Порномания

Знакомство с порноманкой

С чего мне начать? Я думаю, сразу с самого главного. Так вот, я – порноманка. Наверное, следующий ваш вопрос был бы «Когда все это началось?» А я точно и не помню. Может, в детстве, может, в подростковом возрасте, может.... Может, после смерти матери. Я не могу дать однозначный ответ. Да и какая разница? Результат будет один и тот же: я – порноманка.

А может, вы спросили бы другое. Например, как я до такого докатилась. Или еще что-то, что вам покажется важным… Я одна, в пустой комнате, кроме меня в ней никого, но в голове у меня сидит некий вопрошатель, некая аудитория, перед которой я выступаю и которой должна рассказать все, до конца. Я даже вижу эти лица, некоторые из них скучающие, другие, наоборот, полны внимания… Да и не имеет значения, какие вы будете задавать мне вопросы, я буду рассказывать о том, что важно мне. И да, я выдумала эту аудиторию, это длинное интервью, на которое пригласила вас, моих слушателей. Я не сошла с ума, просто мне так интереснее. Я создаю себе эту сцену, на которой выступаю сейчас.

Я знаю, что скажут мне многие из вас… Или не скажут, но я хочу, чтобы сказали: ишь, что выдумала, видите ли, порноманка она! Поддалась этой «западной» заразе – так сама и виновата. Да уж, в нашей «высокоморальной» стране быть порноманкой – это, наверное, большой стыд. Это нечто не наше, не русское, чужое и поэтому еще более постыдное! Но я так, конечно же, не считаю. Какая разница, где быть порноманкой, когда мир стал одним большим полем, одной бесконечной деревней, где все друг про друга все знают и где всем на всех плевать? Правда, я никому, никому не говорила о своей порномании, так как стыжусь ее.

И нет ничего удивительного в том, что я такая. И какая разница, где я живу? Главное, что я подключена к этому проклятому интернету, у меня есть компьютер, и я обожаю – да, обожаю! – мастурбировать под сетевое порно. Вот и все.

Когда я освоила порно-торренты, я ужаснулась всей глубине своего падения и опустошенности. Не то что бы я такая моралистка, просто я действительно упала, провалилась в порноманию, заболела ей как недугом, как тяжелой болезнью. Это падение ужасно, и оно продолжается до сих пор. Каждый раз, когда я думаю, что дальше уже падать некуда, я проваливаюсь еще глубже. И все никак не достигну дна.

Я искала аналогии своей порномании в искусстве. Признаюсь, не нашла ничего путного, кроме нашумевшей «Нимфоманки» фон Триера. Признаюсь, я всегда любила этого извращенца Ларса, мне он кажется таким милым семейным маньяком. Который пугает, пугает, но от этого только щекотно и немного подташнивает. А так – в высшей степени безобидно. Но все же то, как он занимается своими проектами, это искусство. Он болен искусством, как я больна своей порноманией. Возможно, если бы я встретила его в реальной жизни, мы стали бы друзьями. Чем я хуже этой потрепанной, тощей носатой вешалки Шарлотты Гензбур, его подруги и «музы»? Я тоже тощая, носатая и черноволосая, надломленная, молодая женщина с неутолимой мандой. Нет, у меня нет никакого бешенства матки, мне не так уж нужен секс. Он, конечно, мне нужен, но не настолько, как вы бы могли подумать, мои друзья. (Да-да, именно что друзья. Уж если вы стали меня слушать и не уходите из моего воображариума, то вы теперь мои друзья. Как же иначе?)

Итак, друзья, порноманка собирается провести вас по лесу своей мании (вы уже знаете, какой) и неутоленности, своей потерянности и опустошенности. Вы готовы к этой прогулке? Она будет долгой и непростой. И уж если я вспомнила лес, и это опять отсылка к моему любимому и ненавистному Ларсу с его «Антихристом», то представьте, что, гуляя, вы вошли в городской парк – так, обычная прогулка, не предвещающая ничего из ряда вон выходящего… Но парк, по которому вы идете, все не кончается. Мало того, он незаметно переходит в лес, но вы словно в трансе продолжаете идти дальше и дальше… И вот вы в самой гуще этого леса. Да, ваше подсознание сыграло с вами шутку: вы в ловушке, но вы давно жаждали ее. Оказавшись в густой чаще один на один с самими собой, вы не можете повернуть, вы должны пройти этот лес до конца несмотря на то, что не готовы к такой долгой прогулке, на вас слишком легкая одежда, с вами почти нет воды или еды, а скоро закат, темнеет. Но повернуть – значит отступить, нарушить обещание, изменить себе. И вот, отринув колебания, вы продолжаете идти вперед, преодолевая страх и панику… И, знаете, если вы не повернули назад, больше такой возможности не будет – это ведь заколдованный лес. Так что добро пожаловать в него за мной, вашим единственным спутником и проводником. И хоть я пытаюсь показать, что мне все равно, пойдете вы за мной или нет, в глубине души я рада, что вы согласились. Но помните: в этом лесу каждый сам за себя. Я вас честно предупредила!

Да, я вас честно предупредила. Или хотя бы дала намек на то, что вас там ждет. Представьте себе любой запомнившийся фильм и поместите себя (и меня тоже) в него. Вот, моя рука тянется к вам, вы берете ее с дрожью и идете вперед, в темный лес… Страшно? А как же еще? Я немного попугаю вас, но обещаю: есть надежда, что в этом лесу когда-то появится свет. Правда, пока в нем тьма кромешная.

И я забыла представиться: меня зовут Анна. Просто Анна. Что еще сказать о себе? Мне скоро тридцать, и я считаю себя «довольно привлекательной молодой женщиной». Не слишком уверенной в себе, но все же. Остальное вы узнаете в процессе нашего с вами путешествия.

У Анны последний рабочий день

Итак, последний рабочий день закончен, клетка открыта, и я, вольная пташка, выпархиваю из нее. Но во мне нет той радости, которая обуревала меня всего полчаса назад. Предвкушение свободы почему-то сменилось тягостным чувством. И все же я стараюсь вести себя сообразно тому настроению, которое должно быть у того, кто уволился и кто больше не нуждается в работе, в заработке…

Вот я «весело», как можно беззаботнее, спускаюсь в метро, иду по унылым коридорам ― маршрут мне знаком настолько, что я могла бы безошибочно пройти по нему с завязанными глазами. Но сегодня я несколько раз путаюсь, пропускаю «свои» переходы, задеваю людей и не извиняюсь, не могу сказать ни слова, как будто ком в горле застрял. В ответ они тоже толкаются и шипят что-то злобное вслед. Я не могу разобрать ни одного слова, только слышу угрожающее шипение. Мне кажется, что, если я оглянусь, то увижу настоящих змей, кобр, раздувающих свои капюшоны. Я содрогаюсь и прибавляю шагу.

Проходя по переходам и стоя в вагоне, я вижу тех просящих о помощи несчастных, которых вы тоже видите каждый день. Картина, к которой я и вы давно привыкли. Они ― неизменный фон моих и ваших перемещений по подземному миру, по московскому метро, по этому урбаническому царству Аида. Я давно стараюсь не жалеть их ― да-да, я хорошо усвоила, что «жалость раздражает, оскорбляет и унижает». Но чего же тогда им всем здесь надо, как не жалости? Денег? Боюсь, не только. Сочувствия? Именно. Я не жалею их, но сочувствую им. Это разные вещи. И, хоть они вызывают в моей душе особенную боль в этот день, я не подаю милостыни ни одному из них. Потому что я в полной прострации. Не могу протянуть руку с мелочью, как делаю это почти всякий раз, когда встречаю их.

Давайте я подробнее расскажу вам о том, что вижу, пока иду, «свободная и беззаботная», по этому белому коридору с ярким, слепящим светом, коридору, совсем не похожему на мрачное царство Аида, которое охраняет пес Цербер. Простите меня за эти мифологические отступления. Итак, картина первая: совсем молодой парень без рук, с табличкой на шее, на которой написано «Помогите на протезы». Когда я кидаю на него взгляд, он как раз зевает во весь рот – трогательный в своей «нормальности» и «обыкновенности» жест, от которого слезы наворачиваются на глаза.

Картина вторая: в вагоне поезда я обращаю внимание на мужчину без одной руки и с ужаснейшей вмятиной на голове. «Как он вообще выжил?» – думаю я, глядя на него. Уверена, этот немой вопрос задают все, кто его видит. Мужчина идет по вагону и собирает милостыню в пакет, на котором крупными буквами написано DIOR. Сидящие и стоящие в вагоне мужчины, многие из них одинакового с ним возраста, кидают мелочь или купюры в пакет и поспешно отворачиваются. Женщины смотрят на мужчину странно ― я не могу расшифровать их взгляды, хотя, по идее, должна их понимать. В их взглядах есть какая-то тайна, которая на поверку может оказаться чем-то отвратительным.

Я выхожу на одной из центральных станций: сегодня мне можно прогуляться не спеша. Не так, как раньше, после рабочего дня и перед таким же новым рабочим днем, все время смотря на часы и прикидывая, сколько потребуется времени на то, чтобы добраться сначала до ближайшего метро. И затем ехать до моей станции, обычно с одной или даже двумя пересадками. Далее от станции метро до дома пятнадцать минут быстрым шагом. Прийти домой, наскоро поесть и рухнуть на диван, не снимая офисной одежды, и заснуть как убитая. И проспать так до часа ночи, потом встать, как сомнамбула, снять одежду, кое-как расстелить кровать, нырнуть под одеяло и продолжить спать до восьми утра. И подскочить наутро по первому звонку будильника.

***

Анна выходит на запруженную людьми улицу. Весна, пусть не теплая, но уже заявляющая о своих правах, встречает ее. Она с трудом концентрируется на дороге, ужасно рассеянна, мысли ее кружат где-то не здесь. Чуть не налетает на женщину средних лет в зимней куртке, та чертыхается и бормочет что-то ей вслед. Через минуту ей больно наступает на ногу парень в красных кедах, с тоннелями в ушах и в наушниках. Анна вскрикивает, парень проходит мимо, даже не посмотрев на нее. Растерявшись, Анна врезается в коляску, которой управляет нервная мамаша, и получает сполна. Равнодушно выслушивает ее претензии: «Эй! На дорогу смотреть кто будет? Вот дура, ребенка мне загрохаешь! Идиоты одни кругом…» И в следующее мгновение едва не сбивает деда с костылем. Он, как будто ласково посмотрев на нее, спрашивает обиженно: «Дочь, ты чего?» И вдруг громко, визгливо, как баба, начинает голосить: «Че, совсем охренела? Смотри, куда идешь! Уууу, шалава!» Замахивается на нее костылем. Анна поспешно сворачивает в переулок, в котором почти нет людей, останавливается, вытирает отчего-то набежавшие слезы, сморкается в бумажный платок и выбрасывает его в заплеванную урну, пространство вокруг которой сплошь усеяно окурками и белыми харчками.

Анна пытается радоваться свободе

И все-таки с этого дня я свободна. Свободна! Мне не надо больше ходить на работу. Я могу вставать когда захочу, ездить по миру ― надо только сделать загранпаспорт, на который никогда не хватало времени, да и денег на поездки не было. Какая жизнь впереди, какая жизнь!

Но эйфория быстро проходит, все вокруг враз тускнеет. Да, я наследница немалого состояния, которое упало неожиданно, буквально свалилось с неба. Мне теперь не надо работать, возможно, никогда больше не придется, если не тратить деньги на перелеты бизнес-классом, платья от «Диор» и люксовые отели. Но я рыдаю над калеками в метро. А еще я порноманка. «Это всего лишь недоразумение, это не так уж страшно, это пройдет», – говорю я себе. Но чем больше я себя утешаю, тем больше тревожусь за свое будущее.

Я еще не знаю наверняка, но как будто догадываюсь, что отныне стану жить по-другому, а это означает новые вызовы и проблемы. Теперь многое в моей власти, но и в поле моей ответственности. И у меня с этого дня не будет системы, которая держала меня в узде, не давая скатиться в окончательную порноманию. Этой узды больше нет, и я ужасно боюсь новообретенной свободы. А калеки в метро – я всегда им сочувствовала. Но в этот раз они затронули что-то непосредственно во мне, подчеркнули мою беспомощность, мою неспособность справиться с этой новой свободой, о которой я никогда и не мечтала. Я боюсь ее, я уже страдаю и паникую, я словно вышла за пределы города, вошла в парк, каких много на окраинах, и вот этот парк скоро станет лесом, и я буду идти по нему без остановки, не поворачивая назад. Мне очень, очень страшно, скоро станет темно, а моя одежда такая легкая, и нет с собой еды, да и воды тоже нет. Хотя еще не так тепло, от жажды я страдать не буду и, слава богу, комаров в лесу нет. Но все равно мне страшно, страшно, страшно одной в этом огромном лесу, который я поклялась пройти весь, до конца.

***

Анна склонна к патетике. Надеюсь, вы быстро привыкнете к этому и поймете ее. И вот что еще важно вам о ней знать: Анна – добрый человек. И очень несчастная женщина. Но ведь вы и так уже об этом догадались, правда?

Анна рассказывает о первых днях на свободе

Вот так ирония судьбы! Сегодня, в первый день своей свободы, я сама себе отключила интернет, который ругаю на чем свет стоит в последнее время. И теперь не знаю, что делать. Радоваться? Но куда уж тут!

Все произошло странно и глупо. Я мыла пол и задела интернет-кабель, который оказался под системным блоком. Вытащила его оттуда, когда села за компьютер, но язычок на коннекторе отвалился. В душе неприятно екнуло. Но я не сдалась и отважно воткнула кабель в компьютер. Коннектор не светился ярко-зеленым свечением – плохой признак. В подтверждение не грузился Skype и оба экрана в нижнем правом углу (значки для сетевых кабелей) были перечеркнуты красным. Для полной убедительности попробовала выйти в интернет. Ноль. Пустота. Меня объял легкий ужас. Его сменила досада. Я стала звонить по разным телефонам, которые у меня, к счастью, были. Выяснилось, что все просто, но при этом сложно. Мастера идти за такой мелочью не хотят. Или хотят, но это будет очень дорого. За такие деньги я и сама не хочу, чтобы они ко мне приходили. (Тем более что наследство надо ждать еще месяц. Пока приходится жить на то, что дали при расчете – зарплата и отпускные.)

Итак, я отрезана от мира. Странное чувство! Кляла интернет, поносила его на чем свет стоит. Осталась без него. Мечта сбылась? У меня есть одна большая слабость: я люблю говорить правду. И я скажу так: мой личный кошмар интернета сменился на кошмар без него. Ловушка? Еще какая.

***

Эта история закончится тем, что Анна сама все починит. Разберется, какой проводок в какое гнездо втыкать, купит специальный аппарат, похожий на неуклюжий пистолет, и с его помощью закрепит кабель на коннекторе. Она будет удивлена, что ей так ловко удастся справиться со всем этим. Теперь она снова с интернетом. Казалось бы, можно радоваться, но Анна не была бы Анной, если б в ее жизни все было так просто.

Анна рассказывает про то, как стала наследницей

После починенного проводного интернета, который я демонстративно предпочитаю wi-fi, ко мне возвращается хорошо знакомый ужас. Еще несколько часов назад я, кажется, страдала от изоляции. А сейчас мне снова хочется стать Робинзоном Крузо, отрезанным от всего мира толщей воды на своем необитаемом острове. Да, я хочу стать Робинзоном, который не заботится о пропитании, а просто ведет свой дневник. И вообще, будь я им, ни за что не вернулась бы обратно. Осталась бы одна на острове. Но я не на острове, я в Москве. И вместо поисков необитаемого острова я снова принимаюсь яростно серфить в интернете.

Ах, я до сих пор не рассказала вам, откуда мне упало это громадное наследство. Рассказываю: мне не многое известно, но этого человека, который сделал меня своей наследницей, я, кажется, никогда не видела. Его фигура для меня – загадка, но я о нем не буду много рассказывать. Во-первых, потому что мало про него знаю, во-вторых… Это как с моей порноманией: какая разница, почему, откуда и как? Главное, что случилось. Так вот, в тот день я была, как обычно, на работе, в офисе, и мне позвонил незнакомый человек, представившийся как адвокат, он назвал свое имя и фамилию, которые я тут же забыла, видимо, из-за волнения. Сказал, что у него есть ко мне дело. Он назвал имя человека, который составил на меня завещание, но оно мне ничего не говорило.

На личной встрече через два дня он показал мне оригинал завещания. В нотариально заверенном документе я увидела свою фамилию и дату рождения, даже адрес регистрации в Москве. Так я стала наследницей. Тот, кто меня ей сделал, был бездетным и жил одиноко, к тому же специальный пункт в завещании прописывал мое исключительное право на наследство. В суете и волнении я не обратила внимания, собственно, на сумму, которая мне причиталась. Когда я ее наконец увидела, я просто не поверила. Это все мне? Вы не шутите? Адвокат посмеивался. Я смотрела на него как во сне. Почему он не смошенничал, не переписал завещание на себя или еще что-то в этом роде? Ведь он один знал все от начала и до конца, у него явно были такие возможности. Может быть, здесь таится какой-то подвох? Словно в ответ на мои мысли он сказал: «Я американский адвокат. И никакого подвоха здесь нет, все прозрачно и честно. Я работаю на крупную американскую фирму, и она следит за каждым моим шагом в отношении наследства». И тут я впервые заметила его акцент. Он прекрасно говорил по-русски. «Но за эту работу я хочу большой гонорар. Дело было сложное. Ваш родственник, или кем он вам приходится? Так вот, он меня просто измучил, поверьте. Звонил по пять раз на дню, жаловался и требовал гарантий… Тяжело было с ним, тем более с таким богатым и властным человеком. Думаю, он был бы сейчас доволен: все произошло согласно его воле».

Так я стала наследницей огромных денег. Ну, не миллиардершей, нет, слава богу, но для меня та цифра, которую я прочла в завещании, стала реальной лишь через некоторое время. Ведь это даже сильнее, чем выиграть в лотерею. В лотерее ты хоть как-то к этому готов, а тут средь бела дня тебе объявляют, что ты наследник стольких-то миллионов… Прошла неделя, когда я поняла, что это и правда так, что никто меня не собирается обманывать, что это чистая правда, что надо лишь заплатить адвокату кругленькую сумму, которую он честно заработал. И, самое приятное, деньги лежали не в российском банке, а в американском. Причем половина средств была вложена в прибыльные предприятия, то есть была акциями, что повышало их ликвидность. Так сказал адвокат, и мне не было причины ему не доверять. В любом случае я мало что смыслю во всем этом. Со временем, наверное, мне придется во все это вникнуть. Но только не сейчас, когда я едва начинаю осознавать, что все эти деньги – мои…

Анна начинает рассказ о своей порномании

Про неожиданное наследство, надеюсь, вы поняли. Теперь о моей порномании. Как я говорила, она началась давно, когда я работала в офисе. Даже еще раньше, возможно, после смерти матери. А может, это случилось, когда я была подростком? Я говорила об этом в самом начале, но тогда мне это казалось чем-то незначительным, не таким уж важным. Надо признать: я до сих пор не понимаю, когда я окончательно стала такой.

Я и сейчас не могу точно вспомнить момент, с которого по-настоящему стала порноманкой, или, как говорят пользователи сети, «реально подсела» на интернет-порно. Могу лишь сказать, что однажды, сидя и пялясь в проклятый монитор, я вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, потерявшейся в большом лесу. Но не в том лесу, по которому я в самом начале приглашала вас со мной прогуляться, а лишь в чем-то похожем на него. Лес этот казался ловушкой. Он и был ловушкой. Я поняла, что попала в западню. Во сне этой же ночью я увидела, как проваливаюсь сквозь монитор своего старого компьютера в похожий лес, и это меня испугало. Я проснулась, дрожа от неприятного возбуждения, и долго не могла заснуть. Мне было холодно, бил озноб, я никак не могла согреться.

А до интернет-порно было видео, формат VHS. Но это были мимолетные просмотры, обычно у друзей, и я их «стыдилась». Кстати, они замечали мое стеснение, когда случайно мой взгляд падал на кассеты с порнухой с зазывными названиями и с фотографиями ударных сцен на другой стороне обложки. Но тогда я не была одинокой порноманкой. У меня были парни. А вот после того, как не стало мамы, во мне что-то по-настоящему изменилось. Я сама не знаю, что, но я стала другой, и все моментально это почувствовали и отстранились от меня. В один миг я стала им всем чужой, даже себе. И по-настоящему одинокой… Что до отца, то он до сих пор жив, но я его очень редко вижу. А когда получается увидеться, то меня охватывает омерзение и разочарование. Вы еще про него услышите. Но, боюсь, не так скоро.

Извините, что перескакиваю, я просто пытаюсь разобраться, как я пришла к тому, к чему пришла… Так вот, подсела на интернет-порно я, как полагаю, сразу после того, как почувствовала свое одиночество, после этого сна про лес. По крайней мере, так мне сейчас кажется. А с матерью мы не были так уж близки… Хотя это вранье. Мы были близки! У меня была хорошая мать. Правда, она вмешивалась в мою жизнь, и мы часто из-за этого ссорились. Я не была идеалом – грубила ей, не отвечала на звонки. Но как только я уступала, она тут же старалась вернуть свое влияние на меня. Я ее понимала и сочувствовала: она была одинока, ей так хотелось участвовать в чьей-то жизни. В моей жизни, ведь я была единственная, с которой она могла бы реализовать свои намерения. Но она делала это так неумело. Ее неуклюжие попытки упорядочить мою жизнь выводили меня из себя. Я часто на нее срывалась. Но были и другие моменты, когда мы ладили. Тогда я понимала, что люблю ее. Не так часто это случалось, но все же. И, несмотря на мое желание независимости, на мое сознательное отдаление от нее, мы много разговаривали, я делилась с ней почти всем, даже неудачами с мужчинами, которые преследовали меня. Пару раз я даже плакала, когда разговаривала с ней по телефону и мы коснулись этой темы. Один раз разрыдалась прямо у нее на плече, когда меня бросил этот козел.

Все произошло так внезапно и трагично! Когда мамы не стало, я поняла, насколько одинока. И еще эти угрызения совести: почему я так мало уделяла ей времени, почему грубила ей, почему не слушалась ее, ведь она часто советовала хорошие вещи? И так далее, все больше и больше. Год прошел в таком настроении, на работе все из рук валилось, пришлось объясняться с начальством, часто брать отпуск, уходить на выходные за свой счет… Во время одного из таких «дополнительных выходных», как мне кажется, я и подсела на интернет-порно.

Не то что бы я не знала о его существовании раньше, вовсе нет. Я еще как знала о нем, просто оно не особо затягивало меня. Ну, есть и есть, ну да, некоторые клипы меня чуть больше возбуждали, если вообще возбуждали. Я не придавала этому большого значения, скорее, смотрела от скуки и, как я уже говорила, не втягиваясь. Но в один из тех злополучных выходных на страшно популярном порносайте (чуть меньше 50 процентов мирового интернет-трафика) мне попался страшно возбуждающий клип… Я не помню его, он сейчас – один из многих клипов, от которых я сильно заводилась, яростно мастурбировала и кончала. Но тогда я была вне себя, я смотрела и смотрела его, и всякий раз в висках стучало от возбуждения, в низу живота начинался зуд, и я, чтобы унять его, дрочила.

Так я превратилась в порноманку. Через неделю у меня появились синяки под глазами, я меньше волновалась о том, как выгляжу, мужчины перестали замечать меня. Я стала невидимкой. Коллеги, наверное, увидели эти перемены во мне, но ничего не сказали. С друзьями и знакомыми в тот период я встречалась мало, и все как-то на бегу. Я стала страшно занятой – мне надо было прийти как можно раньше домой, чтобы успеть просмотреть несколько видео, порой двадцать или даже больше, прежде чем найти что-то «подходящее», от чего я быстро кончу.

У меня не было каких-то четких преференций – я могла кончить от какого-то совсем дежурного или даже случайного кадра, а могла завестись на самую ударную сцену, которой как раз-то и намеревались поразить… Я смотрела все – и любительские ролики, и постановочные сцены, и даже целые фильмы, хотя последнее случалось все реже. Даже если я скачивала целый фильм на порноманском торренте, то обычно меня волновала одна, и то не полная, сцена. Интернет с его разнообразием, с его мобильностью и клиповостью приучил меня к разорванному, скачущему галопом методу просмотров. Порой я не досматривала пяти- или даже двухминутное видео, как перескакивала и искала что-то новое. Часто, когда я смотрела вроде бы «захватывающее» меня видео, мой взгляд скользил по подборке с «похожими видео»; кстати сказать, они не всегда были «похожими», но в системе интернет-фильтров выскакивали именно они… Порой меня озадачивала эта подборка, но взгляд шарил по ней, высматривая «еще что-то». Это было похоже на увлекательную игру. И каждый вечер, да, каждый вечер, мне надо было найти хоть одно видео, которое бы удовлетворило моим запросам, которое заставило бы меня замереть и, после небольшой помощи себе, кончить и успокоиться. Почти всегда после разрядки наступал момент опустошенности, но я его быстро заглушала чем-то – книгой, телефонным разговором, просмотром «нормального» фильма (то есть, не порнофильма), просто какими-то мыслями. Нет, и после этого чувство пустоты не отпускало, но уходило куда-то с первого плана, маячило как неизменный фон моих вечеров. Вечеров порноманки. Моим лучшим другом стал компьютер. И – очень важная деталь – я заметила, что лишь после сеансов порномании я могла заняться чем-то другим – сходить в душ, почитать, посмотреть телик, поговорить с друзьями… Я понимала, что порномания вышла на первое место как потребность и как способ проведения времени, я чуть не сказала «досуга», хотя назвать это досугом мой язык не поворачивается. Это была работа, не слишком тяжелая, волнующая и даже интересная, но требующая усилий и концентрации, эдакая спринтерская стометровка, которую я должна была пробежать во что бы то ни стало. И я пробегала ее, старалась изо всех сил достичь лучшего результата. Я стала спортсменом, а порномания – моим спортом. Тренировки каждый день, нацеленность на результат, достижение результата, краткая радость от достигнутого, быстрое разочарование и опустошенность. И так каждый день.