Премудрая Хозяйка

Лесовин Аноха Зелёнка

Эх, ладненько зажили Яшка с Машуней. Свезло, что и говорить. Днём на озере плавают, на солнышке греются, а морозную ночь в домике коротают. Еды вдоволь стало. Раньше из-подо льда водоросли никак не достанешь, а теперь дно на сотни метров открылось – выбирай водную травку на любой вкус. А в шуваре2 много всяких рачков, насекомышей прячется. Словом, всего невпроед. То было Яшка с Машуней погибать приготовились, смирились со своей бедовой участью, разве что надеялись всего лишь несколько дней пожить. А тут, получается, лучше многих пернатых на зимовку устроились. Другие птицы зимогорить за тысячи километров летят, а Яша и Машуня в родных местах солнышко нашли.

Думаешь, это Илька только во сне своём видит, а на самом деле такого и быть не может? Ну, это как сказать…

Тайну тебе открою. Неспроста к Ильке чудные сны приходят. Тут, видишь ли, такое дело: в Кара-Шимском лесу давно порядка нет. Ну и по одному Вселенскому закону так получается, что только маленькая девочка лес спасти может. Не всякая, конечно, а вот на Ильку выбор пал. Видать, такое у неё сердце доброе и любящее, что любое зло извести может.

Кара-Шимским лесом с давних пор лесовин Аноха Зелёнка владеет. Всему краю, который по руслу реки Нарышки раскинулся, он главный начальник. За лесом смотрит и зверями и птицами командует.

Хотя, по правде сказать, хозяин он некудыкий. Волки у него самые любимцы, а до других животных ему и дела нет. Он, вишь, думает, что всё живое только для того создано, чтобы волку в брюхо попасть.

По человеческим понятиям, на вид Анохе лет 35 – 40, хотя на самом деле, он не одну сотню лет на Земле толкается. В отличие от людей лесовины долго живут.        Аноха долговязый и худой. Ходит, сутулясь и склоняя голову чуть набок. Лицо у него худое и вытянутое. Подбородок квадратный, напредки выпячивает и чуть набок, а брови густые и сросшиеся в одну толстую лохматую линию. Причёска до того странная – у других лесовинов такую не встретишь, у людей разве что… Волосы зелёные, само собой, благодаря им Аноха и прозвище Зелёнка получил. Прямые, длиной – в ладонь. Собраны в один большой пучок и топорщатся на левую сторону параллельно земле, как стальные проволоки.

Характер у Анохи трусоватый, подленький. Над животными всегда издевается, а с другими лесовинами хитрит. Одни глаза Анохи чего стоят – взгляд надменный и одновременно какой-то дебиловатый… Да что говорить, стоит только раз на Аноху взглянуть, и сразу всё понятно… Однако сам он думает, что умней его во всём свете нет.

Аноха над другими лесовинами посмеивается и говорит сам себе:

– Болваны! Ничего, узнают ещё, кто такой Анокар Зеленский! – ну, это он себя так называет. – Дайте мне только время, я вас всех в грязь втопчу!

Ещё Аноха дневник ведёт. Тщательно следит, чтобы каждое его действо на бумагу легло. Я, говорит, великий лесовин, потомки с меня пример возьмут. По моим книгам в академиях учиться будут. Это сейчас среди лесовинов одни болваны, а когда настоящую науку поймут, и лесное житьё изменится.

Если волк в его лесу жизни лишится, Аноха горюет сильно и поминки пышные устраивает. Не только мясоеды, а все жители Кара-Шимского леса должны присутствовать. И попробуй кто-нибудь не поплачь! Строго Аноха следит, чтобы олени, лоси и другие травоеды навзрыд плакали и причитали.

Соберёт Аноха животинку со всего леса и торжественную речь произносит. По его словам всякий раз выходит, что необыкновенный волк приказал долго жить.

– Столько он добра для леса сделал, – обливаясь слезами, говорит Аноха, —Сохраним же память о нём в наших сердцах! Спи спокойно, серый благодетель! Мы тебя никогда не забудем!

А там, может, и волк-то был – откать последняя. Хуже и не придумаешь. Только для своей доволи жил. Все мысли, как бы брюхо под завязку набить. Ну а для Анохи все волки – лапушки.

Что и говорить, если сам свою породу волков вывел. В Кара-Шимском лесу четыре стаи волков живут. Три из них – это природные волки, к ним и стая Хвата Серпоклыка относится, с которой Илька разговаривала, а четвёртую – Аноха при себе держит. Особенные эти волки, их Аноха, как это у людей сказывают, специальной селекцией развёл.

Давно он, скажу тебе, замечтал необычных волков на все леса напустить. Одно время, лет триста назад, на пирушках всегда похвалялся:

– Скоро у меня волки ростом и силой с медведя будут, а быстротой – как олени.

Ох и намучился он на этом поприще! Подберёт волка с волчицей по своим мыслям, подведёт друг к другу, кровями их перепутает – и необыкновенную породность ждёт. А у тех или мертвые рождаются, или только один волчонок на поглядку, а остальные хилые либо с уродством каким.

Всё-таки вывел породу по своим мыслям. Волки получились рамистые – и в теле могучие, и силой на отличку. Сказывают, два его переярка, было дело, у огромного медведя шкуру уносили. А на лося, плетут, и вовсе поодиночке ходили.

Многим числом, правда, развести не получилось. Как ни старался Аноха, а самая большая стая у него была – с десяток хвостов. Чтобы по другим краям и лесам пустить, об этом и речи нет. В которые годы и вовсе думал, что без своей знаменитой породы останется.

Самая главная загвоздка, что недолговекие у него волки. Больше семи лет не живут. К шести годам нутром трухлявые и утлые становятся. Да и молодого волка иной раз хворь тайная подкосит. Уж чего только Аноха не перепробовал! Сам обо всех болезнях и фаробах3, которые по миру ходят, доподлинно знает, а отчего его волки гибнут, объяснить не умеет. Сколько уже над этой тайной бьётся! Правда, не очень-то и печалится. Любит повторять: не тот живёт больше, кто прожил дольше. У моих волков жизнь интересная, они больше жизней губят.

Ну а в последнее время отчаялся и от своей задумки отступился малость. Неожиданно прояснилось, что из его волков певуны хорошие получаются. И Аноха загорелся небывалый хор создать. Уже не старается, чтобы его волки сильные и ловкие были, а таких на развод отбирает, у которых голосишко на особинку. Притом за многие годы добился, что все самцы у него в хоре самыми писклявыми голосами визглявят, а все самки – чистые басы. Аноха, вишь, думает, что так и должно быть. У него, вишь, у самого голос писклявый…

У Анохи волки-певуны хоть и рамистые, а трусливые – прямо каждого шороха боятся. Охотники из них никудышные. А волчий промысел, известно, всегда с огромным риском связан. Тут и под копыто попасть можно, и на острые рога наскочить.

Зелёнка им сам съестное достаёт. Для лесовина это проще простого. Накудесит волшебной силой всякой еды, и ешь не хочу. Хоть оленя целикового, хоть кабана к столу поднесёт. От природных они ничем не отличаются – и обличье, и нутро до каждой клеточки скопировано. Мясо на вкус – то же самое. В том только разница, что в Анохиных мясных тушах жизни никогда не было. Такой уж у лесовинов дар: тело любого животного явить могут, а жизнь в неё вдохнуть не в силах. Этого им по сути не дано. И мёртвых они оживлять не умеют. Если уж живика (люди её душой называют) вылетела, только и может лесовин, что вслед платочком помахать, а вернуть уже не получится. Если только сама она, живика-то, назад не вернётся. Однако у животных это редко случается. Вот у человеков – да, бывает, часто душа возвращается. То назначение своё не выполнит, а то и врачи сноровистые попадутся, насулят исцеление и назад душу приманят.

Всё же у подопечных Анохи какая-никакая, а волчья суть. Потому им иной раз и самим поохотиться по нраву. Только ничего толкового из этого не выходит. После охоты приходят волки к Анохе и жалуются, плачутся. Рассказывают, перебивая друг дружку, дескать, охотились весь день и не солоно хлебавши вернулись. Якобы какой-то там лось их с носом оставил.

Ну, Аноха сразу заступаться бежит. Найдёт того лося и ругает почём зря.

– Болван! Как ты смел убежать от моих волков?!

Сделать он сохатому ничего не может, по лесному закону не положено, а так напугает, что тот в спешке в другие леса убегает. Поймёт Аноха свою оплошку, когда уже исправить ничего нельзя. Пойди докажи другому лесовину, что это твой лось.

Ну да ладно с этим Анохой, а расскажу я тебе, как лебеди на самом деле зимой на тёплой речке очутились и зажили в чудном домике с двумя трубами.

Сёстры Ледовитки

Зимой лесному народцу всегда трудно. С кормёжкой совсем худо, да ещё Ледовитки злыдарят. То Стыня Ледовитка лютую стужу напустит, то Путерга с дочерьми, Вьюгой и Метлухой, со страшной бурей нагрянут. Как начнут лютовать да буйствовать, так хоть с жизнью прощайся. Это у них забава такая: по нраву им, вишь, живую плоть в застылину облапить и в снег зарыть.

Вьюга и Метлуха, хоть и двойнятки, а друг на друга совсем не похожи. Вьюга красавица – и лицом и статью взяла. Но гордая! Высокомерная и спесивая, возомнила о себе, что она самая раскрасавица да ещё певица великая. И как возьмётся голосить с утра до вечера, и пока сама не обессилит, не остановится.

Представь, ещё помыкает своей сестрой. Метлуха всю самую тяжёлую работу исполняет, а она только в небесах летает и воет на все лады. Соберёт снежные тучи вместе, натолкает по всему небу, что и кусочка голубенького нет, и давай на всю округу вопить дурным голосом.

На лицо Метлуха хоть и не красавица, но и не уродица какая, а вот руки костлявые, морщинистые и страшные, как у старой ведьмы. Пальцы скрюченные, а вместо ногтей сосульки длинные. Всегда в лохмотьях ходит. Что и говорить, неряха страшная. Волосы косматые и такие длинные, что на многие метры развиваются. Метлуха горбатенькая маленько, поэтому и ходит, к земле прижавшись. Сама-то хотя низенькая, росточку небольшого, и полуница,4 да и на вид сложения хрупкого, а как возьмётся воронки в сугробах крутить и метлой махать, такую великую завереть подымет, что будь то человек или зверь – кого хошь с ног свалит! Силища у неё и впрямь особенная, страшная сила.

Картины из сугробов составлять – для неё лучшее занятие. Особенно по нраву ей на равнине метёлкой махать. Выберет огромное поле и картину на нём рисует. Тем, кто по земле ходит, не видно, конечно, что по росписи небывалой ступают. Думают, что Метлуха сугробы мимодумно там-сям набухала, барханы накрутила, как в пустыне. Птицам, конечно, видать, да только много ли на зиму птах остаётся? Да и те не больно высоко летают. Силы берегут. Порхают с ветки на ветку, а уж когда Метлуха с метлой является, и вовсе прячутся и носы не высовывают.

Да и то сказать, картины у неё не ахти какие выходят. Мудрено разобраться. Но Метлуха своей писаниной дорожит. Очень уж не любит, когда на снегу лишние чёрточки от следов. Для других с высоты и неприметно вовсе, а Метлуха всякий изъян видит. Нравится ей, чтобы гладенько было – ни следочка, ни вмятинки. Всякий раз придёт в лес и ворчит, как старая бабка:

– Ишь, натоптали! Что ты будешь делать! На месте им не сидится! – или давай причитать и чуть ли не слезами обливаться:       – И кто ж это наделал?! Ай-ай-ай! – повернётся в другую сторону и опять: – Ай-ай-ай! – и давай заново рисовать-мести.

Бывает, и вовсе озлится страшно. Тут уж держись! С остервенением бросается, наброды переметает и следы присыпает. А уж если увидит того, кто натоптал, всё своё возбешение на него обрушивает. Только и спасение, что беги от неё скорей, спасайся, прячься в какой-нибудь лесной схоронке. Не то заледенит, захлещет вихрями, пока кровь в жилах не застынет. Не успокоится, пока снегом не засыплет.

Долго её в Кара-Шимском лесу не было, а когда заявилась, глядит: весь снег следами исчерчен, а кое-где и глубокими бороздами изрыт. Ну и взбесилась, конечно. Махнула с остервенением метлой и понеслась, поскакала яриться по сумётам. Где промчится, там снег стеной поднимается, и кружится, и рвётся в бешенной пляске вихрей. Метлой ударит – там сугроб вдребезги разлетается.

На беду, попался на пути Ледовитке старый олень. Оленя этого Лавр Конотоп зовут, давно он уже отшельником живёт. В стаде ходить не хочет, а всё бродит, бродит по лесу, словно что-то отыскивает.

Лавр и так измаялся, по глубокому снегу через полянку пробираясь, а тут ещё Метлуха наскочила. Идёт еле-еле, по самое брюхо проваливается, с трудом копыта в глубоком снегу переставляет. Совсем, видать, обессилил, от тяжёлого дыхания хрипы из груди рвутся, клокочет, охает больное нутро. Олень пасть раззявил, дымящийся язык у него из пасти вывалился, так и висит сбоку. Широкая разрыхлённая полоса за оленем тянется… Хуже не придумаешь.

– Ба! Да это же Лаврик Конотоп! – в злорадном восторге воскликнула Метлуха. – Когда же наконец тебя волки загрызут?! Сколько лет ещё будешь меня мучить?! Я тебе покажу!.. Я тебе устрою!.. Ну, хватит, и так зажился!

Страшное возбешение на неё нахлынуло, кинулась она вдогонку и с разбега по самые рога оленя присыпала.

Тот еле-еле из сугроба выбрался, все последние силы истратил. Случись волкам быть поблизости, бери оленя беспомощного. Всё же доплёлся до ближайших деревьев и слёг под пихтушкой. Подскочила к нему Ледовитка и с размаху метёлкой огрела.

– Чтоб тебе пусто было, окаянный!

Бедный олень съежился весь, уши к голове прижал, глаза закрыл и с жизнью прощается. А Метлуха ещё больше взбесилась. Снегом хлёстко, как песком, швыряется, стараясь по носу и по глазам попасть, да в уши снег натолкать. Не впервой, конечно, Лавру ярость Ледовиток терпеть, уж повидал на своём веку! Это людям хорошо, спрятались в своих домах и горя не знают, а для лесного народца зима – какая уж там жизнь, только бы до весны дотерпеть. Правда, волки зиму любят, оно и понятно.

Так бы и замучила Метлуха старого Лавра, но краем глаза из-за деревьев речку увидела. Побежала разгорячённое нутро охолонуть и с разгона на берег Нарышки выскочила. Глядит: на узенькой промоине два лебедя плавают…

К лебедям-то у Метлухи какие обиды? На берегу разве что малость натопчут, а так всё на воде шуруют. В другой раз и не заметила бы, мимо прошла, а сейчас в ярости и остановиться не может.

– Это что за непорядок?! Смотри-ка, вас мне тут ещё не хватало! – злобно шипела она. – Нечё, сейча-ас, сейча-ас… Сейчас я вас навсегда под снегом упрячу. Никто не найдёт.

Разгорячённое нутро рычит, метла из рук рвётся, по воде со всей дури хлещет. Ох и большая волна поднялась! Пенится на гребнях, брызги во все стороны, а возле лебедей и ряби нет. Плавают они себе и будто не замечают, что стихия беснуется.

А у Метлухи всё в голове перемешалась, она даже и подумать не в силах, что чудо перед ней. Ярится и остановиться не может.

Тут и Вьюга на подмогу сестре подоспела. Столкнула за дальние горы синее небушко, а вместо него лохматую тучу приволокла. Тряханула тучу со всей моченьки, и повалил снег тяжёлыми хлопьями. Вьюга сбивает снежные вихри, вертит со страшной силой и на землю швыряет. Внизу его Метлуха подхватывает, мечет из стороны в сторону.

Такая страшная завереть поднялась, что белый свет померк.

И вдруг посреди снежного неба… молния сверкнула. Тихо без грома шибанула, и в тот же миг Вьюга грохнулась на землю. Полетела вверх тормашками, беспомощно размахивая руками.

Да ещё прямо на Метлуху с неба свалилась. Ругаясь и кляня весь белый свет, Метлуха выбралась она из-под сестры, глядит, а та вся такая переломанная, что хоть кости в мешок ссыпай и домой неси. Корчится в злобном вое, а подняться не может.

– Совсем сбрендила?! – закричала Метлуха. – Летать разучилась?!

– Молонья в меня попала, – простонала Вьюга.

– Какая такая молония? Ты что, спятила? Какая гроза в нашу пору?!

– Это я-то врать буду?!

– Если бы молонья в тебя попала, от тебя бы ничегошеньки не осталось,– а сама в испуге заозиралась, в сторону реки глянула… а там вдалеке и впрямь молния сверкнула.

Скажу тебе, очень Ледовитки Грозу боятся! Что и говорить, если легенда такая по миру ходит, что саму Снежную Королеву молнией зашибло. Не успела та в свою ледовитую сторонушку укатить, замешкалась ну и наскочила на первую весеннюю грозу. А шальная девка Гроза (это она молнии пускает) очень Ледовиток не любит, для неё это самые первые враги. С удивлением увидела она тогда Снежную Королеву ну и, конечно, с радостью в неё молнию пустила. Известно, наповал. Только и осталось, что лужица маленькая, с синей жижей. Правда это или нет, сказать не берусь, вот только давно что-то никто Снежную Королеву не видел.

Метлуха собрала сестру тайной силой, а всё-таки Вьюга уже взлететь не смогла. Всю свою силу растеряла. Да и ходить толком-то разучилась. Оперлась она о руку сестры и поковыляла кое-как. К этому времени и Метлуха успокоилась. Глянула она на лебедей, и ей даже жалко их стало.

– Ничего, сестра, полежишь дома, отдохнёшь, а я пока сама за порядком смотреть буду, – ласково сказала она.

Вдруг откуда ни возьмись… шаровая молния появилась. Да большая такая! Вот тыкву в двадцать килограмм возьми – такая молния будет. Зависла она над Вьюгой и Метлухой и мерцает, не двигаясь с места. И пульсирует крупно так и с тем же тактом, словно сердце бьётся.

Ну, Ледовитки со страху и обомлели. У Вьюги от испуга вдруг силы откуда-то взялись – враз исцелилась. Попятилась она, истошно крича, ошалело прыгнула в сторону и давай улепётывать во все лопатки. Так бежала, что запнулась и в сугроб рюхнулась. Выбралась из снега, в ужасе оглянулась на светящийся шар и ещё пуще припустилась, резво подпрыгивая на каблуках. Потом и вовсе взмыла в небеса и большими прыжками по воздуху поскакала. Крыльев-то у Вьюги никаких нет, но она и без них неплохо по небу шурует.

А Метлуха на месте осталась. Смотрит как очарованная на шар и метёлку из рук выронила.

– Это не молния, это… – вдруг прошептала она.

Светящийся шар задержался ещё на месте, словно раздумывая, как ему с Метлухой поступить. Потом в сторону лебедей полетел и на серёдку открытой воды опустился. Тотчас же зашипел и медленно в глубине потонул. Минуты какие-то прошли, и по краям промоины лёд стал таять, а то и целые куски поплыли вниз по течению. Сколько-то времени прошло, и от берега до берега река очистилась ото льда.

Долго ещё стояла Метлуха и заворожено смотрела, смотрела на лебедей. И словно внутри у неё перемена дивная случилась.

На следующий день Стыня Ледовитка, тётя Вьюги и Метлухи, в лес заявилась. Вроде как тётя родная, а разницы в возрасте у них почти никакой. Так выходит, что Стыня Ледовитка младше своих племянниц. Недолюбливает она Вьюгу и Метлуху, а сестру Путергу и вовсе ненавидит. Те тоже не очень-то Стыню привечают, однако не о том речь.

Только Стыня на Кара-Шимский лес грянула и сразу морозы под сорок градусов на край напустила. Стужа страшная, а вода в речке нисколько не остыла. В том месте, где шаровая молния потонула, горячий ключ пробился. Яшка с Машуней по речке плавают, а на дне горячий гейзер бурлит, и пузырьки к поверхности поднимаются. Вода тёплая, оттого и кажется лебедям, что они на Нарышке летом.

И домик на реке появился, а как же. С двумя трубами. Только его обычным зрением не увидишь. Вот послушай, как его лесовин Зелёнка обнаружил.

Таинственный домик

Дня через три после того, как горячий ключ на дне Нарышки открылся, пришли волки-певуны к Анохе и рассказали, что видели на реке двух лебедей. Очень им захотелось лебедятинкой полакомиться, а как к ним подступиться, не знают.

Ну, Аноха и рад стараться своих волков необычной кухней побаловать.

– Ах вы лапушки мои! – зареготал он. – Сейчас-сейчас, я вам хоть тонну лебединого мяса накудесить могу!

Арий, вожак стаи, говорит:

– Нам живых охота взять. Хочется, чтобы живая плоть в зубах трепыхалась…

Аноха усмехнулся и говорит:

– Вам ли, избранным, за ними гоняться? Лебеди и улететь могут.

– Не-а, эти не летают, – осклабился молодой волк, у которого сложное имя – Реквием Тромбонис. – Силёнок нет, крылья еле волочат.

Аноха поскрёб затылок и подумал: «И то правда, пускай живыми лебедями душу отведут. Может, у них голоса звонче станут».

Ночью пришёл Аноха с волками на берег Нарышки. Луна круглым блином на серёдку неба выкатилась, ярко светит, оттого и далеко видать. Аноха из-за бугорка чуть высунулся, волки тоже через кусты и заломник на реку смотрят.

Если со стороны глянуть, покажется, что Яшка с Машуней не в домике, а на воде спят. Дремлют, прижавшись друг к дружке, и их помаленьку течением к ледяной кромке относит. Яшка каждые десять минут вздрагивает, оглядывается по сторонам. И если их с Машуней близко ко льду прижало, он тихонько, чтобы не разбудить, Машуню подальше отталкивает. Бывает, и Машуня просыпается. Тогда уже она за порядком смотрит.

– Ну что, мои хорошие, слюнки текут? – ласково спросил Зелёнка. – Сейчас лебедятинки отведаете. Знаю, заслужили. Лосятина и оленина уже оскомину на зубах набила? Мне ли не знать, что избранные и питаться изыскано должны?

Показал Аноха на лебедей и говорит:

– Сейчас я невидимо к ним подойду и оморочь наведу. От моей силы они не скоро проснутся. А вы не зевайте. Вон там, на краю льдины, дожидайтесь, – Аноха махнул рукой вниз по реке, указывая на ледяную пластушину, перегородившую реку от берега до берега. – Туда их течением принесёт. Да, смотрите, в воду не лезьте. Не ровен час, простудитесь ещё, заболеете. Возись потом с вами. И раньше времени не высовывайтесь. Сперва я их усыплю, а вы смотрите: когда я видимый стану, тогда и на лёд выходите.

Волки головами закивали и, прикрываясь прибрежным кустарником, стали к месту пробираться.

– Красавцы мои, – сказал Аноха, любуясь на волков вслед. – Ни у кого таких нет!

Вошёл в нужное состояние и невидимый стал.

Кстати, сразу тебе скажу, как лесовины невидимые становятся. А то подумаешь, что это волшебство какое-то, сказки. А вот и нет, всё по науке. Просто лесовины – только это между нами – из скрытой материи состоят.

В нонешнее время даже люди знают о скрытой материи. Не буду тебе говорить, как лесовины её называют, больно мудреное название, а люди её темной материей нарекли. Потому так назвали, что её обычным глазом не видно и никакими приборами не схватишь. Правда, их знания – так себе. Просто математики взвесили на бумаге всю Вселенную, и оказалось, что по законам физики она намного больше весить должна. Получилось, что галактики со звёздами всего пять процентов занимают от общей массы, а остальное непонятно что. Потом и опытным путём доказали существование тёмной материи. Там ещё тёмную энергию обнаружили… ну да ладно, не о ней речь.

Люди даже не представляют, какое разнообразие материи скрыто от их глаз. И эта материя на многие классы разделена. Но есть среди них особый род атомов, которые могут собираться в любую конструкцию, как и обычные атомы. В общем, из этой скрытой материи хоть что сделать можно, даже живой организм. Эта конструкция ни при какой температуре погибнуть не может – хоть абсолютный ноль, хоть миллиарды градусов, – и никакие физические силы её не разрушат.

Слушай дальше, в обычном состоянии скрытая материя невидимая и не подвергается действиям никаких сил. Но, составляя живой организм, она может управляться сознанием. Этот закон называется в честь… хотя, знаешь, имя этого гениального лесовина людям ничего не скажет. Он первым объяснил, почему скрытая материя возможна в определённых сложных конструкциях. Это он вывел формулу, связавшую сознание и энергию вместе. И доказал, почему уравнение не имеет прямёхонькой пропорциональности. Проще говоря, почему сознание может переходить в энергию, а энергия в сознание нет.

Вроде бы не очень закомуристо сказал. Словом, если скрытая материя сама захочет, может она и видимая быть, и могут на неё разные физические силы действовать – электромагнитные, гравитация и т. д. А если не захочет – тут уж ничего не поделаешь.

Стал, значит, Аноха невидимый и к лебедям направился. По бережку до воды дошёл, а там и по водной глади пошлёпал, как посуху. Веса в нём никакого, потому на воде даже ряби нет. Лебеди его и не слышат. Машуня, правда, вдруг проснулась и оглянулась заспавшимися глазами по сторонам. До льда далеко, да и вокруг никого не увидела, успокоилась сразу, к Яшке ещё теснее прижалась, голову положила ему на спину и опять уснула.

«Вот бестолковая птица, – подумал Аноха. – Если не видит, значит, и спи спокойно? Ну, спите, спите… Нет, милые, не суждено вам больше проснуться… – и вдруг… взгрустнул, жалко ему стало лебедей. Посмотрел, как они друг к дружке жмутся и ажно сердце защемило. – Ладно, нечего тут… Доброе дело делаю – и лебедей от мук избавляю, и волки мои сытые. Побалую их лебедятинкой, заслужили».

Идёт себе по воде, ни о чём не печётся. По сторонам не смотрит, а под ноги – тем более. Метров двадцать от берега отошёл, до лебедей рукой подать, а он вдруг как шибанётся лбом о какую-то невидимую стену! Ажно искры из глаз посыпались. Очухался малость, глаза продрал, глядит: вот чудо так чудо! Посреди реки – прямо на воде! – домик стоит… Небольшой такой домишко, в одно окошко, а на крыше две трубы… Из обоих дымок клубится, а из окошка тусклый свет мерцает.