Основной инстинкт

Глава 1

За последние месяцы она так измучилась со своей больной матерью, которая не вставала с постели уже несколько лет и держалась только на наркотиках, что каждый день готова была сама ее убить.

Одно время Вере казалось, что она смогла изменить свою судьбу, которую словно по наследству получила от матери. Но деньги, скопленные за время работы в Парке, таяли с катастрофической быстротой – матери требовались все большие дозы наркотиков и все чаще. Вере поневоле приходилось возвращаться к своей прежней профессии, от которой, как ей казалось, она избавилась навсегда. Мать тянула ее за собой, заставляя повторять свою судьбу. В Парке ее еще не успели забыть, и возвращение Верки было отпраздновано ее подругами-проститутками ужином в «Метрополе», во время которого они пытались поначалу изображать «девичник» светских дам, но, подвыпив, принялись снимать клиентов и были вышвырнуты охраной на улицу. Хотели как лучше, а получилось как всегда – полное дерьмо.

Подрабатывая в Парке, еще можно было тянуть. Но тянуть можно было только с надеждой на то, что скоро все это кончится. Мать должна скоро умереть, и Вера вновь сумеет подкопить деньжат, чтобы бросить ту профессию, которую она ей передала по наследству. Ей тошно было думать о себе как о представительнице династии проституток.

Сейчас она ехала на метро на другой конец Москвы, где в провонявшей отмирающей плотью квартире мать ждала очередную дозу.

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Краснопресненская».

«Франсуаза Саган – бездарная писательница, – подумала Вера, перелистывая книжку в мягкой обложке. – Эти розово-голубые романтические сказки хороши для глупых девочек, которые по ночам испытывают зуд между ног и мечтают о мужском члене, плохо представляя себе, что это такое. Для них это такая мускулистая палочка с красивым бантиком… Странно, но я не испытываю раздражения от ее книжек, хотя прекрасно понимаю, как все это глупо и совсем не похоже на правду».

Она подняла глаза от книжки и еще раз посмотрела на дремлющего напротив мужчину в джинсовой куртке, на его смертельно усталое лицо. Он продолжал интересовать ее. От него исходило предельное напряжение, оно сквозило во всей его позе, хотя глаза были прикрыты и он, казалось, спал.

Но при этом в нем чувствовалась пульсирующая энергия бодрствующей жизни, словно он ощущал себя мишенью, в которую вонзаются взгляды смотрящих на него людей.

Он был настороже, и в то же время заметно было, что это не предельное его напряжение, что сейчас он фактически позволил себе расслабиться.

«Какой странный! – подумала Вера. – Словно загнанный зверь… Интересно, почему у него такие глаза? Где это он так вымотался? Он словно пустой мешок, но в мешке этом клубок ядовитых змей или шаровая молния…»

Она снова уткнулась в книгу, опасаясь проявить откровенный интерес к сидящему напротив мужчине. Как сексуальные объекты мужчины ее не интересовали, слишком уж отбивало ее ремесло подобные желания. Поэтому она и не хотела, чтобы мужчина заподозрил ее в том, что она пытается его просто «снять».

– Станция «Киевская». Переход на Арбатско-Покровскую и Филевскую линии.

Вера вновь подняла голову, не сразу сообразив, в каком районе Москвы находится, и вдруг встретилась взглядом с внимательно, напряженно смотревшим на нее мужчиной, сидящим напротив.

Заметив ее взгляд, он как-то странно дернулся, словно хотел что-то достать из кармана, но передумал, и Веру мгновенно охватило чувство опасности, которое исходило от этого человека. Она посмотрела на него недоуменно. Чем он мог быть для нее опасен? Он выглядел таким усталым, что она, пожалуй, не смогла бы его возбудить в постели. Но это она подумала автоматически, по укоренившейся привычке, в силу которой все встречающееся в ее жизни сравнивала с понятными и привычными ей вещами.

Вера отметила, что агрессивность во взгляде мужчины вдруг сменилась усталостью, а затем безразличием и каким-то абсолютным спокойствием и вселенским равнодушием, словно он был или бессмертным, или покойником.

Вера хотела улыбнуться, но вновь подумала, что он может неправильно истолковать ее улыбку и расценить это как попытку его «снять», и решила не давать ему повода догадываться о ее профессии. Она не любила ощущать себя проституткой и всегда старалась если не забыть об этом, то хотя бы на время выбросить это из головы.

Она опустила книжку на пухлые колени и уткнулась взглядом в строчки.

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Парк культуры».

Вошедшие в вагон пассажиры нашли наконец наиболее устраивающие их места и перестали суетиться. Вера уже не могла заставить себя вникнуть в текст, она поймала себя на том, что в третий раз читает одну и ту же строчку, не понимая, о чем идет речь.

Вера посмотрела краем глаза на привлекшего ее внимание мужчину. Он вновь расслабился и сидел с прикрытыми глазами. Читать Вера уже не могла. Мужчина напротив полностью завладел ее вниманием. Почему? Хотела бы она знать – почему?

Поездки за героином для матери отнимали у нее кучу времени и откровенно раздражали ее. Сейчас, например, она ехала из Бабушкина после встречи со своим личным поставщиком, лысым и худым, как Дуремар из детской сказки. Он всю жизнь провел среди московских проституток, часто пользуясь их услугами, и сам оказывал им услуги в поставках наркотика. Где он его брал, Вера не знала и никогда не интересовалась. Он был маниакально осторожен и, может быть, поэтому до сих пор не попался с наркотиками, хотя занимался этим делом уже не один десяток лет. Он любил изображать из себя рыболова и являлся на встречу с неизменной лопатой, взятой якобы для того, чтобы накопать червей. Поэтому свидания он назначал Вере в таких экзотических московских закоулках, в которых ей самой никогда бы не пришло в голову побывать.

На этот раз, например, она долго моталась по Перловскому кладбищу, пытаясь отыскать мост через Джамгаровский пруд. Это не говоря уже о том, что предварительно ей пришлось тащиться по Кольцевой на Северо-Восток Москвы. Встреча с поставщиком состоялась под мостом, и более идиотскую ситуацию придумать было трудно. Лысый Дуремар заботился о своей конспирации, но он явно не подумал о том, как будет выглядеть Вера, прыгающая по грязным лужам под мостом. Дуремар вообще внушал Вере отвращение, а когда он доставал пакетик с героином из банки с червями, которых и в самом деле успел накопать, ее начинало подташнивать. Но она терпела. Ради матери.

Она следила за этим мужчиной уже минут пятнадцать. Зацепилась за выражение его глаз она еще на «Рижской», когда он вошел в вагон и окинул немногочисленных пассажиров цепким взглядом. Мгновения ей хватило для того, чтобы понять, что выражение это почему-то ей очень знакомо, хотя он ни на миг не остановился на ней взглядом, а лишь слегка скользнул по ее лицу.

Ее настолько заинтересовало это, что она дальше просто пошла за ним, как в трансе, плохо понимая, что делает, – на «Проспекте Мира» вслед за ним перешла со своей линии на Кольцевую, на которой ей делать, собственно говоря, было совершенно нечего.

Идя за ним по переходу, она упорно копалась в памяти, пытаясь вспомнить, где она могла видеть эти странные глаза, взгляд которых настолько запечатлелся в ее памяти, что ей казалось, что она никогда теперь их не забудет.

Она специально села напротив него, чтобы еще раз поймать его взгляд и найти все же ответ на мучающий ее вопрос. Народу в вагоне было мало, смотреть на своего визави было удобно, но ее интерес был слишком откровенен. Поэтому она решила замаскироваться книжкой, которую достала из лежащей на коленях сумочки.

Она настолько вошла в роль читающей москвички, что смогла даже прочитать несколько строк и сразу почувствовала фальшь, сквозящую в тексте. А вот от глаз человека, который ее заинтересовал, исходила правда жизни, страшная, может быть, но правда, Вера это чувствовала.

В очередной раз оторвавшись от книги и бросив осторожный взгляд на мужчину, Вера увидела, что он дремлет, прикрыв глаза. Это был удобный момент для того, чтобы его рассмотреть.

Лицо производило странное впечатление. В целом оно выглядело довольно молодо, Вера решила, что он всего лет на пять старше ее. Но лоб прорезала глубокая морщина, которая выглядела бы органичной на лице старика, а не этого спортивного на вид человека с коротко стриженными волосами. Еще одно странное сочетание – прямой «римский» нос и тонкая линия губ, вместе составляющие четкий перпендикуляр. Вера не удивилась бы, если бы у этого человека обнаружилась привычка плотно сжимать губы, тогда нашли бы свое объяснение мелкие морщинки в уголках губ.

Брился он, похоже, давненько, впрочем, небольшая щетина не портила его лицо, а лишь придавала ему интеллигентный вид. Сейчас многие интеллигенты не следят за своим лицом, Вера знала это не понаслышке. Она была не последней фигурой среди парковых проституток и имела возможность выбирать клиентов, а не хвататься за первого попавшегося. И выбирала поинтеллигентнее, тех, с кем можно было поговорить после того, как они утолят свой первый сексуальный голод. Ей нравилось разговаривать с уставшими от ее тела мужчинами, в этом была своя прелесть, хоть как-то скрашивавшая ее «рабочие» будни и дававшая ей внутреннюю уверенность в том, что она не опустится до уровня дешевой шлюхи.

Вера не могла бы сказать, что в лице этого мужчины было что-то особенное, таких лиц можно встретить в Москве сотни, пройдя всего пару кварталов по Тверской.

Ничем не примечательное лицо, если бы не глаза. Человеку с такими глазами очень трудно придумать профессию, он не может быть ни вузовским преподавателем, ни артистом театра, ни рабочим, ни челноком, ни милиционером, ни летчиком, ни водителем, ни… Короче, ни одной из профессий обыкновенной мирной жизни эти глаза не соответствовали. В них был вызов всем, на кого они смотрели, и в то же время ответ на любой вызов. Очень странные глаза, от которых веяло холодом и которые преображали это рядовое лицо, придавая ему неповторимую индивидуальность.

Она пропустила момент, когда он открыл глаза, и опомнилась, только уже встретившись с ним взглядом. Отступать было поздно, и она не отвела свой взгляд.

Его лицо мгновенно сковало напряжение. Рука, засунутая в карман джинсовой куртки, шевельнулась, словно он держал там камень, которым собирался размозжить голову всякому, кто косо на него посмотрит. Вторая рука, вцепившаяся в край сиденья, напряглась так, что пальцы побелели.

«А ведь он, похоже, меня боится! – весело подумала Вера. – Интересно! Что же во мне такого страшного для мужчины? Мы же не в постели, в конце концов!»

В постели она часто мужчин если не пугала, то вызывала у них как минимум оторопь своей энергией и ненасытной плотской жаждой. Она сама долго не могла понять, как это у нее получается и сочетается с полным отсутствием физиологического желания к конкретному человеку, пока не сообразила, что все дело как раз в том, что она в постели конкретного-то мужика и не видит. Она просто каждый раз ложилась с кем-то в постель, представляя, что встретила идеальное воплощение своего представления о мужчине. И не видела в упор того, кто в реальности прикасался к ее телу.

Это был фактически театр одной актрисы с участием статистов, которые каждый раз менялись и на которых она не обращала внимания. От них требовалось только одно – наличие внешних половых органов, не больше. Всю внутреннюю, психологическую работу над женщиной, которую мужчина должен проделывать в постели, Вера выполняла сама в своем воображении. Это и рождало в ней неуемную энергию, такую же по сути искусственную, как и ее представления об идеальном мужчине. Она знала, что его на самом деле не существует, но верить в это не хотела.

Так и этот скорее всего окажется в постели или неуверенным рохлей, кончающим прежде, чем она удовлетворит свою первую жажду, или грубым солдафоном, которого интересует только дырка у нее между ног, куда он сможет пристроить свой деревянный негнущийся кол и минуту-другую подергаться на ней, считая себя сексуальным гигантом. Для таких у нее всегда имеется сюрприз – после того как он кончит, она берет инициативу в свои руки и трахает этого солдафона до тех пор, пока тот не начинает просить пощады, как ни трудно ему признать, что она оказалась сильнее его.

Вера даже рассмеялась, подумав о том, с каким испугом будет смотреть на нее этот мужик, если она хорошенько на нем поездит в постели, и ей пришлось закрыть лицо раскрытой книгой.

Но улыбка тут же сползла с ее лица: она вспомнила его глаза и вдруг поняла, у кого она видела этот взгляд.

Глава 2

Точно такой же взгляд был у ее матери, когда ту едва откачал после передозировки знакомый врач. Вера по неопытности всадила ей слишком большую дозу и, когда поняла, что ошиблась, бросилась звонить Роману Израилевичу. Его она помнила с детства, он приходил к матери постоянно по пятницам и приносил постепенно подрастающей Верке сначала шоколадки, потом торты, потом духи, потом трусики и бюстгальтеры, а в последние свои визиты – только презервативы, остальное Верка брала с него деньгами, потому что он стал уже ее клиентом, а не материным.

Позже, когда она попыталась бросить ремесло, Роман Израилевич пропал, очевидно, нашел себе другую постоянную «малышку», как он выражался. Но он был врачом, а кроме того – просто хорошим человеком и никогда не отказывал старым друзьям в помощи.

Мать он откачал. Но ее взгляд, в котором ясно читалось знание того, чего Вера знать не только не могла, но даже боялась, она запомнила на всю жизнь. Это был взгляд женщины, побывавшей за чертой, отделяющей жизнь от смерти. Мать видела смерть и рассказала о ней дочери своим взглядом. Смерть заполняла ее глаза до краев и сочилась из них, как слеза. На такие глаза хочется положить ладонь и закрыть их, чтобы не видеть того, что человек видит один раз в жизни – перед тем, как умереть.

И еще Вера хорошо помнила, что долго не решалась посмотреть на себя в зеркало, боясь увидеть и в своих глазах тень того, что она увидела в глазах матери, – пустоту, притягивающую к себе все и не выпускающую обратно ничего. Глаза живого человека всегда что-то говорят, излучают какой-то свет, хотя бы очень тусклый. Глаза матери в тот день только вбирали в себя окружающее пространство. Это были две черные воронки, засасывающие в себя окружающий мир, чтобы унести его за черту.

Мужчина, сидящий напротив, смотрел точно так же – черными дырами, в которых Вера могла утонуть, если бы смотрела в них долго.

Но ей не было страшно. Еще полгода назад она шарахнулась бы от него, как от прокаженного, и постаралась бы даже из памяти выбросить этот взгляд, как воплощение ночного кошмара.

Вера поняла только одно – рядом с этим мужчиной была смерть. Она не могла еще понять, его эта смерть была или тех людей, которые ему встречались. Но она хорошо поняла, почему он ее заинтересовал и почему она не поехала сразу к матери, а пошла за ним.

Смерть была постоянным вопросом, который занимал ее мысли в последние месяцы. Смерть жила в ее квартире и стояла на пороге той комнаты, в которой лежала ее мать. И каждый раз, вводя той наркотик в вену, Вера чувствовала на своем лице ледяное, завораживающее дыхание.

Этот мужчина, глаза которого уже вновь были прикрыты, знал о смерти многое. И Вера твердо решила, что теперь не отпустит его, чего бы ей это ни стоило. Она уведет его с собой. Он нужен ей. Для чего, она не знала точно, но чувствовала, что нужен. И она ему тоже нужна. Она поможет ему преодолеть ту страшную усталость, которая сковала его лицо в неподвижную, безжизненную маску. Она даст ему себя. Не как женщину – женщин в его жизни, похоже, не существует. Женщина – это жизнь, как ни банально это звучит. А этот человек слишком далек от жизни, чтобы она представляла для него хоть малейшую ценность. Ему нужен только покой. А где еще мужчина находит покой, как не в женском теле?

«Я не буду торопить события, – решала Вера. – Все решит он сам. Проснется после „Октябрьской“ – увезу его к себе, в Ховрино. Если раньше – к матери…»

Она даже мысли не допускала, что он не поедет с ней, захочет проявить свою волю и решить ситуацию по-своему. Она должна его увезти с собой, и она его увезет. Вера чувствовала, что сейчас с ней произошло одно из самых важных событий, из тех, что случаются за всю жизнь лишь пару раз, а то и однажды. Не воспользоваться таким шансом, который предоставила ей судьба, было равносильно преступлению перед своей собственной жизнью.

Она почувствовала его взгляд, когда поезд метро уже тормозил у станции «Октябрьская». Этот мужчина сам решил свою судьбу!

Мимо окон проплывали выложенные мрамором колонны. Двери зашипели и открылись.

– Станция «Октябрьская». Переход на Калужско-Рижскую линию.

– Вы нашли не лучшее место для отдыха, – сказала она, глядя ему прямо в глаза и не боясь сквозящей из них черной пустоты.

– Лучше найти не смог, – глухо ответил он.

Просьба о помощи ясно прозвучала в его ответе, и Вера почувствовала, что не ошиблась, что все правильно поняла в этом человеке. Может быть, он и сам не понял, что он только что сказал, но это и не важно. Мужчины часто многого не понимают, когда разговаривают с женщинами. Потому что те умеют понимать без слов, понимать и говорить то, что словами даже и не выговоришь, тем более что вряд ли в лексиконе этого человека вообще существует слово «помощь». Этого слова не знают многие мужчины, зато знают практически все женщины.

Вера встала со своего места.

– Пошли! – сказала она. – Я помогу вам найти такое место.

Они вышли из вагона и смешались с толпой спешащих к эскалатору пассажиров. Мужчина двигался чуть сзади Веры, и она постоянно чувствовала на себе его взгляд, словно шла под прицелом. Это было немножко неприятно, но особой опасности она не ощущала. Этот человек сам решил с ней идти, и, значит, от него не следует ждать никаких сюрпризов. Он понял, что Вера не опасна для него, что она его союзник. Если он, конечно, вообще знает, что такое союзник.

Вера не оглядывалась, но была уверена, что он следует за ней, – спину слегка покалывал его взгляд. Изредка она краем глаза улавливала его фигуру за своей спиной и убеждалась, что не ошибается.

На эскалаторе она стала так, чтобы ей, если скосить глаза, был виден его профиль, и отметила напряжение, с которым он бросал взгляды то в одну, то в другую сторону.

Он резко сунул руку в карман, и Вера заметила, что мужчина впился глазами в высокого негра, который ехал на соседнем эскалаторе, двищущемся тоже вверх.

Нервы! Он, наверное, уже на грани. Его нужно как можно скорее притащить домой и скрыть от этого множества глаз, которые вызывают его раздражение.

Мужчина немного успокоился, перестал сверлить негра глазами и вытащил руку из кармана. Негр смотрел вовсе не на него, он продолжал откровенно рассматривать в упор стоящую на эскалаторе ступенькой выше мужчины Веру.

«Что у него в кармане? – мельком подумала Вера. – Нож? Он что же, глотки собрался всем резать, кто на него посмотрит?»

Вера вдруг почувствовала руку на своем бедре.

Она спокойно обернулась и посмотрела на стоящего сзади мужчину с улыбкой.

– Так вы, оказывается, не спите? – сказала она. – А то я хотела уже удивиться вашей способности спать на ходу. Я живу совсем рядом, мы дойдем за две минуты. Поверьте, лежа спать гораздо удобнее…

На выходе из метро Вера увидела себя в большом зеркале, которое занимало всю поверхность стены. Людской поток, прежде чем вынести ее на Большую Якиманку, направлялся прямо к этому зеркалу и разделялся на два ручья, каждый из которых находил свой выход. Вера увидела свое отражение и чуть сзади – лицо следующего за ней мужчины. Она попыталась посмотреть на себя его глазами, представить себя так, как видит ее он.

У Веры была не идеальная фигура, если говорить об эталонах, на которые ориентируются участницы конкурсов красоты. Она была чуть полновата, но ее это нисколько не расстраивало, поскольку Вера знала, что некоторый излишек полноты делает ее еще более привлекательной для мужчин. Полнота идеально сочеталась с подчеркивающими ее женственность округлыми плечами. Крутые и упругие бедра контрастировали с ярко выраженной талией.

Вера хорошо знала, что в женской фигуре особенно привлекает мужчин, и поэтому специально носила узкие обтягивающие юбки, нисколько не скрывающие упругость и подвижность ягодиц, выставляя напоказ свою открытую сексуальность. У нее это получалось нисколько не вульгарно.

Однако взгляд человека, который смотрел на ее отражение в зеркале поверх ее плеча, был тусклым, в нем не видно было того огня, который рождало в мужчинах ее тело. Он словно прятал взгляд, старался его погасить, преградить для женских глаз путь внутрь него, опасаясь впустить их глубже, чем считал для себя безопасным. То ли ненависть к женщинам, то ли боязнь можно было если не прочитать, то без труда угадать в его взгляде.

Большая Якиманка встретила их шумом и пестротой замелькавшего перед глазами потока машин. Рев и гудение проносящихся мимо автомобилей явно беспокоили мужчину, который вышел вслед за Верой на улицу. Автомобили вобрали в себя все его внимание, заставив забыть о девушке, обещавшей ему помочь. Он словно оглох и ослеп. Вера сразу почувствовала это и осторожно взяла его за руку, отчего он вздрогнул и, не переставая судорожно оглядываться по сторонам, дал перевести себя на противоположную сторону.

Вера чувствовала, что она сейчас фактически не существует для него, он действует как робот, как запрограммированный автомат, который решил принять ее помощь, но сам двигаться не может из-за сильной перегрузки. Он фактически шел один, она как бы и не существовала сейчас для него, он лишь разрешал ей направлять свое движение. Вера лишний раз убедилась, что была права, когда увидела в лице этого человека смертельную усталость. Ему необходимо было отдохнуть, восстановить свои силы, возможно, на это потребуется не час и не два, а сутки или даже несколько.

Держа его за руку, Вера углубилась в квартал между Большой Якиманкой и Крымским Валом, автономное городское пространство, в малолюдных дворах которого было гораздо спокойнее, чем на большой московской магистрали.

Вера заметила, что мужчина немного пришел в себя. Он, кажется, понимал теперь, что идет туда, куда она его ведет, и, похоже, верил ей, что это место окажется безопасным для него.

Около подъезда шестнадцатиэтажного дома Вера в нерешительности остановилась.

– Здесь… – сказала она, боясь, что он сейчас откажется подниматься в квартиру.

Но он проявил решительность, едва ли не впервые с того момента, как она его увидела. Мужчина взял ее за руку и сам направился к подъезду.

Едва только они вошли в квартиру, как тут же из комнаты донесся хрипловатый свистящий голос матери:

– Верка пришла. Давай скорее, не могу больше ждать. Не могу больше терпеть. Все болит, все нутро! Долго ходишь.

Последовала небольшая пауза, потом упавший до шепота голос зашелестел по квартире опять:

– Мужика привела? Не можешь подождать, пока мать сдохнет! Укол мне сделай, сучка! Болит, терпеть не могу. Подожди, отмучаюсь скоро, освобожу тебя…

Голос внезапно перешел в хриплый крик:

– Уколи меня, гадина! Не терзай!

Вера молча показала мужчине, чтобы он проходил в другую комнату, мимо двери, из которой кричала мать. Сама она отправилась на кухню, нужно было прокипятить шприц, развести наркотик. Из кухни ей было видно, как мужчина сделал несколько осторожных шагов по коридору и заглянул в приоткрытую дверь комнаты, в которой лежала ее мать.

Поджидая, когда закипит вода в кастрюльке, в которой она всегда кипятила шприц, Вера прислушивалась к звукам, доносящимся из комнаты матери. Она знала, что та лежит сейчас, уставившись взглядом в потолок, на кровати, тумбочка рядом с которой уставлена пузырьками с лекарствами, грязными тарелками, пустыми бутылками из-под минералки, грязными клочками ваты и обрывками бинта. Вере всегда было трудно заставить себя убираться в ее комнате. Когда она делала там уборку, ей казалось, что она готовит мать к смерти. Убирая комнату, протирая пыль и моя полы, Вера не могла отделаться от мысли, что она словно саму мать обмывает перед тем, как положить ее в гроб.

– Хочешь Верку драть? – донесся до нее вновь голос матери. – А деньги у тебя есть? Она по любви не дает. Ты халяву здесь не ищи. За все платить нужно. Веркино тело дорогое, но ты денег не жалей, она девка сладкая… В ту комнату проходи, она там работает. А ко мне дверь закрой, чтобы я не слышала, не завидовала…

«Старая, выжившая из ума дура! – подумала Верка о матери. – Завидует она! Сгнила уже наполовину, а никак про мужиков забыть не может… Что он там застрял? Проходил бы скорей в комнату да ложился, сам же едва на ногах стоит!»