Истинная полнота бытийственности и возможностей человека приходят к героине Наталии Черных через слияние пути поэта, предмет трудов которого является «олицетворением первого дара из всех, / данного человеку», и пути к Богу, лежащего вне путей женской любви («любовь и смерть – они твои; ты нищий, / мой друг. Христос сильнее смерти.»). Она по-прежнему «дерзкая (почти), со слезами, и всё же молящаяся» «сирота и бродяжка», в конечном итоге идентифицировавшая параметры личного земного рая как «страна, язык да имя», а суть всех «неволь» в виде «Божьей воли» «надо» ними – «по капле познавать / до скончания века, // мир человека, / да больший Господен мир».
Емкая и выразительная картина мира «всех нас» дана в завершающем тексте сборника «Похвала бессоннице». Там он представляется заключенным в «едущий» «вагон подземки», «за пределом» которого «есть мир, / Где Христу очень нужно увидеть нас всех.». Вряд ли после всего сказанного требуют комментариев строки, подводящие итог этому тексту и всему сборнику: «Доехать, хотя бы в течении часа, / В течении жизни, / К Нему.».
Людмила ВязмитиноваКнига элегий
К свиданиям
Первое
Как выразить мне гнёт несостоявшегося,он разрывает простое и тонкое чувство, подобно кисее.Древнее слово, но я отчего-то знаю,что тебя не любили всего, так, как молятся, так, как слушают старших.Это странное чудо твоё – самозабвенное соподчиненьеходу чувства и слова, они сплетены – не разъять.Ты жаждал, чтобы тебя полюбили, но увлечение овладевает тобойсоподчинённо. Пьяненькой жалобы звуки из дудки твоей.И потому роза истины сломана, а впечатлительная метельстучится в окно моего слишком юного сердца.Розу истины нам заменит ветка цветущей сливы,на китайским манер – наши сердца боятся друг друга.Я хочу забыть обо всём, кроме тебя и Сокольников,вывернуть уныние наизнанку, удалить все ненужные страсти и беды,этот мусор бытийный, что так настойчиво лезет в глаза,и остаться лишь тем, что я есть – Божия умная вещь.Расширенье пространства влечёт за собоюмногозначность вещей, до помраченья сознания.В коловращенье том чудится мне, что ты уже непринадлежишь времени с чётким названьем и чётким характером.Чудится мне, что мы где-то встречались раньше,в мире гармонии времени и пространства,а теперь время нам тайный помощник из частного сыска,а государева служба пространства порой допускает свидания.Чудится даже единственность твоего появлениянакануне конца повести обо мне,и Некто – Кто связывает нас провидениемне утвердил моего заявленияоб уходе по собственному желанию.И вот я немею среди ярмарки наших иллюзий,я глохну от ропота крови, а где-то превыше небеседва слышно: благословен грядый во имя Господне.То, что с нами, друг мой – не осанна лиВходу в Иерусалим?Второе
Когда мы поедем в Сокольники – я позабудуневыносимой памяти гнёт, а картинка убогой реальности вдругтронется с места и улетит, как клин журавлиный.Будет пахнуть корой тополинойи прелью змеиной,а юные кроны как перья павлина(ещё слышится пение: Христос воскресе!)нам дружески бросят приветствие клейкое.Когда мы поедем в Сокольники —стой, а это уже Радужный переулок,дом из серого крупного кирпича,теперь не строят таких,окно слева – на первом – Черлога.…………………………..тяжесть событий и отношений уйдёт навсегда,как обещано в Откровении,а времени больше не будет.Когда мы поедем в Сокольники(путь в пространстве без времени лёгок собой как стрела),мы увидим набухшее небо апрельское над Балтикой,такое же, как было до разделения небесной воды и земной,небо над Ноевым домом после того, как вода отступила.Не важно, как мы попали сюда,не важно, что мы заблудились.………………………….но тяжести плоти и крови живут, независимо от видений,снов, они лишь подначивают мысли,тебе же не изменить зарубок на древке земного скитанья.Что же, мой друг алеут, будем в гости ходить друг к другув воображении, преодолеваявсе пояса часовые и расстояние между Америкой и Россией.Как далеко мы зашли! Не обращаясь назад,я слышу спиной рёв и грохот крушения чувства,и себя самоё, потому что подхожу тебе как опиум к крови,и мне нужен ты сам, а не время твоё или некая слава.Позвоночник осыпался известью,которой гасят останки.Лишь листва лип сокольническихжалобно тянет мотив панихиды.А я-то всё слышала это мотив торжественно-строгим.К озеру
1Вот здесь, на берегу – весь мир.Здесь камни славят умиротворенье;мы в них читаем первый день творенья, и слава.Гармония стихий!Но человек себе кумири нержавеющая оправа.Мы за чертой —мы взяты на постой,особенно в русскоязычном мире,все словно в лагере, на время,а пространствапока ещё —но были.Мы в пленусебя.Всё озеро от берегов свободно.Нежной ступне вдохновенья больно,и вдохновений деве не принять(иль юноше, как другу вдохновений),жестокой плоти камня.Здесь всё существование невольно,на дни лета и корни не разъять.Но озеро от берегов свободно,вернулась в бездну водяная гладь.Мы создавались радугой над бездной,заветом Бога и стихии,мы —но речь как молокостворожилась.Шёл водопад наоборот,а человек как некая сосна,врастал и протянулсяот магмы ложа озера до звёзд,мерцающих из сокровенной бездны;в моих волнах все гребешки созвездий.Но озеро спокойно и свободно,и горы старые в снегу – престол.Там в инее зелёный лист брусникии заповедник.Человек – наследник;здесь речь моя замёрзла как вода,а озеро – смотри! – свободно.Ивняк скитаний и лишений галькараскалены. Ужасно и светло,но озеро от берегов свободно.2Вот озеро – в невидимой ладони,прозрачна вся история его:недужное рожденье в тесноте,подстилок влажность и попытки к бегству,влюблённость фантастическая, знай,оно любило будто некий дух,лучом Любви Начальной озарённый,и всем дарило щедрую любовь,и наполнялось светом и любовью.……………….. Затемпришло седое обмеленье.Спит городок урановый внизу,внизу и вправо. Озеро любило,оно читало души и стихи.Оно не избежало при основесемейной трещины. Теперь она полнасочувствия и милого покоя.3Шумит ивняк, а озеро молчит. Огонь заката в ивняке дымится,и даже воздух причиняет боль увянувшему телу.Но чувства в глубине светло оживлены,а свежесть ветра как Начал дыханье.Природа спит, а озеро свободно.Природа спит, забудь о ней, дитя.Она нема и скована проклятьем,она как заключённый человек,в стенах стихий. Поэт, ты вышеприроды.Ты все стихии преодолеваешь,ты извержение стихий наоборот.Природа лишь источник задремавшийв объятьях Бога.Ликомказались улицы почти всегда пустые,косая кладка досоки стены школы.Озеро вверхуи навсегда свободно.Озеро – престолНесущему весь мир,оно сжигаетвсе боли, все осенние цветы.4Адамов сон в рыбачьем одеяле,когда-то бывшем дёрном трав эдемских,тревожить стану я едва ли.На берегу нет волн и криков резких,а озеро мелеет……………….Адамов сон о прошлом; нерв стихий его рука волнуясь ощущалаи так была отечески тепла.Теперь вода озёрная как будто из металла.Она синее неба и светла,но озеро мелеет.…………………..Кирпич белёсый озеру под стать;что было: мастерская, продуктовый,мне лучше бы совсем не вспоминать,глазницы льда весной суровы,ведь озеро мелеет.……………………….Адам проснулся. Ледяная гладьимела вид счастливого числа.Лёд вздыбился. Вода под ним взошла,но озеро мелеет.……………………….Не передать, когда вокруг тебяодин лишь лёд, сырой и синеватый,ужасно чистый, а земля пуста,пуста, лишь камни, лишь кирпич белесоватыйтого, что будет домом.…………………………..5К берегамведёт рыбачья зыбкая дорога,а лёд уже живой. Вода под нимиз пламени и малахита. Богвсё ближе к нам, и озеро мелеет.Там, на днетропа, ведущая от угля к плазме,от каменнотелой пики к финскому ножу,от шерсти к голубой татуировке —империи, провинции, поля.А здесь слышна печаль башкирской песни,неверная и зыбкая печаль,та зябкая и хитрая печаль,которая страшна, как воды Течиживительна, как воды Иртяшанас поит мёдом.Озеро свободно.Лоза, молоко и роза
(триптих)
К винограду и розе
Лоза, ведь мы не современники растленияпространства. Ухожу в поэты,как раньше уходили – хоть в казаки,под суд, на каторгу. Скорее, смерть!Лишь ты одна земле приносишь розы.О роза, ты классична, как закат,как сумерки сознания. Ты темавсех слов и звуков,ты лозе невеста.Прибой пьянящий в хрупких берегахвзметает лепестки и сеет страх.Истоптанная гроздь в точиле спит,и платье лепестка сочится каплей.Вот вкус ухода, аромат прощаньяи осязание иной земли,где волны эти: розы, винограда – неразделимы.Улицы малы, они с ладонь, и город мал,сползающий как холст с подрамника;лишь розы нагота и преобразованье винограда.И будто песнь. Её растущий звук —извне и изнутри.К розе и молоку
Вот роза в молоке: пурпур и жемчуг,раскрывшийся младенческой ладонью,беспомощной и раненой ладошкой,внезапно превратившейся в атлас.Боль красоте наследница.Так чин садовника наследует торговеци царский трон наследует плебей.Но здесь, на местности, где даже пыль чиста,а скорби дружественны и недолговечны,раскрошенная в чашку молокасияет роза, в тёмной оторочке,и каждый лепесток её – забытое лицо,его прекрасный цвет – опал в пурпуре,глядит, и камера над ним скворчит негромко,сверчок-свидетель, новенький скворец,так розовое молоко стекает в сердце. Жажда истекла.Вновь стены, свечи тополей, розарий чахлый,и бело-голубые тени на картоне(я думала, что он сейчас размокнет),на месте вещи. Боль здесь – только боль,улыбка есть улыбка, а страданьездесь, в мире где Христос ходил с людьми,уже не будет глупым и напрасным.Здесь каждый с именем – уже как человек:он видит, слышит, осязает, любитне только плотью. Он болеет, спит,и это всё молочные секретыи розовые тайны бытия.Весь человек с рожденья полон розой,он переполнен первым молоком,но смерти безымянная подсветка,как и сверчок небесный, в нём стрекочет,и это неизбывная беда всех нас.Молоко и роза —напиток утешения. Онопорою глупо, даже неуместно —но пей его. Ты не сильней Христа.К лозе и молоку
Мой детский город, весь в три этажа,где доски стен подгнившей ёлкой сбиты,да ветви серые, как ветераны,забытые правительством. Увы!Преодолев, что пережить нельзя,разрушив связи родовые с миромхлопот и суеты, самозащиты —не умереть. И вот, Господь с тобой.Глоток молочный замер над точилом —но запах листьев и куренье дымасмешались вдруг с круженьем струй молочных,несущихся на сорванную гроздь.Вот чёрный виноград – когда-то здесьпустынная дорога пролегала,усыпанная листьями седыми,а нынче небо зимнее и звёзды.Здесь девочка с пушистой серой шапкесебе казалась сильной и простой,и окунала сердце в холод зимний,глумясь над хамством слабостью своей.Вот белый виноград – надежды солнцеискрилось и горчило в январе,но сливки скорби угасили пламянадежды. Белый виноград.Невеста юная ещё не знала,как душу глядят сытым утюгом,как высыхает заживо влюблённостьздесь, в проклятой язычником пустыне,а это был лишь пригород московский.Вот красный виноград, вот эти листья,где я тебя люблю, как будто намосталось жизни полчала, а дальше —молочный свет, и стены детства – да,мне эти улицы всегда казалисьнемного больше, чем на самом деле;как в детстве чувства, вещи – и любовь,едва-едва; лишь запах виноградный.Волна из перламутра гроздь уносит:прощай, мой друг, постой – но нет: прощай!Любовь и смерть – они твои; ты нищий,мой друг. Христос сильнее смерти.Элегия с яйцом
Чуть шаловливо, ласково смотреть на свет(лучи глядят, то Божии ресницы, лишь Матерь Божья может так лучиться),и пальцы загибать: один, три, лет – сидеть и ждать обед.За зыбким беленьким столом – стол-конь, а был металлолом,речь не о том,слова косноязычны.Всё как обычно:вкусно и легко.Но мне (один, три лет,два, детство испарилось)мне вручено великое ко-кои в нём сияла Божья милость.Вкушаешь – не кончается оно,как завершается любимое кино;и солнце не уходит, а со мноювкушает это чудное ко-ко.Оно из шёлка, как его раскрою,оно из снега, и не липнет к сердцу,ему не надо соли или перца,но жёлтого питья лежит глотокв душе у этого ко-ко.Покуда ешь, живёшь.Не ешь, но будешь есть.И сумерки сумеешь вынести, и весть —весть тихих звёзд об окончанье дняи даже жизни.Ко-ко в природе не бывает много,ему всегда не достаёт лишь слога,оно как книга – нам не дочитали,оно молитва, что недошептали,оно любовь. Напиток жёлтый в нёмобвенчан солнцем и родня с огнём.Желток! Единственное, что у нас и в нас.Семья ушла под лёд, а дар угас,не так ли – ложь! – семья бежит по снегу,в дом, с виду уподобленный ковчегу,семья спешит – прекрасная семья,дар в очаге проснулся, он играет,ведь человеку не прожить без рая………………………………………и вот он, рай.Страна, язык да имя.Обед с ко-ко – и вместе со святыми.Детские
Первая
(пригородная)
Младенца твердь кружится и течёт,над ней течёт и детский небосвод, в котором люди хороводят,ведут свой хор, и водят хор земной.Не знаю всех, а может быть, и знаю; сад слов прекрасен и ветвист.Так в комнате соседней праздник тихий, но спящий за стеною слышит.Мне говорят учителя: пустынно поселенье, друзья уходят, остаётся боль,но ведь она уходит – перед самой смертью.Пустынная пятиэтажка старая, любимая, Шанхай мой подмосковный,где родилась, Алина, ах, где родилась;на первом этаже коммуна хиппи.О детская земля: она летает, её на крыльях носят люди света.Они не скажут: улицы пустынны, а говорят: не бойся. У тебя есть Жених.Про Жениха я поняла всё сразу.Ещё сказали мне: люби людей – так мне сказали люди, все из света.Они как ты, они летают тоже. Но я была беспомощно суроваи медлила растить свою любовь.Люблю людей, как любят дети. А деревья и звери так не умеют.И комнатные растенья тоже не умеют любить, как я, дитя людей,люблю людей.Есть воля, ум и память. Все три части хочу свести в одно и подарить тебе,ведь ты как отраженье Жениха – смотри! Дарю! Храни. Вот эту осень,пустынную дорогу, эстакаду, цветных котов – чудесный мир. И осень.Всё это человек: дорога будто мысли, а эстакада – годы перед смертью,когда друзья, родные – все придут. И тогда увидим всех тех, кого любили.Ради этого мне стоит жить. Да и тебе. Придут коты цветные ранним утром,на крыльях разноцветных унесуттебя, меня, всех наших. К Жениху.О мой Шанхай! Ты вспомни обо мнев пространстве том, где ты теперь. Нет недостатка у Христав пространствах.Вторая
(осенняя)
Как светится листва! Летние звёзды из шёлка вымыты,пыли осенью нет, лишь мелочь брильянтов дождя прострочила мне сердце.Осень любимая, как хороша, великолепна и царственна,Божия осень, ты больше земли.Мёд пью из неба – Божией пригоршни, и я пьянабез вина, без вины………………………………..Я люблю тебя. Да, я люблю тебя. Да, я люблю тебя —………………………………..и завершилась страница осени, вечных записок о Божиих частностях.Всё судьбоносно, весь мир! Озарён! Дождь-элексир. Я пьяна, я люблю тебя.О декламация листьев, калейдоскоп тополиный, молитвословия девственных пихт!Всенощная вселенной, среднерусский мой мягкий октябрь,влетаю туда сиротой и бродяжкой, в пух и прах прожившей себя,бездомной, безжалостной, дерзкой (почти), со слезами, и всё же молящейся.Осень, ведь ты как молитва. Как мне не молиться, когда ты Христово крыло?Осенью девственны все городские деревья.Осенью все деревья как вдовы, и мягки от скорби их тёмные школьные плечи.Осень, ты больше, чем счастье. Я взлетаю, как будто меня подобрали на улице,в храм твой внесли на руках. Здесь Пушкин, и Тютчев, и даже Фернандо Пессоа,и далее, все кого я люблю; здесь Джон Донн и Шекспир, и далее, далее…мокрое место, я всех их собой отражаю, я слёзы поэзии, осень поэзии……………………………………..я расцветаю тем гибельным цветом, той радостью страшной,что людям дана перед смертью……………………………………….Боль – когда тело цепляется завзгляд, поворот головы, чашку, воду горячую, мыло, одежду.Всё это канет в простую вселенскую осень,как в Клязьму (её берега круты и покрыты монашеством ив кроткоствольных).……………………………………….Предчувствие радости высшей преображаетрадость земную. Она расцветает, как не умеет цвести среди плотных вещей,она озаряется, светит! Она будто лист, мягкий и тёплый, на антраците, асфальте,она асфоделия радости в нашем аиде земном.Осень —…………………………………………и поэт обнимает всю землю, и пестует будто ребёнкапланету свою,обречённую преображенью.Во всех поэтах есть нечто огнистое, лёгкое —порою бывает и свет.…………………………………………Редко бывает, что осень жизни поэтасовпадает с осенью жизни вселенной,и здесь завершается разговор о времени года.Третья
(рождение)
Вот так начинается новый росток, сочетая в себе зерно и восток,зрачки зарифмованы с западом, к югу прекрасная рифма: любовь,плёнка билета разорвана: возвещается ангелом срок.Мы все при рожденье своём приходим на север: луга хлопчатого новь,людность жилищных углов, людность близких гробов.Дитя не хочет жить, дитя любое —когда б не обрученье творчества и телазаветной жизни райской;вот загадка любви зверей и ангелов:то сфинкс, то человек.Ангелы ходят и смотрят, касаясь изредка струями ветрасна в электричке (подъехали, город Дрогобыч, продрогла),школы, потного платья из полушерсти, мокрых (теперь уже вечно) волос,старчески мягких, невинно текущих (я никогда не смотрела всерьёзв зеркало), в парикмахерских залах висит нечто грустное.Ангелы смотрят, поддерживая сильным дыханьемдыханье моё, и тело моё, так стремительно тающее вместес каким-то временем (я была старой, мне было двадцать два года —потом я помолодела) ведь возраст волнуется, будто бы морежитейское жизни одной. Тишина прокопчённого дома,духота тесностенной квартиры (так теперь не бывает),шторины синие с серебряной розой ветров —вещи из ангельских рук сохраняют ароматы невинности,они сродни розе и винограду,а ещё землянике и мёду,и яблокам; всему, что я есть не могу.И вот я в хлопчатых полях бытия.Не насекомое, малое, очень цветное, как бабочка,кокон вспоров шелковистый,не змееносец из врат известковых яичных,не из икринки янтарной малёк-вертолет золотистой скалярии —нет!Так падают с большой высоты, не чувствуя боли,так прыгают через пропасть, чтобы спастись от погони,так разрывают все тонкие связи, уничтожают все тонкие вещи,чтоб только вкусить эту молочную тяжесть,которая пахнет немного мочой (у старух и младенцев),истлевает и вянет, и светится фосфором – чтобысердце упало, услышав родное дыханье,прикосновенье, когда-то чужое,такую же кожу, но чуть погрубей,будто холст,на котором напишут —икону.А ты (я, она ли – не важно)в недрах вожделенного безвременьязаходишься в серебристом плаче и смехе,всё та же, и только лишь ждёшь,чтобы дверь отворилась, чтоб дверь отворилась.……………………………………………………..И закончилась смерть.Четвёртая
(утопленница)
Как мне назвать и как поведать, как прикоснутьсяк заживо погребённой святыне, к утопленной в океане святыне,перед погребением завёрнутой в нефтяную плёнку?О ужас, но она жива; как привидение живёт.Вокруг неё подгнивший кедр и медь, и золото,погибших кораблей носы, и ржавчина, и кости,слизь и нитикаких-то водорослей.Так вынесло на берег поэзии тело странной гостьисо дна морского. Она встаёт из вод;Она как дива из кино, неоновая фосфорная дива,чешуйчато бледна, намеренно покорна, одинока,как будто вся вселенная глядитна жесты и волнения её, и осуждает фосфорную выскочку,за гибельную непоседливость и пережжённые локоны(когда-то она блондинилась и ездила на лето в санаторий).Господь молчит, молчит и Преподобный. Он не видел женщин.Она для всей вселенной призрак, она кошмар мой детский,Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги