Горький май 42-го. Разгром Крымского фронта. Харьковский котёл

Сначала он был комиссаром запасной бригады, расквартированной в Екатеринославе. 10 мая 1919 года город был внезапно захвачен бандами атамана Григорьева. Мехлис с двумя десятками бойцов пробивается из города, встречает идущее к красным подкрепление, возглавляет его и два дня дерётся с григорьевцами, несмотря на полученную контузию. В конечном итоге его отряд выбивает бандитов из города [26; 296-297].

После екатеринославских событий бесстрашного комиссара назначают во 2-й интернациональный полк 14-й армии красных. И полк отличается в боях с деникинцами. При этом Мехлиса постоянно видят на передовой – в окопах под огнём противника, в атакующих цепях, в разведке. Он вдохновляет бойцов своим примером [26; 297].

Успехи 2-го интернационального полка предопределили назначение Мехлиса в 46-ю дивизию. Повышение по службе? Формально – да. Но что представляла собой эта дивизия?! Существовали в то время в Красной Армии части и соединения, которые назвать регулярными даже с очень большой натяжкой было нельзя. Возникшие стихийно, как реакция народных масс на «возвращение господ», они, даже влившись в Красную Армию, продолжали оставаться чем-то вроде казачьей вольницы; другими словами, царили в них партизанщина и анархия. Такой была и 46-я дивизия 14-й армии. В ней опасно было даже называть себя коммунистом. Что за порядки царили в соединении, видно из следующего описания, которое историк Ю. Рубцов делает на основе документов:

«В 406-м полку орудовала «шайка бандитов» во главе с комбатом С. Тот убил командира полка и занял его место. Вмешательство комбрига результата не дало» [26; 297].

Вновь назначенный комиссар приехал в полк. «В халупе у С. он обнаружил настоящий бандитский притон – пьянка, разгул, полуобнажённые женщины… Не терпящим возражения голосом предложив всем покинуть помещение, политком остался с глазу на глаза с С. и потребовал назвать сообщника по преступлению. Стрельбы не было, за оружие, конечно, хватались, друг другу угрожали. Отдадим должное Льву Захаровичу: прояви он слабость – головы бы ему не сносить. А так С., отступив перед волевым напором комиссара, сдался и даже без конвоя был препровождён в штаб, где его и арестовали» [26; 297].

Вот так Мехлис наводил в дивизии порядок. Даже отъявленные бандиты отступали перед его храбростью. Комиссар безжалостно «вычистил» из дивизии всех командиров и политработников, которые запятнали себя своим поведением. Им были укреплены политотдел, особый отдел и ревтрибунал соединения. Дивизия на глазах наращивала боеспособность.

В этот период командование 14-й армии дало Л.З. Мехлису такую характеристику (просим читателя обратить на неё особое внимание, очень интересный образ «чинуши» и «партийного «бумажного» функционера» она рисует):

«Мехлис – человек храбрый, способный во время боя внести воодушевление, стремится в опасные места фронта. Но как политком не имеет политического такта и не знает своих прав и обязанностей.

…Тов. Мехлис прежде всего боевой солдат и энергичный работник. Отсутствие такта и упрямство значительно уменьшают его достоинства как комиссара, ввиду чего работать с ним тяжело. Политического, «комиссарского» опыта, необходимого комиссару дивизии, у него нет, почему в работе его наблюдаются некоторые ненормальности (культ шомпольной расправы самих красноармейцев над провинившимися товарищами (выделено нами – И.Д.)). Тем не менее, при всех своих недостатках можно сказать, что Мехлис… удовлетворителен благодаря общему уровню своего развития, энергии и знанию военного дела…» [26; 298].

Вот вам и «карьерист и чинуша»: храбр, жизни своей не жалеет, чем и заработал свой авторитет. В то же время «не имеет политического такта» и командованию с ним тяжело работается. Другими словами, «в рот начальству» Мехлис «не заглядывает» и «спинку перед ним не прогибает». Что до «шомпольной расправы» над провинившимися, то, заметьте, осуществляет её не Мехлис со своими «инквизиторами» (политработниками и особистами), а делают это сами красноармейцы, Мехлис же не препятствует такому положению вещей. Очевидно, навести порядок в анархической дивизии по-другому и нельзя было.

К концу 1919 года 46-ю дивизию передали в 13-ю армию, т.к. последняя была сильно ослаблена в боях. Задача же перед ней стояла чрезвычайно важная – не допустить отход белогвардейских войск в Крым. Однако выполнить её армия оказалась не в состоянии: корпус белого генерала Я.А. Слащёва успел выйти на Перекоп и занять на нём позиции. Единственным соединением красных, которое подтянулось к Перекопу сразу же за корпусом Слащёва, оказалась 46-я дивизия. Здесь она в течение довольно продолжительного времени вела «дуэль» с белым корпусом, даже захватывала Перекоп и Армянск, но, уступая противнику в силах, в конечном счёте была отброшена. В феврале 1943 года служивший в войсках Волховского фронта капитан И. Бахтин, сослуживец Мехлиса по 46-й дивизии, написал последнему, бывшему тогда членом Военного совета Волховского фронта, письмо:

«Помните ли Вы, дорогой генерал, такой же тающий февраль между Юшунем и Армянским базаром в 1920 году и наши две одинокие фигуры, ведущие огонь по слащёвской коннице, пока наши отступавшие части не опомнились и не залегли в цепь вместе с нами?» [26; 299].

Очень ценные для нас строки. Они не только ещё раз свидетельствуют о храбрости Мехлиса, но и показывают, каково было отношение к нему со стороны писавшего их. Строевой капитан не только не побоялся написать письмо генералу, члену Военного совета, но и называет его в письме «дорогой генерал», что, безусловно, говорит о глубочайшем уважении автора письма к Мехлису, уважении, зародившемся во время гражданской войны и никуда не «испарившемся» за межвоенный период и годы Великой Отечественной. Значит, было за что уважать. И капитан Бахтин в этом своём отношении не единственен. Есть множество свидетельств уважительного отношения ко Льву Захаровичу как фронтовиков Отечественной, так и людей, работавших с ним в мирное время.

Но всё это будет позже, а тогда, в 1920 году, подтянувшаяся к Перекопу 13-я армия в марте предприняла ещё ряд попыток пробиться в Крым. Несмотря на то, что однажды красным удалось прорвать оборону на Перекопе, они всё-таки были отброшены. В апреле же уже белые, накопившие силы, перешли в наступление. 14 апреля южнее Мелитополя, в районе деревни Кирилловки, с моря был высажен десант – Алексеевский пехотный полк и Корниловская артбатарея. Противник стремился перерезать железную дорогу Мелитополь – Большой Утлюк, по которой шло снабжение всей 13-й армии. Район высадки десанта был тыловым как раз для 46-й дивизии. Её части и провели уничтожение высадившихся белогвардейцев. В четырёхдневных боях комиссар дивизии вновь отличился. Первоначально сформированный Мехлисом сводный отряд из частей мелитопольского гарнизона и городских рабочих до подхода 409-го полка дивизии смог остановить белых десантников, а затем, с прибытием подкрепления, даже перейти в контрнаступление и отрезать белогвардейцам пути отхода. Части десанта удалось вырваться и вдоль морского побережья уйти к Геническу. По дороге остатки белых ударили по тылам 411-го полка красных. Неожиданный удар вызвал панику и беспорядочное отступление полка. Прибывший в этот момент в полк Мехлис быстро навёл в нём порядок. Под руководством комиссара остатки белого десанта были уничтожены в боях на улицах Геническа [26; 299-300].

Как докладывал командованию армии начдив Ю.В. Саблин, комиссар дивизии «всё время находился в передовых цепях, увлекая вперёд в атаку красноармейцев своим личным примером» [26; 300].

В ходе боя за Геническ Мехлис был довольно сильно ранен в левое плечо (сквозное ранение ружейной пулей со значительным раздроблением кости), но из боя не вышел вплоть до его окончания.

За ликвидацию Мелитопольского десанта Ю.В. Саблин и Л.З. Мехлис были представлены к орденам Красного Знамени [26; 300].

После недолгой службы членом реввоенсовета Юго-Западного фронта Мехлис был назначен политкомиссаром в так называемую Ударную группу Правобережной Украины. Именно её силы, переправившись через Днепр в ночь на 7 августа 1920 года, захватили знаменитый Каховский плацдарм. Есть свидетельства, что передовой отряд группы возглавлялся Мехлисом [26; 301]. Все попытки врангелевцев скинуть красных в Днепр успехом не увенчались. Каховский плацдарм стал символом мужества, стойкости и героизма Красной Армии. И, как всегда, Мехлис был в передовых рядах бойцов. Так, в ходе боя 5 сентября он лично, будучи артиллеристом, возглавил батарею, на участке которой врангелевцы особо яростно атаковали [26; 301-302].

После войны Мехлис, карьера которого на политическом поприще в РККА была обеспечена, как ни странно, уходит из армии. Он занимает должность совершенно незаметную – возглавляет канцелярию Совнаркома, которая к тому времени, погрязнув в бюрократизме и волоките, была крайне неэффективным органом. И Мехлис занялся рутинной бумажной работой. Налаживая контроль за прохождением документации, наказывая разгильдяев и бюрократов, он очень быстро добился того, что канцелярия Совнаркома заработала, «как часы» [26; 304].

Осенью 1921 года его направляют налаживать работу Рабоче-крестьянской инспекции, а через год, по инициативе Сталина, переводят из Рабкрина на должность главы аппарата ЦК РКП(б). Мехлис справляется и с этой работой [26; 303-304].

Надо отметить, что какую бы должность Мехлис не занимал, он целиком отдавался работе. Требовательность к другим у него сочеталась с ещё большей требовательностью к себе. Без всякой иронии можно сказать, что человек буквально «горел на посту». Сохранилась записка И.В. Сталина к А.И. Рыкову, тогдашнему главе Совнаркома, и В.М. Молотову от 17 июля 1925 года:

«Прошу вас обоих устроить Мехлиса в Мухалатку или другой благоустроенный санаторий, не обращайте внимания на протесты Мехлиса, он меня не слушает, он должен послушать вас, жду ответа» [26; 304].

В 1926-1929 годах Мехлис учится в Институте красной профессуры. Причём его способности обращают на себя внимание преподавателей. Его работы публикуются в теоретическом журнале коммунистов «Большевик».

После окончания института Мехлиса направляют на работу в редакцию «Правды». Сначала он занимает там должность ответственного секретаря, а вскоре становится главным редактором. И на этом посту Лев Захарович трудится с полной самоотдачей: он работает без отпусков и выходных, не обращая внимания на состояние своего здоровья. Был случай, когда его, тяжело заболевшего, прямо из кабинета увезли в больницу, а после выписки он первым делом отправился на своё рабочее место, а не домой [26; 304-305].

В конце 1937 года Мехлис вернулся на политическую работу в армию – его назначили начальником Главного политического управления РККА (Главпура).

Занимая эту должность, Мехлис принял активное участие в чистке армии, за что и подвергается с «перестроечной» эпохи сильнейшим нападкам. «Яркий и зловещий представитель 1937 года», «инквизитор Красной Армии», – такими вот прозвищами «наградили» Мехлиса историки [25; 60], [41; 1]. Однако в наши дни уже довольно много написано о том, что и масштабы репрессий в армии сильно преувеличены «демократическими» авторами, и чистка армии и впрямь была нужна, ибо того требовал и моральный облик многих «вычищенных», и политическая их благонадёжность, и их профессиональный уровень. Словом, совсем не всё, сделанное Мехлисом при чистке рядов армии, было злом. Однако разговор о чистках армии – вопрос обширнейший и к нашей теме отношения не имеет.

Сейчас же нам бы хотелось обратить внимание читателей на одну деталь, которая, на наш взгляд, добавляет положительный штрих в характеристику Мехлиса. Историк В. Абрамов, с 70-х годов прошлого столетия занимающийся изучением керченских событий 1942 года, сбором материалов о них, в своё время встречался с работниками Главпура, служившими при Мехлисе. Как говорит В. Абрамов, все они хорошо отзывались о своём начальнике [1; 7-8]. И это после разоблачения «культа личности» и хрущёвской «оттепели». Кстати, и сам Н.С. Хрущёв сказал о Мехлисе следующее:

«Это был воистину честнейший человек, но кое в чём сумасшедший» [26; 306], [22; 4]. Под сумасшествием «кое в чём» Н.С. Хрущёв, очевидно, понимал фанатичную преданность коммунистической идее и стране, свойственную Льву Захаровичу. Подчеркнём, именно делу коммунизма и Советской стране был предан Мехлис, а не Сталину, как принято у нас о нём писать.

Став «главным комиссаром страны», Мехлис не стал кабинетным работником и «парадным генералом» (звание армейского комиссара 1-го ранга, которое носил Мехлис, соответствует, примерно, званию генерала армии; хотя можно говорить и о его примерном соответствии маршальскому званию), не сосредоточился только на вопросах политработы в войсках. Как и в гражданскую, он, прежде всего, остался солдатом.

Это очень ярко показали события советско-финской войны.

Зимняя война, как её называют в Финляндии, оказалась короткой (ноябрь 1939 г. – март 1940 г.), но по ряду причин тяжёлой для нашей армии. И Л.З. Мехлис не «пересидел» её в своём московском кабинете, а, как истинный комиссар, был в войсках, в передовых частях. Он, генерал, начальник Главпура, совсем немолодой уже человек (ему тогда был 51 год), ходил во главе солдатских цепей в атаки [26; 308]. Писатель Д. Ортенберг, будущий главный редактор «Красной Звезды», редактировавший во время «финской» газету 11-й армии «Героический поход», рассказывал, как, будучи вместе с начальником Главпура в одной из дивизий, попали в окружение. Мехлис посадил работников редакции на грузовичок, дал для охраны несколько бойцов и отправил их из дивизии по льду озера (этим путём ещё можно было выскочить из окружения). Ортенберг и работники редакции, действительно, проскочили. Лев Захарович же остался в дивизии. Вместе с командиром он возглавил её выход из окружения [26; 308].

Но и о политико-воспитательной работе в войсках Л.З. Мехлис не забывал. Вот какие любопытные выводы сделал он по этому вопросу после советско-финской войны, озвучив их на совещании по военной идеологии:

«Армию, безусловно, необходимо воспитывать, чтобы она была уверена в своих силах. Армии надо прививать дух уверенности в свою мощь. Но это как небо от земли отличается от хвастовства о непобедимости Красной Армии.

…Не популяризируются лучшие традиции русской армии, и всё, относящееся к ней, огульно охаивается… В оценке действий царской армии процветает шаблон упрощенчества. Всех русских генералов до недавнего времени скопом зачисляли в тупицы и казнокрады. Забыты русские полководцы – Суворов, Кутузов, Багратион и другие, их военное искусство не показано в литературе и остаётся неизвестным командному составу» [26; 311].

И это оголтелый коммунист-фанатик, ничего не знающий и не желающий признавать, кроме своей коммунистической идеи? На официальном уровне советское руководство обратилось к традициям русской воинской славы, начало их пропагандировать после начала Великой Отечественной войны. Мехлис более чем за год до начала войны говорил о недопустимости игнорирования богатой военной истории России для воспитания бойцов и командиров Красной Армии. Подчёркивая необходимость воспитания боевого духа в войсках, Мехлис в то же время был далёк от разного рода «шапкозакидательских» настроений, которые так «дружно» приписываются ему историками.

В августе 1940 года институт военных комиссаров в РККА был упразднён, и Мехлис был назначен на пост народного комиссара Наркомата государственного контроля. Меньше года занимал этот пост Лев Захарович. Но за дело он взялся со свойственной ему энергией, напористостью и принципиальностью. Только за первую половину 1941 года им было организовано свыше 400 ревизий [26; 310]. Чуждый корысти и различных групповых интересов, Мехлис «дал по рукам» многим расхитителям социалистической собственности и просто разгильдяям, не умевшим и не хотевшим беречь «народную копейку».

21 июня 1941 года Лев Захарович вновь был назначен начальником Главного политуправления Красной Армии.

С началом Великой Отечественной войны Мехлис становится заместителем Верховного Главнокомандующего, одновременно продолжая возглавлять Главное политическое управление РККА.

И, как и ранее, он стремится на передовую.

В качестве представителя Верховного командования в июне-июле Мехлис находится на Западном фронте, в августе – на Центральном, в сентябре – октябре – на Северо-Западном, в ноябре – в 30-й армии Западного фронта, в декабре 1941 г. – январе 1942 г. – на Волховском фронте [26; 310].

«Демократические» авторы склонны описывать деятельность Мехлиса на фронтах как деятельность палача, только «децимациями» водворявшего в войсках дисциплину.

Сама постановка вопроса выглядит для «не демократически» мыслящего человека несколько странно: должны или не должны войска сражаться с наступающим противником? Должна ли существовать в них твёрдая дисциплина? Нужно ли пресекать в них панику и наказывать трусов, независимо от их званий и должностей?

Ответ на данные вопросы у «записных» «демократов» будет, конечно же, отрицательным: всего этого делать не стоит.

Но Мехлис «демократом» не был, а был коммунистом и верным сыном Отечества. Поэтому он считал, что защита Родины – священный долг любого её гражданина, тем более, если этот гражданин – мужчина и носит военную форму. Трусов надо заставлять сражаться, быть смелыми. Наиболее же отъявленные из них должны жестоко наказываться, вплоть до расстрела. Но культа из «шомпольной расправы» и «децимаций» Мехлис не делал. Ярых хулителей комиссара должны очень поразить такие слова из его записной книжки:

«…Чем более дисциплина расшатана, тем к большим деспотичным мерам приходится прибегать для её насаждения… которые не всегда дают положительные результаты… Командира… надо обучать быть требовательным к подчинённым, быть властным. Тряпка-командир дисциплины держать не будет… Но командир… должен быть справедливым отцом бойца. Не допускать незаконных репрессий, самосуда и сплошного мата… Подчинять людей, не унижая их (выделено нами – И.Д.)» [26; 312].

И надо сказать, что у Мехлиса слова с делом не расходились. Сам он следовал именно такой линии поведения. Будучи беспощаден к шкурникам, трусам и паникёрам, он всегда с большим уважением относился к честным бойцам и командирам, много внимания уделял бытовым потребностям воинов, строго следил за тем, чтобы в работе интендантов не было злоупотреблений. За хищения жёстко карал. Быстро и эффективно реагировал на жалобы раненых и больных в госпиталях. Не приходится удивляться, что авторитет комиссара среди солдат, низшего и среднего звена командиров был очень велик, о чём мы уже говорили. В. Абрамов рассказывает, что в одном из послевоенных солдатских воспоминаний встретил такие слова: «Крымский фронт имени товарища Мехлиса» [1; 15]. И это о фронте, главным виновником катастрофы которого, по утверждению многих историков, был он, Мехлис. Видимо, солдаты этого фронта так не считали.

Что до «умопомрачающей» жестокости Мехлиса, то вот примеры её проявления. В июне 1941 года по требованию Мехлиса был расстрелян полковой комиссар А.Б. Шленский, сбежавший с фронта в Прибалтике.

В сентябре 1941 года, будучи представителем Ставки ВГК на Северо-Западном фронте, Мехлис даже без суда военного трибунала расстрелял генерал-майора Гончарова, командующего артиллерией 34-й армии, а немногим позже по его настоянию был осуждён и расстрелян и сам командующий 34-й армией генерал-майор Качанов. За что? По мнению современных «демократов», абсолютно ни за что, всего лишь за оставление в критический момент боя вверенных войск и бегство в тыл, утрату всей армейской артиллерии.

Выдержка из приказа о расстреле генерал-майора Гончарова:

«…За проявленную трусость и личный уход с поля боя в тыл, за нарушение воинской дисциплины, выразившееся в прямом невыполнении приказа фронта о выходе на помощь наступающим с запада частям, за непринятие мер для спасения материальной части артиллерии, за потерю воинского облика и двухдневное пьянство в период боёв армии…» [26; 314].

Мало, чтобы поставить такого командира «к стенке»? По мнению командиров штаба 34-й армии, перед строем которых расстреляли Гончарова, вполне достаточно. Сохранилось донесение начальника особого отдела Северо-Западного фронта на имя Мехлиса, в котором сообщалось, что большинство работников штаба одобрили расстрел Гончарова. Против же высказался всего один человек, который характеризуется сослуживцами как трус [26; 315].

Подобные «жестокости» проявлял на фронте армейский комиссар 1-го ранга. Не знаем, как у читателей, а у нас эти «жестокости» вызвали ещё большую к нему симпатию.

С другой стороны, есть примеры (и их немало) совсем иного отношения Мехлиса к людям, людям честным и достойным.

На Волховском фронте Лев Захарович вступился за командира полка Колесова, безосновательно привлечённого к партийной ответственности.

По ходатайству главного хирурга фронта профессора А.А. Вишневского добился ордена для майора медслужбы Берковского, которого незаслуженно обходили наградами.

На Западном фронте он активно способствовал восстановлению в прежней должности заместителя командира 91-й гвардейской стрелковой дивизии по тылу подполковника интендантской службы И.В. Щукина [26; 322].

Последним местом службы Л.З. Мехлиса перед назначением представителем Ставки на Кавказский (Крымский) фронт был Волховский фронт (образован 17 декабря 1941 года; командующий генерал армии К.А. Мерецков). Ещё до образования этого фронта вошедшие в него 4-я и 52-я отдельные армии при содействии 54-й армии Ленинградского фронта и Новгородской армейской группы вели ожесточённые бои под Тихвином, препятствуя гитлеровцам замкнуть кольцо полной блокады Ленинграда. С 10 ноября по 30 декабря 1941 года наши войска здесь провели успешную контрнаступательную операцию, сорвавшую немецкие замыслы [6; 96-97], [31; 274]. Л.З. Мехлис был представителем Ставки на этом участке фронта как в период оборонительных, так и наступательных боёв.

События под Тихвином разворачивались параллельно с оборонительной и наступательной операциями под Москвой. Поэтому достаточных сил на помощь действующим под Ленинградом войскам Верховное командование выделить не могло. Даже винтовок не хватало. Рассчитывать приходилось в основном на «внутренние резервы». И Мехлис провёл большую работу по мобилизации этих «резервов». За счёт тыловых частей были пополнены четыре дивизии, понёсшие в боях большие потери. Из тылов было изъято 5 024 винтовки, 98 ручных и станковых пулемётов, один миномёт, два автомата ППД [26; 324-325].

Словом, с начала войны и до конца 1941 года Мехлис неоднократно доказывал, что его деятельность как представителя Ставки ВГК на фронтах весьма эффективна. Не приходится удивляться поэтому, что когда в ходе боёв 15-18 января наши войска потеряли недавно отбитую у немцев Феодосию, то обеспокоенный положением дел в Крыму Верховный Главнокомандующий направил туда именно Мехлиса. Любопытная деталь: сделал он это, несмотря на просьбы К.А. Мерецкова, который просил оставить Льва Захаровича на Волховском фронте [26; 325, 327]. Это ранее репрессированный К.А. Мерецков, который, казалось бы, должен был возносить молитвы всем богам на свете, чтобы от него поскорее убрали «твердолобого палача» Мехлиса, просит оставить его представителем Ставки на своём фронте?! Воистину удивительная вещь! Но удивительная, если оценивать комиссара с тех позиций, с которых его принято оценивать в нашей историографии. Сам же Мерецков, послуживший с Мехлисом и ещё один раз (в 1943 году), отмечал такие качества Льва Захаровича, как смелость, честность, работоспособность, хотя и о недостатках не умолчал (склонность к подозрительности и грубость) [21; 320].

Вот такой человек прибыл в качестве представителя Ставки ВГК на Керченский полуостров 20 января 1942 года. И что же он там увидел?

* * *

«Прилетели в Керчь 20.01.42 г. … Застали самую неприглядную картину организации управления войсками…

Комфронта Козлов не знает положения частей на фронте, их состояния, а также группировки противника. Ни по одной дивизии нет данных о численном составе людей, наличии артиллерии и миномётов. Козлов оставляет впечатление растерявшегося и неуверенного в своих действиях командира. Никто из руководящих работников фронта с момента занятия Керченского полуострова в войсках не был…» – такую телеграмму отправил в Ставку ВГК Мехлис 22 января 1942 года [20; 5], [25; 30], [26; 327].

Наши историки почему-то говорят об этой телеграмме, как о свидетельстве самонадеянности и неумного служебного рвения (этакий туповатый и рьяный пёс Фицко) армейского комиссара. Мол, всего «двух дней хватило» Мехлису во всём разобраться («ха-ха!» за кадром) [25; 30]. Так ведь если быть непосредственно в войсках, а не сидеть в Краснодаре и Тбилиси, то многих недель для понимания положения войск и не надо. Общее положение проясняется довольно быстро. И никто из историков не будет спорить, что было оно у наших сил на Керченском полуострове к 20 января 1942 года далеко не блестящим. Другой вопрос – причины такого неутешительного состояния Кавказского фронта, причины его январских неудач. Так, И. Мощанский всё сводит к «объективным причинам»: