Долина Новой жизни

– Ну, что, не правда ли, вид восхитительный? – спросил Карно. – Вон там, за горизонтом, на прямой линии от нас – Город, в котором вы лежали в госпитале. До него отсюда сто километров. Полет аэроплана – двадцать минут. Сообщение через тюб – одна минута.

– Это невозможно. Такая скорость! – воскликнул я.

– Вполне возможно, но не будем сейчас об этом говорить, лучше посмотрите вон сюда, – и он указал пальцем на равнину. – Вы видите поезд, смотрите, как он вьется меж холмов. Это для нас допотопный способ сообщения. А вон по дороге несется автомобиль, двести километров в час и больше. А вот, видите, целая эскадрилья аэропланов.

Я следовал глазами за его пальцем и действительно увидел, как над равниной неслись несколько громадных аэропланов.

Тени от них быстро скользили по зелени равнины.

– Каждый из них, – пояснил Карно, – вмещает по нескольку сот пассажиров или десятки тонн груза. Они держат путь вон к тому пушечному заводу, там сегодня будет пробная стрельба из нового орудия калибром в шестьдесят сантиметров.

– Черт возьми, меня ничто уже больше не удивляет. Но раньше всего я хочу знать, где находится эта страна, в которой я призван играть какую-то свою роль. Дорогой Карно, вы должны ответить на мои вопросы.

Мой спутник взял меня под руку; мы отошли назад, и он повел меня по дорожке вниз, к полю. Он молчал. Когда мы были далеко от поселка и шли по густой, слегка увядшей траве, он приостановился и, приблизившись ко мне вплотную, сказал:

– Предостерегаю вас: здесь надо быть осторожным. Если во Франции говорят, что стены имеют глаза и уши, то здесь эти глаза и уши – везде. Только на открытом пространстве, и то надо знать – где, можно разговаривать свободно; кроме того, ваши мысли могут быть прочтены теми, кому их не нужно знать. Вы не знаете, кого надо бояться. Но, во всяком случае, ваши мысли не должны быть доступны каждому. Если они делаются доступны кому-то, воля ваша может подчиниться постороннему влиянию. Здесь человек с более сильной волей может прочесть ваши мысли без всякого приспособления; если же таковое имеется, ваша голова становится достоянием каждого. Вы не удивляйтесь, дорогой собрат, всё объясняется просто. Волны бесконечно малой длины исходят из нашего мозга, и мы их улавливаем так, как улавливаем волны беспроволочного телеграфа, длина которых достигает нескольких тысяч метров, – в этом и вся разница. Сейчас не время пускаться в объяснения, поверьте мне, что это так. Повсеместно имеются пpиcпocoблeния для улавливания этих волн, и таким образом вы не можете скрыть своих мыслей. Дальнейшее покажет вам, как это важно знать. Некоторые из нас уже поплатились за свои мысли. Мы выработали самозащиту: мы можем думать так, что у нас в голове идет двойной ряд мыслей. Один – для себя, другой для посторонних. Волны перебиваются, запись их делается неясной. Такой способ мышления достигается с трудом. Более быстрый результат получается с помощью этого прибора; возьмите его, перекиньте шнурок через шею, держите его всегда на груди. Не говорите об этом никому, кроме самых близких друзей. Теперь пойдем. Обратный путь мы сделаем через лес. Я исполнил свою главную задачу в отношении вас, и теперь мы можем поболтать.

Мы двинулись дальше.

– Вы можете задавать мне вопросы, но я отвечу не на все. Гмм, дорогой коллега, не следует так быстро утолять свое любопытство. Я знаю по себе, как трудно переваривает голова такую массу новых впечатлений и неожиданностей. Один из вновь прибывших чужестранцев не выдержал и сошел с ума, а другой… с ним еще хуже. Поэтому будем осторожны. Ну, что вас больше всего интересует?

– Где находится эта страна?

– В горах. В Гималаях. Эта долина в сто пятьдесят километров длины и шестьдесят ширины, окруженная со всех сторон неприступными горными хребтами, расположена между Индией и Тибетом и была не известна европейцам, а также и туземцам, до открытия ее Джеком Куинслеем.

– А кто такой Джек Куинслей?

– Вы знаете Куинслея Младшего. Ему теперь пятьдесят лет. Отец его, Вильям Куинслей, миллиардер, жил в Соединенных Штатах Америки. Его младший брат, Джек Куинслей, был известный путешественник, исследователь Индии и Тибета; он-то и открыл эту долину, и теперь тело его покоится здесь в мавзолее на Центральной улице, в Городе. Оба брата были большие оригиналы. В конце прошлого столетия Вильям Куинслей снарядил грандиозную экспедицию для изучения Аляски. Он нанял для этой цели прекрасный пароход и оборудовал его всем необходимым. Для участия в этой экспедиции, издержки по которой он взял на свой счет, он пригласил целый ряд выдающихся ученых, техников, инженеров и различных специалистов. Экспедиция отплыла из Сан-Франциско при самых лучших предзнаменованиях, и вдруг мир был потрясен печальным известием о катастрофе: пароход врезался в ледяную гору и затонул через каких-нибудь полчаса. Оставшиеся в живых члены экипажа передавали, что большинства участников экспедиции не было в это время на судне – они оставались на берегу для осмотра глетчера. Те, что были на борту судна, посаженные в спасательный баркас, отправились к берегу и, якобы, исчезли бесследно. На самом же деле братья Куинслей с семейством и со всеми участниками экспедиции были переведены на другой пароход, приготовленный заранее, и отвезены к берегам Азии. Затем они тайно были доставлены в эту долину. Таким образом, здесь было положено начало ученой колонии и построен ряд лабораторий и заводов. Куинслей уже давно разрабатывал идею аэроплана. В то время как в Европе она только зарождалась, он уже обладал прекрасными моделями, которых и до сих пор не имеется в мире. Аэропланами он мог доставлять сюда как людей, так и грузы. Работали у него сначала привезенные сюда туземцы, а потом появилось и новое население, о котором мы сейчас не будем говорить. Куинслей Младший оказался таким же гениальным биологом, как отец инженером.

– Не понимаю, какие замыслы руководили этими людьми? – спросил я.

– Каковы они были первоначально, я не знаю, но каковы планы Куинслея в настоящее время, можно догадываться.

Мы подошли к лесу, и разговор наш прервался. Здесь среди деревьев я увидел большую группу рабочих; они были заняты выкорчевыванием пней. Меня поразил их странный вид. Это были какие-то уродливые существа с непомерно длинными руками и ногами. Все они ходили босиком; лица их отличались сильно развитыми челюстями, низкими лбами и глубоко запавшими в орбиты глазами. Они работали молча, причем движения их напоминали ухватки больших обезьян.

Карно, заметив мое изумление, пояснил мне, что эти существа, действительно, есть помесь человека и обезьяны.

– Опыт был признан неудавшимся. В работе эти люди, или животные называйте их, как хотите, – оказались ниже существ чистой человеческой породы. Их физическая сила и ловкость не компенсировали низкого уровня умственных способностей. При этом они не так хорошо подчинялись воле их руководителей, поэтому дальнейшие опыты по их воспроизведению прекращены. Имеется всего несколько разрядов этих полуживотных-полулюдей, и все они используются на самых грубых работах.

Я заметил, что у этих существ были нашиты номера на груди, как и у всех прочих, и они обращались друг к другу по-английски, но говорили отрывисто, хриплыми голосами. Ноги и руки, торчавшие из одежды, были покрыты волосами, и в работе они часто прибегали к помощи ног. Это зрелище произвело на меня удручающее впечатление, и я не мог избавиться от него даже на обратном пути к поселку. Мы шли всё время молча, и Карно не старался возобновить разговор.

Признаюсь, вечер этого дня я провел в грустном настроении. Жизнь моя здесь не представлялась мне более в привлекательных красках.

На утро ко мне явился веселый итальянец Филиппе Мартини, чтобы повести меня в Город. Он был тщательно одет, вполне по-европейски, и очень оживлен.

– Я очень люблю показывать приезжим здешние достопримечательности. Я могу считаться аборигеном. Пятнадцать лет прошло с тех пор, как я ступил на эту землю; немало и моих трудов положено на создание всех тех чудес, которые вы увидите, и хотя я жалуюсь на различные тяжелые обстоятельства жизни, однако должен сказать, что обстановка для работы здесь такова, какой вы себе не можете и представить. Вы получите в свое распоряжение все, что пожелаете. Пытливости вашего ума не будет поставлено никаких преград. Советников по всем специальностям вы найдете самых лучших, самых смелых. Единственное, чем мы живем – это работой.

Путь от дома до станции тюба продолжался не более трех минут. Мы подошли к каменной лестнице, которая вела к подземной галерее. Там при ярком электрическом освещении я увидел группу людей в серых костюмах с различными цветными знаками на воротниках и на рукавах, с обычными номерами на груди. Тут же стояли два или три господина, одетых, как и мы, по-европейски. Одна из стен галереи была металлическая, в ней находилась наглухо закрытая дверь, закрепленная большими гайками. Не прошло и двух минут, как что-то громко хлопнуло за этой стальной стеной, и тотчас же двое служащих отвернули гайки у дверей. Я увидел за ними внутренность вагона, освещенного и наполненного пассажирами. Часть из них вышла, и мы поспешили занять места. Вагон заметно качнулся, когда мы вошли; дверь была закрыта за нами, причем точно так же были завинчены изнутри вагона громадные гайки.

– Держитесь за поручни, – сказал мне Мартини, – мы двинемся, и нас сильно тряхнет.

Я почувствовал толчок, сердце мое сжалось, в голове стало пусто, как будто при сильной качке на море. Прошла одна минута или немного больше, и вагон встряхнуло так сильно, что я, наверное, полетел бы с сиденья, если бы не был предупрежден и не держался так крепко. Двери начали развинчивать.

– Мы приехали, – сказал Мартини, пропуская меня вперед. – Мы в центре Города. Сто километров в минуту.

Я был настолько озадачен всем совершившимся, что даже неясно помню, что со мной было в первое время после того, как мы вышли на улицу. Трудно непривычным голове и сердцу выдержать такую бешеную скорость. Я пришел в полное сознание на скамейке под деревом, после того как Мартини поднес к моему носу какой-то флакон, наполненный синей жидкостью.

– Ваша слабость вполне понятна, дорогой Герье: организм должен приспособиться к большим скоростям движения. Не торопитесь, отдохните, спешить некуда.

Я был рад последовать совету моего нового друга и, вытирая пот, обильно выступивший на лице, осматривался вокруг. Дома готического стиля, не более чем в пять-шесть этажей высотой, стояли по обе стороны улицы. Посредине тянулся широкий тенистый бульвар, где мы сейчас сидели. Мостовая, залитая какой-то блестящей массой, была ниже бульвара и панели, проходящей вдоль домов, по крайней мере на четыре метра. Во многих местах с панели на бульвар через мостовую были перекинуты красивые дугообразные мосты. По улицам неслись целые вереницы автомобилей. По широким панелям двигалась густая толпа людей. На бульваре публики было значительно меньше, и только на скамейках в тени деревьев сидели отдыхающие. Был жаркий день, солнце пекло совершенно по-летнему. Громадные автобусы, переполненные пассажирами, следовали по всем направлениям. всё напоминало собой большой столичный город, кроме того, что здания были построены по одному типу; магазинов нигде не было видно, и проходившие были одеты однообразно. Бросалось в глаза ночное отсутствие женщин. Когда я устремил свой взгляд сквозь ветви деревьев, я мог убедиться, что несходство с обычными городами было очень велико. Прежде всего поражало большое количество аэропланов, которые то и дело проплывали над улицей. Некоторые из них опускались на крыши домов или поднимались с них. В воздухе носились летающие люди, то взмахивая своими длинными крыльями, то паря, как громадные ястребы.

– Мы находимся на Центральной улице. Это главная артерия Города: здесь помещаются все учреждения, все главные лаборатории, все главные институты и школы. Здесь сосредоточено управление, и здесь живет сам Куинслей, – говорил Мартини.

– Прежде чем мы пойдем дальше, – перебил я, – вы должны объяснить мне, каким образом мы могли приехать сюда в несколько минут? Как могла быть достигнута такая невероятная скорость?

– Вы всегда хотите знать всё до конца, – засмеялся Мартини. Принимайте факты, как они есть. Если я буду объяснять все, мы далеко не уйдем: нам придется останавливаться на каждом шагу! Ну, хорошо, так и быть, это я вам сегодня объясню, но вы дадите мне слово, что больше не будете расспрашивать. Люблю наблюдать вновь прибывших. Какой, я полагаю, у вас сумбур в голове! И вполне понятно… Изобретение, собственно, принадлежит одному европейскому инженеру, кажется, русскому; насколько помню, он сделал даже модель и демонстрировал ее в Петербурге.

– Что представляет собой тюб?

– Это металлическая труба, проложенная местами под землей, местами на поверхности или, подобно мосту, на высоких устоях. В этой трубе висит такой вагон, в каком мы только что ехали. Он висит, ни к чему не подвешенный, и не находится в соприкосновении ни с одной из стен трубы. Это достигается электромагнитами, расположенными со всех сторон трубы. В таком состоянии вагон проходит весь путь, трение исключено. Из трубы выкачан воздух, полет вагона совершается беспрепятственно, с той быстротой, которая ему придана вначале. Остановка производится почти мгновенно, с помощью особых тормозов.

– Гениально! – воскликнул я, выслушав Мартини. – Но сколько же электричества должно быть израсходовано на питание этих электромагнитов! Какая работа была затрачена на устройство этой трубы!

– У нас нет недостатка в энергии, а рабочих рук сколько угодно… Но вы забыли наше условие – никаких дальнейших объяснений. Вы отдохнули, и мы идем.

Говоря это, он встал и потянул меня за руку. Мы пошли по бульвару.

– Какая тоска! – продолжал он. – Ни одной женщины. Чего стоит этот бульвар, если на нем не видно ни одной женской фигуры? Это сад без цветов, это ночное небо без звезд, не правда ли? Вы будете моей дамой, и я буду за вами ухаживать. Вот мы и дошли до главного канала.

Широкий мост с роскошными высокими металлическими перилами был перекинут через канал. Синяя чистая вода катилась стремительным потоком под нашими ногами. Постройки были отодвинуты от берега, и перед нами расстилался широкий зеленый луг с извилистыми красными дорожками и живописными группами невысоких деревьев и кустарников.

– Какая прелесть! – заметил я. – Какие яркие краски, какой простор!

– Это место самое красивое в Городе, – сказал Мартини. – Вот налево дворец Куинслеев. Он служит местожительством для них, и в нем помещается также главное управление всей страны.

Громадное здание на высоком гранитном фундаменте, с окнами, поднятыми высоко над парапетом, с башнями и зубцами на крыше, напоминало собой грандиозный замок, но высота в десять этажей делала его еще более оригинальным.

– Мы подойдем поближе и осмотрим его более детально. Оно этого заслуживает. Теперь повернитесь направо. Вот видите там сооружение из железа и стекла? При его колоссальном размере оно кажется совершенно ажурным. Оно напоминает громадный стеклянный колпак, и вас поражают красота и пропорциональность этой постройки. Вы можете видеть отсюда через стекло гроб, поставленный на высоком пьедестале. Кажется, он висит в воздухе. Гроб сделан из горного хрусталя, через стенки его всегда видна темная фигура человека. Это бренные останки Джека Куинслея, человека, открывшего эту долину. Клянусь, я не могу себе представить ничего более сказочного и вдохновенного, чем этот мавзолей. Это идея – воплощение ее тоже – моего соотечественника-архитектора, несравненного Педручи. Вы познакомитесь с ним. Педручи предан Куинслеям. Его преданность и поклонение вылились в этом памятнике. Куинслей спас ему жизнь, выкрав его каким-то образом из тюрьмы. Педручи был приговорен к смертной казни.

Беседуя, мы подошли ко дворцу Куинслея. Я поднял голову, чтобы измерить взглядом вышину фундамента. Вдруг я заметил: из окна третьего этажа высунулась чья-то рука, и к моим ногам упал небольшой белый предмет. Мартини стоял в это время отвернувшись и рассказывал что-то о соседних постройках. Я быстро нагнулся, схватил упавший предмет и незаметно сунул его в карман. Я помнил предостережение Карно и почему-то почувствовал, что в этом небольшом белом предмете кроется какая-то тайна.

Мы долго бродили по дорожкам сада, рассматривали пруды, мостики, клумбы цветов. Мы прошли по ряду широких улиц, устроенных так же, как и Центральная, с той только разницей, что здесь стояли дома более высокие, в пятнадцать-двадцать этажей, построенные более просто. Толпа людей сновала вокруг нас, всё такая же серая, молчаливая и всё время куда-то спешащая.

По мостовой, посреди улицы, останавливая движение, прошли несколько отрядов рабочих.

Стоя на перекрестке двух улиц, на железном мосту, образующем арку над мостовой, мы увидели интересное зрелище. Здесь встретились отряд рабочих и отряд войск. Солдаты были одеты в походную одноцветную одежду и имели при себе оружие. Некоторые из них несли какие-то странные аппараты. С ними ехали автомобили с пушками – они представляли собой подвижные крепости. Потом шла батарея артиллерии. Орудия везли вместо лошадей маленькие автомобили.

Когда офицеры проходили мимо начальников рабочих отрядов, те и другие подымали кверху правую руку в знак приветствия. Лица их были серьезны и даже важны. Шаги гулко отдавались по улицам.

– Боже мой, и здесь милитаризм! – тихо проговорил я. – Вчера я слышал о пробе пушек, сегодня вижу войска.

– Еще не то увидите, – так же тихо отвечал Мартини.

На обратном пути я не мог разговаривать – я сгорал от любопытства, хотелось скорее узнать, какую тайну содержит предмет, находящийся у меня в кармане.

Я чувствовал, что он как будто обжигает мои пальцы. Когда мы возвратились в Колонию, я попросил Мартини пойти со мной в поле. Он был очень удивлен, но так как я настаивал, согласился.

Когда мы были на том самом месте, где несколько дней тому назад Карно передал мне защитный прибор, я остановился и, повернувшись к своему новому другу, сказал:

– Я из предосторожности ничего вам не говорил, но со мною случилось нечто странное: из дома Куинслея чьей-то рукой был брошен предмет, который находится здесь, в моем кармане. Я думаю, что мы в полной безопасности, и я могу посмотреть его.

Итальянец теснее прижался ко мне.

– Доставайте осторожно; держите так, чтобы не увидели со стороны.

Сверток был бумажный; когда бумагу развернули, в нем оказалась дамская пуговица; дело, конечно, было не в ней, а в бумаге, на которой было что-то написано мелким почерком. Мы прочли: «Ради бога, сделайте всё возможное, чтобы помочь мне. Я попала в ужасное положение; я заперта, как в тюрьме, и не могу сноситься с внешним миром. Где я? Я лишена всякого понятия о времени и месте. Куинслей преследует меня. Спасите. Я видела вас в Париже. Единственно к вам я могу обратиться за помощью, иначе я погибла. Гаро».

– Гаро! Черт возьми, как она могла попасть сюда? – воскликнул, сверкая глазами, Мартини. – Неужели Куинслей заманил и ее? То, что он держит ее у себя во дворце, представляется очень странным, – промолвил он, помолчав. Вам не известна история ее мужа, между тем как она потрясла весь здешний мир. Коротко говоря, Гаро устроил здесь заговор, подговорил несколько пылких голов и хотел захватить главный арсенал, но, конечно, из этого ничего не вышло. Все они были арестованы, и дальнейшая участь его нам неизвестна. С тех пор прошло уже два года, но слежка за нами, усилившаяся после этого происшествия, не ослабевает. Вот почему мы все так осторожны. И вот тут-то, дьявол ее возьми, появляется почему-то госпожа Гаро. О каком преследовании она говорит, о каком спасении молит? Гаро был чудесным человеком, героическая личность. Надо сделать всё возможное для его жены.

Я вспомнил красивую стройную брюнетку на балу в японском посольстве, потом припомнил дамские перчатки и вуалетку на столе Куинслея и его несколько необычайный, возбужденный вид. Затем этот странный женский крик ночью…

И я всё понял.

– Филиппе, – сказал я, – я убежден, что Куинслей обманул мадам Гаро и завез ее сюда силой, он преследует ее своими любовными домогательствами. Еще в Париже мой друг Камескасс рассказывал мне, что Куинслей известен как большой любитель женщин.

– Любитель женщин? – переспросил Мартини. – Эта сторона его характера для нас неизвестна; мне представляется это невероятным, но… но, конечно, в человеческом существе могут уживаться различные противоположности. Какова она собой? Вы ее видели?

Я описал наружность мадам Гаро.

– Да, да, весьма возможно. Но что же нам делать?

Я хотел во что бы то ни стало помочь этой несчастной женщине. Жалость к ней и негодование против Куинслея заставила болезненно сжиматься мое сердце.

– Позвольте, – перебил мои мысли Мартини, – у меня родился план. Единственный, кто может помочь, – это Педручи.

До воскресенья не произошло ничего особенного. Меня посещали мои новые знакомые, и я сделал с ними несколько приятных прогулок в недалекие окрестности Колонии. Неизменно повторялось всё то же. Когда мы шли по поселку или по закрытым местам среди утесов и деревьев, мы говорили о каких-либо мелочах, и когда оказывались на открытых полях, разговор наш переходил на интересные темы. Я многое узнал о том, что возбуждало мое любопытство. Я знал уже, что во всех комнатах моей квартиры, а также и в других помещениях, равно как в различных укромных местах размещены искусно замаскированные приспособления, служащие для постоянного наблюдения за всем, что происходит в этой стране.

Эти приспособления, подобно тем, которые я видел в госпитале, дают возможность слышать и видеть на большом расстоянии. Мало того, они записывают всё воспринимаемое ими, и таким образом запечатлевают навсегда всё происходящее. Я знал, что имеются особые аппараты для передачи непосредственно в мозг мыслей, исходящих из чужой головы или из особо приготовленных для этой цели книг. Вообще я начал проникать во многие тайны; чем больше я проникал в них, тем более я удивлялся, на каком высоком уровне развития стоит здесь наука. Но я не стану забегать вперед, к тому же я не хочу сухим изложением теоретических оснований утомлять читателя. В дальнейшем, ближе познакомившись с людьми, населяющими эту страну, с их образом жизни и разнообразными учреждениями, я смогу полнее и нагляднее познакомить читателя с открывающимися передо мной чудесами. Но я считаю нужным еще раз заметить, что ничего чудесного в полном смысле этого слова здесь не было. Здесь были только использованы достижения науки, зачатки которых были известны в Европе.

Много раз я видел летающих людей, и, наконец, в воскресенье утром, в то время, как мы с Филиппе Мартини сидели на небольшом зеленом холмике, мне привелось увидеть такого летающего человека, wingsman, как здесь называют, совсем близко. Он появился из-за леса и быстро, описав круг над нами, опустился не более как в десяти шагах от нас.

Его серые длинные крылья сложились за спиною по бокам небольшого ящика, он пробежал несколько шагов вперед, чтобы побороть инерцию движения, и остановился. Туловище его было непропорционально толстым по сравнению с ногами, и на ногах можно было заметить что-то вроде больших плавников. На голове была высокая остроконечная шляпа. Когда он повернулся к нам, я узнал в этом человеке Фишера. Он неуклюже подошел к нам и, расстегнув ремни, снял с себя сначала шляпу, потом ящик с крыльями.

Я не мог понять, почему он превратился для полета в такого толстяка. Фишер между тем вытер платком вспотевшее лицо и, несколько задыхаясь, сказал:

– Добрый день, господа. Летать приятно, а спускаться тяжеловато: я, при моей комплекции, не могу бегать.

– Но почему у вас такая странная фигура? – воскликнул я. – Вы сделались толще по крайней мере раза в три!

– А вот сейчас утончимся, – отвечал он.

И, засмеявшись, он притронулся к какой-то кнопке на животе. Раздался резкий свист, шарообразное туловище Фишера как-то съежилось, сложилось в складки и обвисло.

– Ну, вот, теперь мы можем и посидеть, – сказал он. – Советую получить этот прибор и вам, – обратился он ко мне. – Летать вот таким образом, как птица, несравненное удовольствие.

Он и Мартини объяснили мне, что для полета надевается особый костюм, сделанный из двойной непроницаемой ткани. Пространство между внутренней и наружной оболочками может мгновенно наполняться газом, очень легким, безопасным, получаемым из маленького патрона. Таких патронов вставлено в этот костюм несколько. Этот газ значительно уменьшает вес тела в атмосфере. Крылья приводятся в действие механизмом, помещающимся в ящике. Энергия, приводящая в движение этот механизм, поступает через пространство со станций, расположенных в различных местах страны. Таким же образом приводятся в движение и все аэропланы; и так как сфера распространения электрической энергии, необходимой для движения, ограничена, то очень высокие и далекие полеты невозможны как для людей, так и для аэропланов.