Мастер боя
– Никакого мотора не берем. Это я сказал, чтобы слышал астматик. Пускай нас ищут на трассе. Через три минуты должна подойти электричка – я глянул расписание, когда вылезал из такси. Садимся на нее и жмем до Минвод. Тебя как зовут, земеля? – обратился он к нежданному избавителю.
– Петр, – коротко сообщил тот. Альтернативы имени, данному дедушкой Джамалом, не было.
– Я Сергей, а он Санька, – представился парень и деловито констатировал: – В общем, тебе тоже деваться некуда. Останешься – замочат… Давай с нами в электричку, а там разберемся, что делать. Вон она уже на подходе, свистит на входной стрелке. Расходимся, чтобы нас вместе не видели, садимся в разные вагоны. А как немного отъедем от станции, встретимся в третьем от электровоза. Ходу, мужики!
Сбили они со следа преследователей или и не было за ними погони, можно было лишь гадать. Первые остановки ребята напряженно вглядывались в окна, ожидая увидеть на перроне встречающих братков, но чем дальше, тем спокойнее становились их лица. И головами уже не так крутили, осматривая очередную станцию, и Сергей уже не лез в сумку и не цеплялся за рубчатую рукоять «тэтэшки». До Минеральных Вод они добрались без происшествий и накладок, если не считать появления в вагоне хмурого контролера, которому безропотно заплатили штраф за безбилетный проезд. Сдались без боя: виноваты, дяденька, не успели взять билет, что в принципе было чистой правдой.
В Минводах, когда страх от погони отхлынул окончательно, Серега с Санькой, взяв последнему билет на поезд, потащили Петра в привокзальный ресторан. А там, после третьей рюмки – он-то сам не пил, а только пригубливал, зато ребята опрокидывали по полной, – рассказали, в какую историю влипли. Собственно, и не влипли, а попали в отработанную схему.
Они оба служили солдатами-контрактниками в Чечне. Когда уволились, им, как и многим другим, не заплатили «боевые», деньги, что положено начислять за участие в боевых операциях и рейдах. Подали в суд, выиграли, и им по исполнительным листам выплатили полагающиеся суммы. Худо-бедно, а вышло почти по двести тысяч на каждого. А дальше все просто. Кто-то из финансистов части стуканул, когда они деньги получали, а может, и не финансисты – мало ли кто мог знать об этом и в доле состоять? Видно, отлажена была схема проводов. «Богатеньких Буратино» уже ждали около проходной ребятишки на «Ниссане». Выручил прапорщик знакомый, дежурный по КПП. Подмигнул незаметно и глаза многозначительно скосил на джипер.
Поняли Серега с Санькой, что ситуация пиковая, наслышаны были о таких делах. Рванули назад, выбрались через хоздвор части и поймали машину. Но те ребята тоже не были лыком шиты. Просчитали пацанов и кинулись в погоню. Вот и достали их в скверике с бюстом поручика. Если бы не помощь Петра, кранты. Лишились бы они в лучшем случае денежек, риском и кровью заработанных, а при худом раскладе – так и лишние отверстия в черепушках могли приобрести – зря, что ли, «ТТ» за поясом тот парнишка таскал.
Вот такая история случилась. Кабы из ряда вон выходящая, так нет же, вполне обыденная в нашем Отечестве. И не за такие деньги нынче жмуров кладут.
О себе Петр не распространялся. Сказал только, что после травмы частично потерял память, сейчас лечится, пытаясь восстановить ее. Он помнил слова старого Джамала: «Не надо чужим рассказывать о своем горе, пытаясь вызвать интерес или сочувствие. Тебе от этого лучше не станет, а они могут почувствовать себя обязанными и возненавидеть…»
Ребята чуточку насупились, сопереживая, но ненадолго – не в том возрасте были, чтобы жалость задерживалась в их сердцах, да и застолье не располагало к унынию. Пошли дальше под водочку взахлеб воспоминания о службе, о былом житье-бытье на неспокойной земле горской, на чеченской войне…
На второй бутылке общение перешло в братание. Санька уже не ехал домой на курьерском, а двигался в гости к Сереге, который был почти что местным, жил в ста сорока километрах от Минеральных Вод. Через официанта они застолбили таксиста, который согласился за штуку целковых довезти ребят до Светлограда. Эта инициатива, надо думать, и избавила их от неприятностей, что имели облик местных правоохранителей. Два патрульных милиционера дозором, как тот батька Черномор со товарищи, пару раз заглядывали в ресторан, останавливая плотоядные взоры на разгулявшейся компании.
На третьем заходе у них случился диалог с водителем, уже получившим задаток и смирно ожидавшим у входа. Патрульные нахмурились несколько, однако перебивать клиентов не стали. Видимо, рвать кусок из чужого горла здесь было не принято, а может, и имели они с таксеров на кусочек черного хлебушка с маслицем. Куда тут денешься – интеграция мелкого бизнеса, корпоративные опять же интересы…
Когда Санька «после литры выпитой» совсем скис, Серега, еще не совсем потерявший ориентацию, дал команду на отчаливание из гостеприимной ресторации на историческую светлоградскую родину. Петр, хотя ребята во время распития упорно приглашали его с собой, от поездки отказался. Он не знал, что ему делать и куда идти после расставания с друзьями-однополчанами, однако «продолжения банкета» не хотел, не лежала к этому душа.
Они с Серегой подхватили разомлевшего, едва державшегося на ногах Саньку и повели к такси. У машины произошли, как и положено, клятвы в вечной дружбе, объятия и попытки лобзаний. Серега, более стойкий и еще мыслящий, сунул Петру в карман какие-то деньги, а попытавшийся соображать Санька нацарапал на фотографии, вытащенной из сумки, совершенно неразборчивым почерком адрес и строго приказал приезжать в гости. Он отдал фото Петру и, исчерпав последние силы, упал ничком на заднее сиденье «Волги», мгновенно вырубившись, но сохранив на лице счастливую улыбку.
На фотографии на фоне совсем близких гор с заснеженными пиками были сняты несколько человек в полной боевой форме – в касках, в бронежилетах, с оружием. Вот Санька стоит, а вот – Сергей…
Такси отчалило, оставив Петра в одиночестве у вокзала.
– Гражданин! Предъявите, пожалуйста, ваши документы, – неожиданно прозвучало за его спиной.
Он обернулся и оказался лицом к лицу с милиционерами, теми, кто давеча высматривал их в ресторане. Старший сержант – старший и по званию, и по возрасту, пытливо разглядывал Петра. Второй был совсем молоденьким, в еще не обмявшейся форме.
– Предъявите документы, – повторил старший наряда. – Что вы делаете на вокзале?
– Провожал ребят домой, – пожал плечами Петр.
– Да уж видели мы, как провожали… – скептически хмыкнул милиционер. – А сами куда направляетесь? Еще и в нетрезвом состоянии?
– Да я не пил, только пригубливал. Ребята, вот те от души расстарались.
Сержант и сам понял, что от клиента хоть и тянет водочкой, но к категории пьяных его не отнесешь. Однако сдаваться так с ходу правоохранитель не привык:
– А документы ваши? А что у вас в сумке?
Петр распахнул пакет и показал все тот же начатый батон и бутылку «Нарзана».
– Понятно, – качнул подбородком несколько расстроившийся сержант и, внимательно присмотревшись, потянул из рук Петра бумажку, которую ему вместе с фотографией вручил пьяный Санька.
– Вы едете куда-то? – развертывая ее, спросил милиционер.
Петр промолчал, разглядев в его руках билет на поезд, который они перед походом в ресторан купили Саньке. Сержант внимательно прочитал, что в нем написано, кинул взгляд на часы, и его брови полезли вверх.
– Гражданин, вы о чем думаете? До отхода поезда осталось две минуты, а вы и в ус не дуете.
Похоже, общественное в душе сержанта взяло верх над личными мотивами. Да, собственно, и особого толку от этого типа не предвиделось. В вытрезвитель с легким запахом не отправишь, ведет себя спокойно, видимо, никакой вины за собой не чувствуя. Опять же прибытку от него, а глаз у сержанта был наметан, не намечалось. А тут и билет в наличии, по вокзалу шляться не будет, и, хоть это в обязанности не входило, заботу можно проявить о рядовом гражданине. Молодой, опять же, рядом, уму-разуму набирается. Пусть видит в наставнике не только строгость, но и справедливость. Что там у нас на эмблеме – не один меч, но и щит присутствует?
– Ну-ка, гражданин, дуйте срочно на перрон. Вагон у вас четвертый, нумерация с головы поезда, это, значит, в ту сторону шагать. Вон уже и по громкоговорящей объявляют, что новокузнецкий через минуту отходит. Поспешайте, а то от поезда отстанете. Коляня, проводи-ка товарища.
Петр, сопровождаемый молодым милиционером, послушно и поспешно двинулся в указанном сержантом направлении. Вот и до вагона под номером четыре с белой табличкой на боку «Кисловодск – Новокузнецк» добрались. Проводник уже в тамбур залез, к отправлению готовится.
Мельком глянув в билет, проводник кивнул Петру головой:
– Заходите, ваше место сорок пятое, нижнее, боковое.
Он успел только зайти в вагон, как поезд мягко качнулся и неспешно поплыл от вокзала.
Глава 3. От перрона до «Анапы»
В вагоне не было ни душно, ни людно. Сентябрь ладно поддавал через щели свежий воздух, а народ то прибывал, потихоньку наполняя отсеки и тамбуры, то как-то разом освобождал места, выплескиваясь на крупных станциях. Купейные вагоны поезда, пересекающего почти треть России от солнечного Кисловодска до сурового седого Урала, занимали большей частью отдыхающие, возвращающиеся с лечебных вод. Плацкартные же удобства предпочитал народ попроще и поделовитее. Из разговоров можно было определить, что одни стремились в командировку, другие, наоборот, возвращались из поездки по служебным делам; кто-то проезжал всего пару-тройку остановок, в кои-то веки выбравшись в гости к близким и дальним родственникам, кто спешил на свадьбы, что по осени играют, а кто и на похороны. Детей, за исключением совсем малых, не везли – всех уже от дедушек-бабушек с отдыха домой вернули и в школы нарядили знаний набираться.
На верхнюю полку в отсек Петра за время пути так никого и не подселили, поэтому он ехал в относительном одиночестве и комфорте, то есть не упираясь глазами и коленями в глаза и колени соседа. Так и передвигался он по «необъятной и многонациональной» в роли неприметного и вполне стандартного пассажира не менее стандартного плацкартного вагона. А куда и зачем? Этого ни он не знал, ни кто другой подсказать не мог.
В Санькином билете был определен конечный пункт путешествия по «железке», название которого ему ничего не говорило: Серовск. В расписании, которое Петр внимательно изучил, там значилась сорокаминутная стоянка поезда, подразумевающая, что в составе меняют тепловоз, а значит, и станция немалая, видимо, узловая, из чего следовало… Да ничего из этого не следовало! Потому что Петру было совершенно безразлично, куда и зачем он едет. Он плыл по течению жизни, брошенный в ее стремнину старым чеченцем, хладнокровно ожидая, куда оно вынесет.
Чем станет на его пути Серовск – тихой заводью, кладбищем затонувших кораблей, а может, очередной отметкой на карте, отмелью, как недавний скверик с бюстом поэта? Волна выбросит на песок да тут же и подхватит, понесет дальше… А может, песок тот зыбучим окажется, засосет по грудь, по горло, с головой утянет? Время покажет!
Деньги, что Серега при прощании ему в нагрудный карман засунул «от щедрот своих», Петр пересчитал и аккуратно переложил во внутренний. Триста пятьдесят рублей, немного, но при его безденежье протянуть с десяток дней хватит. Он не стал брать постель, на что проводник презрительно скривился и предупредил строго, чтобы пассажир не вздумал спать на голом матраце, а ехать-то две ночи. Но зря деньги тратить на пустое не хотелось. И сидя подремать можно, да и стол развернуть и уложить в полку полумягкую, а вместо подушки ботинки, прикрытые все тем же пакетом пластиковым, под голову подсунуть – и спи спокойно, дорогой товарищ.
Он без особых затруднений вспомнил, что такое денежные знаки и зачем они нужны. А главное – врубился, что денег всегда мало и их надо беречь. И совсем по теме подслушал шутку в разговоре попутчиков, как старый и мудрый еврей сказал, что денег много не бывает, а бывает много камней в почках и бедных родственников у жены. С камнями в почках и женой у него проблем не возникало – их просто не было, а вот дензнаки Петр экономил как мог.
За всю дорогу он потратился только на анальгин, взяв его про запас в привокзальном аптечном киоске, а когда батон закончился, прикупил буханку хлеба. Да еще в Котельникове на рыбном базарчике разохотился на котлету из сазаньей икры – недорого и питательно, сплошной белок. Вот и все расходы. А в бутылку из-под минералки Петр из вагонного титана воды кипяченой налил. Так и ехал в тепле и достатке, потихоньку хлебушек грызя, водичкой запивая да в окошко на природу любуясь, на поля, чисто убранные, перелески да полосы лесозащитные, уже местами подернувшиеся желтизной и увяданием ранним осенним.
Окраинные пейзажи Серовска, значившегося конечным пунктом в билете, потянувшиеся вдоль железнодорожного полотна, ничем не отличались от подобных же картин других городов. Вначале по обочинам замелькали тощие пустые огородики с частоколами из всевозможного мусора и металлолома. На смену им поднялись бетонными оградами захламленные хоздворы и мехплощадки, смахивающие больше на кладбища ржавеющей строительной и дорожной техники, перемежающиеся с тыльными стенами массивов частных гаражей и автостоянками. И везде на бетоне и на кирпичах в выцветшем граффити можно было изучать историю последних десятилетий – от политизированных «Слава КПСС (КПРФ, ЛДПР, СПС и т. д.)!», уже совсем забытых горбачевских «Гласность и перестройка» с тремя жирными восклицательными знаками, множественных «Голосуйте за…» и «Имярек – наш кандидат», до игривого «Моника, ты наша надежда!» и задумчиво-философского «Чубайс, сволочь, включи рубильник и вешайся!». Пара вечных, как мир, «Маша (Оля, Света), я тебя люблю!» погоды не делали, однако умиляли.
Ближе к станции на передний план по-хозяйски выдвинулись железнодорожные сооружения, такие же грязные и малоухоженные, как и окраинные мехдворы. Состав пошел совсем медленно, стуча и переваливаясь на входных стрелках. Как-то быстро и незаметно поднялся к окну, и поплыл перрон с редкими встречающими, а за парой рельсовых провалов – поезд подали не на первый путь – вздыбился шпилем вокзал старой постройки, увенчанный лениво обвисшим на безветрии триколором.
Петру спешить было некуда. Он подождал, пока мимо него пройдут и протащат багаж пассажиры, выходящие в Серовске, подхватил пакет и двинулся следом. Выйдя на перрон, Петр протиснулся мимо столпившейся у дверей вагона радостно гомонящей группы приехавших-встречающих и огляделся по сторонам. Его окружал мир одновременно и незнакомый, и вполне стандартный, такой же, как и на других станциях, мимо которых он проезжал, где выходил и прогуливался по перронам.
Народ потихоньку преодолел броуновскую суету первых минут прибытия и потянулся направленным ручейком к подземному переходу, торчащему будкой посередине перрона, над которой висела вывеска «Выход в город». Ему, наверное, надо было шагать следом за всеми туда же, однако что-то не давало это сделать. И это самое «что-то» скоро превратилось во вполне объективную реальность – милицейский патруль, занявший пост сбоку у дверей и наблюдающий за входящими в переход.
Петру даже почудилось, что милиционеры из Минеральных Вод примчались следом и ждут его, чтобы еще разок задать все тот же вопрос о документах, на который так и не получили ответа. Сходство с этими, серовскими, было не внешнее и не в том, что на них была надета та же мышиная форма, а наверное, чисто возрастное. Сержант и там, и здесь, выглядел постарше, лет тридцати пяти, и второй, рядовой, был совсем молодой, видимо, недавно пополнивший «ряды», в новом, еще совсем не обмятом обмундировании. Выходило один в один с нарядом на вокзале в Минводах, вот только он никуда не уезжал, а прибыл в их владения, что несколько меняло ситуацию.
Петр провел ладонью по щеке, заросшей четырехдневной щетиной. Последний раз он брился в доме родственников дедушки Джамала, еще в Ингушетии, и зарос основательно. С такой физиономией, в измятом за дорогу камуфляже, без документов лезть в объятия правоохранителей было вовсе безрассудно. Да и парочка, стоящая рядом с вагоном у столба, выбравшая его ажурные металлические перекрестья для прикрытия, только утвердила Петра в его сомнениях.
Обличье мужика было еще более потрепанным, чем у него самого. Мешки под глазами и бабья одутловатость лица выдавали давно и упорно пьющего гражданина, что подтверждал и густой свежий перегар, бьющий на поражение с трехметровой дистанции. Одежка его выглядела поношенной, но не грязной, а щетина была, пожалуй, покороче, чем у Петра. Женщину издали хотелось бы назвать миловидной, но вблизи все та же одутловатость и совершенная неопределенность возраста – ей можно было бы дать и тридцать лет, и сорок – выдавали предпочтения в жизни, полностью совпадающие со страстями ее спутника.
Тот тоже колебался во времени, правда, в категории от сорока до пятидесяти. Можно было сделать вывод, что парочка явно не вчера ушла в плаванье по морю зеленого змия, хотя и не окончательно утонула в его волнах.
– Пошли отсюда, а то опять Унтер нас заметет и в камеру определит, – сказала женщина и потянула мужчину за собой. – Через мост уйдем.
Петр посмотрел в противоположную от подземного перехода сторону и увидел мост, переброшенный через пути. Маршрут отступления определился, и он без особых сомнений пристроился в кильватер рвущемуся к свободе тандему. Похоже, данные гуманоиды, как и он, не спешили в объятия той, что «нас бережет». Странно, но, кроме нежелания встречаться с милицией, Петр как-то совсем несложно, словно уже имел опыт, просчитал вполне определенную перспективу, некую полезную схемку, связанную с парочкой, за которой шагал по перрону.
Женщина несколько раз оглядывалась, сначала определяя, нет ли за ними милицейской погони, а потом уже подозрительно посматривая на Петра, севшего им на хвост. На мосту они свернули влево, уходя дальше от вокзала, а пройдя его и спустившись, завернули под пролет к забору, отгораживающему пути. Петр также зашел под мост и остановился в трех шагах от них.
– Кока, этот козел за нами идет с самого перрона, – громко, так что Петру было все слышно, зашептала спутнику женщина. – Он за нами следит. Это наверняка мент. Он нас сдаст…
Мужчина, несмотря на явно большее подпитие, а может, именно и благодаря ему, на окружающее смотрел проще и благодушнее.
– Какой он, к хренам, мент, Валентина? Посмотри на его фейс. Таких самих в ментовку метут рядами и колоннами, – окинув взглядом Петра, доверительно сообщил женщине Кока.
И, уже обращаясь к нему, хотя женщина дергала за рукав, спросил:
– Мужик, тебе чего надо? Если выпить, так мы на мели. Улов, видишь, нулевой.
Он тряхнул в руке тощую болоньевую сумку, в которой сиротливо звякнули две пустые бутылки. Затем на секунду задумался и с надеждой во взоре, но с сомнением в голосе спросил:
– А может, ты, корешок, нас угостишь? Мы не откажемся, не волнуйся. Заодно и познакомимся.
Насчет того, что Кока, как назвала его женщина, волнуется и тем паче откажется от выпивки, да еще на халяву, мысли не возникло. Когда Петр, не говоря ни слова, вытащил из кармана три червонца и вручил мужику, лицо того сделалось серьезным и отстраненно-возвышенным. Передавая даме по эстафете купюры, изящно зажатые между вытянутыми средним и указательным пальцами, Кока резко бросил подбородок вниз, только не щелкнув каблуками, представился сам и представил спутницу:
– Честь имею, Николай Крайнов, некогда кандидат технических наук, без пяти минут доктор, волею злых судеб брошенный в водоворот жизненных обстоятельств. Для друзей – просто Кока. Подруга моих невзгод Валентина.
И, тут же возвратившись на круги своя, с удивлением воззрился на женщину:
– Валюша, солнышко мое, выйди из комы! Стрелой в ларек – одна нога здесь, вторая там, а затем то же самое, но в обратном порядке. В нашем деле главное – быстрота движений и натиск. Последнее особенно ценил великий русский полководец Суворов.
Кока поднял глаза на щедрого дарителя и, обдав густым застарелым перегаром, несколько витиевато вопросил:
– Разрешите, естественно, если подобные сведения не являются великим секретом, поинтересоваться, как зовут вас, мон шер ами? Как-то неудобно…
– Прошу прощения, что не представился сразу. Сье ле секрет де полишинелле – это не более чем секрет полишинеля. Меня зовут Петром, мсье Кока.
Слова на французском вырвались и сложились во фразу как бы автоматически, в ответ на «дорогого друга», которым он был удостоен. Данное открытие его самого, в общем-то, не удивило. Петр просто принял к сведению, что язык ему знаком. Правда, не настолько, чтобы он вдруг был для него родным или же Петр владел им в совершенстве – мог понять сказанное, тем более на бытовом уровне, ответить и даже немного пообщаться. Более тщательно анализировать свои знания он не стал, а только принял их к сведению. Ему сейчас очень многое, если не сказать все, приходилось вспоминать, узнавать, расставлять по своим местам, анализировать, систематизировать…
Зато на Коку его ответ произвел достойное впечатление. Может, менее глубокое, чем выданный щедрой рукой тридцатник, однако же в комплексе с ним Петр занял свое место в табели о рангах, и оно явно было не в конце списка. Кока еще раз бросил вниз подбородок:
– Счастлив встретить интеллигентного, каким и имею честь быть сам, человека. Увы, судьбой поставлен в рамки… Ну, вы, наверное, понимаете… Все в прошлом – непризнание коллег и начальства, черная зависть и искреннее неприятие окружающего хамства. Увы, как это ни горько произносить, но я сегодня почти смирился с собой и жестоким миром.
– Да, понимаю и принимаю. Epouvantable – это ужасно! – вполне естественно вырвалось у Петра. – Сам, можно сказать, прошел через горнило, через тернии…
Откуда взялись эти горнило и тернии, как и относительно свободный французский, было загадкой, а вот зачем он вешает Коке лапшу на уши, Петр стал понимать. Появилась если не определенность, то какая-никакая цель. Хотя почему никакая? Город чужой, где заночевать хотя бы на первую ночь – вопрос немаловажный. А здесь подсознание сработало, выбрав в попутчики эту живописную пару. Судя по одежде, они не в колодцах на трубах ночуют, а обитают на цивильной жилплощади. Поэтому вопрос с ночевкой, считай, решен.
Физиономии опять же у этих граждан не вусмерть пропитые и по типажу с образцами Ломброзо не схожи. За копейку, глядишь, ночью и не удавят. Да и Кока говорит про без пяти минут доктора, что вполне может быть и правдой. Исходя из словарного запаса, образованием товарищ явно обременен. А следовательно, дружить с ним можно – немножко так… Вот еще бы с его «солнышком» Валентиной общий язык найти, и тогда идиллия была бы полной. Да что-то не очень получается. Невооруженным глазом видно, что баба она стервозная.
Дама сердца интеллигента возвратилась очень скоро, видимо, памятуя про одну ногу здесь и другую там, а может, просто ввиду близости ларька, несколько запыхавшаяся, но умиротворенная. В руках «солнышко» крепко держала две бутылки с прозрачным содержимым и желтоватой этикеткой, на которой разлапистой надписью читалось название «Анапа». У Петра данный бренд не вызвал в памяти никаких эмоций – ни положительных, ни отрицательных, а лишь любопытство. Водка, которую он пил с ребятами в привокзальном ресторане, как-то сразу оживила в памяти вкус и ощущения, из чего следовало, что в прошлой жизни она была им употребляема. А вот «Анапа» почему-то не заняла должного места в подкорке. Но все это были лишь его предположения и ничего более.
Валентина нерешительно перевела глаза с одного мужчины на другого, пытаясь определить, кто из них сейчас командует парадом. Кока, конечно, был для нее роднее и ближе, можно сказать, в авторитете, однако же деньги пришли от небритого мецената с поезда. А опыт в таких делах подсказывал, что за неправильное поведение можно и по сусалам схлопотать. Под левым глазом у нее еще бледнела желто-салатная тень от несошедшего синяка. Но опасения дамы оказались беспочвенными. Выбор остался за Кокой, посчитавшим, что знакомство состоялось и они, как люди интеллигентные, уже на короткой ноге.
– Ну что, Петруша, не будем тянуть кота за хвост, лучше потянем удовольствие. Давайте-ка глотнем по каплюшечке в данной реальности антисанитарии, чтобы планку поддержать, а продолжим бал в более уютном местечке.
Петр не возражал. И особенно по поводу уютного места. Его ожидания оправдывались – с ночевкой вопрос, похоже, решен. Кока, чуть приплясывая от нетерпения, изящным круговым движением сорвал с бутылки металлическую пробку. Его уже заметно дрожащая рука привычным махом повела горлышко к губам, однако воспитание в последний момент все же дало о себе знать. Он усилием воли отстранил от себя бутылку и трагическим театральным жестом протянул ее Петру: