На грани

– А ты? Почему бы тебе не поехать со мной? – Несмотря на полное отсутствие энтузиазма в ее словах, это предложение все же прозвучало из ее уст.

Шейла покачала головой.

– На следующей неделе начинаются репетиции. Думаю, перед тем как возвращаться в Лондон, я съезжу куда-нибудь на машине. Просто покататься.

– Почему бы тебе не пригласить с собой подругу?

– Сейчас присутствие любого человека будет действовать мне на нервы. Лучше побыть одной.

Их с матерью связывали только практические вопросы, больше они ни о чем не разговаривали. Ни одной из них и в голову не пришло сказать: «Какие же мы с тобой несчастные. Неужели для нас все кончено? Что нас ждет?» Вместо этого они обсуждали садовника, который со своим семейством переедет в их дом на время их отсутствия; решали, можно ли отложить визиты к адвокатам до возвращения матери с мыса Эйль; писали письма и так далее… Абсолютно равнодушные друг к другу, подобно двум секретаршам, они сидели бок о бок за письменным столом и отвечали на письма с выражением соболезнования. Ты возьмешь все, что от «А» до «К». Я возьму от «Л» до «Я». И на каждое письмо они писали примерно один и тот же ответ: «Глубоко тронуты… Ваша поддержка оказала неоценимую…». Точно так же каждый год, в декабре, они писали рождественские открытки, только текст был другим.

Просматривая старую записную книжку отца, она наткнулась на имя Барри. Капитан 3-го ранга Николас Барри, дивизия стратегических ударных сил, королевский ВМФ (в отст.), Боллифейн, Лок Торра, Эйр. И имя, и адрес были зачеркнуты, что значило: человек умер. Она взглянула на мать.

– Интересно, почему старый папин друг, капитан Барри, так нам и не написал? – как бы между прочим спросила она. – Ведь он жив, не так ли?

– Кто? – У матери был отсутствующий вид. – А, ты говоришь о Нике? Думаю, что он жив. Несколько лет назад он попал в автомобильную аварию. Но они с отцом расстались еще до этого. Он уже много лет нам не писал.

– Интересно, почему?

– Не знаю. Они поссорились из-за чего-то. А ты видела, какое трогательное письмо прислал адмирал Арбатнот? Мы с ними жили в Александрии.

– Да, я видела. Каков он из себя? Не адмирал – Ник.

Мать откинулась на спинку стула, обдумывая ответ.

– Честно говоря, я никогда не могла понять, что он за человек, – проговорила она. – Иногда он бывал очень веселым, особенно на вечеринках, а иногда всех игнорировал, делая при этом саркастические замечания. В нем была какая-то дикость. Помню, как однажды вскоре после нашей с отцом свадьбы – ты знаешь, он был шафером – он приехал сюда, перевернул всю мебель в кабинете и напился. Ужасно глупый поступок. Я тогда страшно разозлилась.

– А папа рассердился?

– Кажется, нет, я не помню. Они так хорошо знали друг друга: ведь они служили вместе, еще мальчишками познакомились в Дартмуте. А потом Ник ушел в отставку и вернулся в Ирландию, и они в некоторой степени отдалились друг от друга. У меня создалось впечатление, что Ника уволили, но я никогда об этом не спрашивала. Ты же знаешь, что папа не любил обсуждать то, что касалось его службы.

– Да…

«Бедняга Ник. Задира. Мне хотелось бы пожать ему руку и пожелать удачи…»

Несколько дней спустя она проводила мать в аэропорт и начала собираться в Дублин. За день до отъезда, роясь в отцовских бумагах, она нашла листок, на котором были записаны какие-то даты и имя Ника с вопросительным знаком. И никаких пояснений. Пятое июня, 1951. Двадцать пятое июня, 1953. Двенадцатое июня, 1954. Семнадцатое октября, 1954. Двадцать четвертое апреля, 1955. Тринадцатое августа, 1955. Этот список не имел никакого отношения к другим бумагам отца. Должно быть, он попал сюда случайно. Взяв чистый лист, она списала все даты и положила его в конверт, который засунула между страницами туристского путеводителя.

Итак, она собралась в дорогу – и вот она едет к нему, для того, чтобы… что? Извиниться от имени покойного отца перед отставным капитаном? В юности был настоящим дикарем?

Был заводилой на вечеринках? Образ, возникший в ее воображении, не привел ее в особый восторг, и она стала рисовать помощника боцмана средних лет, улыбка которого походила на оскал гиены. Она представила, как над каждой дверью он устанавливает мины-ловушки. Возможно, он уже успел опробовать их действие на начальнике морского штаба, и за это его уволили. Автомобильная авария превратила его в отшельника, в озлобленного шута, ушедшего в отставку (однако, галантного, как говорил ее отец, только что же это значило – что он нырял в покрытую пленкой мазута воду, чтобы спасать тонувших моряков с подбитого судна?). Она представила, как он сидит в старом особняке григорианского стиля или в каком-нибудь замке, грызет ногти, пьет ирландское виски и горюет по ушедшей юности, которую он провел в интернатах и училищах, где приходилось спать на таких коротких кроватях, что невозможно было вытянуть ноги.

Около семидесяти миль отделяли ее от Дублина. Теплым погожим октябрьским днем она ехала по малонаселенной местности, и с каждой милей растительность по обочинам дороги становилась все гуще и обильнее. Все чаще на западе она замечала слепящий глаза блеск воды, и внезапно ее взору предстало несметное количество крохотных озер, разделенных полосками суши. Однако ее надежда позвонить в дверь григорианского особняка таяла с каждой минутой: вокруг не было ни одной стены, подходящей для того, чтобы огораживать величественное поместье, – только поля, и никаких дорог, ведущих к озерам.

Описание Боллифейна, содержащееся в путеводителе, было кратким. «Расположен к западу от озера Торра, имеет множество небольших озер, расположенных в непосредственной близости от поселения». Как сообщал путеводитель, в гостинице «Килмор Армз» было шесть спален, но ничего не говорилось обо «вс. удобст.». Если будет совсем плохо, она может позвонить Нику: дочь его старого друга оказалась поблизости, не будет ли он так любезен порекомендовать ей приличный отель в пределах десяти миль, она обязательно перезвонит ему утром. К телефону подойдет дворецкий, тоже старый отставник, прошедший переподготовку. «Капитан будет счастлив, если вы соизволите воспользоваться его гостеприимством и остановитесь в замке Боллифейн». Будут лаять ирландские овчарки, на ступеньках, опираясь на трость, появится сам хозяин…

Впереди показалась церковная колокольня, и взору Шейлы открылся сам Боллифейн: небольшой поселок, единственная улица которого взбиралась на холм и по обеим сторонам которой стояло несколько почтенного вида домов и магазинов. Над дверями краской были выписаны названия типа «Дрисколл» и «Мерфи». Здание «Килмор Армз» нуждалось в побелке, однако прохожий вряд ли заметил бы этот недостаток, так как в прикрепленных на окнах ящиках росли цветы, предпринявшие отважную попытку распуститься во второй раз. Этот яркий мазок привлекал к себе все внимание.