Палач в белом

Подойдя к телефону, Алексей набрал номер своего сокурсника и, услышав его голос, произнес:

– Юра? Это Алексей. Я звоню сказать, что я согласен.

– По-моему, это он, – сказал крупный, щеголевато одетый мужчина с завидной шевелюрой, сидевший на месте водителя темно-зеленого «Опеля». – На фотографии он мне нравится больше. А в жизни похож на мокрую мышь.

Он небрежным жестом бросил снимок на колени своего соседа.

Тот подобрал фотографию и мельком взглянул на нее.

– Точно он! Вылитый. Не понимаю, почему он тебе не нравится? Такая милая мордашка.

– Он мне не нравится, – упрямо повторил водитель.

– Тебе с ним что – детей крестить? Какая разница: нравится – не нравится?

– Не нравится, и все! Не удивлюсь, если он окажется «голубым». Они тут все «голубые», наверное, – мстительно сказал водитель.

– А кто еще «голубой»? – удивился сосед.

– Как кто? Артур, конечно!

– С чего ты это взял?

– Видел бы ты, как он первое время на меня смотрел! Облизывался, как баба! Я их за версту чую! Но я ему сразу дал понять, чтобы держался от меня подальше! – На сытом самодовольном лице водителя появилось выражение брезгливого превосходства.

– Что-то я ничего такого не заметил, Лелик! – недоверчиво протянул второй. – По-моему, мужик как мужик. На меня он, во всяком случае, обыкновенно смотрел.

– А чего на тебя смотреть: башка плешивая и нос картошкой – вот и все твои прелести. Гомики, знаешь, на красивых мужиков западают, как и бабы...

Пассажир, которого звали Гогой, скептически покосился на водителя.

– Это ты, что ли, красавец? – спросил он язвительно.

– А ты сомневаешься? – усмехнувшись, ответил тот. – Между прочим, на меня даже хозяйка глаз положила, так-то вот!..

– Брось трепаться! – зло сказал Гога. – Хозяйка с генералами трахается. Нужен ей такой потасканный кот, как ты!

– Это кто потасканный кот? – с угрозой в голосе спросил Лелик, разворачиваясь лицом к соседу. – Придержи язык, а то я тебе его живо вырву!

На Гогу это заявление не произвело должного впечатления.

– Ты насчет своего языка подстрахуйся, – негромко посоветовал он. – Если до хозяйки твой базар дойдет – тебе не язык, яйца оторвут!

– Я не понял, – моментально струхнув, пробормотал Лелик. – Это кто же ей стукнет? Ты, что ли? Ты что – шуток не сечешь?

– Я не стукну, – сказал Гога, отворачиваясь. – Другой стукнет. Язык у тебя как помело. Наживешь ты с ним беды.

– Да ладно! – обиженно отозвался Лелик, оскорбленный в своих лучших чувствах. – Чего я такое сказал? Ты сам меня спросил...

– Ну все, проехали! – оборвал его Гога. – Делом пора заниматься.

Он достал из кармана мобильный телефон и набрал номер. Ответа пришлось ждать довольно долго. Наконец в трубке послышался мужской голос. Гога сказал одно слово: «Артур» – и далее превратился в слух. Наконец он убрал трубку от уха и задумчиво посмотрел на Лелика.

– Артур говорит, у них сейчас задействовано семь машин. Наш третий на очереди. Значит, две машины отслеживаем и сразу делаем вызов.

Лелик с недовольным видом погладил пышные каштановые бакенбарды.

– Замучаешься ждать! – сказал он раздраженно. – Может, два вызова ложные организуем? Чтобы побыстрее?

Гога отрицательно покачал головой:

– Нет. Пусть все идет своим путем, не будем привлекать внимания.

– Да какого черта! – разозлился Лелик. – Надо было его на квартире брать. Просто и надежно.

– Как бы не так, – возразил Гога. – Вдруг его соседка услышит шум. Зачем нам свидетели?

– А теперь с ним в машине свидетели, – напомнил Лелик. – Он же не один выезжает...

– Это уже не наша работа, – сказал Гога. – Нам главное – вызов обеспечить.

Ждать пришлось долго. Периодически из железных решетчатых ворот клиники выезжали машины – здесь были и легковушки, и фургоны с красным крестом, но «Скорая» не показывалась. Видимо, вызовы не поступали. Уже прекратился дождь, и через разрывы в тучах сияло жаркое июльское солнце. Тротуары на глазах подсыхали. Воздух делался душным и влажным.

– Что, в Москве уже перестали болеть? – раздраженно пробурчал Лелик, опуская боковое стекло. – Сколько мы будем здесь торчать?

На лбу у него выступили бисеринки пота. Костюм из плотной ткани, в который он был одет, оказался тяжеловат для такой погоды. Гога не ответил. Откинувшись на спинку кресла, он безучастно наблюдал за воротами. Ни долгое ожидание, ни жара, казалось, не действовали на него.

Наконец около десяти часов утра друг за другом выехали две машины «Скорой помощи». Гога встрепенулся и выхватил из кармана телефонную трубку. Торопливо набрав номер клиники, он встревоженно проговорил:

– Это «Скорая»? Запишите вызов. Улица Маленковская, четыре. Это Сокольники. Что? Да, конечно, мы все оплатим... Что случилось? Сильные боли в сердце...

Он продиктовал паспортные данные и вежливо попросил поторопиться. Закончив разговор, он снова набрал номер и, понизив голос, сообщил:

– Готовьтесь. Он сейчас выезжает. Мы на месте.

Едва он успел сложить телефон, на дорожке больничного двора появилась машина «Скорой помощи». Предостерегающе бибикнув, она подкатила к воротам, которые немедленно распахнулись, и выехала на улицу.

– Он в машине? – озабоченно таращась в окошко, спросил Гога.

– Да, он, он! – ворчливо ответил Лелик, с большим облегчением хватаясь за рычаги и заводя мотор. – Его я за версту узнаю!

«Опель» развернулся и устремился в погоню за «Скорой».

Дежурный врач этого не заметил. Сидя в кабине фургона, он безразлично таращился в окно, но ничто не отпечатывалось в его памяти – ни Бульварное кольцо, ни площадь трех вокзалов, ни Краснопрудная улица, – поездки по городу давно стали для него рутиной, и он не получал удовольствия от московских пейзажей.

Не думал и о больном, к которому ехал, это тоже была рутина – неприятная, неизбежная, но привычная. Он научился не тратить нервные клетки сверх необходимости. Размышлял он об элитной квартире. Он грезил о ней, как паломник грезит о земле обетованной. Изолированное, комфортабельное убежище – это было именно то, в чем доктор нуждался больше всего. Нечто такое, что имеет непреходящую ценность.

Разные варианты приходили ему в голову относительно того, где раздобыть недостающую сумму. Но все варианты грешили одним серьезным недостатком – они были неисполнимы. Однако перебирать их было увлекательно, хотя и болезненно.

Врач не заметил, как приехали на место. Очнувшись, он поглядел по сторонам и выбрался из машины. Следом за ним из салона попрыгали санитары – третьекурсники медицинского института.

– Берите носилки сразу! – распорядился он. – У больного боли в груди – возможен инфаркт. Поэтому сразу захватите кислород и кардиограф... И пошевеливайтесь!

С тротуара шагнула навстречу девушка в скромном сером костюмчике. Волнуясь и ломая пальцы, она попросила доктора отойти немного в сторону. Он, неприступно хмурясь, отошел с девушкой на два шага и вопросительно посмотрел на нее.

– Не надо носилок, – умоляюще сказала она. – Ничего не надо! Дело в том... – Она оглянулась и тихо, почти на ухо сказала врачу: – Дело в том, что больной умер... Перед вашим приездом...

– Так! – сердито сказал он. – Вы хотите, чтобы мы – что? Уехали? Что? Все равно вы должны заплатить! Вы понимаете это? Кто вы – дочь?

Девушка посмотрела в сердитое лицо доктора спокойными глазами и так же тихо продолжила:

– Давайте зайдем в квартиру, я вам все объясню... Кстати, вы констатируете смерть?

– Хорошо, я зайду! – сурово сказал он. – Вы уверены, что больному не требуется помощь?

– На сто процентов, – ответила девушка и уже новым, довольно властным тоном распорядилась: – Идите за мной!

Доктор с неудовольствием направился за ней, жестом приказав санитарам оставаться на месте. Молодые люди переглянулись и полезли в карманы за сигаретами.

Врач поднялся за девушкой по чистой вымытой лестнице на четвертый этаж, остановился перед дверью в квартиру, на которой тускло поблескивала бронзовая табличка с надписью «Саврасов А.И.», и вытер ноги о резиновый коврик. Девушка распахнула дверь и выжидательно посмотрела на доктора.

Он шагнул в квартиру, в последний момент заметив боковым зрением, что по лестнице неторопливо поднимаются двое мужчин. Но он тут же забыл о них и коротко кивнул вышедшему в прихожую молодому человеку, аккуратно постриженному, в чистой белой рубашке, поверх которой перекрещивались широкие подтяжки.

Молодой человек поздоровался и пригласил его в комнату.

– Где больной? – спросил врач, решительно шагая вслед за молодым человеком.

Квартира показалась ему ухоженной и уютной. Однако ничто не указывало на то, что здесь проживают молодые. И фотографии на стене, и обстановка, и набор книг в шкафу, и допотопные светильники – все будто застыло в прошедшем времени и принадлежало давно ушедшей эпохе.

Он проскочил зал, где его особенно поразило отсутствие такой непременной детали современного жилища, как телевизор, и, не особо церемонясь, ввалился в спальню.

На узкой кровати на чистых простынях лежал седой худощавый человек, одетый в пижаму. Руки поверх одеяла, и левая рука даже издали казалась усохшей и неестественно вывернутой. Некоторая асимметричность наблюдалась и в морщинистом строгом лице. Несомненно, он был парализован, но он был жив!

– Что за шутки! – угрожающе сказал доктор и обернулся, надеясь увидеть девушку, которая с такой легкостью сообщила ему о смерти больного.

Вместо этого он увидел упитанное и внимательное лицо молодого человека, который пристально наблюдал за каждым его движением. Молодой человек тут же деликатно взял его под локоть и предупредительно сказал:

– Теперь я попрошу вас пройти с нами на кухню! Там я вам все объясню...

– Извольте объясниться здесь! – с гонором сказал врач и попытался вырвать локоть.

Это ему не удалось. Пожатие руки молодого человека оказалось неожиданно крепким. Ему без труда удалось сдвинуть опешившего доктора с места и буквально дотащить до кухни. Врач попытался возвысить голос, но его провожатый с такой силой сжал пальцы, что крик застрял в горле.

На кухне его силой усадили на стул и только тогда отпустили. Морщась, он потер онемевший локоть и исподлобья оглянулся по сторонам. Кухня оказалась довольно просторной, кухонный гарнитур был почти новый, принадлежащий уже нашему времени, сверкающий стерильной белизной. По другую сторону стола по-хозяйски расположился молодой человек в подтяжках. Он деловито засучил рукава, достал откуда-то из-под стола небольшой магнитофон, пощелкал кнопками и поставил аппарат перед доктором. Тот взглянул на магнитофон непонимающим и враждебным взглядом. Молодой человек усмехнулся и покосился через плечо.

В кухню неслышным шагом вошла девушка и остановилась на пороге.

– Ступай к Александру Ивановичу, Леди! – распорядился молодой человек. – Не нужно, чтобы он волновался. А мужикам скажи, чтобы зашли, пусть поприсутствуют...

Девушка со странным прозвищем кивнула и скрылась. До доктора донесся ее приглушенный голос, и через минуту на кухне появились двое мужчин. Один – вальяжный и высокорослый, с густой вьющейся шевелюрой и бакенбардами на полных щеках – сразу уселся на стул и полез в холодильник за пивом.

– Кому открыть баночку? – пробурчал он, гремя чем-то стеклянным.

– Давай! – подумав, сказал второй, у которого был нос картошкой и высокие залысины. – Пересохло все.

Молодой человек отрицательно мотнул головой и устремил свой взгляд на врача. Глаза у него были светло-серые, отличающиеся какой-то особенной пустотой. Кроме нее, в этих глазах трудно было что-то представить – огорчение, радость или еще какие-то посторонние чувства. Доктор знал, что у него самого невыразительные глаза, но также и знал, что сейчас в этих глазах плещется хорошо читаемый страх. А вот что означает взгляд молодого человека, догадаться было невозможно, и от этого делалось еще страшнее.

– Времени у нас мало, – объявил молодой человек. – Поэтому приступим сразу к делу. Меня зовут Кузьма. Мы про вас все знаем. Одни мои знакомые по большому секрету сообщили, что вы выполняете деликатные поручения за деньги. Да-да, я имею в виду, что вы отправили на тот свет двух человек. Не зыркайте на меня глазами! Спорить некогда! У меня к вам деловое предложение... С этой минуты вы работаете на нас. Мы будем указывать вам, кого надо убрать, а вы будете отвечать уже за исполнение. Мы будем вам хорошо платить. Отказываться не советую. Нам не с руки заниматься мокрухой самим, особенно в таких мелких масштабах, но из вас-то мы душу вытрясем, не сомневайтесь. Ну, что решили? Только быстро!

Врач «Скорой помощи» с трудом приходил в себя. Слова молодого человека привели его в полное смятение. Его будто поставили у края бездонной пропасти, откуда несло холодом и смрадом, и земля уже начинала крошиться и скользить под его подошвами.

– Вы что-то путаете, – попытался он сопротивляться. – Я врач, помогаю людям... А то, что вы говорите...

Молодой человек сделал знак рукой. Плешивый мужчина быстро поставил на холодильник пивную банку, шагнул к столу и с силой ударил его в печень. Доктор охнул и с грохотом рухнул на пол. Дыхание у него перехватило, свет померк перед глазами.

– Куда так лупишь? – недовольно сказал молодой человек. – Подохнет заморыш, что тогда? Поднимите его.

Его подняли, посадили на стул, побрызгали в лицо водой. Постепенно мир стал проясняться, и врачу удалось наконец втянуть в себя глоток живительного воздуха.

– Очухались? – озабоченно поинтересовался Кузьма. – Тогда продолжим. Сейчас вас просто ударили, а завтра...

Доктору хотелось заплакать от боли и унижения. Он понимал, что ловушка захлопнулась и пути обратного не будет. Он попытался убедить себя, что проигрывать тоже нужно уметь. В конце концов, нет худа без добра, и зимний сад на двадцатом этаже начинал принимать определенно реальные черты.

– Хорошо. Не надо этих эксцессов, – с усилием сказал он. – Я готов сотрудничать. Но сначала договоримся о плате. – Он настороженно посмотрел Кузьме в глаза. – И потом, если нам предстоит обширная работа... Я хотел бы знать все подробности!

По лицу молодого человека невозможно было ничего понять. Он сморщился, точно от табачного дыма, и с недовольством процедил:

– Ну-у... Я не знаю! Зачем вам это?.. Да в принципе ради бога! В Москве есть много одиноких людей, которые живут в отдельных квартирах, хотя, правильнее сказать, не живут, а мучаются. Наша фирма скрашивает им последние дни... Не бесплатно, разумеется. Мы работаем с теми, кто завещает нам квартиры. Юридически все оформлено безукоризненно. Но, сами посудите, какой нам прок от этой сделки, если хозяин квартиры собирается прожить еще пять, десять лет, ну, пускай даже год! Мы же несем огромные расходы!.. Да и штаты наши не позволяют охватить всех полноценной помощью... Понимаете теперь?

– Так на какое вознаграждение я могу рассчитывать? – повторил врач. Говорить ему было все еще трудно – перехватывало дыхание.

– Вознаграждение вполне удовлетворительное, – заверил Кузьма. – С каждой операции будете получать тысячу баксов.

– Что?! – У доктора округлились глаза. – Я должен убить человека за какую-то паршивую тысячу баксов?

Кузьма уставился на него непонимающе и неприязненным взглядом.

– А на что вы, собственно, рассчитываете? – холодно спросил он. – Таковы расценки. Мне непонятны ваши претензии. Больше вам никто за такую работу не заплатит.

Как доктору ни было страшно, но такого разочарования он не вытерпел.

– Мне платили значительно больше! – огрызнулся он.

– Не знаю, чего вам там платили. Это ваше частное дело. А сейчас вы работаете на фирму! Еще вопросы есть? Нас еще ждет работа, не забывайте.

Врача бросило в жар. Почему-то сейчас, при свете дня, лишать человека жизни показалось ему особенно кощунственным и циничным. Но физиономии окружавших его мужчин не сулили ничего хорошего. Они ждали от него действий. Вытирая лицо ладонью, он обессиленным взглядом уставился на Кузьму.

Тот воспринял его молчание как знак согласия и сказал с подъемом:

– Итак, сейчас займетесь Александром Ивановичем. Он после инсульта, но у него и сердечко барахлит... Вопросов, короче, возникнуть не должно. Для начала я дам вам один препарат... Вещь сильная, используется спецслужбами. После его введения человек умирает, как от сердечного приступа, а следов никаких не остается. Но впоследствии вы сами должны решать вопрос лекарств. Мы будем давать вам информацию, а вы сами решайте, что лучше применить... Все-таки вы специалист, верно?

Доктор безмолвствовал. Теперь ему хотелось, чтобы все побыстрее кончилось. Кузьма выключил магнитофон и встал. Поднялись на ноги и оба его помощника. Врачу ничего не оставалось, кроме как последовать их примеру. Сидя, он чувствовал себя в этот момент особенно беспомощным и ничтожным.

Кузьма предложил ему выйти из кухни первым. Врач подчинился и пошел – как-то странно, боком, отставив в сторону локоть, словно прикрывая печень от нового удара. Плешивый и кудрявый пристроились у него за спиной, едва не дыша в затылок. В спальне их ожидала Леди, которая, присев на край кровати, что-то говорила беспомощному старику успокоительным, профессионально-ласковым голосом. Увидев мужчин, она поспешно встала и отошла куда-то в угол комнаты.

Кузьма подвел доктора к столу, на котором были разложены шприцы и медикаменты, указал пальцем на ампулу с черным ободком.

– Вот этот препарат, – сказал он. – Приступайте.

Доктор механически взял ампулу в руки, постучал ногтем по стеклянной стенке. Надорвал обертку шприца. В этот момент где-то совсем рядом послышалось еле различимое жужжание. Он поднял голову и с недоумением уставился на девушку, которая, незаметно приблизившись, снимала его видеокамерой.

– Зачем это? – тревожно воскликнул он, тыча пальцем в красный огонек видеокамеры.

– Чтобы вы не выкинули впоследствии никаких финтов, – объяснил как ни в чем не бывало Кузьма. – Эта пленка и магнитофонная запись пойдут в наш архив.

Доктор понял, что пропал. Куда бы он теперь ни пошел, в какой бы норе ни спрятался, его погибель будет таиться в архиве и ждать своего часа. А всему виной вульгарная обывательская жадность. «Размечтался об элитной квартире! Будет тебе теперь квартира – с решетками на окнах», – подумал он.

Но руки его в этот момент автоматически продолжали заниматься своим делом – надламывали ампулу, налаживали шприц, закатывали старику рукав, накладывали жгут. На врача вдруг нахлынуло тупое, равнодушное оцепенение. Падение его закончилось, он достиг дна, и больше не надо было ни о чем беспокоиться. Если забыть о жужжащей чудо-технике с хищным багровым глазком.

А юная Леди с аккуратностью, сделавшей бы честь самому доктору, продолжала фиксировать на пленку каждое его движение, ничуть, кажется, не смущаясь зловещими обстоятельствами, сопутствующими этой съемке.

При этом сама жертва оказывалась как бы полностью выключенной из происходящего действа. Никто не обращал на старика внимания, и даже врач полностью сосредоточился лишь на его сморщенной бледной руке, неспособной даже сопротивляться. Впрочем, старик едва ли понимал, что его ждет. До самого последнего момента лицо его сохраняло строгое и немного глуповатое выражение из-за паралича, перекосившего мышцы.

Он умер сразу – едва первые капли препарата проникли в кровь. Тело его едва заметно вздрогнуло и тут же обмякло, превратилось в груду безжизненной плоти.

Врач даже не стал проверять необходимые признаки – он буквально ощутил, как из его шприца в больного вошла смерть.

– Все! – глухо сказал он, оглядываясь на деловитого Кузьму безумным взглядом.

Леди на цыпочках обошла его и сняла крупным планом замершее лицо старика.

– Закончили! – хлопнул в ладоши Кузьма, точно заправский режиссер. – Теперь, уважаемый, вы нам выпишете врачебное свидетельство о смерти и будете свободны. А нам еще предстоит масса дел – похоронное бюро, нотариус, жилконтора... Давайте не будем терять время.

Пока он выписывал свидетельство, незаметно исчезли плешивый с приятелем. Леди с сумкой через плечо – это был футляр видеокамеры – терпеливо дожидалась, облокотившись о дверной косяк. Она была похожа на журналистку с телевидения, сосредоточенную и строгую.

Кузьма расхаживал за спиной у доктора и монотонным назидательным голосом инструктировал его:

– В дальнейшем будете выезжать к клиенту сами, в нерабочее время. Старайтесь делать это без свидетелей. Связь с вами будем поддерживать через нашего сотрудника, который работает в той же больнице, что и вы. Он будет сообщать вам адреса и время визита. Если у вас будут возникать по ходу дела какие-то вопросы – тоже обращайтесь к нему. Однако старайтесь не афишировать ваших отношений, контакты должны быть минимальными. Инструменты, медикаменты – все ваше. Старайтесь продумывать каждую операцию. Никаких явных следов не должно оставаться. Это в ваших же интересах. Что еще...

Молодой человек резко остановился и уставился на доктора, словно пытался вспомнить что-то важное.

– Гонорар... – хмуро напомнил врач.

Кузьма отмахнулся, словно услышал несусветную глупость.

– Деньги будете получать тоже через нашего сотрудника, – заявил он. – Сегодняшний гонорар получите, я думаю, в ближайшие дни. Никто вас обманывать не собирается.

Лицо у доктора вытянулось. Однако он сумел взять себя в руки.

– Каким образом я найду вашего сотрудника? – с неприязнью спросил он.

– Он вас сам найдет, – сказал Кузьма. – Запомните – он назовет себя Артуром...

Мы с Мариной бродили по самым глухим уголкам парка, наслаждаясь тишиной и свежестью воскресного дня. Сквозь кроны деревьев на нас лился прозрачный зеленый свет, птички щебетали где-то совсем рядом, упругие стрелы молодой травы покачивались по краям тропинки. Иллюзия покоя и благословенного одиночества.

– У тебя никогда не было такого ощущения, – со вздохом спросила Марина, – что ты родился не в то время?

– Пожалуй, да, – ответил я. – Предпочел бы прожить жизнь в тех исторических пределах, когда не было галопирующей инфляции...

Марина презрительно сжала губы.

– Ты, как всегда, упражняешься в остроумии. Бесчувственный и ограниченный тип, как и все мужчины. А я бы действительно хотела родиться в те далекие времена, когда у людей еще были живы чувства и совесть. Мне бы хотелось быть тургеневской героиней, бродить в одиночестве по тенистым аллеям, грезить о романтическом идеале, плакать в подушку и помогать бедным...

Мне подумалось, что эти мечты, при всей их невинности, трудноосуществимы теперь даже в мелочах. Взять хотя бы тенистые аллеи. В общественных парках они всегда чреваты сюрпризами, и в самые романтические минуты на них вдруг, как черти из коробочки, появляются встрепанные парочки, в волосах которых запутались травинки и прошлогодние листья, или почтенное семейство с выводком вопящих, перемазанных мороженым детей, или компания развинченных рэперов с оглушительным бум-боксом, или смертельно пьяный и безнадежно заблудившийся мужик, чем-то неуловимо похожий на трактор, пробивающийся через целину. Но вслух я сказал:

– Тогда тебе повезло. Ты родилась как раз вовремя. Разве что тебе не нужно бродить в одиночестве и грезить об идеале – он рядом с тобой. Причем вышло так удачно – я как раз бедный, и ты можешь помогать мне хоть двадцать четыре часа в сутки...

Марина осмотрела меня критическим взглядом, в котором прятался едва сдерживаемый смех.

– Увы, – сказала она. – Ты прав только насчет бедности. Да и то, скорее это бедность духа... Ты даже не способен уразуметь моих нравственных исканий...

Я изобразил на лице важность и ответил:

– А вот это уже полнейшее заблуждение. Я, как тебе известно, имею диплом врача, а таковой диплом косвенно свидетельствует, кроме всего прочего, о высокой нравственности его обладателя!

– Многие пытаются прикрыть дипломом ту зияющую пустоту, которая на самом деле царит в их душах, – веско возразила Марина. – А в твоем случае я вообще бы настаивала на экспертизе. У меня есть серьезные основания полагать, что ты свой диплом приобрел на черном рынке.

– Вот они, тургеневские героини! – горько сказал я. – Едва жертва расслабилась – тут же экспертиза, подписка о невыезде...

Марина работала криминалистом. Во времена отчаянного передела собственности на нее было совершено покушение. Она осталась жива, но с практической работой было покончено. Теперь она преподавала в Высшей школе милиции. Поэтому я полагал, что моя шутка не вызовет у нее отрицательной реакции. Однако она посмотрела на меня достаточно скептически и укоризненно покачала головой.

– Нет, – сказала она с грустью. – Я действительно начинаю понимать феминисток и лесбиянок... Мужчина никогда не сможет постичь мир женской души. Мужчина груб и незамысловат, как носорог... Ты со мной согласен?