Негаданно-нежданно, или Учебник для оперативника

– Дайте работать,– Мочалкин начал злиться. – Сработает собака, значит, сработает, не мешайте. И курить, когда собака работает, тоже нельзя. Так что иди дымить за калитку.

Игорь и впрямь затягивался одну затяжку за другой. Мне стало его жалко. Столько усилий: выслеживали, в засадах сидели и неужели все зря? Я взяла его за рукав.

– Пойдем, у Звонаря в машине полтишок коньяка, накапаю тебе на сахар, – я настойчиво тянула к машине.

– Будянская, нельзя сейчас уходить, – Игорек неохотно отмахивался.

– Перестань, пять минут делов, они еще по садовому участку не ходили, пока до нашего сарайчика доберутся, мы уже вернемся.

Хрулев вообще-то непьющий. Поэтому предлагая пять капель спиртного, я ничем не рисковала. Напряжение росло с каждой минутой, а он- старший спецоперации.

Мы еле успели вернуться, как молоденькая девушка – кинолог громко сказала:

–Сработала!

Ломая ноги, мы рванули во двор. Служебный пес, маленький беленький цвергшнауцер смирно сидел около кучи с углем.

– Я не думаю,что наркота здесь, -Звонарь покачал головой.

– Что думать, давай лопаты и перегружай уголь, – Хрулев схватил рядом, стоящий совочек для угля и стал понемногу перекидывать в сторонку за сараем. – Зови ОМОН, пусть тоже потрудятся.

– Ну, смотри, дружок, если анаша здесь не найдется, будешь работать служебным котом, – Лешка шипел на так и сидевшего, как вкопанного, цверга.

ОМОН пыхтел, активно работая арендованными у соседей лопатами. Набирали по чуть-чуть, чтобы не пропустить ничего интересного. Кому лопат не хватало, разгребали ладонями, откидывая пригоршни в сторону. Куча была уже высокой, но ничего интересного не обнаруживалось.

Ледаев стал недовольно бурчать, все громче и раздраженнее:

–Только попробуйте мне сказать, что собака ошиблась! Еще пара тонн угля и я за себя не ручаюсь!

Повезло Хрулеву. Видно, что чуйка у него на такие вещи. Он закричал, напугав и собаку, и тружеников угля:

– Ура! Ура!! – он поднял над головой упакованные в целлофан мешочки. – Надо же, есть! Твой Пузик не ошибся!

– Не Пузик, а Шерман! – насупилась по-детски кинолог-стажер.

–Какая разница! Главное, не зря без санкции суда в адрес вошли и обыск проводили! Теперь нам ничего нет предъявят!

– Будем надеяться, что это не ромашка, которую хозяева решили посушить и хранили для чая, – я тихо вздохнула.

– Да и ромашка сейчас такая, что опылят наркотической хренью, а народ помирает от нее в корчах. А мы что! У нас в списке запрещенных препаратов ни ромашки, ни этой хрени нет! – горячился Апельсинов, перчатками осторожно переворачивая зеленые мешочки.

– Что это, по запаху вроде она? – Хрулев не давал прохода Сергею.

– Ты же знаешь, пока не сделаю экспертизу, ничего не скажу. Все, не мешай, давай изымать в машине сбытчиков остатки, а то потом не докажешь, что сбыт именно в этой колымаге был.

Представители общественности, приглашенные из соседнего двора старушки, а вернее, дамы слегка в возрасте, побыть немного понятыми, изредка охали, вытирая углом передника вспотевшие лоб и щеки. У мадам с «куриной попкой» на лице при виде внушительной кучи глазки жадно заблестели – всем стало понятно, что размер крупный, а дело грозит быть арестанским, товарища, владеющего этим добром, наверняка закроют в СИЗО, чтобы не скрылся от следствия. Для адвоката это означает существенное повышение гонорара. Что ж, радость не скрыть.

Мочалкин отбивал маленького цверга от пытавшихся его ласково потискать и накормить бутербродом омоновцев:

–Не трогайте, это служебная собака!

– Хороший маленький! Мы не надеялись, что там что-то будет, -Шерман стал серым от обнимавших его бойцов.

–Ну вот, опять сегодня его купать, – слегка расстроилась девочка-кинолог.

–Гав-гав, – разрешил себе высказаться пушистый герой и лизнул нос Ледаеву.

Если честно, к утру я валилась с ног от усталости. Противно порвались мои новые колготки, палец неудобно вылез в прореху и теперь края дырки пребольно сжимали его. Вытащить ногу из туфли и поправить колготки в присутствии джентльменов было все-таки выше моего достоинства. Я время от времени елозила ногой, пытаясь вытащить из засады ноющий палец, и считала километры.

Хотелось кушать, спать и еще много чего, но я даже бы не сказала, чего больше. Оставшиеся полночи до восьми утра мы описывали имущество неудачливого владельца усадьбы, следователь допрашивал всех на протокол. Утрамбовав всю группу в автобус с омоновцами, со Звонарем и Хрулевым выехали в отдел.

В служебной машине, пропахшей бензином, с хрипотцой запел неожиданно комфортно Шуфутинский о своей любви к неизвестной нам Натали, я тупо таращилась в окно.

– Нет, все-таки я считаю, что повезло, – Звонарь, несмотря на бессонную ночь и не менее беспокойный день, бодро рулил по трассе. – Всю группу прихватили, никто не сбежал.

– Главное для меня, что товар нашли, а то бы сейчас бледнел у прокурора.

– Слушайте, а меня-то вы зачем брали? – от этой мысли я даже проснулась.

– Девчушка та тоже в разработке была. Она как разведчик, когда сбытчики уезжали на машине, она следила на заднем сидении, нет ли хвоста. Ее, кстати, на велосипеде подсылали проверить место предстоящего сбыта.

– Да, я помню, мы ее несколько раз срисовывали около магазина. То с хлебом, то с молоком. И что, почему ее не задержали?

–Знаешь, Алька, лучше хороший свидетель, чем плохой подозреваемый. Барышня, оценив все за и против, опять же мы пригрозили, что мама узнает о том, что она курит, решила сотрудничать со следствием. Следователь успел допросить на протокол.

– А с кем он поехал? С ОМОН? Я его не видела.

– Нет, он на машине закупщика рванул в суд за санкцией, он должен получить ее в течение двадцати четырех часов, в адрес-то ввалились по его указанию. Если не получит, то будет ему голову оторвут точно.

–Блин, я вспомнила, что вчера я не выключила компьютер на работе.

–Не переживай, сейчас выключишь! – Хрулев довольно захохотал.

Дым проводил планерку в кабинете оперативников. Тихий голос, тяжелый взгляд – шеф был явно не в духе.

Сергей Михайлович на самом деле приятнейший человек. Невысокий, черноволосый, с мягким прищуром карих глаз. Каждый в отделе мог на сто процентов сказать – мой учитель, гуру и сэнсэй оперативной работы.

Часто вспоминаю тот день, когда я пришла в отдел уголовного розыска желторотым птенцом со своим высшим педагогическим, и Михалыч терпеливо учил премудростям и азам бумажной работы.

Меня первое время матерые оперативники – Хрулев, Губецкой, Григорич так и звали: «девочка на бумажках». И именно с его подачи (нет-нет, он ничего не говорил, ни слова!), но я сразу поняла, что мне край как нужно высшее юридическое. Схватив под мышки диплом об окончании академии физкультуры и спорта, я кинулась на юрфак одного московского вуза за вторым высшим. Михалыч всегда шел навстречу, когда начиналась сессия, но было одно маленькое, но очень существенное «Но!», о котором мало кто догадывался. Оказалось, что второе высшее – только за свой счет. Мол, ты, конечно, учись, сколько влезет, хоть месяц, а хоть и полгода, но без зарплаты.

Я схватилась за голову: двое маленьких детей, а алиментов я не получала, – для меня это была просто непозволительная роскошь!

Дым, опять же, не говоря мне ни слова, договорился с кадровиками, чтобы мне разбивали отпуск на две части, такое дозволялось только министру и не ниже полковника.

Три с лишним года я металась в отпуске в университет, разрываясь между детьми и заскакивая помочь ребятам справиться с текучими бумагами. За годы своей службы ни разу не встречала оперативника, любившего бумаги. Чаще всего Дым загонял пинками ребят в субботу писать и шить дела, щедро раздав нагоняи после очередной проверки.

Не стоит и говорить, что мои посещения проходили с аншлагом, аплодисментами, переходящим в сдержанные овации. Наш кабинет в мгновение ока превращался в кружок «Умелые руки» во Дворцах пионеров советских времен: я, закатав рукава, хваталась за текучку, а ребята, вооружившись длинными, прозванными в народе «цыганскими», иголками, шили материалы, сверлили дрелью дырки в делах, окутывая небольшое пространство облаками мелкой бумажной пыли.

Межсессионные задания выполняла в обеденный перерыв, материал читала, лежа в ванной, глотая юридические знания большими непрожеванными кусками, диплом писала наскоками. Правильно говорят мудрецы, что силы даются не просто так, а на дело. Университет я закончила успешно, две десятые балла не хватило до красного диплома, лишняя четверка, но это для меня и неважно. Не обошлось без казусов. Когда весь дипломный проект был почти готов, оставалось внести итоговые правки и отдавать в печать, мою скромную флешку атаковал неизвестный вирус и беззастенчиво слопал все мои кропотливые труды.

Самое обидное, что у научного руководителя тоже не сохранился проект. Это был двойной удар. Нет, у нас есть умельцы, гиганты компьютерной мысли, за глаза их так и называли Вирус и Мегабайт, колдовали и мучили несчастную жертву вируса, но восстановлению подлежало, как назло, только то, что необходимо было уничтожить из памяти в первую очередь.

Дым только гладил меня по голове, приговаривая: «Ничего, сделай еще раз, тебе это будет нетрудно. Лучше запомнишь!»

Так я за месяц сделала две дипломные работы. Стоит ли рассказывать, что защитила его с блеском, несказанно удивив маститых профессоров из самой Москвы нестандартными и неординарными ответами. Когда вручали заветный диплом об окончании, один из них долго и продолжительно пожимал мою руку: «Надо же, первый раз вижу такое сочетание красоты и интеллекта!»

Правда, отметить, как полагается в таких случаях, с размахом окончание вуза мне с ребятами так и не получились. В обеденный перерыв я закрыла дверь на замок, Серега Губецкой аккуратно разложил веером нарезанные колбаску и апельсинки на чистый бланк опознавательной карты неизвестного трупа. Чмокнули в щечку (мол, поздравляем), дернули по паре рюмашек и вперед, на мероприятия.

Отмахнувшись от воспоминаний, мы устало вползли в кабинет. Михалыч сидел за столом своего зама Рулетова, пока тот был в отпуске, и молчал. Хуже нет, когда молчит. Значит, над чьей-то бестолковой головой сгустились серьезные тучи. Лысый, как коленка кокетки, Семка Кудря, стоял перед Дымом, опустив голову. Молодой оперативник, только перевелся к нам откуда-то с севера, серьезно занимался спортом. «Бодибилдинг – это жизнь, сотрудник уголовного розыска должен наводить ужас на жуликов»– всегда говорил, подкидывая шестнадцатикилограммовую гирьку в углу. И прическа в таком случае как нельзя, кстати соответствовала этому творческому призванию лейтенанта.

И сейчас этот крепкий «ужас», аккуратно подвязанный галстуком, заслуженно получал очередную выволочку от шефа. Цвет его ушей разительно отличался от безволосой головы на крепкой накачанной шее пурпурный цветом. Семик всегда так краснел, злился или просто от жары – ярко-червонными ушами.

– Присядьте, – едва бросив на нас взгляд, сказал Михалыч, и мы, тихо, на носочках, как в театре во время премьеры, протиснулись за свои столы. Даже наш отделенческий попугайчик Кеша, обычно крикливый и неугомонный, сидел на жердочке, нахохлившись. Его к нам притащил с очередного места происшествия Губецкой, сжалившись над птичкой. Его хозяйке дважды приложили топориком для рубки мяса в домашних условиях ради плазменного телевизора и мелочи в кошельке, поэтому с некоторых пор одинокой и несчастливой владелице птичка стала вроде как без надобности.

Кешка освоился довольно быстро, не боялся садиться местным аборигенам уголовного розыска на плечо, на руку, прилетал, когда позовут по имени. Но все-таки особой любовью пичуги пользовался Губецкой, вроде как чувствовал, что он спас его от голодной смерти. Неповторимым для нас для нас зрелище, когда он садился на плечо Сергею и, заглядывая ему нежно в глаза, чирикал: «Дерябнем по соточке!».

Обстановочка была напряженной. Семкины уши горели привычным для него огнем. Губецкой за своим столом в углу и что-то рисовал в блокноте. Лицо у него было загадочное, еле сдерживался, чтобы не расплыться на глазах у руководства в улыбке. Дым слегка отвлекся нашим прибытием, тон стал почти нормальным, на пару децибел тише:

– Семен, как ты мог?! Разгильдяй, я столько выслушал от генерала! Твое счастье, что не хочу повторять, но поверь, это было крайне неприятным! Сквозь землю разве что не провалился! Начальник ГИБДД рвал и метал. Я еле уговорил не давать хода его рапорту. Сказал, мол, парень молодой, нездешний, только с севера откомандировался, порядков наших не знает, неопытный, лейтенант. Семен, ты меня так под монастырь подведешь своими выходками!

Мы только молча хлопали глазами. Дым глянул на нас:

–Вы слыхали, что этот пионер оперативного сыска нам устроил? Ах да, вы же только приехали. Так вот, рассказываю официально: этот прекрасный человек убыл вчера утром на заявку. Мне звонит дежурка – на рельсах у Витамина железнодорожное травмирование. Мужчина, лет тридцати. Скорая уже выехала, а у меня и нет никого больше, вы разъехались, Сергей после суток, один Сема и остался в отделе. Как и положено, Семен резво впрыгнул в дежурную машину, подвинул эксперта и дружной компанией отбыли на место. Следователь сама подъехать обещала.

– Пекло несусветное, – Семен вздохнул. – Прибыли на место, пульса у товарища нет, да и не могло быть. Там полбашки снесло, сплошное месиво. Головой, что ли пытался остановить тепловоз. Скорость у поездов там большая, на разгон все идут, до станции далеко. И справа и слева кукуруза сплошная. Еле нашли. Машинист сообщил, что сбил человека, экстренное торможение применил, но вы же знаете это торможение, километра два. Еле отыскали его. Пока осмотрели его, Апельсинов зафиксировал, а дальше? Куда его? Пришлось на себе до машины тащить. Скорая-то что! Смерть до прибытия, начиркали бумажку и умотали. А мне что с ним делать? До трассы, где машина стоит, тоже с полкилометра и сплошная кукуруза. Мобильник-то на столе оставил, так неудачно все сложилось.

–У тебя в дежурной машине рация, – Дым начал снова заводиться.

– Михалыч, но он новенький, откуда знать. Небось, у себя на севере он на заявки на оленьей упряжке ездил, – Губецкой старался не улыбаться, вытягивая время от времени губы в трубочку.

–Тоже мне защитник! – Дым неожиданно тоже улыбнулся.

–Так и что дальше? – Звонарев заерзал от нетерпения.

–Рассказывай уже, – Дым махнул Семке рукой.

– Так вот. Остались вдвоем, я и Апельсинов. Водитель не в счет, он в машине еще на трассе стоит, все прыгнули по машинам и врассыпную. Дело не криминал, чего им отсвечивать по жаре. А я, между прочим, в белых брюках и светлой рубашке. Скорая так и сказала – клиент не наш, на машины специальные тоже не рассчитывайте, что-то у них там на подстанции случилось. Везите сами в морг. Стоим мы с Апельсиновым, репы чешем. Тут он и говорит мне – давай притащим его на трассу. А я ему – и что, в девятку нашу служебную все равно не впихнем. Да и начальник тыла мне голову оторвет, что машину изгваздали. Безвыходная ситуация. Тут мне в голову и пришла идея. Я закинул клиента на плечо и попер его до трассы. И так удачно ехал грузовичок с холодильником! Я быстро договорился с водителем, хороший мужик оказался, сговорчивый, с понятием.

Хохот Григорича и Губецкого прервал размеренное, словно ученика со стихами у школьной доски, повествование Семки:

– И сколько ты протопал с трупом на плече? – еле успокоившись, спросил Губецкой. – Нет, мне тоже приходилось таскать трупы, но чтоб так, на плече… Я представляю эту картину.

– Да, хлопец оказался тяжелый, упитанный, а мне как назло, никто не взялся помочь, – обиженно потянул Кудря. – Минут сорок я тащил товарища, обливаясь, между прочим, потом. Хорошо этот грузовичок вовремя подвернулся. У него на лобовом табличка «Пустой», но снимать и не стали. Клиента сбросил на обочину, а потом, когда договорились, загрузили с водителем, такой душевный оказался человек, товарища, дали адрес морга, ну то есть бюро судебной медицины, свой номер мобильника, я тогда еще не понял, что забыл его в отделе, и он уехал. Я-то весь в кровище, в мозгах, траве, и кукурузных рыльцах. Думаю, пропала рубашка и брюки. Спустились вниз, там небольшая канавка с водой, мы руки обмыли, пятна замыли, застирали, чтоб хоть как-то доехать. Минут двадцать, может полчаса, я отмывался в канаве. Обсох тоже быстро, загрузились в машину и рванули до морга. Едем себе, смотрим, на посту ГАИ на подъезде к городу стоит наш грузовичок, двери чуть отворены. Я кричу водителю: «Стой!», выпрыгиваю почти на ходу из машины и к гаишникам. Они меня как увидели, так и замерли: бежит, вытаращив глаза, как безумный, на одежде замытая кровь подсохла и проявилась бурыми пятнами, грязный. Они мне ласты в две секунды заломали, наручники – клац. Я им говорю, мол, смотрите, ксива в заднем кармане, а там от воды физиономия размылась. Затащили меня в кабинет, а так наш водитель грузовика сидит. Как увидел меня, как заорет: «Я думал, что он из полиции!» Разобрались-то, конечно, но позвонить в отдел успели, когда личность мою выясняли, – Семка опустил голову.

– Я представляю ситуацию. Останавливают гаишники грузовик, табличка «Пустой», открываю, а там свежий труп почти без головы. Одного фигуранта задержали, в тут и второй к ним бежит. Наверняка, гаишники мысленно дырочки для ордена на китель готовили. Как же, убийство «по горячим следам» раскрыли, – Губецкой так же старательно вытягивал губы в трубочку.

– Знаете, что в этом деле самое интересное? – у Дыма загорелись хитрыми искорками. – Мы пробили этого потерпевшего, которого поезд сшиб насмерть. Оказалось, что три года в федеральном розыске был за кражу, – и, уже не стараясь сдержаться, во весь голос расхохотался.

– От полиции сбежишь, а от поезда не скроешься! – и вслед за ним загоготал весь отдел.

– Вам смешно, – Дым вытирал глаза от слез, – а мне пришлось у генерала просить грамоту мужику- водителю подписать «За активное содействие органам внутренних дел», чтоб жалобу не накатал на нас. Ну, Семка, ну повеселил всех!

– Хорошо, а что, по-вашему, я должен был делать? – запальчиво спросил он у Губецкого.

– Сесть рядом с водителем и сопровождать профессор, – постучал пальцем по лбу по-дружески он. – Учи тебя еще и учи, пионер.

– Сергей, хорошо, что напомнил, я в кадры сообщил, чтобы закрепили тебя его наставником, будешь теперь отгребать наравне со мной. И учти, головой за него отвечаешь, видишь же, что инициативный паренек! Глаз да глаз за ним. Игорь, что там у вас?

Хрулев встрепенулся и бойко доложил о бессонной ночи.

– Дуйте к следователям, когда на обыски поедут, с ними, чтобы все подработать. Смотрю, у них адвокат ушлая, уже жалобу в прокуратуру накатала, мне уже позвонили свои люди, – Михалыч покачал головой.

–Когда же! Она же с нами всю ночь была! – я аж подпрыгнула.

–Да сейчас каждый имеем помощника, позвонила, продиктовала и привет. Аля, ты давай не сиди, езжай домой, отдохни.

–А ребята? Они же тоже устали. – Твою работу делать некому, поэтому отдохни. Что там у тебя по Авсейкину?

– Объявлен в федеральный розыск, проводим мероприятия, но где он может находиться – информация примерная нужно проверить. У Авсейкина в ресторане официантка в любовницах числится. Думаю, что может заглянуть. Нужно эту тетю вычислить, вдруг у нее отсиживается, пока шум спадет.

–Знаешь, одна не ходи. Бери с собой Звонарева, ОМОН, он тоже домой поедет отоспаться.

–Чего зазря народ собирать? Вдруг не появится?

–А вдруг появится? Будешь дергать его за рукав и просить – мужчина, посидите чуть-чуть, сейчас ОМОН подъедет вас задержит? Нет, решено, и Семена берите.

– Без Семена. Так мы со Звонарем как влюбленная пара по легенде будем неторопливо пить пиво, а Семен к чему?

–Вместо охранника.

Я расплылась в улыбке:

– Это ресторан «Молодежный», там такая босота собирается, мне еще нужно наряд подобрать, такой одежды у меня и не было никогда. Я представляю, я в затертых джинсах, Звонарь в потертом свитере, и Сема в смокинге жеманно доливает нам пиво в пластиковые стаканчики, – я рассмеялась.

–Ладно, Губецкой, поедешь с ними и Семеном, будете неподалеку сидеть где-нибудь за соседним столиком, пораньше поезжайте, чтоб занять удобную наблюдательную позицию.

– Михалыч, я только в Следственный комитет проскочу, ответ следователю по отдельному поручению отвезу.

– Что, опять жалуются? – я обернулась на выходе.

– Не спрашивай, то мама, то папа, то бабушка. Все думают, что их мальчика с корабля выкинули, а не волной смыло.

Еле живая, я приползла домой.

– Мам, ты где была? Опять на задержании? – сын отвлекся от телика.

–Да, сынок. Вы кушали?

–Да, бабушка сварила нам макарончиков, мы поели. Иди, на кухне еще чуть-чуть осталось.

Умывшись, я вяло поплелась на кухню. От усталости есть не хотелось. Выпив стакан молока, я уткнулась носом в подушку. Сквозь сон услышала, как дочь укрывала меня своим детским одеялом, пушистым, тем самым, с зайцами. Когда я разлепила глаза, солнце уже не парило, а садилось красным за горизонт.

–Ты готова? – Лешка завопил в трубку. – В восемь я заеду, жди около подъезда. Детей определи, возможно, задержимся, – и отключился.

С Лешкой мы знакомы с предавнейших времен. Я только пришла в уголовный розыск с гражданки, отработав с десяток лет в народном образовании, а Звонарев почти в это же время перевелся с территории, в те времена, когда сократили доблестный РУБОП, подразделения по борьбе с организованной преступностью. Решено, раз организованной преступности больше не имеется, значит, такое сложно-образованное структурное подразделение следует сократить за ненадобностью. Сказано-сделано и сотни профессионалов оказались почти не у дел. Звонареву повезло, оперативник – народ болтливый, но это секрет! Слухи о профессионализме того или иного человека бегут впереди него, поэтому Лешку Дым сразу же прибрал к своим опытным рукам. Не всем так повезло. Муж моей однокурсницы остался не у дел, помыкался по отделам, достойных мест не оказалось, участковым идти работать бывалому оперативнику было уже не с руки, поэтому Виталик, так зовут этого героя, озлобился страшно. С горяча оставил службу в органах, получил адвокатский статус и от этой самой обиды на весь белый свет берется только за уголовные дела и исключительно "арестантские", там, где его подзащитный на сто процентов сидит в СИЗО вследствие особой опасности или желания надавить на следствие, свидетелей.

Звонарев не один раз возвращался то Григоричем, то с Хрулевым изрядно поникший после встречи с бывшим сослуживцем Виталиком, который умело, как только может человек, знающий тонкости оперативной и следственной работы, "разваливал" уголовные дела, вытаскивая порой достаточно жестоких преступников на свободу, заменяя им меру пресечения арест на более мягкую, почти детсадовскую, подписку о невыезде, после которой фигурант счастливо убывал за границу в недосягаемые страны.

Леша, высокий, под два метра ростом, черноволосый и кареглазый, об увлечении модным бодибилдингом в юные годы четко и недвусмысленно намекал крепко сложенный рельефный торс, тем не менее в свои тридцать семь все еще не мог смириться с таким раскладом дел. В органы он пришел по призванию, когда в определенном месте от души играла молодость, знамя принципов над головой. Его мать, как никто другой, не хотела, чтобы ее единственный сын пошел под погоны. Мало того, что отец погиб при исполнении, так и Лешка туда же! Но переубедить Звонарева – дело безуспешное абсолютно. Во всяком случае, сколько с ним общаюсь, мне такого счастья еще не случалось. Решил – и отрезал.

Часто прибывала такая поникшая компания в отдел, молча, без лишних слов доставали из "ничейного" сейфа поллитровку и разномастные, как я их называла, трофейные, " у кого какие дома завалялись, такие и снеслись в одни сейф", пару рюмок опрокидывали так в безмолвии.

– Отпустили? Виталик? – и кивание в ответ.

Лишь после третьей холеричный Хрулев, если отпустили его жулика, какого-нибудь злостного жулика, начинал заводиться, махать руками и материть на чем свет:

– Два месяца! Нет, ты только подумай, два месяца, днем и ночью отслеживали это Пупкина (Тупкина или кого другого). Ребята не спали ночами, домой не ходили неделями, в дерьме копались, искали одежду его окровавленную, которую он скинул, водолазы все реки прошерстили, чтоб нож найти, а они что? Я тебя спрашиваю, что?! Подписка о невыезде! Вот черт!!!видите ли, слаб здоровьем хлопчик! Пока сидел в СИЗО, сляпали справочку, детишки голодные опять же и все, привет! Подписка и на выход с вещами! Я уверен, руку дам на растерзание, едет уже этот Пупкин на моря! И плевать он на нас хотел!

– А что следователь?

– А что он? Руками разводит, что я сделаю! Я же в суд с ходатайством вышел, а суд арест не поддержал. Все, подписка, больше ничем не могу помочь!