Терминатор из глубинки

ГЛАВА 1. На ясный огонь

Привязанную лодку плавно покачивало на невысоких волнах, лениво и бесшумно накатывающих на берег. Вадим лежал на нагретом потемневшем от времени настиле на носу гулянки – здоровенной деревянной лодки с пузатыми, разваленными боками, и нежился под еще мягкими, совсем не жгущими, как будет через пару часов, лучами утреннего солнца. Сережка, вихрастый, дочерна загоревший десятилетний пацан, сынишка его троюродной сестры – тети Веры – запаздывал. Вадим пообещал сегодня взять его на рыбалку на остров Ушкуйный, который сам посещал каждый день.

В общем-то сама рыбалка его не очень интересовала. Он никогда не был заядлым рыбаком или охотником, не испытывал особого азарта, подсекая судака, и не трепетал от восхищения перед попавшим на крючок пятикилограммовым сазаном. Вадим относился к подобным занятиям как к баловству, приятному и необременительному времяпрепровождению. Его ежедневные походы на остров посередине Волги были необходимы для восстановления физической формы и, он надеялся, духа.

Полтора километра работая руками – мотор исчерпал свой век и испустил дух по крайней мере лет десять назад, борясь с волжским течением, вытягивая донельзя тяжеленную гулянку огромными веслами-бревнами, Вадим вгонял себя в хорошую испарину. Выступивший на лбу и щеках пот стягивался в капли, которые, не удержавшись, холодя на миг кожу, скатывались щекочущими струйками на подбородок, а с него падали на голые загорелые колени.

Добравшись до острова, он разворачивал снасти. Насадив на крючки заготовленных с вечера червей, забрасывал в воду донки и приступал к основному действу, ради которого и было затеяно это путешествие. Сначала Вадим разогревался кроссом, бегая вокруг острова по рыхлому песчаному берегу, накручивая, в зависимости от настроения, километров пятнадцать-двадцать.

Останавливаясь на очередном витке, он для порядка проверял, не попалась ли какая-нибудь дурная рыбешка на крючок, и гнал дальше. После пробежки Вадим уходил с берега в глубину острова на облюбованную травянистую полянку и минимум три-четыре часа посвящал боевой тренировке.

Легкие дыхательные и разминочные упражнения скоро сменялись более серьезными комплексами на растяжку и концентрацию. Минут через сорок тело входило в т е м п. Вадим, меняя скорость и стили, работал почти автоматически, отстраняя сознание. Мышцы сокращались на алгоритме памяти, записанном в клетках прежними тренировками, одновременно выдавливая из себя остатки боли и немощи. В заключительной части – бой с противником-фантомом, с тенью; а уже совсем на десерт – со старым морщинистым великаном осокорем.

Все это должно было вернуть Вадима к прежнему состоянию физического и душевного равновесия. Должно было…

Подобная изнурительная работа, а по-другому такие занятия назвать было трудно, восстанавливала утерянную после ранения форму. Четыре пули, которые всадил в него Паша Панфилов, уложили Вадима на месяц в больничную койку. Хотя он и храбрился перед собой и лечащим доктором, организм ослаб очень сильно. После госпиталя его направили в Железноводск, в санаторий, но Вадим там продержался шесть дней и сбежал – не выдержал лениво-размеренного распорядка дня.

Но главной причиной побега с вод были все же не скука и безделье, а тянущие душу воспоминания о произошедшем. Свободного от лечения и процедур времени оставалось более чем достаточно, и Вадим вновь и вновь обращался мыслями к недавним событиям, к предательству тех, кого он считал самыми близкими на свете людьми. Никогда раньше, даже когда терял родных и друзей, он не испытывал такого острого чувства горя, слабости, а еще больше – унижения.

Возвратившись в Москву, Вадим явился к Деду. Олег Петрович встретил его наигранно-весело, но скоро и сам сник. Он не менее остро, чем питомец, переживал случившееся. Беседа получилась тяжелой и бестолковой. Оба, словно стесняясь друг друга, отводили глаза и говорили обтекаемые ватные слова, боясь неосторожно поранить собеседника. Первым не выдержал Дед. Сообщив о планах руководства перевести Вадима на вышестоящую должность – его заместителем по боевой подготовке и услышав в ответ несвязное унылое бормотание о здоровье и сомнительной целесообразности этого шага, Олег Петрович возмутился и, по обыкновению, сорвался на крик.

После перечисления длинного ряда отрицательных черт сидящего перед ним с опущенными плечами Вадима, где самым лестным было звание сосунка, Дед попытался отмести его робкие возражения. Он представил вполне рассудительные доводы о положительных качествах того же субъекта и заслуженном росте по служебной лестнице. Это была роковая ошибка Олега Петровича. Если отборную ругань в свой адрес Вадим перенес вполне стойко, пропустив мимо ушей, то добрые слова неизвестно отчего возмутили его до глубины души.

Он сорвался и в ответ проорал Деду, что не желает, чтобы им манипулировали, как марионеткой, что он в гробу с глазетом и кистями видел все повышения, близкое и далекое начальство, Отдел и непосредственно самого многоуважаемого Олега Петровича.

Дед, на короткий миг оторопев от наглости и неприкрытого хамства подчиненного, яростно и трубно, как олень на гоне, взревел. Угрожающе нависая над столом, он выплеснул на горячую каменку правду-матку, что бездарные щенки, не имея за душой ни гроша, ни доброго имени и представляя из себя совершенно пустое место, слишком много о себе мнят. В ответ окончательно разъяренный Вадим нахально выдернул из стопки бумаги перед носом начальника чистый листок с целью немедленного написания рапорта на предмет увольнения из «рядов». На такой опрометчивый порыв питомца Олег Петрович отреагировал многообещающими словами Тараса Бульбы «Я тебя породил…» и решительно полез в сейф. Основательно покопавшись в его захламленных недрах, он со злодейским оскалом вытянул из дальнего угла запылившийся наградной браунинг с потускневшей никелированной табличкой. Передернув затвор, Дед стал трясти им перед носом Вадима, грозно рыча при этом и выкатывая глаза.

Обстановку разрядила Галина – секретарь Олега Петровича. Появившись на пороге кабинета, стройная, изящная, она оглядела поле битвы и, очаровательно улыбнувшись, спросила:

– Вам кофе сейчас подавать или чуть позже?

Дед в ярости широко разинул рот и набрал в легкие воздух, собираясь рявкнуть на секретаршу, но почему-то раздумал и не стал этого делать. Он несколько неуклюже повертел пистолет в руках, потом внимательно вчитался в дарственную надпись на пластинке, поморщился и бросил его назад в сейф. Устало махнув рукой, не поднимая глаз, Дед мрачно буркнул Полине:

– Неси сейчас.

Олег Петрович опустился в кресло. Он как-то непривычно, совсем по-стариковски, ссутулился, устало потер пальцами виски и исподлобья посмотрел на Вадима.

– Ты чего на меня орешь? – уже совсем спокойно спросил Дед. – Какой-никакой, а я все же генерал. И в отцы тебе гожусь по всем параметрам. А точнее – даже в деды. И мне кажется, сейчас самое время для порядка и воспитания, чтобы дурь из головы выбить, пройтись вожжами по твоей спине.

Вадим ничего не ответил. Он сидел, молча глядя в пол. Ему было немного стыдно за этот срыв, но неожиданно для себя Вадим вдруг ощутил некоторое облегчение, спокойствие, какого у него не было со времени посещения его Стариковым и Дедом в больнице. С того ужасного момента истины, когда он окунулся в вязкую трясину предательства близких ему людей.

Тиски, сжимающие сердце, неожиданно ослабли, и Вадим с содроганием понял, что еще мгновение – и на его глаза навернутся слезы. Отвернувшись, с трудом сглотнув комок, заклинивший горло, он справился с секундным замешательством и провел ладонью по сухим векам и щекам.

– Думаешь, одному тебе тяжело? – не заметив, или не захотев заметить накатившей на питомца слабости, спросил Дед. – Думаешь, я был готов к предательству Осколова? Мне, может, сейчас тяжелее, чем тебе – молодому. Я его еще с пацанов, с лейтенантов сопливых помню. И мысли никогда не приходило, что от этого человека можно ожидать такой подлости. А рапортами не швыряйся, никуда я тебя не отпущу. Ишь, завели моду – как что не так, сразу бумажку на стол.

Олег Петрович исподлобья оглядел Вадима и, сердито сжав губы, отвернулся.

– Я тоже рапорт писал, – несколько смущенно признался он. – Не отпустили. А мне годков уже… Обстановка, сказали, слишком серьезная. Как показалось, толковая молодежь пришла к руководству. Вон одного обкатали, куда взлетел-то!

– Извините меня, Олег Петрович, сорвался не по делу, – виновато сказал Вадим.

– За извинения спасибо тебе, а срыв именно по делу был. Накопилось в душе, а выплеснуть некуда. Вот я и подвернулся. Все нормально, не переживай и не забивай себе голову.

Дверь после короткого стука открылась, и Галина внесла в кабинет поднос с двумя чашками кофе.

– Спасибо, красна девица, за угощение, – ласково сказал Олег Петрович. – Спина лучше стала после Касьяна?

– Немного получше, – сказала женщина, и едва заметная тень неудовольствия пробежала по ее лицу. – Но он же в основном по естественным дефектам работает, а у меня, вы сами знаете… Вам больше ничего не надо – печенья, конфет?

– Спасибо, Галя, кофе достаточно, – поблагодарил ее Олег Петрович.

Когда дверь за секретарем закрылась, он глубоко вздохнул.

– Вот и ей несладко. Классным специалистом была, пока пуля в позвоночнике не застряла. Боли испытывает страшные, а виду не показывает. И муж, сволочь, бросил в самое тяжелое время, когда она на больничной койке парализованная лежала. После трех операций чудом на ноги поставили. Еле смогли ее к Касьяну на лечение протолкнуть. У него в Кобеляках очередь на три года вперед расписана. Кстати! – оживился Олег Петрович и хитро посмотрел на Вадима. – Тут наши спецы по режиму неделю назад, когда ты в Железноводске «Славяновскую» попивал, всполошились. Передали, что тобой интересуются со стороны. Правда, быстро разобрались в утечке информации. Установили, что ЦРУ с Моссадом здесь не пахнет, и немного успокоились.

Дед водрузил на нос очки, достал из папки листок бумаги и торжественно сообщил:

– А интересовалась тобой некая Надежда Алексеевна Ломейко. Что-то мне кажется, будто я с этой дамой не так давно встречался в одной далекой экзотической стране.

Он довольно посмотрел на Вадима поверх очков, однако не обнаружив у собеседника радостного оживления и интереса к прочитанной информации, еще раз безрадостно вздохнул.

– И думаю я, Вадим, надо тебе малость расслабиться. Дурные идеи об уходе из отдела из головы выбрось, и вообще все серьезные мысли оставь на будущее. В отпуске ты не был, если не ошибаюсь, три с половиной года, устал, вот и отдохни месячишко. А к тому времени, а меня предчувствия не обманывают, работы у нас будет выше крыши, причем по последней теме, откуда тебя сорвали в Сьерра-Марино. Вернешься, тогда и поговорим, обсудим все. Путевки в санатории не предлагаю, уже наотдыхался, да и заграница тебе обрыдла, наверное, хуже горькой редьки. Советую тебе съездить на родину во Всеволжск. Давненько там не был?

– Лет, наверное, семь, не меньше, – неуверенно сказал Вадим. – И то проездом на денек заскакивал к брату деда.

– Вот и навести. Хоть близких родственников нет, зато дальние имеются. Им будет приятно, что не забыл, а там, глядишь, и ты сердцем обмякнешь. Иногда полезно возвращаться в детство. Как будто к теплу, к пламени очага приближаешься. Это как в песне: «На ясный огонь, моя радость, на ясный огонь…» Послушайся старого человека, поезжай.

Совет Олега Петровича показался дельным. Вадим за день быстро оформил документы, получил отпускные, собрал сумку с вещами и уже вечером на поезде отчалил из Первопрестольной. В какой-то момент мелькнуло довольно сильное желание найти Надежду, но он не решился на это. Вадим не был готов к встрече. Она являлась свидетелем и участником событий, которые потрясли его душу и сознание. Как бы желанна ни была Надежда, видеть ее сейчас он не имел права. Вадим, не сознавая того, боялся, что горечь, терзающая его душу, поставит между ними непреодолимое препятствие, оттолкнет друг от друга…

Соседи по купе попались спокойные. Двое мужчин средних лет, оба чем-то расстроены – явно командировочные, и пожилая, интеллигентного вида дама, возвращающаяся от детей из Москвы. Мужчины сразу после отъезда отправились в ресторан, но долго там не задержались, а по возвращении улеглись спать. Соседка по купе также, попив чаю, прилегла.

Вадим по примеру соседей прогулялся в ресторан, но не ужинал, а лишь выпил рюмку коньяку и чашку крепкого кофе.

По дороге назад он остановился в тамбуре, чтобы покурить. Состав летел в темноту и неизвестность, гулко постукивая колесами на стыках. Появлялись и уплывали во мглу огни близких и далеких деревенек, коротким штрихом пролетали переезды, а внизу по откосу бежал гуськом мутный отраженный свет вагонных окошек. Выкурив одну сигарету, Вадим достал и прикурил другую. Ему не хотелось ни о чем думать. Было лишь одно желание: раздвигая зелеными бортами железного ковчега теплую июльскую ночь, плыть и плыть к неведомой суше, паря между небом и землей. Голова чуть кружилась от коньяка; теплота и легкость, накатывая, разливались по телу и расслабляли.

«Надо все же было позвонить Надежде, – мелькнула мысль и тут же погасла. – Нет, не надо…»

Родной город, несмотря на раннее утро, встретил Вадима пылью, жарой и толпой частных таксистов. На привокзальной площади он сел в маршрутку и через сорок минут уже открывал калитку во двор дома дяди Ивана. На скрип проржавевших петель из-за сарая вылетел вихрастый мальчишка, резко остановился и внимательно оглядел незнакомого гостя.

– Здравствуйте! Вам кого нужно? – с некоторой опаской в голосе спросил он.

– Тебя, Сережа, дедушку Ивана, бабушку Лену, маму твою, – с улыбкой перечислил родственников Вадим.

– Мама в магазине, дедушка на берегу с лодкой возится, бабушка помидоры в огороде собирает, – четко отрапортовал парнишка и, повернув голову, звонко закричал: – Бабуля, иди скорей сюда!

Потом еще раз, подозрительно прищурившись, осмотрел гостя и неожиданно спросил:

– Вы пришли выселять нас?

– Вообще-то нет. – растерялся Вадим. – Я в гости к вам приехал.

– Вот я и смотрю, что на бандита вы не очень похожи, – рассудительно сказал парнишка.

– Надеюсь, что непохож, – засмеялся Вадим. – А что, они захаживают к вам?

– Бывает… – степенно ответил Сережа.

Из-за дома с корзиной, полной спелых помидоров, вышла тетя Лена и, близоруко прищурив глаза, встревоженно вгляделась в гостя.

– Добрый день! Вы кого-то ищете? – неуверенно спросила она. Поставив корзину на землю, тетя еще раз всмотрелась в его лицо и радостно всплеснула руками. – Господи! Вадик, это ты? Вот кого не ждали, не гадали увидеть. Родной ты мой, дай я тебя обниму. Сережка, беги быстрей за дедушкой, зови его домой. Скажи: дядя Вадим приехал.

Тетя Лена обняла племянника и прижалась к нему сухоньким телом. Вадим мягко погладил ее плечи и почувствовал, как они начали мелко подрагивать.

– Тетя Лена, что случилось? – отстранился он и взглянул на тетушку.

Та, отвернувшись, кончиками ситцевого платка стала утирать навернувшиеся на глаза слезы.

– Ничего, Вадим, это я так, от радости. Просто давно не виделись. Спасибо, что не забыл, приехал. Что же мы стоим у калитки, проходи в дом.

Подхватив сумку, Вадим пошел к крыльцу вслед за тетей. За семь лет, что они не встречались, внешне она почти не изменилась, только походка стала потяжелее и в движениях чувствовалась усталость. Его соседка, Галина Андреевна, однажды в беседе пожаловалась на возраст. Вадим попытался ее успокоить, сообщив, что она прекрасно выглядит, но женщина с горечью сказала то, что надолго запомнилось ему:

– Старость часто не отражается на внешности. Она просто забирает силы. Человек может выглядеть одинаково и в шестьдесят, и в семьдесят лет, но однажды просыпается утром и чувствует, что еще не шагнув шага и ничего не сделав, уже устал. Вот это и есть старость.

Дом внутри почти не изменился. Вышитые руками тети Лены занавески и салфетки Вадим помнил с далекого детства. Резная мебель, собранная руками дяди Ивана, со временем стала выглядеть даже стильно. Поставь такую в антикварный магазин – на ура уйдет. Прибавилось фотографий над горкой – в основном Сережкиных. А это кто? Господи, да это же Вера, его сестра. А если точнее – двоюродная или троюродная тетя, хотя она и моложе его на пару лет. Дядя Иван же младший брат деда. И раньше девчонкой симпатичной была, а сейчас Веруська совсем красавицей стала. Когда он ее последний раз видел?

Наверное, лет одиннадцать назад, не меньше – Сережки еще не было, она в невестах ходила. А в последний его приезд они разминулись. Вот только семейная жизнь у Веры не сложилась. История, по российским понятиям, обыкновенная – запил крепко мужик, потому и расстались.

Тетя Лена хлопотала, накрывая стол, чтобы накормить гостя с дороги, несмотря на клятвенные уверения, что он уже позавтракал в поезде и сыт.

– Не знаю, как ты там завтракал, а у меня племянник голодным сидеть не будет. Вон какой худющий – не мужик, а чистое весло, – строго сказала тетушка, кроша картошку в кипящее на полуведерной сковороде масло. – Что бы мне твои дед, бабушка и мать сказали, царство им небесное? Что я их кровинушку плохо встречаю?

Тетя Лена всхлипнула, отвернулась и снова стала утирать слезы платком.

– Извини, Вадик. Чем старее становлюсь, тем больше слез лью. Вот сейчас вспомнила их и сдержаться никак не могу.

Вадим подошел, обнял и прижал к себе женщину, от чего она еще сильнее захлюпала носом. Со двора послышался скрип калитки, шаги на крыльце, и в дом сначала залетел Сережка, а за ним степенно зашел дядя Иван. Остановившись на пороге, он внимательно, даже строго, осмотрел Вадима с головы до пят и, похоже, остался доволен.

– Хоть и чернявый, а все равно наш, Веклемишев. Ну иди, племянничек, обнимемся.

После объятий и поцелуев дядя Иван отстранил Вадима от себя и провел рукой по его волосам.

– Молод еще, а седина уже пробивается. Видать, несладко приходилось? – строго глядя племяннику в глаза, спросил он.

– Да уж, по-всякому бывало. Когда сладко, а когда и горько, – уклончиво ответил Вадим.

– Ладно, захочешь, расскажешь, а нет, так не обидимся. Понимаем, служба есть служба. А звание-то у тебя какое?

– До подполковника пока дослужился.

– Молодец, однако. И «пока» – это тоже правильно. Значит, до генерала дорастешь.

– Вот уж не знаю… – иронично протянул Вадим. – Как-то не задумывался над этим.

– Ну и хорошо. Служи по совести, тогда и в высокие звания выйдешь. А ты, мать, что там сготовила для дорогого гостя? Все на стол мечи, – обратился дядя Иван к хозяйке.

– Быстрый какой! – ворчливо ответила тетя Лена. – У меня-то все в срок будет сварено-сжарено. А ты сам чем племянника угощать будешь?

– За мной не заржавеет, – важно сказал дядя Иван. – Запас в погребце имеется! Пойду-ка я пока баню затоплю. Давно, племяш, в русской баньке не парился?

– Давно, дядя Ваня, уж и не помню, когда, – покаялся Вадим.

– Вот и плохо! Баня да веник дурь и хворь мигом вышибают. Ничего, попарим тебя всласть. Надолго к нам приехал?

– Отпуск на месяц. Коли не прогоните, недельку-другую у вас побуду.

– Да уж не прогоним, не волнуйся. Такому гостю мы всегда рады. Живи сколько хочешь.

Сережка, с интересом наблюдающий за сценой встречи, метнулся на звук открывающейся калитки к окошку и закричал:

– Мама пришла! Мама пришла!

– Вот и дочка явилась, – сказала тетя Лена.

– А что, она не на работе? – спросил Вадим.

– Да какая работа? Сегодня же воскресенье, выходной. В магазин за продуктами ходила.

– А я что-то счет дням потерял, – улыбнулся Вадим.

– Ну и слава богу, у тебя сейчас каждый день должен быть воскресным. Отдыхай, набирайся сил, – рассудительно сказал дядя Иван.

Сережка кинулся навстречу матери и повис на ней.

– Мама, мама, а к нам гость приехал.

Вера с удивлением посмотрела на стоящего посреди комнаты улыбающегося Вадима, нахмурила брови, вспоминая, кто же это, а потом совсем как мать всплеснула руками и бросилась к нему на шею.

– Вадим, какими судьбами?

– Да вот приехал погостить к вам, – обнимая и целуя Веру, сообщил он.

– Какой же ты молодец, что не забыл нас. Я только недавно вспоминала, глядя на Сережу, как такого же мальца на лето к нам на отдых привозили. Последний раз я тебя видела молодым парнем, а сейчас мужчина солидный, прямо загляденье.

– Да какое там загляденье. Это ты у нас красавица. А мужику вполне достаточно товарный вид иметь чуть получше обезьяны, – засмеялся Вадим.

– А вот это ты, братик, перегнул. Если бы все мужики были такими обезьянами, бабы с верхушек деревьев не слазили бы. А чего один приехал? Жена где, дети?

– Так нет никого, – развел руками Вадим. – Не получилось как-то семьей обзавестись. Сначала было рано, потом некогда.

– Вот так, да? – осуждающе покачала головой Вера. – Такие мужики без дела и присмотра маются. Ну ничего, найдем тебе невесту.

– Вот только этого не надо. Я еще молодой, неразумный, к семейной жизни не расположенный, – с наигранным испугом начал отмахиваться Вадим.

– Пока неразумный и надо жениться. Когда мужик в ум входит, слишком гордым и разборчивым становится, в стойло пинками не загонишь, – сказала Вера, улыбнулась и, хитро сощурившись, спросила: – Но для души кто-то имеется?

– Давай не будем затрагивать эту тему, – посерьезнел Вадим. Последний вопрос Веры заставил его опять вспомнить о Надежде, о том, что она его искала. Чувство неловкости, может, и стыда, отозвалось в нем горечью.

– Ладно, оставим пока этот бестолковый разговор, – сказала Вера, заметив тень недовольства на его лице. – А невесту все равно искать надо будет. Такой товар плесенью покрывается!

– Верка, хватит болтать, лучше матери помоги, – строго сказал дядя Иван, входя в дом со двора. В руках он держал запыленную бутылку с незнакомой Вадиму зеленой этикеткой.

– Видели, что я откопал для дорогого гостя? – с гордостью сообщил он.

– А что это такое? – Вадим подозрительно оглядел сосуд.

– Это, можно сказать, раритет, – назидательно поднял палец дядя Иван. – Называется по-простонародному «Андроповка». Когда Андропов стал генсеком, такую водку наладили на благо трудящихся выпускать – дешевую и качественную. Сейчас-то картинок красивых налепят, а внутри – бурда-бурдой, спирт гольный. А это продукт высшей категории, не «сучок» какой-нибудь. Я ее еще в те годы по талону получил, пробку сургучом залил, чтобы не выдыхалась, – и в погребец до лучших времен.

– А может, не будем? – поморщился Вадим. – Я в общем-то не любитель.

– А кто любитель? Я, что ли? – обиделся дядя Иван. – Простояла бы она без дела двадцать лет. А по рюмочке, да после баньки, извини, положено.

– Ну, раз по рюмке, да с легким паром, и холодненькой, то можно и пропустить, – со вздохом согласился Вадим. – Ты, дядя Ваня, и мертвого уговоришь на счет «раз».

И была баня, и было застолье, и были долгие разговоры и воспоминания. Племянник с дядей, преодолев психологический барьер, дернули не по одной, а по три добрые стопочки легендарной «Андроповки». Так день и прошел – в добрых хлопотах.

ГЛАВА 2. Шел по пустыне верблюд

Сверху с откоса послышался частый легкий топот сандалий. Вадим поднял голову и увидел Сережку, быстро сбегающего по тропинке к Волге. Сев на носу лодки и свесив ноги в теплую воду, Вадим грозно нахмурил брови:

– Почему опаздываем, молодой человек? На сборы было отпущено пятнадцать минут, а прошло почти полчаса, – сурово поинтересовался Вадим. – Как это прикажете понимать? Дисциплинка, солдат, хромает!

– Бабушка собирала… не пускала… – запыхавшись от бега, выпалил Сережа и виновато опустил голову.

– А почему не пускала?

– Пирожки в печке никак не доходили. Она сказала, что без пирожков, чтобы голодными на острове сидели, нас никуда не отпустит.

– Пирожки, говоришь? Тогда ладно, – смилостивился Вадим. – Раз бабушка задержала наше отплытие, ничего не поделаешь – бабушку надо слушаться. С чем пирожки-то?

– С капустой и яблоками, – доложил разом повеселевший мальчик.

– Люблю с капустой… и с яблоками тоже, – мечтательно протянул Вадим, но вспомнив про дело, громко дал команду: – По местам стоять, с якоря сниматься!

Подсадив мальчика в лодку, он оттолкнул ее от берега и, запрыгнув на борт, уселся за весла. Развернув гулянку, Вадим заметил направление на остров, выбрав ориентир на берегу – высоченный тополь на откосе, и начал грести. Серьезный Сережа гордо сидел на корме, цепко сжимая правило руля. Еще с вечера была крепкая договоренность с дядей, что это ответственное дело будет поручено ему.