Историческая проза
– От тебя, дочь, больше ничего не требуется, дальше предоставь сцену своему брату, Ивану, он… остальное я шепну на ухо, чтобы никто не подслушал… – осторожно, даже несколько трусливо шепнул старший Долгорукий, и поднялся шепоток.
И чем дольше слушала девушка отца, тем больше ужас и стыд переполняли её.
– Папенька, может… – тщетно пыталась уговорить отца девушка, но тот в ответ лишь недовольно огрызнулся:
– Я лучше знаю, как поступать! И точка! Никакого разговора!
На следующий день в честь императорской невесты была объявлена охота. Погода выдалась морозная, неприятная, но жених и невеста казались весьма весёлыми. Вдруг треуголку императора сдуло холодящим до мурашек ветром, Иван подошёл к императору, подал треуголку, затем достал шарф, медленно произнеся:
– Пётр Алексеевич, прохладно, позвольте я вам шарфик повяжу…
Екатерина дрогнула, но под суровым взглядом отца смолчала, хотя прекрасно знала, что этот шарф – вещь больного оспой.
Пётр второй погиб через три дня забытья. И снова собрался сенат, чтобы решить, кто станет императором.
– Императрицей должна быть моя дочь, Екатерина! Усопший император утверждал, что она – его невеста! – Громко возмущался Долгорукий, но остальные министры посмеялись над чрезмерно амбициозным дворянином:
– Новый правитель должен быть царской фамилии, тем более уж это будет не ваша дочь! Ни народ, ни сенат не одобрит ваш путь к власти!
После долгих споров граф Остерман предложил:
– А что, если возвести на престол Анну Иоанновну, племянницу Петра первого?
«Ах, ты, предатель!» – подумал Долгорукий, но не посмел озвучить мысль по той причине, что идея Остермана всем понравилась.
Спустя несколько дней в Санкт-Петербург прибыла Анна Иоанновна, немолодая и не очень красивая женщина.
– Она – то, что нам нужно: она станет «карманной» императрицей, диктовать условия будет сенат… – тихо сказал Остерман.
Сенаторы подали будущей императрице список требований за то, что поставят её на престол, среди которых были пункты «не принимать решений без сената», « не выходить замуж», «не иметь фаворита», «дать сенату полную власть и беспрепятственный доступ к казне».
Она хотела отказаться, но перед Анной всплыл образ давно скончавшегося мужа, который мечтал, чтобы Анна стала царицей, слеза потекла по румяной щеке дамы.
В 1730 году Анна Иоанновна стала императрицей. И после миропомазания отправилась поговорить со своими полками.
Императрица медлительно читала с листка речь, горестно отводя взгляд, закончила она вопросом:
– Что-нибудь хотите сказать?
– Матушка императрица, как же так: помазанника Божьего притесняют, порвите эту бумагу с требованиями, а мы вас поддержим! – выкрикнул кто-то из Преображенского полка, все поддержали храбреца возгласами:
– Ура императрице! Виват Анне Иоанновне!
Анна усмехнулась, она только этого и жаждала, но, сохраняя видимое спокойствие, императрица отчётливо изрекла:
– Что ж, желание моего народа – мой закон!
После императрица издала указ о ссылке Долгоруковых и других составителей документа, ограничившего власть Анны.
… Долгорукий старший с понурым, даже несколько подавленным и растерянным видом сидел на санях, думы его были ох как тяжелы. Екатерина дёргалась и рыдала, а Иван держался за голову и шептал:
– Что ж ты наделал, отец! Я же говорил, что честно надо было поступать, а вы…
Бывший вельможа не отвечал сыну, он прекрасно понимал, что жестоко поступил и с Меньшиковым, и с Петром вторым. Почему-то именно сейчас Долгоруков вспомнил дуэль с Алексашей…
Анна Иоанновна вкушала конфеты с золотого блюдечка и наблюдала за скоморохами, когда ей стало необъяснимо грустно. Императрица прогнала шутов и, чтобы хоть как-то развлечься, решила пострелять в ворон, но ружьё неожиданно оказалось тяжёлым для женщины, Анна чуть не выпала в окно, но, к счастью, успела закричать. Красивый царедворец в напудренном парике ухватил её за руки и помог не упасть.
– Спасибо, я, право, без вас бы не справилась. Как же зовут такого отзывчивого человека? – промолвила императрица.
– Эрнст Иоганн Бирон всегда готов услужить самой благородной и роскошной даме Российской империи, ваше величество! – ответил царедворец, сняв треуголку.
Анна была так смущена, что ничего не ответила. Но скоро императрица провела реформы в правительстве, благодаря которым Бирон стал командовать политикой. Нет, отношения императрицы и Бирона теплели день за днём, фаворит не скупился на ловко закрученные комплименты, а Анна не жалела ни титулов, ни денег для любимого, но за спиной императрицы Бирон резко менялся. Особенно русских людей раздражало то, что Бирон мало-мальски важные посты отдавал немцам, причём за большую взятку.
Вот и сегодня все, кто хотел продвинуться по карьерной лестнице, собрались по дверями кабинета Бирона.
– Что-то его милость сегодня не в духе, может с матушкой-императрицей повздорили? – рассуждал вслух капрал, грезивший о повышении.
– По чести говоря, я надеюсь, что императрица прогонит графа, очень уж «бироновщина» надоела! – тихо сказал какой-то крупный чиновник.
Благодаря чуть приоткрытой двери кабинета, все собравшиеся слышали разговор Бирона и чиновника.
– Давайте сразу к делу, сколько у вас? – спросил Бирон.
– Тысяча рублей, ваша милость… – робко ответил незнакомый никому мелкий чиновник.
– За тысячу рублей я могу дать вам только чин шестого ранга или прощайте! – резко выставил мелкого чиновника Бирон.
Капрал, сидевший в коридоре, тоскливо посмотрел вокруг потускневшим взглядом и задумчиво сказал собеседнику:
– Лучше мне, наверное, уйти, таких денег у меня и подавно не водилось. Правильно вы подметили: «бироновщина»!
А тем временем Анна Иоанновна наблюдала за шутами, чтобы отвлечься от печальных мыслей, дело в том, что с императрицей злобно играло здоровье.
– Ваше величество, вы ведь несчастны, вам замуж надо выходить, на нездоровье времени не будет! – пошутил старый скоморох.
Сначала Анна очень обиделась, но потом её осенила шедевриальная мысль о том, как заткнуть за пояс шута, а заодно и развлечься:
– А тебе жениться очень хочется? Сейчас найдём тебе невесту! Эй, привести сюда мою служанку-калмычку!
Шут понял, что устроил проблему сам себе, но смолчал. Слуги позвали девушку – калмычку.
– Знакомьтесь, жених и невеста, завтра устроим вам свадьбу в ледяном дворце! – посмеялась Анна.
Девушка чуть не упала в обморок.
– Да я же не серьёзно! Это просто что-то похожее на спектакль! – успокоила калмычку Анна Иоанновна.
На следующий день возвели красивый ледяной «дворец» и множество гостей во главе с императрицей танцевали, веселились, смеялись. Сперва и Анне было празднично, но потом её посетила мысль о том, что ей, Анне, было бы хорошо без розыгрышей выйти замуж за Бирона, но она понимала, что сердце графа холодно, как этот ледяной дворец…
О чём же мечтал и думал сам Бирон? О том, чтобы стать императором, конечно, но его грёзы быстро обратились в слёзы.
… Поздним летним вечером Анна Иоанновна и Бирон стояли на крыльце, когда Бирон радостно шепнул: «Едут!». К Петергофу подъехала золочёная карета с прекрасными амурчиками, из неё вышли красиво одетые молодые мужчина и женщина со свёртком. Женщина со свёртком поправила напудренные локоны, украшенные пером, и, сделав реверанс, скромно сказала:
– Ваше императорское величество, Анна Леопольдовна к вашим услугам…
Анна Иоанновна, приосанившись, развела руками и ответила:
– Ну, что ты, драгоценная моя племянница, не надо так официально, я безумно рада тебя видеть! – потом императрица обратилась к мужу племянницы – И вас тоже, принц…
– Благодарю! – изящно взмахнув треуголкой с галуном, отозвался спутник Анны Леопольдовны, её супруг.
– Аннушка, я слышала, что месяц назад вы родили сына, которого хотите крестить в православие под именем Иоанн, как роды прошли, как вы себя чувствуете? – стала быстро спрашивать с лукавством, словно волнуясь, Анна Иоанновна.
– Спасибо, тётушка, мы благополучны… – сказала кротко молодая женщина.
– А как здоровье августейшего младенца? – ошеломила всех императрица.
Анна Леопольдовна прикрыла удивлённое выражение лица веером, её муж взялся от изумления взялся за подбородок, но больше всех был поражён Бирон, он покрылся красными пятнами, закашлялся, стал очень быстро моргать широко распахнутыми глазами. Наконец, Бирон набрался храбрости выяснить оглушивший его вопрос:
– Как ты, дорогая, назвала этого карапуза?!!
– Ты не ослышался: августейшим. Я завтра же составлю завещание на него! – ответила надменно императрица.
– Я надеялся… – хотел возразить Бирон, но Анна Иоанновна взмахом руки, украшенной перстнями, остановила его и добавила:
– Очень зря! Не думай, что я передам власть тебе!
С этого дня любимец императрицы испытывал странное чувство к Анне Леопольдовне, которое скакало от ненависти до белой зависти.
Но Анна Иоанновна скоро ушла. Она правила десять лет, но всегда мечтала быть просто любимой…
Бирон заботился только о своей карьере, часто очень бессердечно, но в какой-то степени исполнил свой план: Эрнст Иоганн стал регентом императора-младенца Иоанна, сына Анны Леопольдовны, которому императрица завещала престол.
Расцвет империи
А репутация России, как третьего Рима, восходила выше Эвереста, и хотя обычным людям жилось непросто, и при царском дворе было неспокойно, всё-таки это был век переворотов и фаворитов, Россия всё равно процветала (и я, как христианка и патриот, верю, что будет процветать и далее наша дорогая сердцу Родина). Именно во время расцвета империи «всходило солнце» для дочери Петра Великого, Елизаветы Петровны.
В этот день, 25 ноября 1741 года Елизавета приняла решение совершить дворцовый переворот, в общем, взять власть в России в свои руки. За советом и поддержкой молодая женщина обратилась к своему ближайшему другу, медику Лестоку, довольно-таки образованному человеку.
– Ваше высочество, не очень уверен, что у вас получиться это, но я бы на вашем месте обратился к армии, особенно к Преображенскому полку и гренадёрам, причём предстал пред полками в военной форме и строил речь на обещании продолжать политику Петра первого… – высказал своё мнение Лесток.
Сначала Елизавета обиделась на своего медика за его неуверенность в победе царевны, но, сохраняя спокойствие и величавость, решила, что мысль Лестока очень полезна для неё, и отправилась в церковь молиться Богу с просьбой о помощи в этом деле. Эмоции переполняли царевну Елизавету, и она дала перед иконой Господа нашего Иисуса Христа обет, что, если встанет на трон, то никого не приговорит к казни.
Из церкви Елизавета направилась к войску. Высокая и недурственно сложенная, дочь Петра величаво возвышалась над полками. В кафтане-жюстокоре, без пудры на причёске царевна особенно непривычно походила на отца. Ратники выстроились, с немым восторгом рассматривая Елизавету Петровну, но предпочитали не высказывать пока свою позицию, словно ожидая то ли знака свыше, то ли «толчка» от претендентки на русский престол.
Елизавета замялась, пытаясь вспомнить хоть какую-то молитву, но потом ей пришла в голову гениальная мысль: она ловко выхватила распятие из рук своего духовника и громко призвала:
– Хотите ли вы, чтобы правила законная наследница нашей православной страны, дочь Петра Великого?! Тогда присягайте мне!
После такого эмоционального воззвания воцарилась тишь, но не надолго: служилый люд, не скрывая нахлынувшего ликования, бросились к библии для присяги. Елизавета с довольной улыбкой наблюдала за гренадёрами, продолжая молчать и держать руку у шеи: она так перенапряглась, что чуть не сорвала голос.
После этого новая императрица вошла в Петергоф. Шествуя по комнатам с бархатными стенами, Елизавета уже строила планы на пышную церковную службу в честь её миропомазания, думала о строительстве нового дворца и другие не менее интересные вещи.
Вдруг она остановилась перед дверкой с симпатичным узорчиком и золотой ручкой. «Странно, что-то я не помню эту комнату…» – подумала Лиза и отворила дверь и вот, что увидела: в золочёной колыбельке с изображениями ангелочков под кружевным пологом мирно спал младенец, а рядом стояла побледневшая от испуга Анна Леопольдовна. Елизавета, конечно, слышала об императоре-ребёнке, и боялась этого момента, теперь она не знала, как поступить, в голове не было ничего, кроме растерянности…
Мать маленького императора опустилась со слезами перед Елизаветой на колени. Обыкновенно, Елизавета любила, когда ей оказывали почтение, как царской дочери, но теперь ей стало действительно неудобно.
– Анна Леопольдовна, голубушка, не надо так, прошу вас… – одним духом выпалила Лиза.
Анна Леопольдовна побледнела ещё заметнее, даже немного посинела: она отдавала себе отчёт в том, что задумала дочь Петра и в том, что её крошечный сыночек – невероятная помеха планам новой императрицы, но всё же надеялась на лучшее. Всем известно, что без веры в лучшие времена ничего не делается.
– Матушка-императрица, что же теперь будет с моим сыночком? – спросила Анна, и руки её дрожали.
– Вы встаньте, я хоть человек проблематичный, но не настолько, чтобы мучить вас… – после долгой паузы медленно произнесла Елизавета и вышла в другую светлицу.
– Что будем делать, Лесток? Видишь, что из твоей затеи получилось? – гневно поглядывая на своего верного союзника, медика Лестока.
– По моему скромному разумению, законная императрица может казнить лишних претендентов на престол… – ответил явно не без намёка организатор заговора Лесток.
– Лесток, вы в здравом уме советами такими разбрасываетесь?! – не сдержала крика Елизавета на своего медика – Я… не могу этого сделать, не Ирод же я! И я… обещала… никого не казнить…
– Ну, тогда пусть живёт, но под арестом! А впредь, ваше величество, не рекомендовал бы вам давать столь громкие обещания… – жестяным голосом ответил Лесток.
Елизавета подумала, потом зашла в покои Анны Леопольдовны и вынесла приговор:
– Вы, Анна Леопольдовна, собирайте пока всё необходимое для вас и ребёночка, как малыш проснётся, скажете конвою, вас отвезут в крепость…
Долгое время после миропомазания Лизы по стране катились роскошные торжества: пали пушки, дворяне устраивали балы, а сама Елизавета с головой погружалась в торжества, даже пригласила в Санкт-Петербург известного театрально деятеля Волкова.
Расставалась императрица с деньгами очень легко. Почти всё время Елизаветы уходило на удовольствия…
В этот день Елизавета Петровна особенно была весела: состоялся её любимый бал «метаморфоз», где сама императрица была в костюме мушкетёра, придворные, чуть склонив головы, старались перещеголять друг друга в пышности комплимента внешности императрицы. Самые оригинальные слова восхищения Лиза услышала от своего возлюбленного, Алексея Разумовского, человека приятной наружности с ласковым взглядом:
– Даже в костюме мушкетёра вы, ваше величество, остаётесь одухотворённым, русским человеком с ярко выраженной женственностью!
Елизавета сразу воскрыляла, танцевальные па стали выходить особенно хорошо, при этом женщина всё время переглядывалась с Алексеем, она чувствовала себя влюблённой, и от этой мысли ей было хорошо почти до слёз счастья.
Упомрочительный по своему размаху бал подходил к концу, когда другой вельможа, Шувалов, заметил:
– Ваше величество, вы не обижайтесь, но я вам правду сейчас скажу: вы не достойны называться дочерью Петра, вы ведёте себя, как обыкновенная самовлюблённая барыня!
Елизавета покрылась пятнами, поджала губы и быстро, но не очень грациозно выскочила из танцевальной залы в свой кабинет, подождала немного, чтобы быть уверенной, что никто не зайдёт, облокотилась на дубовый стол и разрыдалась. Она всегда верила, что является главной наследницей своего отца, собиралась продолжать его политику, и, конечно, слова Шувалова ей были больнее любого оружия.
Тут в дверь постучали. Лиза собралась с силами и ответила:
– Я никого не хочу видеть…
– Лизонька, что с тобой, это же я, Алексей! Открой, пожалуйста! Что случилось, я не понял! Ты плачешь? – послышался голос Разумовского.
Елизавета отрыла дверь кабинета. Алексей, взволнованно переглянулся с Елизаветой и всё понял. Дворянин постарался упокоить подругу сердца:
– Милая моя, стоит ли так переживать из-за слов Шувалова? Он же просто вредничает!
Но Елизавета продолжала вертеться, словно сидит на еже. Тогда Разумовский предложил Елизавете отправиться на конную прогулку.
…Они скакали среди зарослей ароматного Иван-чая мимо небольшого села, на краю которого стояла красивая деревянная церковь.
– Лизонька, сокровище моё, а, может, нам обвенчаться? – вдруг решился сказать Разумовский.
Елизавета потянула коня за уздечку, подумала, кивнула и ответила:
– Надо бы прискакать сюда завтра, узнать у батюшки, когда нас можно обвенчать…
Алексей от счастья спрыгнул с лошади легко, будто он – тополиный пух, и помчался между одуванчиками и Иван-чаем, стараясь не дать вырваться крику. Елизавета тоже засмеялась.
Скоро состоялось венчание, но, в противовес миропомазанию, очень скромное, по сути, кроме батюшки и жениха с невестой да дьяка, больше никого не было, но Елизавету и Алексея это не смущало: они действительно любили друг друга.
Скоро в свете только и говорили о браке Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского. Особенно сердился Шувалов, потому что… он очень надеялся, что честь стать мужем императрицы достанется ему.
Расхаживая по кабинету, Шувалов то закуривал трубку, то теребил пуговицы с гербами, то стучал по столу, выкрикивая:
– Блудница! Обманщица! Что удумала! Неравный брак заключила! Давно ли Разумовский приехал с хутора и на тебе! Не понимаю её!
Благодаря Шувалову ещё больше людей узнало о браке Елизаветы, конечно, она переживала за себя и Разумовского, пыталась отвлечься на рисование эскизов костюмов для водевилей, но часто ей приходила мысль о том, что Господь её наказывает за близкие отношения с племянником, Петром вторым.
Но императрица уделяла внимание не только себе, но и государственным делам, в частности, открыла три первых банка, каждый для определённого сословия. А однажды Елизавете доложили, что нужна помощь талантливому начинающему учёному, Михаилу Ломоносову, проблема заключалась в том, что гения хотят исключить из учебного заведения за отсутствие дворянского титула: юноша представился холмогорским дворянином, а выяснилось, что он – рыбак из Архангельска.
Елизавета подумала, как бы поступил её отец, отвела взгляд и ответила:
– Я хочу сама проэкзаменовать вашего Ломоносова! Пригласите его ко мне в кабинет сегодня же!
Хорошенько поискав, Елизавета обнаружила несколько научных книг в библиотеке отца, внимательно изучила данную литературу, ей самой было так любопытно, что императрица совсем потеряла время и, когда Елизавете Петровне доложили, что прибыл Михаил Ломоносов, предмет сомнений и споров того общества, дочь Петра Великого с трудом и досадой оторвалась от книг.
Но беседа с юным учёным оказалась не менее интересной. Оказывается, архангельский рыбак был отлично знаком с трудами как светских известных учёных, математиков, химиков, физиков, так и с литературным творчеством и богослужебными книгами.
Без всяких сомнений, деятельный и умный Ломоносов, напоминавший этими качествами Елизавете её отца, должен остаться учиться.
– Удачи вам, Ломоносов, если так пойдёт и дальше, то я посодействую продолжению вашего образования за границей… – с удовольствием сказала Елизавета Петровна.
Михаил Ломоносов просветлел, волна эмоций накрыла юношу, он неуклюже снял треуголку, склонился перед императрицей и воскликнул:
– Ваше величество, я… прямо не знаю, как благодарить вас за такую милость! Вы достойны самых лучших хвалебных од! Да поможет вам Бог!
Но Елизавета, кажется, не слушает молодого учёного, она смотрит на портрет своего отца, причём портрет не лучшего качества, явно принадлежавший кисти не хорошего живописца-портретиста, а наглеца и крохобора.
Ломоносов внимательно присмотрелся к императрице и догадался, что нужно сделать.
– Да, я понимаю, ваше императорское величество, вы огорчены таким неудачным изображением одного из лучшего правителей России, но я могу исправить ситуацию и приятно вас удивить! – высказался Михаил.
Елизавета Петровна ужасно любила приятные сюрпризы и выделила Ломоносову необходимую сумму денег, а через полгода приехала в его мастерскую и, еле сдерживая эмоции, тихо произнесла:
– Это… великолепно! Просто поразительно!
Действительно, перед ней стояло огромное, почти во всю стену, мозаичное панно, сюжетом которого являлась Полтавская баталия, а на переднем плане на могучем вздыбленном коне восседал Пётр первый.
Елизавета пожаловала Ломоносову чин академика искусств, хотела скорее перевезти данное произведение в свои покои, но, увы, этому не пришлось случиться: началась Семилетняя война с Пруссией из-за Европейских интриг, в которых, впрочем, Елизавета Петровна была не сильна.
А потом здоровье стало подводить Елизавету, слабость и тучность мешали императрице, и, конечно, настроение упало « в Мариинскую впадину» от того, что Елизавета не могла родить от Разумовского наследника. Императрица ездила на молитвы, но, к величайшему недоразумению, ребёнка Господь не давал, а здоровье Елизаветы ухудшалось.
Когда же Елизавета сильно поправилась и надежда заиметь наследника оставила дочь Петра, она приняла решение написать своей сестре Анне Петровне письмо с просьбой, чтобы её сын, племянник Елизаветы, принял православие и стал наследником русского престола .
Действительно, племянник Елизаветы прибыл в Россию, нарекли его так же, как и легендарного дедушку, Петром, в истории он останется Петром третьим. Но, надо признать, Елизавета быстро разочаровалась: Пётр третий только играл в солдатиков (это-то взрослый человек!), ругался, как сапожник, пил вино и на все лады расхваливал Пруссию, страну, не очень дружелюбную по отношению к России.
Разумовскому становилось жалко Елизавету, когда Пётр третий, выпив лишнего, начинал при важных иностранных вельможах сквернословить или хвастаться оловянными солдатиками. Елизавета не знала, то ли смеяться, то ли хвататься за голову. Полная безнадёжность даже немного ожесточили Елизавету.
Но потом она подумала, что всё исправиться, если женить Петра третьего. Выбрать достойную невесту августейшему наследнику, чтобы и по титулу подходила, и с приданым богатым была, и терпела пьяные выходки такого непутёвого мужа, было, мягко говоря, проблематично, но светочем надежды стала принцесса Пруссии София-Августа-Фредерика. Так императрица решала вопрос и с удачной партией для племянника, и с затруднениями в отношениях двух стран.
… София-Августа-Фредерика ехала со своей матерью, Иоганной, в красной карете в Россию, и карие глаза девушки блестели от счастья.
– Мама, ведь, правда, здорово, что я выйду замуж за Петра третьего? Буду жить в самом красивом городе Европы, Санкт-Петербурге, буду хорошей женой и императрицей, муж, наверное, будет любить меня, на развесёлые балы вывозить, шубы соболиные и драгоценности дарить… – мечтала вслух юная принцесса.
Мать Софии-Августы-Фредерики молчала: Иоганна прекрасно понимала, что всё будет не так радужно.
На русской границе случилось то, что ещё больше восхитило принцессу: Елизавета Петровна прислала для знатных гостей золотую карету в баррокальном помпезном стиле, сиденья в которой были обиты самым дорогим пурпурным бархатом.
София-Августа-Фредерика и Иоганна прибыли в дождливую погоду к Зимнему дворцу, который, не смотря на плохую погоду, на фоне русской природы был великолепен своим бирюзовым цветом.
– Проходите, гости дорогие, здесь дождь! – немного надменно сказала Елизавета.
Юная принцесса и её мама переоделись с дороги, попили чай в роскошной столовой, украшенной китайским фарфором и лепниной, и отправились в обществе Елизаветы рассматривать дворец, а посмотреть было что: в бархатных залах стояла изысканнейшая мебель в стиле барокко, а стены украшали лучшие полотна самых известных живописцев того времени.
Через два часа был подан такой же шикарный ужин с красной икрой, которую императрица ела большой ложкой.
– Вам понравилось у нас, ваше высочество? – спросила императрица Елизавета.
– Понравилось ли мне? Как такая жизнь может не понравиться? Я в восторге! Вы, наверное, абсолютно счастливый человек! – раскинув руками, провозгласила громко своё восхищение София-Августа-Фредерика, за что получила замечание от мамы.
Елизавета с горечью улыбнулась, чтобы не заплакать, и ответила после раздумий:
– Да, я была счастливым человеком, но сейчас не считаю себя таковым, хотя… – тут императрица переглянулась с Алексеем Разумовским и обратилась к нему – Помнишь день, который мы держим в секрете? Хоть Господь и наказал меня за прошлые грехи, я всё равно испытала счастье. А сейчас сентиментальней стала: болею, старею…