Банда

В углу на столе стояла керосинка, на которой, словно на картинке, красовался дорогой и редкий по тем временам, эмалированный чайник. Алексей осторожно открыл створку шкафа и стал шарить рукой в шкафу, вытаскивая из него кухонную утварь. Увлекшись этим занятием, он случайно задел рукой, стоявший на столе заварочный чайник, который с грохотом рухнул на пол. Это было так неожиданно, что налетчики буквально застыли на месте. Василий поднял руку с намерением ударить Бабаева по лицу, но в это время на кухню вошла старушка, дремавшая чутким стариковским сном и просыпавшаяся от каждого шороха в доме.

– Кто здесь? Кого черт носит? – произнесла она, шаря рукой по стене в поисках выключателя.

Бабаев, не раздумывая, с силой ударил старушку «фомкой» по голове. Удар был таким сильным, что находящие на кухне налетчики отчетливо услышали хруст треснувшего черепа. Несколько крупных капель крови и мозгов угодили Корнилову в лицо. Старушка вскрикнула и, схватившись за разбитую голову руками, с шумом повалилась на пол.

– Ты что творишь? – прошипел Василий, схватив Алексея за руку. – Замочу!

– Ты сам говорил, если что – мочить! – ответил Алексей, вырывая свою руку из руки Корнилова.

Услышав шум падения тела, в кухню сбежалась вся семья. Корнилов схватил за грудки хозяина дома и ударил его несколько раз финкой в живот. Еще находясь в местах лишения свободы, Корнилов хорошо усвоил правило, согласно которому, нужно сразу подавить желание противника оказать активное сопротивление. Единственным человеком в доме, кто мог реально оказать им сопротивление, был именно его хозяин.

– Где деньги! Говори, сука, а то убью всех! – закричал он в лицо хозяина дома. – Говори!

Мужчина хотел что-то сказать, но из его горла вырвался какой-то непонятный для Василия хрип. Корнилов повернулся лицом к женщине и схватил ее за волосы.

– Деньги! Где деньги, сука!

Женщина замотала головой. От охватившего ее страха она потеряла дар речи. Василий ударил ее ножом в горло.

– Чего смотрите! Деньги ищите! – закричал Василий остальным взрослым членам семьи.

Они бросились по комнатам в поисках тайников с деньгами. В одной из комнат спали дети. Когда в комнату вошел Бабаев, дети, проснувшиеся от шума, забились в угол и укрылись с головой одеялом.

– Корнилов! Здесь дети, что с ними делать? – спросил его Алексей.

– Мочи! – крикнул ему Василий, роясь в шифоньере.

Бабаев достал из-за голенища сапога нож и направился к детям. Вскоре, набив узлы вещами, они покинули ограбленный ими дом.

***

Ранним утром прошел сильный дождь с громом и молниями, от которого воздух в городе стал заметно свежее и прозрачнее. На улицах плыл терпкий запах цветущей сирени и черемухи. Капитан Максимов вышел из отдела НКВД и, взглянув на яркое летнее солнце, неожиданно для себя вспомнил, что сегодня воскресный день. Еще в среду он пообещал сыну, что они проведут этот день на островах «Маркиз», где будут рыбачить.

«Что я опять скажу мальчишке, что я занят на работе? Если так пойдет и дальше, то он вообще перестанет верить мне», – подумал Павел.

– Дяденька! Папироской не угостишь? – обратился к нему мальчишка лет тринадцати.

На мальчишке была старенькая застиранная рубашка, короткие штаны и стоптанные ботинки. Максимов перевел свой взгляд на его грязные руки, которые тот пытался спрятать в карманах своих коротких брюк.

– А не рано тебе курить, пацан? – спросил его Павел и потрепал мальчика по длинным нестриженым волосам. – Нет у меня папирос, пацан, я их еще ночью выкурил. Скажи, у тебя отец есть?

Мальчишка отрицательно покачал головой.

– Нет! Мой папка погиб при взятии Варшавы. Он у меня был танкистом…. Мамка говорит, так и горел в своем танке.

«Вот так и мой мог бегать по улице, прося папиросу», – почему-то подумал он, продолжая наблюдать за мальчишкой, который, заметив прохожего, бросился к нему в надежде «стрельнуть» у того папиросу.

По улице, сверкая медью труб, прошел военный оркестр. Звуки музыки заставили Максимова остановиться и проводить его взглядом. До войны он тоже играл в духовом оркестре на альте и сейчас звук меди почему-то снова напомнил ему об умершей жене, с которой он познакомился на танцевальной площадке. Оркестр скрылся за поворотом улицы, автоматически вернув Максимова из прошлого в настоящее.

Зверское убийство семьи инкассатора напугало весь город. По Казани поползли слухи о неуловимой банде, с которой не может совладать милиция. Павел, как и все сотрудники отдела по борьбе с бандитизмом, «круглили» вторые сутки. Они «шерстили» притоны, воровские «малины», скупщиков краденного, но выйти на след банды не удавалось.

«Кто эти налетчики? Новички или профессионалы? Кем бы, они не были, хранить награбленное добро у себя дома – опасно. Следовательно, они должны сбывать это добро скупщикам, однако, проверки у них ничего не дали. Значит, сбыт идет не в Казани, а в каком-то другом городе?» – размышлял Максимов, шагая по улице.

Мимо него с шумом промчалась ватага мальчишек. Павел свернул к пивной и сразу же увидел Хряща, который стоял за отдельным столиком и медленно цедил из кружки пиво. Максимов прошел мимо него и, купив пару кружек пенного напитка, стал искать место, где можно встать.

– К вам можно? – спросил он у Хряща. – Я вижу, что стол у вас не занят?

– Падай, мужик! – произнес тот, сверкнув на солнце золотой фиксой. – Столик большой, как наша страна, всем места хватит.

Максимов поставил на столик свои кружки и посмотрел на «Хряща».

– Закурить не будет? – обратился он к Хрящу. – Извини, поиздержался.

– Кури свои, меньше будешь кашлять, – ответил тот и громко засмеялся. – Шутка!

Хрящ похлопал себя по карманам брюк и, достав пачку папирос «Беломорканал» положил ее на стол пере Максимовым.

– Кури, братишка.

Павел взял папиросу и закурил. Он посмотрел по сторонам. Люди стояли за столами и о чем-то беседовали. Никто на них не обращал внимания.

– Что скажешь? – спросил он Хряща. – Есть что-то новое?

– Я перетер эту тему с нашими авторитетами, все в отказе. Я же вам говорил, начальник, что наши люди здесь не при делах. Такое, что творят эти «друзья», могут совершать лишь серьезные люди, а таких у нас в Казани, просто нет.

– Погоди, Хрящ, меня интересует, что они говорят? – задал Павел очередной вопрос. – Ты же сам понимаешь, что все это сделали люди, а не призраки? Может, ты просто мелко плаваешь, Хрящ, и не знаешь то, что знают другие?

Хрящ сплюнул себе под ноги и зло сверкнул глазами. Ему было обидно за то, что Максимов усомнился в его авторитете.

– Зуб даю, начальник, что это сделали не наши урки! – стукнул себя в грудь Хрящ. – Наши украсть могут, «подрезать» могут, а вот так, всю семью и деток, нет у нас таких. Нам самим интересно посмотреть на этих гадов.

– Так ищите, а иначе мы вас начнем закрывать всех до одного. Вот тогда вы все «запоете».

– За что, начальник? Это – беспредел, а его творить не нужно. Мы же до этого как-то жили – мы воровали, вы ловили и сажали. Все было по закону и не было никаких претензий со стороны блатного мира.

Максимов посмотрел на него и усмехнулся.

– Мира между нами никогда не было и никогда не будет! Ты это понял, Хрящ! Я вас всегда давил и давить буду. Ну, что ты, так смотришь на меня? Ты знаешь, в чем у нас разница с тобой? Вижу – не знаешь! Мы вас «мочили» и будем «мочить». Ты понял Хрящ. Нюхай и нюхай. Если это дело дойдет до Москвы, сам понимаешь, что будет с вами. Вас всех упакуют в «столыпинские вагоны» и поедете вы далеко на север, к мишкам.

Павел снова достал из пачки папиросу и закурил. Он посмотрел по сторонам и убедившись, что они не вызывают никакого интереса у окружающего их народа, продолжил:

– Нет, Хрящ, как не крути, а это – местные преступники, – произнес убежденно Максимов. – Кто они, пока я не знаю, но, то, что они – местные, это точно.

– Если это так начальник, то шила в мешке не утаишь. Как сказал один умный мужик – все тайное становится не тайным.

Максимов рассмеялся.

– Философ, ты хреновый…. Нюхай, Хрящ, а иначе подсядешь вместе с братвой…. Ты же сидеть не хочешь?

– А кто хочет? Там не курорт…

– Вот и я об этом.

Оперативник развернулся и, поставив пустую кружку на стол, направился по улице дальше.

***

Галина Морозова шла по улице Ленина города Зеленодольска, всматриваясь в указатели номера домов. В доме номер восемнадцать жила ее бывшая свекровь – Нина Ивановна Галицина. Они не виделись чуть больше двух лет, с момента смерти мужа Галины. Морозова несла в руке большой узел. Судя по тому, что она часто останавливалась и перекладывала его из руки в руку, можно было судить о том, что он был достаточно тяжелым. Она остановилась около знакомого ей дома и громко постучала в калитку.

– Иду! – услышала она знакомый голос свекрови. – Сейчас! Минутку!

Из дома вышла женщина лет пятидесяти и направилась в сторону калитки. У хозяйки дома были темные волосы с яркими искрами седеющих волос. Сама Нина Ивановна была небольшого роста, излишняя полнота делала ее фигуру немного комичной, но она не комплектовала от этого. Вытерев руки о цветастый фартук, она открыла калитку.

– Здравствуйте, Нина Ивановна, – поздоровалась с ней Галина. – В дом то пустите, али как?

Нина Ивановна посмотрела на свою бывшую сноху оценивающим взглядом и произнесла тихим бархатным голосом:

– Проходи, коли приехала, Галина. Ты, давай, проходи в комнату, а я пойду, чайник поставлю. Давно мы с тобой не виделись, наверное, с самой смерти сыночка.

Галина прошла в комнату и, сев на стул, сняла с головы косынку. Густые волосы рассыпались по ее плечам. Она достала из кармана маленькое круглое зеркало и, взглянув в него, поправила свои волосы.

– Вот за эти волосы, видимо, и полюбил тебя мой сынок, – произнесла Нина Ивановна, ставя на стол чайник. – Зачем ты пожаловала? Я думала, что ты навсегда забыла сюда дорогу, а выходит, что нет.

Галина улыбнулась, сверкнув белозубой улыбкой. Она, похоже, готовилась к этому вопросу и поэтому он ее ничуть не смутил:

– Я привезла вещи, Нина Ивановна. Вы же знаете, как сейчас трудно жить, вот люди и продают практически новые вещи. Сама я шить и перешивать не умею, а вы у нас мастерица. Неплохо было бы кое-что ушить, а кое-что продать. И вам приработок, и я не в накладе.

Нина Ивановна развязала узел и вытащила из него первую, попавшуюся ей вещь.

– Вещи говоришь? – переспросила ее Галицина. – Это хорошо, Галина. Я смотрю и вещи у тебя ходовые. Вот только скажи мне, Галина, откуда у тебя эти вещи? Ты работаешь, оклад у тебя небольшой, а вещи добротные, дорогие.

Сноха пристально посмотрела на бывшую свекровь. Вопрос, конечно, был провокационным, но Морозова сдержала себя.

– Раньше, Нина Ивановна при живом сыне, вы мне подобных вопросов не задавали, когда я приносила вам вещи, добытые вашим сыном. А теперь вдруг какие-то непонятные вопросы задаете. Я ведь вам их не навяливаю, хотите – берите, а хотите – нет.

Нина Ивановна усмехнулась. Приезд снохи ее, конечно, не радовал, но отказаться от денег, которые буквально шли к ней в руки, она не хотела.

– Раньше, Галя, я знала откуда и чьи это вещи, а сейчас не знаю.

– А вам это и не надо знать, Нина Ивановна. Меньше знаешь, крепче спишь.

Свекровь промолчала, словно не услышав реплику снохи. Отхлебнув из блюдечка горячий чай, Галина, снова задала все тот же вопрос:

– Берешь или нет? Чего молчишь?

Нина Ивановна поднялась из-за стола, снова подошла к узлу и стала перебирать вещи, раскладывая их по кучкам. Галина сидела на стуле, наблюдая за ее руками.

– Все чистое, а кое-что совсем новое, – произнесла Нина Ивановна. – И сколько ты за все это хочешь?

Галина сверкнула глазами и, взглянув на свекровь, произнесла:

– Ты не жадничай, Нина Ивановна, в гробу карманов нет. Насколько я знаю, кроме сына родственников у тебя больше нет. Чего молчишь? Мне твой сынок все о тебе рассказал. Говорил, как ты краденые вещи у Володиных скупала. Ты думаешь, я просто так к тебе с вещами пожаловала? Представь себе – нет. Так ты берешь или нет?

Галицина еще раз перетряхнула вещи и отложила узел в сторону.

– Хорошо, беру. Расчет по мере продажи…

– Вот это другое дело. Бери, в накладе не будешь…

Галина поднялась из-за стола и, усмехнувшись, вышла из дома. Дорога до станции не заняла много времени. Поезд подошел по расписанию. Сев около окна, она взглядом проводила уплывающее назад здание станции. Паровоз свистнул и начал набирать скорость.

***

– Здравствуй, – поздоровалась Галина Морозова с соседкой по коммунальной квартире, которая стояла около керогаза и мешала ложкой в кастрюле суп, вкусный запах которого витал в воздухе.

Женщина посмотрела на Галину и молча, кивнула ей головой. На кухню с шумом и криками ворвалась стайка детей, размахивая деревянными пистолетами и саблями.

– А ну, прекратите! – закричала на них женщина. – Вам, что улицы мало!

– Тетя Поля, это же – дети, – произнесла Галина. – Зачем на них кричать! Вы же тоже были когда-то ребенком.

– Вот заведешь своих детей, тогда поступай, как хочешь. А меня учить не надо.

Галина прошла мимо нее и толкнула дверь комнаты.

– Что за шум, а драки нет? – спросил ее Корнилов, наливая в стаканы водку. За небольшим столом, помимо него, сидел Симаков. Галина стянула с головы косынку и, молча, прошла к шифоньеру.

– Ты что, глухая? – спросил ее Василий. – Что там за шухер?

Он поднял стакан и, взглянув на Петра, опрокинул его содержимое в рот.

– Как съездила? – снова спросил он Галину.

– Хорошо, – коротко ответила она. – А у вас, что здесь за праздник? Ты, что здесь свинарник устроил? Кто за вас здесь убираться будет?

– Не ори, не дома и дома, тоже не ори, – ответил Василий и, взглянув на Петра, громко засмеялся.

Корнилов хотел еще что-то сказать, но увидев суровый взгляд сожительницы, замолчал. Он хорошо знал, чем это все может закончиться для него – Галина в порыве злости могла и ударить его, а рука у нее была довольно тяжелой.

–Чего расселись? Вам что, пивных не хватает!?

– Не кричи, Галчонок! Сейчас допьем и уйдем, – ответил Василий, разливая остатки водки из бутылки по стаканам.

– Выходит, взяла твоя, Нина Ивановна, вещи, если ты вернулась обратно без них, – примирительно произнес Корнилов, – это уже хорошо. Толкать вещи в Казани – опасно.

– Ты о чем это говоришь, Корнилов? Кого ты учишь? – с угрозой в голосе, произнесла Галина. – Придержи язык, здесь даже стены слышат! Что, жизнь ничему не научила? Вот подсядешь за свой язык, да поздно уже будет.

– Типун тебе на язык, Галина, – произнес Симаков. – Там институтов не будет. Поставят носом к стене и все.

Мужчины быстро допили водку и, поднявшись из-за стола, пошатываясь, направились к двери. Галина, молча, стала убирать со стола разбросанную закуску, то и дело, бросая на них свой недобрый взгляд. Когда они вышли на улицу, Симаков взглянул на молчаливого товарища и спросил его:

– Твоя Галка всегда такая злая?

– Почему ты меня об этом спрашиваешь, Петр? – спросил его Корнилов.

– Да, так. Я бы такую бабу давно задушил бы.

Василий улыбнулся.

– Вот когда у тебя появится такая баба, как Галка, вот тогда я и посмотрю, как ты запоешь, а вернее, закукарекаешь Петруха.

Симаков промолчал на замечание Корнилова и как бы, между прочим, произнес:

– Вчера к нам на предприятие приезжали «мусора», проверяли оружие…. Каждый ствол отстреляли еще раз. Похоже, начинают просеивать местную шпану.

– И что? Ты что, Петр, решил в тину зарыться? Не получится, друг, я один за вас рамсы тянуть не собираюсь.

– Ты, что, Корнил? Я не к этому. Я разговорился с одним из «мусоров», спрашиваю это, по какому случаю проверка, а он в ответ….

Симаков оборвал свой монолог, так как из-за угла дома показался Алексей Бабаев, который заметив их, направился к ним.

– Привет! – коротко произнес Алексей и протянул им руку.

Корнилов смерил его взглядом, а затем схватил его за грудки. Пуговицы на рубашке Бабаева, словно пули, полетели в дорожную пыль.

– Ты что, сука, запалить нас всех хочешь!? Ты, что со стволом по улицам шатаешься? Романтики захотел? Вот повяжет тебя «мусарня», нахлебаешься этой романтики по самые уши.

– Да ты чего, Василий? С чего ты взял?

Бабаев испугано попятился назад.

– А вот с чего, – произнес Василий и вытащил ствол из-под рубашки Алексея. – Ты это детство брось, а то …..

Он не договорил, так как и без слов всем стало ясно, что будет.

– Галина, хату хорошую «надыбала», денег, как грязи…. – неожиданно произнес Корнилов, забыв об Алексее.

– Что за хата? – одновременно произнесли подельники.

– Есть хата. Придет время – скажу. А пока, молчок!

Они пожали друг другу руки и разошлись.

***

Павел Максимов переступил порог дома, когда на улице было уже темно. Он, молча, повесил на гвоздь свою кепку и, зачерпнув из ведра ковшом воду, жадно начал пить. Из комнаты вышел его семилетний сын и посмотрел на отца своими большими, наполненными слез, глазами.

– А я тебя, папа, весь день ждал. Все думал, что сейчас ты придешь, и мы с тобой пойдем гулять…, а ты, меня обманул, – тихо произнес он и, развернувшись, скрылся в комнате.

– Сашка! Ну, подойди ко мне! – окликнул его Павел. – Ну, прости меня, работы было много. Ну, ты же совсем большой у меня мальчик и должен все это хорошо понимать. Ну, не смог я сводить тебя в этот зоопарк сегодня, в следующий раз сходим. Я тебе обещаю.

– Ты же обещал, а я поверил тебе…., – услышал он голос сына из комнаты.

Максимов прошел на кухню и налил себе в тарелку остывший суп. Отрезав ломоть хлеба, он начал с жадностью поедать суп. За этим «пиршеством» он не заметил, как в дом вошла Глафира Матвеевна, соседка по дому. Ей было за восемь десятков лет, но выглядела она еще бодро.

– Явился? – с укором в голосе произнесла она, обращаясь к Павлу. – Сын весь извелся, все ждал тебя, а тебя все нет и нет.

– Работы много, Глафира Матвеевна. Бандиты распоясались, вот уже две семьи вырезали, гады. Никого не щадят, ни стариков, ни детей.

Женщина тяжело вздохнула и, опустив руки, села за стол.

– Слышала, я Павел. Все утихомириться не хотят, антихристы, не напились еще человеческой кровью, – произнесла она и снова тяжело вздохнула. – Жалко мне твоего Сашку, сидит дома, все боится, куда-нибудь выйти, а вдруг ты возьми и приедешь, а его дома не будет.

– Я все понимаю, Глафира Матвеевна. Мне тоже его жаль. Жизнь сейчас такая – всем трудно. Сами знаете, если бы мать не умерла….

Павел отодвинул от себя пустую тарелку и налил в металлическую кружку кипятка.

– Зачем пришла, Глафира Матвеевна? – спросил ее Максимов. – Думаю, не для того, чтобы меня пожурить?

Женщина присела поближе на край сундука и посмотрела на Павла.

– Я, что к тебе-то зашла, Павел. Я завтра со своим внуком еду в Моркваши. Давай, я и твоего возьму с собой. Там молоко, свежие яйца…. Пусть порезвится, отдохнет от ожидания.

Максимов задумался. Предложение Глафиры Матвеевны было столь заманчивым, что он моментально дал согласие.

– Не знаю, захочет ли он ехать. Сашка! Подойди ко мне, – крикнул он сыну.

Мальчик вышел из комнаты и, опустив голову, подошел к отцу.

– Сынок! Вот мы с Глафирой Матвеевой, посоветовались и решили отправить тебя вместе с ее Егоркой в деревню. Поживете немного там, пока я с делами здесь управлюсь.

– Я не хочу никуда ехать, – твердо ответил мальчик. – Мне и здесь хорошо с тобой.

– Саша! Это же ненадолго. Ты все понимаешь сынок, у меня сейчас много работы. Поэтому поверь своему отцу – так надо, сынок. Отдохнешь, побегаешь по лесу, покатаешься верхом на лошади….

Мальчик молчал. Он все еще надеялся на то, что отец передумает, но он, похоже, ошибался.

– Поверь, так надо, сынок…. – снова повторил отец

– Вот и договорились, Павел Михайлович. Мы завтра прямо с утра на пароход и в Моркваши.

Глафира Матвеевна поднялась с табурета и, шаркая подошвами тапочек, направилась к двери.

– Папа, ты меня не любишь! – капризно произнес мальчик. – Я не хочу ехать ни в какую деревню. Я лучше останусь дома.

Максимов потрепал сына по вихрастой голове и, обняв его за плечи, спросил:

– Саша! Ты веришь мне? Ты пойми меня – так надо. Помоги мне, я не от хорошей жизни отправляю тебя в деревню. Мама, будь она живой, тоже бы согласилась со мной. Я, как освобожусь, то непременно приеду за тобой и заберу тебя с собой в Казань.

Сын пристально посмотрел ему в глаза.

– Не обманешь?

– Нет, Саша….

Сын развернулся и выскочил из дома. Максимов достал папиросу и, тяжело вздохнув, закурил.

***

Ночь выдалась темной. Ветер гнал по небу рваные тучи, в просветах которого иногда мелькала полная луна. Две мужские фигуры оторвались от стены и, быстро пересекли небольшой двор.

– Как? – коротко спросил Корнилов Бабаева, который вот уже два часа следил за домом.

– Все тихо, Корнил, – ответил Алексей.

– Это хорошо. Давай, действуй! – приказал Корнилов Алексею, протягивая ему «фомку».

Бабаев, молча, виртуозно, словно циркач на арене, крутанул гвоздодер и резким движением руки сорвал с двери навесной замок.

– Готово! – шепотом произнес Бабаев. – Добро пожаловать, господа налетчики в вашу светлую жизнь.

Корнилов рывком открыл дверь склада и, включив карманный фонарик, шагнул в помещение. Бархатная темнота буквально поглотила их, лишь узкий луч электрического фонарика шарил по стеллажам и стенам помещения.

– Пошли! – скомандовал он, обращаясь к Симакову, который в нерешительности остановился посреди склада.

Бабаев хотел ринуться вслед за ними, но Корнилов остановил его жестом руки.

– Будь на стреме, – произнес Василий Алексею. – Смотри в оба.

Яркий луч фонарика, словно лезвие шпаги хаотично шарил по стенам помещения в поисках дефицитного товара, который со слов Галины завезли на склад два дня назад.

– Может свет включить? – спросил Петр Корнилова. – Разве здесь что найдешь в этой темноте!

– Ты что, Симак, с ума сошел? Что нужно, мы и так найдем.

Вскоре они наткнулись на ящики с американской тушенкой и яичным порошком.

– Давай, за машиной! – приказал Корнилов Симакову. – Алексею скажи, если что, пусть стреляет.

– Понял, – коротко ответил Петр и буквально растворился в темноте.

Василий медленно переходил от одной полки к другой, стараясь в свете фонарика рассмотреть, лежащие на полках товары. Около одной из полок он остановился, на ней лежали коробки с какими-то лекарствами.

– Пенициллин, – по слогам прочитал он.

Корнилов от кого-то из знакомых слышал, что уколами этого лекарства лечат всевозможные воспаления.

«Надо будет захватить с собой несколько коробок, – подумал Василий. – По всей вероятности, дорогое лекарство».

В склад буквально влетел Симаков.

– Все в порядке, сейчас машина подъедет, – выпалил он. – Давай, я пока начну таскать ящики с тушенкой.

Корнилов услышал шум подъехавшей машины.

– Грузим! – скомандовал он и, схватив ящик с тушеным мясом, потащил его к выходу.

Они быстро загрузили машину и закрыли задний борт. В этот момент на территорию склада въехал наряд милиции на мотоцикле. Один из милиционеров направился в будку сторожа, а другой – к стоящей во дворе машине.

– Атас! – громко закричал Бабаев и выстрелил в сотрудников милиции.

Милиционер побежал обратно к мотоциклу и, укрывшись за ним, как за щитом, выстрелил несколько раз в сторону машины. Завязалась перестрелка. Пули засвистели над головами бандитов, заставляя их укрываться за углом склада.

– Обойди их слева! – приказал Василий Алексею. – Никого не щади.

Тот кивнул головой и быстро скрылся в темноте. Корнилов перезарядил свой «Парабеллум» и выглянул из-за угла здания. В свете электрической лампы, что висела над будкой, Василий увидел двух сотрудников милиции, которые укрылись за мотоциклом.

– Прикрой меня! – крикнул он Симакову и быстро пересек двор базы.

Теперь он хорошо видел сотрудников милиции.

«Сейчас я вас», – подумал Василий, прицеливаясь в одного из них.

Выстрела он не услышал, просто, ствол его пистолета дернулся вверх. Милиционер, который находился ближе к нему, выронил «Наган» и повалился на землю. Второй сотрудник милиции быстро завел мотоцикл и, вскочив в седло, помчался по дороге к центру города. Выскочивший из-за угла Бабаев выстрелил несколько раз в удаляющуюся фигуру мотоциклиста, но, похоже, не попал.

– Уходим! – громко закричал Корнилов и бросился к полуторке, около которой уже суетился Симаков.

– Давай! Гони! – выкрикнул он Петру, вскочив на подножку.

Из темноты, словно бесенок, выскочил Алексей Бабаев и, схватившись за задний борт, легко перекинул свое тело в кузов. Машина сорвалась с места и, выехав за ворота базы, помчалась по улице. Позади звонко хлопнул выстрел. Это стрелял выскочивший из будки сторож.