Что-то… (сборник)

2

Довольно просто – отличить, по одежде, среди прохожих алкоголика в его трезвый день. Обычно, это явно поношенный пиджак от одного костюма, брюки, более поношенные чем пиджак, от другого, застёгнутая на все пуговицы рубашка в клеточку, на ногах, в лучшем случае, дешёвые кроссовки, а то и сандалии, надетые на носки. А на лице проступает выражение гордости. Ведь в этот день он уверен, что сегодня он наравне с другими: сегодня никто не может заподозрить в нём алкоголика. Иногда вид такого человека, почему-то, ассоциативно «навевает» запах затхлости – будто плохо просушенную вещь сложили и довольно долго хранили в закрытом прохладном месте. А потом зачем-то вытащили.

Егор помнил всё это из своей прошлой жизни, так что теперь, будучи конченым алкоголиком (хотя не конченых алкоголиков не бывает), старательно избегал «выставляться» подобным образом. Он прекрасно сознавал, что даже будучи трезвым, он остаётся алкоголиком. Вдрызг конченым. Поэтому, оставаясь «сухим» эти три дня – чем он воспользовался, чтобы элементарно привести себя в порядок хотя бы гигиенически, – он не испытывал и тени гордости за себя, а тем более, выходя на улицу, не пытался притвориться «нормальным». Он прекрасно сознавал, что всё это скоро закончится и он опять запьёт. Быть может на этот раз, наконец-то, в последний раз?

Сдав омерзительно множественное количество бутылок скупщику оных, расположившемуся в соседнем дворе рядом с небольшой пирамидой бутылочных ящиков, Егор намеривался пойти в магазин и купить пару бутылок хорошей водки. Он всегда начинал запой с хорошей «водочки». Это потом он будет ходить (громко сказано!) в соседний подъезд и покупать разбавленный спирт у старухи из сорок третьей квартиры. А для начала для хорошей водки нужна ещё и более-менее приличная закуска. Возможно даже, типа «окорочка-гриль».

Но вместо магазина он оказался дома. Именно так – оказался. Он пришёл в себя, и обнаружил, что находится в своей квартире. Он совершенно не помнил, как здесь очутился. А главное – почему, собственно?! Ведь у него были совсем другие планы! Что за хрень такая?!

Сначала Егор убедился, что все деньги при нём, потом бессмысленно обошёл всю свою квартиру (он никогда не понимал, почему её планировка называется «малый трамвай»), зачем-то заглянув в туалет, затем остановился под низким потолком «арки», ощущая чуть тревожную растерянность. Но вскоре она сменилась знакомым, и поэтому успокаивающим, уверенным осознанием того, что ему необходимо срочно выпить.

Облегчённо вдохнув, он вышел из квартиры.

На скамье у подъезда сидел мужчина, в котором практически всё было неопределяемо. За исключением явно хороших коричневых туфлей, которые на удивление хорошо сочетались с тёмно-синими джинсами. Когда Егор вышел из двери подъезда, мужчина поднялся со скамьи и сделал пару шагов как бы наперерез Егору. Егор сделал испытующий шаг вперёд, так и замерев в нём, слегка вопросительно глядя на незнакомца. Во всей этой ситуации ему виделось что-то глуповато нелепое.

Спокойно взглянув Егору в глаза, незнакомец сказал нейтральным тоном:

«Запой в ближайшей перспективе отменяется».

«Это почему?!», – спросил Егор насмешливым тоном, в который примешивалось лёгкое удивление.

«Работа есть», – ответил незнакомец всё тем же тоном.

«А с чего ты взял, что я соглашусь на какую-то там работу?!», – насмешливо спросил Егор.

«А куда ты денешься!», – с лёгким высокомерием, без малейшей вопросительности, выговорил мужчина, позволив своим губам чуть изогнуться в кривой усмешке.

В этот момент к ним подъехала не новая «Тойота», как ни странно, с правым рулём.

«Садись», – сказал незнакомец Егору, указав на правую заднюю дверь. Сам он явно собирался обойти машину сзади и сесть с другой стороны.

«Да ты кто такой, чёрт возьми?!», – с некоторым возмущением спросил Егор.

Остановившись у багажника, мужчина повернул голову к Егору и сказал:

«Меня зовут Глеб. Я – твой… что-то типа работодателя, в общем. Со временем, ты всё выяснишь. Садись».

Каким-то образом сознавая, что упираться – глупо, Егор сел в машину. Как только они уселись на заднем сиденье и захлопнули двери, машина тронулась с места. Когда они вырулили со дворов на широкую улицу, Егор спросил:

«И что за работа такая, можно узнать?».

«Ты ведь филолог по образованию. Вот и поработаешь по специальности».

Услышав это, Егор криво усмехнулся, выпустив на лицо досадливо-печальное выражение.

«По образованию я – учитель русского языка и литературы. Но учитель из меня не получился. И не мог получиться, как я, в конце концов, критически запоздало осознал. По призванию, я – дворник и алкоголик. Тебе нужен дворник?».

«У меня есть работа, для которой мне нужен ты», – спокойно ответил Глеб, неотрывно глядя в окно на скользящий назад уличный пейзаж.

Через некоторое время они въехали в тот район города, который из некогда просто «спального» быстро превращался в «элитный». Просто здесь были построены, и строились ещё, несколько современных жилых комплексов, в которых были «такие квартиры!», и по «таким» ценам, что было затруднительно представить – какие такие люди в их небольшом (всего лишь средненьком «областном центре») городе могут позволить себе «такие хоромы». Но такие люди, конечно, были. Несколько нелепым казалось то, что из-за этого даже «хрущёвки» в этом районе стоили значительно дороже, чем в других местах.

Когда они выехали на широкий проспект, Глеб взялся за ручку над дверью и кивком с взглядом велел Егору сделать то же самое. С некоторым недоумением Егор подчинился, но, в отличии от Глеба, напрягаться не стал. А зря. Внезапно машина вильнула вправо и, не снижая скорости, врезалась в стоящий у обочины ЗИЛ. Егора мотнуло на высокую спинку переднего сиденья, но поскольку он инстинктивно выставил вперёд левый локоть и, как-никак, всё-таки держался правой рукой за ручку, обошлось без травматизма.

А вот водителя, который не был пристёгнут, сначала ломануло грудью в руль, а потом внесло головой в лобовое стекло, густые трещины которого он сбрызнул тёмной кровью. Переведя дыхание одновременно с осознанием, что всё обошлось, Егор спросил у Глеба с некоторым оттенком юмора:

«Это его обычный способ останавливаться?».

«Мы приехали. Выходим», – вместо ответа сказал Глеб, открывая свою дверцу.

Чуть пожав плечами и, типа на прощание, взглянув на явно «представившегося» водилу, Егор тоже вылез из машины. На довольно широком тротуаре уже собирались зеваки, с любопытством разглядывая результат ДТП, норовя что-то обсудить. Но, что показалось Егору немного странным, никто из них не обращал никакого внимания на «уцелевших».

Протиснувшись сквозь зевак, Глеб пошёл по тротуару к проходу между домов. Шагая чуть позади него, Егор спросил:

«Тебя не интересует судьба твоего водителя?».

«А он не мой водитель, – не оборачиваясь, ответил Глеб. – Его задача была – довезти нас до места, и он её выполнил».

«Всё страньше и страньше», – пробормотал Егор, сморщинив лоб поднятием бровей.

Вскоре они подошли к стоящему во дворах шестиэтажному дому, вошли во второй подъезд, на лифте поднялись на четвёртый этаж, где Глеб позвонил в квартиру под номером тридцать восемь.

Дверь открыла невысокая, нормально плотная, девушка с пепельными волосами, урезанными в короткую причёску. На вид – скорее всего, из-за роста и небольшой груди – ей можно было дать лет шестнадцать-семнадцать, но Егор как-то понял, что она несколько старше. Что-то такое было в её взгляде. Или наоборот – чего-то в нём не было.

Девушка мельком взглянула на Егора, как обычно они взглядывают на изначально малоинтересных им мужчин, затем посмотрела на Глеба и произнесла нейтральным тоном:

«Глеб, привет».

«Привет, Катерина. Знакомься, это Егор – твой новый жилец. – Он чуть обернулся к Егору: – А это – Катерина. Она не даст тебе умереть с голоду. Но ничего другого тоже не даст».

Бросив на Глеба слабо упрекающий взгляд, Катерина поздоровалась с Егором, на этот раз, имея «законные» основания, рассмотрев его получше. А Егор про себя отметил, что именно эта форма имени – Катерина – больше всего подходит к этой девушке с короткими волосами, одетой в просторную зелёную футболку и не очень длинные, в меру широкие, шорты цвета светлого хаки.

Переступив порог, Глеб с некоторым удовольствием вдохнул воздух квартиры. Воздух был наполнен тем ароматом, который парит в исключительно «женских» квартирах – слабый запах духов смешивался с мягким ароматом крема для кожи, с более острым призапахом шампуня, и ещё чем-то, что при вдыхании напоминало пушок персика. Казалось, что при попадании в нос, этот воздух норовит расшириться, будто стремясь перекрыть собой дыхательные пути. Этим воздухом невозможно дышать глубоко, но дышать им чертовски сладостно.

Глеб, не разуваясь, прошёл в большую комнату и остановился посередине, на глади явно хорошего линолеума.

«Вот твоё новое обиталище на ближайшее время», – сказал он, оставаясь к Егору спиной и слабо разведя руки.

Егор, сняв кроссовки, тоже прошёл в комнату. Довольно большая комната производила впечатление пустой, хотя в ней и была кое-какая обстановка. Напротив двери, у противоположной стены, стоял офисный стол, на котором стоял закрытый ноутбук и лежала довольно толстая пачка листов, исписанных крупным почерком. У стола стояло офисное довольно широкое кресло. Справа, в углу у окна, стоял на тумбочке большой жидкокристаллический телевизор. Слева, в глубине комнаты, стоял небольшой диван. И всё. На мелкопупырчатых побеленных стенах не было ничего. На потолке прилепился слишком маленький для размеров комнаты осветительный прибор, который никак не тянул на звание люстры.

Подойдя к столу, Глеб указал на исписанные листы:

«Вот твоя работа».

«Я должен проверять грамматику?», – криво усмехнувшись, спросил Егор.

«Нет. Ты должен приводить написанное в божеский вид. – Глеб прикоснулся кончиками пальцев к крышке ноутбука: – Умеешь пользоваться?».

Егор отрицательно покачал головой. Глеб поднял крышку ноутбука, открыв его нутро, мощённое достаточно большими сенсорными клавишами серебристого цвета, по углам которых, как боксёры на ринге, разместились буквы – красные русские и чёрные латинские. Глеб показал Егору, как включать ноутбук, как открывать текстовые файлы и как их закрывать, сохраняя изменения. Всё это вселило в Егора немалые сомнения и он спросил, не может ли он пользоваться бумагой и ручкой. Но Глеб сказал, что немаловажным является и то, чтобы эту писанину «перевести в цифру».

После этого Егор спросил с некоторой усмешкой:

«Ты что, хочешь чтобы я был, типа, „литературным рабом“?».

На этот раз криво усмехнулся Глеб:

«Поверь мне, это – он занёс ладонь над листами, не прикасаясь к ним – не имеет никакого отношения к литературе. Это никогда не будет опубликовано».

«Тогда в чём смысл?».

«Смысл в том, – ответил Глеб, – чтобы это было приведено в божеский вид».

«Вообще-то, „божеский вид“ – понятие довольно абстрактное», – сказал Егор со смесью сомнения и некоторой насмешливости.

«Плевать на определения! Это должно быть переписано-перепечатано и сохранено в файлах».

Всё это время Катерина стояла в дверях комнаты, наблюдая за мужчинами с нейтральным видом. По её лицу невозможно было понять, как она относится к услышанному. Она стояла, уютно сложив руки под небольшими грудками, отчего они обтягивались тканью футболки и будто «выкладывались» на короткие плотные предплечья. Судя по всему, эту позу Катерина приняла бессознательно, потому что как только, скользнув взглядом вниз, она увидела как «выложена» её грудь, она тут же развела руки по бокам, потянув вниз подол футболки. Потом, когда она поняла, что мужики ни на что такого внимания не обратили, на её округлом симпатичном лице появилась тень насмешки. Прозевали, чувачки!

В этот момент, снова показывая на стопку бумаги, Глеб говорил Егору:

«У тебя на это четыре дня. Потом будет новая… партия. – Он мотнул головой в направлении Катерины: – Катерина будет тебя кормить. Причём вкусно. Но ничего большего от неё не требуй. Учти, она из тех девственниц, у которых даже малейший намёк на „поползновение“ вызывает яростную агрессию. Располосует тебя своим младым маникюром в ленточки».

«Малолетками не интересуюсь. Тем более, целками», – буркнул Егор, не удержавшись от слабой усмешки.

Поочерёдно одарив мужчин эксклюзивно девичьим презрительным взглядом, Катерина «приговорила» их спокойным тоном:

«Жлобы. И кстати, у меня нет маникюра». – Она показала им свои маленькие розовые ногти, потом чуть более розовый язык, и ушла на кухню.

Глеб и Егор обменялись усмешливыми взглядами. Потом Егор спросил:

«Я могу выходить на улицу, прогуливаться?».

«Можешь. Но только во дворы. Они тут достаточно большие, так что есть, где размяться. Но учти, попытаешься выйти за пределы двора – окажешься вот здесь точно так же, как сегодня оказался в своей квартире. И про выпивку забудь капитально. Не достанешь ни каким макаром, уверяю тебя».

«Жёстко. Но ведь любая работа должна оплачиваться», – на лице Егора появилось слегка вопросительное выражение.

«Не волнуйся. Всё будет оплачено по высшему тарифу».

Не зная почему, Егор поверил Глебу, каким-то образом чётко сознавая, что в его словах нет ни малейшего подвоха. И Глеб это знал. Теперь он умел и так. Это было мастерство. А ведь чертовски приятно быть мастером!

Когда через несколько минут Егор закрыл дверь за Глебом, Катерина, выглянув из кухни, спросила:

«Есть хочешь?».

«Да», – ответил Егор, внезапно ощутив, что действительно голоден.

«Тебе зразы с грибами или с овощами?».

«С овощами, пожалуйста».

Понимающе кивнув, Катерина «втянулась» в кухню, скрывшись в ней из виду, как симпатичный котёнок, выяснивший, что можно успешно прятаться, забираясь под одеяло хвостом вперёд. Егор, сначала, чуть воровато, заглянув в маленькую комнату, которая просто «провозглашала», что в ней живёт девушка (и этот по-хорошему удушливый запах там был намного гуще), прошёл в большую комнату, где сел на диван, пытаясь хоть как-то уразумить восприятие того, что с ним происходит.

3

Оставив Егора с Катериной, Глеб пошёл в направлении, перпендикулярном тому, которым они подошли к дому. Выйдя из дворового пространства, он перешёл довольно широкий бульвар и оказался у самого первого, и «самого элитного», жилого комплекса в этом районе. Пройдя по какому-то «иностранному» внутреннему двору (с изящными фонарями, мощёными тротуарным камнем дорожками, симпатичными скамейками, соседствующими с ухоженными кустами шиповника), он подошёл к подъезду и набрал 48 на видеодомофоне, не заботясь о том, чтобы смотреть в объектив видеокамеры. Вскоре дверь открылась с мелодичным переливом.

Глеб поднялся на второй этаж, где уже была открыта дверь, в которой стоял немолодой мужчина с густыми чёрными волосами, заметно продёрнутыми сединой. Он был одет в приличного вида спортивные штаны и синюю футболку, которая, не будучи заправленной в штаны, плотно обтягивала округло выпирающий живот.

«Здравствуйте, Семён Иванович», – поздоровался Глеб.

«Привет. Заходи».

Через довольно большую прихожую они прошли на кухню. Много лет живя в однокомнатной «хрущёвке», Глеб не очень понимал, на кой чёрт людям нужна кухня в двадцать пять квадратных метра. Если ещё жилой метраж – под сто «квадратов», – не «по-домашнему» высокие потолки, и небольшую сауну (прикольно!) он ещё мог понять-признать, то такую кухню…

Семён Иванович сел за стоящий посередине кухни большой стол, где перед ним стояли большой бокал с чаем и тарелка бутербродов с варёной колбасой, и указал Глебу на стул с высокой спинкой, стоящий напротив него.

«Садись. Чая хочешь?».

«Нет, спасибо».

«Что там с „корректором“?».

«Доставил. Поселил».

«Работать будет?».

«А куда он денется? Вы же знаете, как эта писанина действует на людей».

«Да уж. Будем надеяться, у него получится. Хотя бы процентов на тридцать».

«А этот всё пишет?».

«Строчит, сукин сын. Как у него кисть не отвалится?! Ведь он левша и пишет вот так». – Семён Иванович сильно согнул кисть левой руки и поводил ею над столом, изображая манеру левшей писать.

«А не пробовали не давать ему писать?».

«Пробовали. Помнишь всплеск насилия, особенно над детьми, в прошлом году? – Увидев утвердительный кивок Глеба, Семён Иванович отхлебнул чай. – Во-от. Так всем дороже выходит. И убить этого козла нельзя. Перекосит. Нет ничего паскудней, когда часть баланса превращается в балласт, который нельзя сбросить».

Некоторое время они молчали – Семён Иванович доедал бутерброд, а Глеб бессмысленно оглядывал пространство большой кухни, стены которой были выложены плиткой, один ряд которой был украшен пасторальными картинками. Но если плитка на стенах воспринималась Глебом как вполне нормальное, то вот плитка на полу вызывала у него какие-то «казённые» ассоциации. Было в этом что-то от больницы, если не от морга.

Через несколько минут, выпив до капли остатки чая из бокала, Семён Иванович сказал:

«Сейчас на бульвар подъедет Каземирыч. Поедете с ним на Предзаводской, разберётесь с одним козлом. Иди».

Он не стал провожать Глеба до двери, так что тому пришлось самому некоторое время разбираться с довольно сложным замком. Нет, всё-таки снаружи и с ключами – легче. Захлопнув за собой дверь, Глеб некоторое время оглядывал большую чистую лестничную площадку, не удержавшись от бессмысленного вопроса самому себе, хотел бы он жить в этом доме. Оставив многоярусный ответ в дословесном состоянии, Глеб вышел из дома и неспешно пошёл на бульвар.

Владимир Каземирович, на своём «Форде», подъехал через несколько минут. Когда Глеб сел в машину и они поздоровались, Владимир Каземирович спросил:

«Филолога доставил? – и когда Глеб утвердительно кивнул, поинтересовался: – „Тойота“ в содомии с ЗИЛом – твоя работа?».

«Так приехали ведь».

«А по-другому нельзя было? Поспокойней как-нибудь. Там люди и менты до сих пор толкутся».

«Да и хрен с ними! Доля их такая, стало быть. Между прочим, чтоб ты знал, этот козёл любил катать на своей машине мальчиков, которых потом…. А что там за дело на Предзаводском?».

«Перегибщик. Режет „подорожниц“ на Грузовой почём зря».

«Что они ему сделали?».

«Да не могут они ему ничего сделать по причине его алкашного бессилия. Вот он и взбесился».

«Слушай, а какое нам дело до проституток? Какая разница – „дерут“ их, или режут? Шлюхи ведь».

На пару секунд оторвавшись от дороги, Владимир Каземирович взглянул на Глеба, после чего снова обернулся к лобовому стеклу.

«Они тоже люди, Глеб. Какими бы они не были, и как бы к ним не относиться. Но главная мерзость заключается в том, что они – необходимы. Подвид людей с такими мозгами, как у них, необходим для этого долбанного равновесия. А вот человек, который обнаружил, что людей можно убивать запросто – это перегиб».

Остальной путь они проделали молча. А путь был не близкий. Предзаводской район располагался на другом конце города, распластавшись своими частными домами с огородами между стоящими на окраине города заводами и тем районом города, который уже можно было считать чисто городским. Но, конечно, и жители этого «частного сектора» считали себя жителями безусловно городскими. В этом было что-то… почти мутационное. По крайней мере, для Глеба, который внутренне слегка передёрнулся, когда они въехали на улицы, отороченные низким, по большей части, домами, стоящими за разномастными заборами.

В конце концов, они свернули с довольно хорошо асфальтированной дороги на улочку с давно укатанным в гладь щебнем. Немного проехав, они остановились за несколько метров до стоящего на обочине мужика бомжеватого вида. Когда они вышли из машины, он указательно кивнул на дом, стоящий справа от них, и быстро пошёл прочь.

Это был дом с некогда побеленными стенами, с облупившимися голубыми ставнями, с крышей, покрытой шифером, часть которого, казалось, намеревалась эту крышу покинуть. От скособоченной калитки к крыльцу вела довольно узкая дорожка, выложенная разномастными деревяшками, сквозь соединения которых пробивалась жухлая трава вперемешку с засохшей грязью. Было довольно легко представить, как после дождя эти доски проседают под тяжестью проходящих по ним и грязь, тихо чмокая, продавливается в щели.

Они поднялись на три вытоптанные ступени, выполнявшие роль крыльца, и толкнули дверь, ведущую в сени. Она оказалась открытой. А вот оббитая тёмно-зелёным дерматином дверь в дом была заперта. И тут никакое всегдашнее наличие ключей не могло помочь. Крючки, знаете ли.

Глебу и Владимиру Каземировичу пришлось довольно долго колотить в дверь, прежде чем она открылась. Их глазам предстал заспанный мужик в измятой голубой майке на лямках и довольно больших трусах красноватого цвета. Глеб понял, что ошибался, считая, что подобные «персонажи» ушли в прошлое лет десять назад. Вот он! Такой же ошмёток прошлого, как и весь район, в котором он обитает.

«Что надо?», – слабо раздражённо, по причине непросыпу, сиплым голосом спросил мужик.

Его незваные гости молча зашли в дом, оказавшись на кухне, и закрыли за собой дверь. Их обоняние тут же было «опущено» запахом, который Глеб определил как «деревенский». В детстве они с матерью гостили у двоюродной бабушки в деревне, где в доме пахло так же. Глеб мгновенно вспомнил этот запах – немного влажный, немного тёплый, самую малость затхлый, и, кажется, хранящий в себе остатки запаха некогда варившейся здесь картошки «в мундире». В этом доме последний «ингредиент» отсутствовал. Зато присутствовал сильный сивушный запах.

«Чего надо?», – снова спросил мужик уже более окрепшим голосом.

«Собирайтесь, милейший, – сказал Владимир Каземирович. – Пора».

«Чего „пора“? Куда это собираться?».

Владимир Каземирович подошёл к мужику почти вплотную и тихо сказал:

«Платить пора. Понравилось проституток резать? А за такие удовольствия тем паче надо платить».

На лице мужика появилось выражение страха.

«Вы из милиции?», – спросил он не понятно что выражающим тоном.

«Не-е, мил человек, – протянул Владимир Каземирович лже-успокаивающим тоном, резко сменив его на спокойно серьёзный: – Всё гораздо хуже».

Страх на лице мужика достиг максимально возможного уровня. Неожиданно схватив Владимира Каземировича за плечи, он оттолкнул его в сторону печи и попытался прорваться к двери мимо Глеба. Глеб с большим удовольствием воспользовался случаем, чтобы проявить свои способности, которые он обрёл (или они были раскрыты из него) на своей Работе. Мужик с тихим визгом ринулся от него в большую комнату, явно стараясь добраться до окна. Не добрался. Нагнав мужика, Глеб схватил его за шиворот и шёпотом приказал: «Одевайся», после чего спокойно наблюдал, как мужик торопливо натягивает на себя довольно грязные брюки. Больше никакого сопротивления он не оказывал.