии у тебя на руках, ты не успокоишься и будешь все глубже погружаться в трясину.
– Ты уверена, что тебе ничто не угрожает?
– Совершенно. Я пошла стелить постель.
Только когда дом затих, а мать спрятала очки и выключила настольную лампу, Яна позволила себе расслабиться и внимательно обследовать записную книжку. Хозяин ее не отличался аккуратностью. Глянцевые, шелковые на ощупь листки были исписаны небрежно, многие телефоны были зачеркнуты, чернила были и черные, и зеленые, около иных фамилий стояли красные кружки. Похоже, здесь были номера со всего мира. Яна узнавала восьмизначные парижские – они начинались с единицы, это, пожалуй, Италия, да, конечно, Флоренция, судя по коду, а здесь прямо написано – Милан. Десять телефонов, раскиданные по разным страницам, значились под русскими фамилиями, две из этих фамилий были снабжены адресом. Один телефон ее особенно заинтересовал, потому что это тоже было турагентство с красивым названием «Марко Поло-3».
Мать так радовалась, что обнаружилась эта книжка. А какой от нее толк? Набираешь номер и вежливо лопочешь: «Простите, не подскажете ли мне, куда я попала? Мне нужен господин… неразборчиво написано, господин Краюхин». Господин подходит к телефону… А дальше что? Бред! Яна взяла листок бумаги и аккуратно выписала все русские телефоны – на всякий случай. Не носить же с собой в сумке эту вонючую книжицу. Она вообще испытывала к чужим записным книжкам не то чтобы брезгливое отношение, нет… Она их опасалась, как что-то чересчур личное, куда неприлично совать нос.
Что-то еще она забыла сделать, что-то неотложное и важное, важное и неприятное… Как же, как же… За хлопотами она так и не удосужилась позвонить в больницу и справиться о самочувствии Рейтера. Сейчас звонить уже поздно. «А что мне выгоднее, – подумала Яна безучастно, – чтоб он концы отдал или живым остался?» И тут же одернула себя – угомонись, бесстыдница! Как легко, оказывается, очутившись в тисках страха, люди теряют нравственную ориентацию. Слова-то какие нелепые в голову лезут! Явно из материнского лексикона. Нравственная ориентация! Это надо такое придумать.
Просто у нее крыша поехала. Самого Рейтера Яна не боялась. Генка хоть и негодяй, но он сословно свой. С пистолетом в руках он бы выглядел просто смешно. Но Генка любопытен сверх меры… Что за детское определение – любопытен? Он бульдог, и хватка у него бульдожья. И если дела в «Фениксе» несколько увяли, он может начать охоту за спрятанными Ашотом деньгами. Но во второй раз Генка не будет на коленях стоять, а возьмется за дело серьезно. Вепрь толстокожий для приватного разговора наймет людей с уголовным прошлым. Эти лихие пацаны Ашота на тот свет отправили, а с ней тем более церемониться не будут. И Яна под горячим утюгом тоже не сможет церемониться, выболтает все как миленькая…
А как же быть с тем «голосом за сценой», который велел молчать? Нет, так дело не пойдет. И вообще, какие утюги, какие уголовники? Пока Генка под капельницей лежит, вряд ли кто-нибудь призовет Яну к ответу. И жалеть Рейтера она не будет! Пень с ним, с Рейтером!
Ей сейчас о своих близких надо думать. Кто знает, не явись мать с Соколиной Горы настолько возбужденной, Яна, может быть, сгоряча проболталась бы ей про свой поход в «Зюйд-вест» и про встречу с хозяином алого мерса с фотографии. Но если рассказывать все, то надо поведать и про истинную причину страха – то есть про Ашота. А тут надо отдавать себе отчет: если перед Елизаветой Петровной истина встанет во всем своем неприглядном виде, она может и в милицию отправиться. Эти шестидесятники-семидесятники такие наивные люди! Они еще верят, что старший лейтенант может разобраться в любом нагромождении неприятностей.
Еще больше, чем угроза связаться с милицией, Яну пугала активность матери. Рассказывая про записную книжку, она от нетерпения слова глотала. И при этом без конца повторяла: «нам надо придумать», «нам надо предпринять».
Нет, моя хорошая. На носу лето, в библиотеке вот-вот разразится ремонт. Ты, матушка, забираешь Соньку и уедешь в Эстонию. Приглашение на побережье Яна получила еще в марте. Пару недель можно пожить на Соколиной, если Вероника так уж зовет, а потом на все лето в Балтию. Главное – как можно быстрее расшифровать диск. Если она поймет, что содержащаяся на нем информация не имеет к Ашоту и его тайне никакого отношения, то можно просто сломать диск и выбросить его в помойку.
А если имеет? Тогда что делать? Выход напрашивается тот же – сломать и в помойку. И ничего от этого не изменится. Нет, не все так просто. Вот перед ней лежит чужая записная книжка. Какой-то болван залил ее водой или соком. На первой странице осталось всего несколько цифр и ни одного имени. В самом верху осколок телефонного номера, его хвостик – 78. Но у Ашота именно этой цифрой кончался номер мобильника. И его никто не звал по фамилии. Яна была уверена, что многие ее даже не знали. Он был просто Ашот, поэтому место ему как раз на первой странице итальянской записной книжки.
Утром перед работой Яна позвонила в больницу.
– Рейтер? А кто его спрашивает?
– А это так уж важно? Следователь.
– Рейтер по-прежнему в реанимации. Состояние тяжелое.
– Подождите, не вешайте трубку. Когда я смогу его увидеть?
– Да кто ж это знает? К нему никого не пускают. Он без сознания. А следователь у него, – ехидно добавил женский голос, – между прочим, мужчина. – Ту, ту, ту…
Завертелась машина… И какой-то следователь уже рулит, ищет злоумышленников. Ритке, что ли, позвонить? Справиться, кому понадобилось убивать жалкого гида Вершкова. Только зачем ей это знать? Нет, никуда звонить она не будет. Яна твердо решила: чему быть, того не миновать. Кто она есть? Песчинка в потоке времени. И не в ее силах что-то изменить. Поэтому она выпускает из рук бразды правления. Пусть все идет само собой. Бразды – это удила конские, а у нее в руках концы перепутанного клубка веревок. Яна решила, что сегодня же попросит отпуск. На работе график, все отпускные сроки оговорены, ее начнут стыдить и вразумлять. Но если твердо стоять на своем, дней через десять, в крайнем случае через пятнадцать можно будет всем вместе отбыть в Усть-Нарву. Только бы визы получить.
11
– Простите мою навязчивость. И не обижайтесь. Я вас выследил. И теперь жду вашего появления уже час. Дождался, как видите.
Вчерашний незнакомец (иначе говоря – тип с фотографии) стоял около Яниной машины и беззастенчиво сиял глазами, по-русски он говорил почти чисто, но с явным акцентом, который странным образом усиливал его умоляющую интонацию.
– Вижу, что дождались, – с металлом в голосе произнесла Яна.
– Не уходите, дослушайте. Вы поразили меня с первого взгляда, потому что очень похожи на одну мою знакомую, с которой… которая… ну, в общем, не важно, – он окончательно запутался и рассмеялся.
Первый испуг, который окатил Яну, как ушат холодной воды, прошел. Незнакомец выглядел таким смущенным, ветер так беззаботно ерошил его пшеничную гриву… Он никак не был похож на уголовника, которого бы Рейтер послал по следу. Симпатичный, элегантный, Яна это ценила. Тончайший мохеровый свитер цвета кожуры киви шел к его глазам. На этот раз он совсем не был похож на Есенина.
Словом, ясным теплым утром Яне уже не хотелось бежать от незнакомца сломя голову. Это ночью страх подбирается к самому сердцу, а на солнечном свету всякая нечисть распадается на элементы. И уж если она не оставила попытки разобраться в этом загадочном деле, то судьба явно дает ей шанс.
– Положим, я похожа на вашу приятельницу. Бывает. И что вы от меня хотите?