Белые и синие

Вблизи этих домов веселье было даже безудержнее, хотя и не чистосердечнее; тот же страх, что вынудил их владельцев и обитателей устроить более пышную иллюминацию, заставил их также более наглядно выразить свою лояльность. Вокруг костров накрыли столы, и аристократы, радуясь, что столь дешево отделались, уставили эти столы разнообразными яствами.

Пишегрю остался на площади с саблей в руке, посреди примерно тысячи человек, чтобы оказать помощь там, где она потребуется; однако серьезных очагов сопротивления уже не осталось, и он, не сходя с места, выслушивал донесения и отдавал распоряжения. Когда он увидел, что его приказ разбить на улицах биваки послужил поводом для народного гулянья, он одобрил это, как уже было сказано, и, передав командование Макдональду, направился в сопровождении Стефана к верхнему городу, где сражение было наиболее жарким.

В тот момент, когда Пишегрю подходил к дому Бауэра (поджог его, повторяем, послужил сигналом к бою), пол верхнего этажа обрушился и в небо взметнулись мириады искр; пол, который был из дерева, как и все остальное, будто попав в катер вулкана, запылал с такой силой, что в этом ослепительном свете, с высоты, где стоял дом, можно было видеть вдали два рукава реки Соубах и на уступах холмов – построенную в боевом порядке прусскую армию, со стыдом и смущением смотревшую на это веселье и иллюминацию.

Пишегрю вернулся в гостиницу в три часа ночи. Бауэр просил как одолжения, чтобы генерал поселился у него, и тот согласился. Для него приготовили самые роскошные апартаменты «Золотого льва», и, в то время как Пишегрю совершал обход города, лестница была украшена флагами, венками и приветствиями; окна столовой были убраны ветвями вечнозеленых деревьев и цветами; наконец, для генерала и его штаба был накрыт стол на двадцать пять персон.

Пишегрю, как мы уже видели на ужине, устроенном для него в Арбуа, проявлял полное равнодушие к подобным торжествам. Но на сей раз было совсем иначе, и он расценивал этот прием как республиканскую трапезу.

Генерал привел с собой представителей местной власти: они не только явились к нему первыми, но также направили жителей Вёрта на братание с армией.

Проводив генерала до дверей гостиницы, Стефан собирался незаметно уйти, но генерал удержал его, взяв за руку.

– Стефан, – сказал он, – я всегда следовал пословице «Счет дружбы не портит». Ну а перед вами я в двойном долгу.

– О, мы скоро рассчитаемся, генерал, – ответил Стефан, – если вы снизойдете к двум просьбам, с которыми я собираюсь к вам обратиться.

– С удовольствием.

– Я попрошу приглашения на ужин.

– Для вас?

– О, генерал, вы ведь знаете, что я всего лишь шпион.

– Для всех, но для меня…

– Пусть я буду самим собой для вас, этого мне достаточно, генерал; для других я останусь тем, чем кажусь. Я не добиваюсь уважения, а стремлюсь только к мести.

– Хорошо; о чем вы еще просите?

– Чтобы вы произнесли тост.

– В честь кого?

– Вы узнаете об этом, когда будете его произносить.

– Но ведь для того, чтобы его сказать, нужно…

– Вот готовый текст.

Пишегрю собирался прочесть эти строки, но Стефан остановил его.

– Вы прочтете его, – сказал он, – когда поднимете бокал. Пишегрю положил бумагу в карман.

– Кого же я должен пригласить?

– Великого гражданина – Проспера Бауэра.

– Хозяина этой гостиницы?

– Да.

– Что же такого великого он сделал?

– Вы узнаете об этом, когда зачитаете тост.

– Ты всегда будешь говорить загадками?

– Именно в загадках секрет моей силы.

– Ты знаешь, что завтра мы будем атаковать неприятеля.

– Нужны ли вам сведения о его позициях?

– Ты, наверное, устал.

– Я никогда не устаю.