Короткий путь на дно

Глава 1

Рассвет в южных морях всегда приходит неожиданно. Казалось бы, только начали тускнеть на небе звезды – и вот уже небо посветлело. Горизонт как будто по мановению волшебной палочки раздвигается, и становится видна четкая граница между светлым небом и темным океаном. Небо все светлеет и светлеет, и вот появляются первые лучи солнца. Водная гладь, если океан спокоен, начинает искриться. Кажется, что солнечные лучи пронизывают не только небо, но и верхние слои воды. Солнце поднимается, и небо сразу меняет цвет с темно-голубого на бледный с песочным оттенком – цвет Аравийской пустыни. Океан вздыхает утренним бризом, обдувая прибрежную полосу пустыни свежим воздухом.

Три быстроходных катера дрейфовали в йеменских водах. Полтора десятка сомалийцев, вооруженных пистолетами и автоматами, лежали в суденышках и дремали. Лишь один наблюдатель с биноклем в руках стоял в полный рост. Короткий возглас наблюдателя поднял на ноги невысокого смуглого человека с крючкообразным носом. Приложив бинокль к глазам, тот тоже стал всматриваться в даль. Прозвучала команда крючконосого, и вооруженные люди зашевелились, протирая глаза и потягиваясь.

Шариф Туни, двадцатилетний сомалиец, находился в одном катере с главарем. Это был его третий выход на дело, но парень все еще волновался, как будто это происходило в первый раз. Юноша относился к своему пиратскому занятию с тайной гордостью. Он гордился своим старым застиранным камуфляжем, который был ему несколько маловат, и широкой повязкой через весь лоб, не дающей волосам спадать на глаза и задерживающей капельки пота в жару. Но больше всего Шариф гордился стареньким российским автоматом «АК-47» с выщербленным деревянным прикладом и пегим металлом ствола, потерявшим со временем часть воронения.

Шариф, любовно и старательно чистя свое оружие по вечерам, представлял себя храбрым и мужественным героем, собиравшим дань с проплывавших мимо кораблей для своего бедного и никому не нужного народа. Он чувствовал себя защитником людей, борцом за права и еще кем-то, но не мог понять кем, потому что чувства захлестывали его и мешали ему сформулировать свою жизненную позицию. То, чем он занимался, нравилось ему, он считал, что выполняет нужную для своего народа работу.

К тому же пиратство было единственным ремеслом, которое позволяло местным рыбакам выбраться из нищеты. После падения режима Мохаммеда Сиада Баре в 1991 году сомалийское государство, как единое целое, фактически перестало существовать. Потом значительная часть страны оказалась под временным контролем Союза исламских судов (СИС). Вашингтон увидел в этом прямую опасность возникновения в Сомали режима, подобного режиму талибов в Афганистане. Поэтому США поддержали вторжение эфиопских войск, которые после разгрома отрядов исламистов остались в Сомали с согласия Переходного федерального правительства. Однако боевики СИС не сложили оружие, и партизанская война в стране приняла затяжной характер.

Шариф и главарь Али, по прозвищу Акула, пожалуй, единственные, из всей шайки полуграмотных рыбаков, кто понимал, что нынешнее сомалийское правительство, по сути, ничего не контролирует в стране, хотя и опирается на поддержку эфиопских войск. Сейчас страна представляла собой мозаику, собранную из отдельных племенных анклавов. Северные же кланы просто отделились, создав де-факто два государства – Сомалиленд (провинции Санаг, Вокуй, Галбед, Тогдхеер) и Пунтленд (провинции Барии, Нугал и северная часть провинции Мудуг).

Серьезных попыток примирения противоборствующих группировок до сих пор не предпринималось. Правительственные структуры были бессильны изменить ситуацию. В высшем руководстве страны творилась неразбериха. Кабинет министров постоянно перетасовывался, но каких-либо изменений к лучшему от этого не происходило, поскольку вновь назначенные министры предпочитали отстаивать прежде всего интересы своих кланов. Пока в стране находились эфиопские войска, сила оставалась на стороне президента Абдулахи Юсуфа Ахмеда, но с их уходом ситуация грозила взорваться, и исламисты были готовы вновь дестабилизировать обстановку в стране. Сомали вновь было на грани очередного витка «войны всех против всех».

Шарифа эти мысли не особенно занимали. Он лишь хотел, чтобы не только он сам, но и простые люди из его родной деревни, в которой он вырос, не голодали. Когда Али отдал приказ заводить моторы, у Шарифа, как обычно, захватило дух. Сейчас они откроют огонь и принудят судно остановиться. Он вместе со своими товарищами поднимется на борт и покажет этим сытым европейцам, кто здесь главный.

Катера взревели мощными моторами и рванулись вперед, охватывая турецкий сухогруз полукольцом. По отработанной схеме пираты сперва дали несколько автоматных очередей по ходовой рубке. Один из катеров зигзагообразно пару раз пересек курс корабля, давая понять, что требует остановиться. Судно послушно сбросило ход.

– Быстро к бортам, – покрикивал Али, – они уже подали сигнал бедствия! У нас всего полчаса на то, чтобы сделать дело и убраться.

Продолжая обстреливать судно, катера приблизились к борту сухогруза. Там матросы уже спускали пассажирский трап. Али первым бросился к трапу, заткнув за пояс свой пистолет. Через несколько минут пираты были на борту. Товарищи Шарифа стали сгонять моряков к борту, а молодой сомалиец вместе с главарем бросился в рубку. В дверях они столкнулись с испуганным турецким капитаном. Али, выхватив из-за пояса пистолет, ударил его в лицо рукояткой. Капитан пошатнулся, но устоял на ногах.

Шариф поморщился, но промолчал и бросился к аппаратуре. Первым делом он, как обычно, отключил связь, систему опознавания и слежения. Он, как наиболее грамотный из всей банды, был ответственен за техническую сторону дела. Сделав все, что положено, Шариф встал спиной к переборке, где была смонтирована вся электроника. Широко расставив ноги и угрожающе выставив перед собой автомат, парень казался самому себе крутым героем боевиков. Единственное, что не нравилось ему сейчас, – это излишняя жестокость их главаря. Экипаж напуган и не оказывает никакого сопротивления, и просто так избивать безоружных людей было, по мнению Шарифа, совсем не обязательно. Отнять деньги и помочь сородичам – это благородно, а бить людей ради своего удовольствия – низко и подло!

Товарищи Шарифа уже обыскивали каюты моряков. Али сразу понял, что груз гранулированного полиэтилена не представляет большой коммерческой ценности. Перепродавать его – дело долгое и канительное. Да и выкуп за команду получить у турков, возможно, не удастся. А если и удастся, то переговоры, с хозяевами судна, скорее всего, затянутся надолго. Али не любил связываться с турками. Но ему не зря дали кличку Акула – главарь не гнушался ничем. Сейчас он выпотрошит судовую кассу и соберет из личных вещей команды все ценное, что можно будет продать. Все равно день не пропал даром. У Али были хорошие связи с перекупщиками.

Главарь поглядывал на часы. Времени оставалось совсем мало. Скоро на помощь судну может подойти сторожевой корабль йеменских ВМС. Наконец последний пират выбрался из трюма на палубу корабля. Узлы из наволочек и простыней стали спускать в катера. Али, приказав турецким морякам лечь на палубу лицом вниз, последним спустился в катер. Под восторженные крики грабителей и стрельбу в воздух пираты на большой скорости двинулись на юго-запад.

– Эй, поберегите патроны! – крикнул Шариф. – Потом вам придется покупать их за свои деньги!

– Ты чего раскомандовался, Шариф? – осадил молодого человека Али. – Люди радуются добыче, у их семей появились деньги, чтобы купить еды, лекарств, починить рыбацкие лодки. Зачем ты мешаешь им радоваться? Или может быть, ты хочешь стать командиром вместо меня?

– Я не рвусь в командиры, Али! – возмутился Шариф, даже привстав с лавки от избытка чувств.

– Тогда зачем ты все время лезешь со своими советами? Твое дело выполнять то, что я приказываю. Или тебе что-то не нравится?

– Мне не нравится, что ты каждый раз избиваешь моряков, Али! – заносчиво воскликнул Шариф. – Зачем это, если они и так подчиняются тебе и отдают все, что ты требуешь?

– Замолчи, Шариф, – стал терять терпение Али, – я буду поступать с неверными так, как считаю нужным!

– Эти турки и их капитан, которого ты избил, такие же мусульмане, как и мы! – не унимался Шариф.

– Ты мусульманин? – удивился Али. – А ну-ка прочти мне хоть одну молитву…

– Да, я не молюсь, как вы все! – продолжал горячиться Шариф. – Я забыл, как это делается, за годы своих скитаний, но мои родители были правоверными. Может, я и вернусь к нашей вере, но не тебе меня учить и попрекать, Али. Ты молишься Аллаху, а сам нарушаешь его заповеди! Я подчиняюсь тебе, но не попрекай меня верой! – выкрикнул Шариф и отвернулся от главаря.

Али сопел и бешено таращился на своего молодого товарища по ремеслу, но не стал больше ничего говорить, а только смачно сплюнул за борт и тоже отвернулся от Шарифа.

Несколько дней Али где-то пропадал. Когда он вернулся и раздал своим пиратам вырученные от продажи награбленного добра деньги, в деревне начался праздник. Как и обычно в таких случаях, в деревне устроили массовые танцы с пением. Аккомпанемент был простой – хлопки в ладоши, притопывание, стук деревянных дощечек. Шариф помнил, как в их деревне раньше на праздниках звучали бубны и барабаны. Помнил он и звуки, извлекаемые местными музыкантами из морских раковин. Обычно поводом для праздника в их деревне становилось любое мало-мальское событие: рождение сына, приплод верблюдицы, получение какого-то дохода.

Для празднования пираты сняли свой потрепанный камуфляж, в котором ходили на разбой, и оделись в привычные одежды. Мужчины обрядились в набедренные повязки и длинные накидки из белой, оранжевой или синей ткани местного производства. Наряды женщин представляли собой яркие куски ткани длиной 10—15 м, один из которых обертывался вокруг бедер, а другой вокруг груди.

В самый разгар веселья к Шарифу подошел старый рыбак – хромой Юсуф.

– Послушай меня Шариф, – прокряхтел старик, присаживаясь рядом с молодым человеком. – Я знал твоих отца и мать, ты играл на берегу вместе с моими внуками, пока злая судьба не забросила тебя далеко от дома. Видит Аллах, я скорбел о тебе не меньше других, а может быть, и больше.

Шариф удивленно посмотрел на старого рыбака, не понимая, к чему тот клонит. А старик только улыбался, глядя на танцующих женщин, и кивал.

– Я хочу предупредить тебя, мой мальчик, – продолжил Юсуф, – на тебя очень косо смотрят некоторые из твоих товарищей. А Али и вовсе ненавидит тебя.

– Зря беспокоишься, старик, – возразил Шариф с усмешкой. – Скоро все поймут, что за человек этот Али. Мы ведь не бандиты, а он ведет себя как настоящий бандит.

– Не горячись, Шариф, – грустно сказал Юсуф, – никто ничего не поймет. Пока удача на стороне Акулы, все будут за него горой, потому что он часть денег отдает рыбакам. Ты в глазах людей по сравнению с Али – никто. Ты молод и горяч, но ты ничего не умеешь такого, что может привлечь к тебе людей.

– Ничего старик, у людей есть глаза, – легкомысленно возразил Шариф, – придет время, и они увидят правду.

– Люди слепы, пока их желудок не просит есть. Но когда их желудок опустеет и некому будет его наполнить, тогда люди, как капризные женщины, начнут искать того, кто в этом виноват. Запомни это, мой мальчик.

Наутро Али снова повел свой отряд в море. Все время, пока катера шли к одному, только ему известному, месту, главарь хищно и таинственно улыбался, потирая руки и оскаливая зубы под нависшим крючковатым носом. На этот раз пираты даже не стали выходить из Аденского залива. В двухстах километрах севернее мыса Гвардафуй Али указал пальцем на корабль вдалеке и крикнул:

– Вот он!

Судя по всему, главарь пиратов заранее знал о судах, на которые они нападали. Шариф догадывался, что Али периодически откуда-то получает нужную ему информацию. Сухогруз под мальтийским флагом шел с востока, скорее всего из Бомбея. Пиратские катера, как волки на овцу, кинулись наперерез судну. Через тридцать минут, с изрешеченной пулями рубкой, оно застопорило ход. Когда Шариф лез на борт, он вспомнил о том, что ему говорил старый Юсуф. «Чудит старик, – подумал молодой человек, – Али по-прежнему берет меня в числе первых на борт захваченного судна. Это значит, что он меня ценит и верит мне». Шарифу было невдомек, что вся его ценность заключалась в элементарных технических знаниях. Если бы не эта нужда, то Али давно бы избавился от молодого настырного соратника. Но пока ему приходилось терпеть его.

Когда всю команду согнали на палубу и велели им лечь лицом вниз, капитан сухогруза отказался это сделать. Али некоторое время смотрел на моряка с изумлением, а затем принялся хохотать, хлопая при этом себя ладонями по коленям. Продолжая смеяться и делая вид, что вытирает выступившие от смеха слезы, главарь подошел к моряку. Неожиданный удар в солнечное сплетение согнул человека пополам. Али что есть силы пнул капитана ногой в лицо. Моряк рухнул на палубу. Али выхватил из-за пояса пистолет и дважды выстрелил в толпящихся у ограждения моряков. Послышались крики и стоны. Одному пуля попала в голову, второму в плечо.

– Всякий раз, когда кто-либо откажется выполнять мои команды, – закричал Али по-английски, – я буду убивать по два человека!

Моряки в ужасе застыли, не смея броситься на помощь своему капитану. Пират хмуро осмотрел толпу и потребовал выйти вперед первого и второго помощников капитана. Двое мужчин отделились от группы матросов и вышли вперед.

– Можете помочь вашему капитану, – с ухмылкой сказал Али, – поднимите его и спускайтесь в мой катер. Вы мои заложники! А вы, – пират повернулся к остальным морякам, – передайте своим хозяевам, чтобы ждали моих требований. Я их скоро объявлю. Если требования не будут выполнены, то я убью заложников!

Шариф стоял пораженный. Он больше не упивался своим превосходством над пленными. Он переводил взгляд с окровавленного лица капитана на убитого моряка и обратно. Такое случилось впервые. Али еще никогда не брал заложников и не убивал моряков за то время, что Шариф был в его отряде. Молодого сомалийца начинало трясти. Он понял, что Али был гораздо более страшным человеком, чем Шариф себе это представлял. А он так смело спорил с ним и повышал на него голос... Теперь молодой человек понял, что Али мог убить его в любую минуту и никто бы за него не заступился.

Пока капитан и два его помощника спускались в лодки, кто-то из команды порвал на себе рубашку и стал перевязывать раненого. Лицо убитого накрыли носовым платком, который тут же пропитался кровью. Шариф был так потрясен произошедшим, что не видел тех взглядов, которые бросал на него второй помощник капитана.

– Шурик, это ты? – неожиданно позвал кто-то по-русски из толпы моряков.

Шариф вздрогнул, как будто его ударило током. Почему-то ему не хотелось поднимать глаза на того, кто его позвал.

– Шурик! – позвали уже громче. – Шарифчик, не узнаешь?

Шариф медленно поднял глаза. Он сразу узнал коренастую фигуру боцмана Матвеича. Их глаза встретились.

– Значит, узнал, собачий сын, – тихо проговорил русский, не обращая внимания, как остальные моряки зашикали на него, – вырос, значит. И честное морское ремесло тебе наскучило? Разбоем решил заняться? Много ли скопил на чужой крови, сынок?

Шариф опустил глаза и хмуро пошел к трапу, по которому пираты уже спускались в свои катера. Хорошо, что никто не услышал и не понял того, что сейчас произошло, думал молодой человек.

Отцу было уже за шестьдесят. Шариф жил с ним вдвоем в рыбачьей деревушке и уже год помогал ему выходить в море. Мать умерла, когда мальчику едва исполнилось три года, и он помнил ее очень плохо. Однажды ночью шторм застал Шарифа с отцом в море. Они вполне успели бы добраться до берега до того, как стихия начнет вздымать огромные водяные валы и обрушивать их вниз с многометровой высоты, если бы их рыбацкая лодка не была такой старой. Отец правил к берегу и подмигивал четырнадцатилетнему сыну, чтобы тот не боялся надвигающейся непогоды. Но мачта неожиданно треснула, и полный ветра парус сорвал ее с суденышка. Шариф услыхал только вскрик отца, а потом все вокруг завертелось. Удар о борт – и волна накрыла мальчика с головой. Когда он вынырнул на поверхность, то увидел, что среди волн мелькнула днищем перевернутая лодка и кусок намокшего паруса.

Что-то ударило Шарифа под локоть. Рядом проплыла деревянная скамейка с их лодки, сделанная из двух коротких толстых досок. Мальчик ухватился за скамейку и стал звать отца, но из-за шума шторма он не слышал даже собственного голоса. Шариф заплакал от страха, оставшись один в этом бушующем море. Он очень боялся, и это помогло ему не утонуть. Он видел, как приближалась очередная огромная волна, готовая обрушиться на него, набирал полную грудь воздуха и крепче вцеплялся в скамейку. Он понимал, что самое страшное – это потерять свой спасительный кусок дерева. Оглушенный, наглотавшийся воды, он снова оказывался на поверхности. Его поднимало на волне и швыряло в черную бездну, а сверху надвигался очередной вал.

Шарифу казалось, что временами он теряет сознание, но доску из рук не выпускал. Когда Шариф окончательно пришел в себя, шторм почти совсем утих. Осмотревшись, мальчик понял, что его унесло далеко от берега. Где-то вдали у самого горизонта что-то темнело. Или туча, или вершина горы Эригабо. Может быть, это был вообще аравийский берег. Шариф держался затекшими посиневшими пальцами за доску и тихо плакал.

Он не знал, сколько он так проплавал, потому что потерял счет времени. Иногда Шарифу казалось, что он уже умер, что видит свое мертвое тело, качающееся на волнах, с высоты. Мальчик не испытал радости и облегчения даже тогда, когда крепкие мужские руки вытащили его из воды. Морякам стоило больших усилий разжать сведенные судорогой пальцы, чтобы вытащить из них обломок доски. Шариф был как в тумане, который становился то плотным как молоко – и тогда он слышал только шум волн, – то рассеивался, и он равнодушно смотрел на склонившиеся над ним лица незнакомых людей.

Только через несколько дней Шариф стал различать лица. Вот это широкое обветренное лицо с густыми прокуренными усами появлялось чаще других. Голос этого человека был добрым и ласковым, а его руки теплыми. Лишь спустя много месяцев, когда Шариф научился понимать русский язык, он узнал все подробности своего спасения. Вахтенный чудом заметил маленькое тело в воде. Когда мальчика подняли на борт и убедились, что других людей нигде не видно, судно опять легло на прежний курс. Капитан очень спешил и не мог позволить себе такую вольность, как докладывать береговым службам Сомали или Йемена о подобранном мальчишке. Опоздание грозило такими дикими штрафами судовладельцу, а мальчишка был так плох, что было принято решение двигаться дальше.

Шариф выжил и поправился. Судно вернулось в Находку, и моряки стали думать о том, как быть с мальчиком дальше. Шариф тогда рассказал, что никого из родных у него нет, возвращаться ему некуда и что на родине он умрет с голода. Боцман Матвеич, который проводил с мальчиком больше времени, чем другие, предлагал даже усыновить его. Но Матвеич был одиноким человеком, который большую часть жизни проводил в море. Да и у мальчишки не было документов, чтобы все оформить, как положено. Тогда капитан и решил определить Шурика – так моряки прозвали Шарифа – в детский дом.

– Ты чего такой хмурый? – весело спросил Али Шарифа, когда катера пиратов уже неслись к берегу. – Улыбайся, скоро у нас будет очень много денег. Может, ты захочешь даже жениться, а?

– Зачем ты застрелил моряка? – злобно спросил Шариф, проигнорировав вопрос главаря. – Чем он помешал тебе?

– Ты никогда не поймешь, Шариф! – весело захохотал главарь, который, казалось, ничуть не рассердился на своего подчиненного. – Они должны знать, что я могу убить любого из них так же легко, как отрубить голову курице. Когда у них будет страх, тогда будет и повиновение. Из страха люди становятся послушными и готовы платить большие деньги. – Неожиданно лицо Али стало злым, а голос сделался резким и угрожающим. – А ты, кажется, не боишься меня, Шариф?

Шариф стиснул зубы и отвернулся. В спину ему снова раздался довольный хохот Али:

– Не бойся! Сегодня я добрый. Сегодня я встретился с большой удачей. У этого корабля очень богатый хозяин, он охотно поделится долларами со мной и моими головорезами.

Глава 2

Заложников высадили на берег километрах в пяти от рыбацкой деревни. Недалеко от берега стоял заброшенный саманный сарай пастухов. Моряков завели внутрь и подперли дверь чурбаком. Али, разделив заложников по двое, велел караулить их, а сам отправился в город.

Шариф сидел на берегу и, жуя сухую травинку, смотрел на море. Противоречивые чувства одолевали молодого человека. С одной стороны, он понимал, что Али был в чем-то прав. Шариф вовсе не оправдывал его жестокость – юношу коробило от воспоминаний бессмысленного убийства, совершенного на борту захваченного корабля. Но Шариф прекрасно осознавал, что он и его товарищи, занявшись пиратством, по сути, объявили войну всему миру. А на войне, как известно, свои законы. Однако почему-то Шариф никак не мог успокоиться. Может быть, дело было в том, что к русским Шариф не мог относиться так же равнодушно, как к людям других национальностей?

У русских, как и у других народов, тоже были бедные и богатые. В их стране тоже были люди, которые пользовались всеми благами. А были и такие, кто зарабатывал себе на кусок хлеба тяжелым трудом. Али будет требовать выкуп с богатых хозяев этого судна, а не с бедных моряков. Но сегодня пострадали именно простые моряки. Но с другой стороны, если начать жалеть всех вокруг, думал Шариф, то никогда ничего и не заработаешь. Это все потому, что благ на всех не хватает. И если будешь распускать нюни, то останешься с пустыми карманами. Эти моряки имеют работу и получают зарплату от своего хозяина. Они могут обеспечить свои семьи, а бедные сомалийские рыбаки ничего и не от кого не получают. Они никому не нужны, даже своему правительству. Такую несправедливость, думал про себя Шариф, необходимо исправить. И эти моряки вовсе ничем не лучше других и так же обязаны платить им, как и все остальные.

Где-то глубоко в душе Шарифа шевелился маленький червячок сомнения, который не давал ему покоя. А обязаны ли эти моряки расплачиваться за их бедственное положение? Обязаны ли они страдать из-за того, что простые сомалийцы голодают? Шариф потряс головой, пытаясь отогнать эти мысли. Но убедить себя в полной своей правоте, правоте того дела, которым он занимался, не удавалось. «Это все оттого, что русские спасли мне жизнь», – решил молодой человек. – Благородство должно существовать даже на войне. Если я буду вести себя так, как ведет Али, то перестану уважать себя. Я должен стать благородным разбойником». Шариф часто вспоминал книжку, которую он читал еще там, в России, про английского разбойника Робина Гуда. Вот кого будут уважать соплеменники, вот кого будет любить народ.

Шариф еще долго сидел на берегу. Он пытался отогнать от себя мысли о русских и начать думать о своем будущем. Хорошо бы накопить достаточно денег и построить большой каменный дом. Он бы женился, завел какое-нибудь дело, чтобы рыбаки из его деревни могли наниматься к нему на работу и получать зарплату. Что это будет за дело, он еще не придумал, но обязательно придумает. Шариф был бы добрым и честным хозяином. Он набрал бы себе в команду молодых, храбрых единомышленников, которые собирали бы дань с проходящих мимо их берега судов за то, что они загрязняют прибрежную воду.

Как изменилось все вокруг, думал Шариф, вспоминая свое детство, – в то время, когда еще был жив его отец. По этому побережью тогда бродили стада. Пастухи были частыми гостями у рыбаков. Шариф знал, что когда-то большая часть населения Сомали занималась скотоводством. Главная ценность для скотовода-кочевника – верблюды. В Сомали верблюд – это символ богатства. Сомалиец, имеющий десяток верблюдов, по сотне коз и овец, считался зажиточным. Но «по-настоящему» богатые сомалийцы имели от 100 до 1000 верблюдов.

Кочевники жили во временных поселениях, возводя разборные жилища типа юрт из верблюжьих шкур, так называемые акалы, высотой 1,5—2 м и диаметром 3—5 м. Вокруг этих жилищ они сооружали ограды из кактусов и колючей акации, делая таким образом загон для скота. Сейчас скотоводством в Сомали практически никто не занимается. Шариф знал, что после страшной засухи 70-х годов погибла большая часть поголовья скота. Теперь по саванне гулял только ветер, поднимая рыжеватую пыль.

Приближались сумерки. Пора было идти заступать на дежурство. Этой ночью Шариф должен караулить заложников. Идти не хотелось, Шарифа коробило от одной только мысли, что ему придется заниматься этим, казалось бы, простым делом – сидеть и караулить заложников.