Книга «У стен недвижного Китая» не лишена многих пробелов и недочетов, за которые автора извинит китайское изречение:
«В книге не скажешь всех слов – словами не скажешь всех мыслей».
Дмитрий Янчевецкий
С.-Петербург, 1902 г.
Первая часть
Тяньцзинь
Бал в Порт-Артуре
14 мая 1900 годаВ воскресенье 14 мая[32] 1900 г. вице-адмирал Евгений Иванович Алексеев, за пять месяцев перед тем вступивший в управление Квантунскою областью и командование войсками и эскадрою, давал первый бал порт-артурскому обществу.
Это был чудный бал на берегах Тихого океана… Молодость и красота, чины и заслуги Порт-Артура, Дальнего и Талиенвана веселились в живой панораме туалетов всех цветов радуги, смеющихся лиц, пронизывающих взглядов и прекрасных плеч, в волнах неумолкаемых ласкающих звуков и в лучах электрических лилий…
Единственное украшение и утешение Квантуна – наши дамы явились в нарядном убранстве, в котором вкус спорил с оригинальностью. Были показаны самые последние моды Парижа, для чего были опустошены все магазины Артура. На элегантных костюмах дам было, кажется, больше цветов, чем растительности на всем Квантуне, и, наверное, больше бриллиантов, драгоценных камней и золота, чем в Золотой горе.
Я любовался на трех изящных граций, которые были одеты в одинаковые антично-простые костюмы и переносили меня в мир Эллады и муз.
Я видел перед собою воздушный туалет томных и неуловимых цветов, как вечер в Нагасаки; или черный туалет, таинственный и непроницаемый, как тропическая ночь; или великолепный алый костюм цвета самой бурной страсти или артурского зноя. Предо мной витал прелестный наряд, усыпанный незабудками, голубой цвет которого напоминал небо Японии; или строго выдержанный наряд в розах, с нежными красками которого не могла бы сравниться квантунская весна. Для передачи этого красивого миража, в который сумели облечься порт-артурские дамы с помощью своих китайских портных, – у меня не хватает ни слов, ни умения.
Тем более я не нахожу в себе никаких способностей для описания наружности, грации и чарующей любезности муз и терпсихор Ляодунского полуострова, прекрасных, как японские розы и китайские ненюфары.
На балу присутствовали среди гостей: начальник Тихоокеанской эскадры вице-адмирал Гильтебрандт, младший флагман контр-адмирал Веселаго, командир порта контр-адмирал Старк, генерал-майор Стессель, Порт-артурский окружный суд в полном составе, начальники отдельных частей и управлений. Кроме того, главным начальником края были приглашены на бал все кают-компании и офицеры всех частей, с их супругами, представители гражданских, городских и коммерческих учреждений и др.
Зал, гостиная и буфет блистали электричеством и оживленным обществом. Были гости из других городов. Между прочим, был талантливый гость из Кореи А. И. Павлов, занимающий там весьма ответственный дипломатический пост и получивший первый закал еще на палубе русского военного корабля для несения трудной службы в горниле Дальнего Востока.
Представительницей соседнего с Артуром города Чифу явилась прекрасная американка с черными глазами, в голубом платье, приятный цвет которого был чище и нежнее волн Печилийского залива, доставивших эту гостью на бал.
Мужчины всех форм и родов оружия, включая несколько меланхолических фраков, говорили дамам остроумнейшие слова, в которых было не меньше соли, чем в Бицзывоских соляных варницах, и тончайшие и деликатнейшие комплименты, не уступая в любезности самым ученым китайским мандаринам, которые также не были забыты внимательным хозяином бала и присутствовали на балу во главе с вновь пожалованным китайским генералом Тифонтаем, в дорогих шелках самых удивительных цветов и узоров.
Был старший механик Хо, старшина китайских купцов Фан, компрадор Русско-Китайского банка Фон и другие.
Хозяин праздника принимал гостей с искренним радушием русского боярина и никого не забывал своим вниманием.
Молодежь танцевала с увлечением.
Нетанцующие либо разместились в гостиной и буфете, где прохлаждающие напитки, вино и шампанское лились тропическим ливнем, либо укрылись в палатке, растянутой в саду за единственными вечно зелеными полями Квантуна – карточными.
Главный начальник Квантунской области генерал-адъютант вице-адмирал Е. И. Алексеев
Из зала, по искусственной галерее из флагов, гости выходили в фантастический сад, сверкавший тысячами фонарей и электрических лампочек, которые причудливыми линиями извивались по аллеям, между цветов, на деревьях, отражались в пруду и освещали уединенные беседки для уединенных бесед. Чудно был иллюминован «грот нежных вздохов и невольных признаний».
Тихая ночь, сад, усыпанный звездами электрических огней, гуляющие нарядные пары, звуки музыки, разнообразное общество, общее оживление и веселье – все сливалось в феерическую картину, которая происходила не в окрестностях Петербурга или Москвы, но в 10 000 верст от них, на конце пустынного и полудикого Ляодунского полуострова, у волн Тихого океана.
На этом балу были получены тревожные телеграммы из Пекина и Тяньцзиня.
– Скажите, пожалуйста, – обратился я к одному молодому иностранному дипломату, бывшему проездом из Пекина, – что такое там у вас в Китае происходит? Около Пекина боксеры напали на китайцев-христиан и сожгли их вместе с храмом. В Вэйхайвэе китайцы напали на английских офицеров и двух ранили. Что это значит?
– Это совершенно ничего не значит, – ответил дипломат, – в Китае подобные беспорядки происходят каждый год в какой-нибудь из провинций, и если им придавать значение, то в таком случае нам пришлось бы оккупировать Китай и держать в нем международную армию в несколько миллионов штыков во всех городах. Наш дипломатический корпус в Пекине никогда не обращает никакого внимания на все эти возмущения. Эти беспорядки в порядке вещей. Теперь в Пекине дипломаты гораздо более интересуются любительскими спектаклями и весенними скачками. А посланники собираются выезжать на дачу в Пэйтахо.
– Ну, а если события усложнятся? – полюбопытствовал я.
– Тогда адмиралы сделают морскую демонстрацию в Таку и вышлют интернациональный десант, который сделает веселую военную прогулку в Пекин. Мы устроим им торжественную встречу с музыкой и шампанским. Офицеров пригласим в число членов нашего клуба и будем с ними все лето играть в теннис. Осенью десант вернется на суда, и инцидент окончится так же, как он оканчивался раньше.
– Ну, а ваше мнение о нынешних китайских беспорядках? – спросил я знатного китайца-коммерсанта в длинном одеянии из тончайшего шелка бирюзового цвета.
– Какие китайские беспорядки? – переспросил он.
– Те, что теперь происходят в Печилийской провинции.
– Это другая провинция, которая нас не касается, – ответил коротко китаец.
Этот волшебный бал закончился красивым котильоном[33], программа которого делает честь его устроителям и дирижерам, выказавшим изобретательность и удивительную неутомимость во время танцев.
В продолжение котильона от имени хозяина праздника дамам были поднесены на память, кроме разных котильонных значков, лент с надписями, вееров с вышитыми русскими военными флагами, изящные золотые сувениры, в виде морских атрибутов, кортиков, палашей, якорей и т. д.
Последняя фигура котильона была самая эффектная – битва конфетти, в которой и дамы и кавалеры принимали самое горячее участие и усердно обсыпали друг друга импровизированным снегом, и могли спасаться только с помощью изящных зонтиков, любезно поднесенных дамам. Еще ни разу на Квантуне не выпадало так много снега, как на этом балу. А большой снег, по китайской примете, хорошее предзнаменование. Увы! ему не суждено было сбыться.
При звуках прощального вальса, среди снега и цветов, общее оживление достигло высшего напряжения, пары стали кружиться если не с быстротой тайфуна, то со скоростью маньчжурских поездов, причем, конечно, не обошлось без столкновений, кончавшихся, впрочем, как всегда, благополучно.
К сожалению, «где есть начало – там непременно есть и конец», как говорит китайская поговорка.
В 4 часа утра, когда уже светало, гости стали расходиться и разъезжаться, прощаясь с гостеприимным хозяином, и поэтический бал на берегах Тихого океана кончился.
Ничто не предвещало грозы, которая разразилась через три недели. Неужели эти статные моряки и стрелки, сверкавшие на балу молодостью и здоровьем, не предчувствовали, что через три недели им придется день и ночь биться около Тяньцзиньского вокзала и изнемогать от жары, голода, жажды и бессилия.
Неужели сердце не подсказало одной из этих изящных граций в нежно-розовом газе, которая беззаботно порхала в вальсе и сияла своими чарующими улыбающимися глазами, что только через три недели она наденет черное платье горя и слез и будет убиваться по своем безвременно убитом юном герое.
18 маяИз Пекина получено известие, что боксеры разрушают полотно железной дороги на Ханькоу, жгут станции и осадили французских и бельгийских инженеров.
Посланники потребовали десант для охраны миссий. 16 мая наши суда «Сисой Великий», «Дмитрий Донской», «Кореец», «Гремящий», «Гайдамак» и «Всадник» ушли из Порт-Артура в Таку под флагом контр-адмирала Веселаго. С судов отправлен десант из 72 матросов, под командою офицеров Радена и Дена, которые прибыли в Пекин 18 мая.
В Тяньцзинь посланы 25 казаков с сотником Семеновым. «Гайдамак», «Всадник» и миноноски будут поддерживать почтовое сообщение между Порт-Артуром и Таку.
В Артуре ходят разные слухи. Военные предсказывают, что они скоро будут брать Пекин, и говорят, что если им прикажут, то они завоюют Маньчжурию и весь Китай.
Наши казаки у Великой Китайской стены
Сегодня в Пушкинской русско-китайской школе торжественно окончили учебный год. Эта школа, в которой я учил русскому языку около сотни китайцев, от мала до велика, была одним из лучших памятников деятельности ее основателя – бывшего начальника Квантунского полуострова генерала Суботича. Адмиралом Алексеевым она была преобразована и расширена.
На молебен в школу приехал адмирал Алексеев, только что получивший снова несколько тревожных телеграмм из Тяньцзиня. По окончании молебна, прощаясь с китайскими учениками, он обратился ко мне:
– Не хотите ли поехать в Тяньцзинь и Пекин и узнать, что там такое происходит?
– Слушаюсь. Когда прикажете выехать?
– Вы поедете сегодня вечером на военном судне, как корреспондент «Нового Края».
– Слушаюсь, я готов.
Когда адмирал сел в экипаж, китайцы выбежали на улицу и старательно кричали «ура» вслед русскому цзяньцзюню.
Я собрал своих учеников и сказал им несколько прощальных слов по-китайски:
– Прощайте, ученики. Будьте здоровы, отдыхайте и через два месяца возвращайтесь снова в школу! Вы, может быть, слышали, что теперь вокруг Пекина ихэтуань-боксеры производят большие беспорядки. Помните, что если что-нибудь с вами случится, то самую надежную защиту и покой вы найдете только в Порт-Артуре у русских. Прощайте, дети! Осенью мы с вами увидимся опять.
– До свидания! До свидания! – закричали дети по-русски.
Увы! Этих милых доверчивых детей мне более не суждено было видеть.
Я простился с редактором порт-артурской газеты «Новый Край» подполковником Артемьевым, у которого состоял помощником, и стал готовиться к отъезду. Вечером я навестил моих друзей-китайцев, которые дали мне рекомендательные письма в Тяньцзинь и Пекин. Дипломатический чиновник, состоящий при адмирале Алексееве, И. Я. Коростовец любезно дал мне рекомендательные письма в русскую миссию в Пекине.
Отход «Гайдамака» в Таку был назначен на другой день в 6 часов утра.
Таку
22 маяХронометры, артиллеристы и моряки, как известно, отличаются одинаковой точностью и аккуратностью. Поэтому, когда я с легким походным багажом был в 6 часов утра доставлен проворным перевозчиком-джинрикшей на набережную бассейна военных судов, минный крейсер «Гайдамак» уже снялся с якоря и выходил из гавани.
Я прыгнул в шампунку – ялик, и китаец-шампунщик, быстро и ловко ворочая одним веслом, укрепленным веревкой на корме шампунки, повез навстречу выходящему крейсеру.
Матросы спустили трап и уже на ходу судна приняли меня на борт. Я представился командиру капитану 2-го ранга Соболеву и познакомился с офицерами.
Жаркое сверкающее утро. Синие воды еще не проснулись и чуть бороздились набегающими струйками сонного ветра. Но гавань уже очнулась. На пароходах под разными флагами уже стучали и визжали лебедки. Кричали матросы. Китайцы-мореходы на расписных крутобоких джонках-шаландах, с поднятыми кверху кормами и носами, с красными трепещущими флажками на мачтах, дружно поднимали рыжий промасленный парус и с каждым подъемом хором вскрикивали. От западной стороны бассейна, где находится пристань морского пароходства и вокзал строящейся Маньчжурской железной дороги, доносился лязг стукающихся вагонов и свистки первых вестников цивилизации в Маньчжурии – паровозов.
Прямо против узкого прохода в море над городом подымалась Яшмовая гора, красивая и стройная, как грудь женщины. По странному недоразумению французы, а затем русские, вопреки изящному китайскому названию Бай-Юй-Шань – «Белояшмовая гора», стали ее называть Перепелочной, хотя на ней давно нет никаких перепелок, как нет, впрочем, и яшмы.
Два белых остроконечных камня на горе, поставленные один выше другого, указывают судам створ, по которому они должны входить в гавань в узком проходе, между Тигровым хвостом и Золотой горой.
Этим проходом мы выходим в море. Направо и налево торчат острые красные слоистые скалы, выпертые со дна моря вулканическими потрясениями. Направо и налево батареи. У молчаливых, но грозно глазеющих орудий, под деревянными зонтиками, стоят часовые с обнаженными шашками и посматривают на проходящее судно.
Трехплечая или треххолмная Золотая гора, китайская «Хуан-Цзинь-Шань», высоко уходя к небу, расставила над городом свои надежные каменные объятия. В течение многих веков разные народы хозяйничали на этой горе: китайцы, чжурчжени, монголы, маньчжуры и японцы. Теперь ею командуют русские, и ее утесы и скрытые в них батареи являются верной защитой для разбросанного внизу юного русского города.
«Адмирал Корнилов»
Будем надеяться, что, когда пробьет роковой час, Золотая гора в Порт-Артуре узнает участь не менее славную, но более счастливую, чем Малахов курган в Севастополе.
Мы вышли из прохода на рейд, где стояли два корабля: стройный двухтрубный «Адмирал Корнилов» и величественная великолепная «Россия», красивая эмблема славы и силы своего государства. Ее четыре громадные трубы напомнили мне о тех четырех странах света, по которым необъятная и неудержимая Россия шире и могущественнее раздвинулась за одну тысячу лет своей истории, чем другие государства за несколько тысячелетий своей жизни.
«Россия» у берегов Порт-Артура
Мы быстро идем в море, на юго-запад, в Таку. Берег долго виден. Тянется пустынный, зазубренный, с желтыми скалами, едва окрашенными чахлой травкой, Тигровый хвост, пригвожденный на конце белым маяком, – и последний уголок России на азиатском материке скрылся в голубой дали.
Кругом ясное небо. Теплый воздух. Чем ближе мы подходим к берегам Чжилийской провинции, тем более мутнеют бирюзовые волны Чжилийского залива, смешиваясь с илом, который веками выбрасывают реки великой китайской равнины – Желтая, Белая и Ляо: по-китайски Хуанхэ, Байхэ и Лаохэ.
В 11 часов утра в кают-компании подали завтрак. Старший офицер лейтенант, князь Кр***[34], остроумный и интересный собеседник, философски настроенный, жаловался:
– Знаете ли вы, корреспондент, что такое служба на минном крейсере, на котором вы теперь идете? Знаете ли вы, что наша служба на этом почтово-пассажирском пароходе самая трудная, беспокойная, ответственная и самая неблагодарная, чем на всех других судах эскадры? Мы не имеем ни дня, ни ночи спокойной, потому что каждую минуту нас могут послать из Артура в Таку и из Таку в Артур с почтой и пакетами чрезвычайной важности. Если нужно кого-нибудь или что-нибудь перевезти, посылают нас. Если боксеры уничтожат телеграф в Тонку, что весьма вероятно, то наши крейсера будут главною связью между эскадрой, десантом и Артуром. От своевременной передачи нами экстренной депеши может зависеть участь целого отряда. Когда мы в ходу, мы не можем иметь никакого спокойствия: вы видите, как нас качает.
Точно в подтверждение слов лейтенанта, «Гайдамак» стал усиленно раскачиваться на Печилийских волнах. Суп начал плескаться в тарелках.
– Когда же мы стоим на этом суденышке в Таку, – продолжал старший офицер, – так это истинное мучение. Вода в Такуском рейде ничем не защищена от ветров и вечно болтается. Нельзя принять ни одного положения, допускаемого вашим телом, чтобы это было для вас удобно. Нельзя ни сидеть, ни лежать, ни спать, ни стоять. Вас подбрасывает во все стороны. Нельзя же в самом деле все время ходить, балансируя по палубе, как акробат по канату. А между тем, как ни стараться, на нашей трудной, черной, неэффектной и неблагодарной службе нельзя заработать Георгия. Это не крепости брать, хотя каждый из нас сумеет это сделать нисколько не хуже, чем всякий другой офицер. И так мы будем болтаться и терзаться целое лето, пока не окончится вся эта китайская комедия.
– Но как бы эта комедия не превратилась в трагедию? – заметил я.
– Тем лучше. И тем больше шансов для нас встретиться с каким-нибудь неприятельским судном и пустить его на воздух, если, конечно, мы не взлетим раньше сами.
«Гайдамак» быстро шел на запад, делая по 15 миль в час.
К вечеру ветер усилился. Бурые волны со свистом и завыванием бросались на судно, то нагоняли, то опережали его, то кидали из стороны в сторону и снопом брызг обливали его бока.
Я лег в каюте, но от качки стал неистово вертеться и болтаться на койке, будто из меня сбивали сливки. Я взобрался снова на палубу и, делая без всякого желания веселые прыжки и поклоны, каждую минуту убеждался в справедливости слов лейтенанта.
– Неужели в этом заливе всегда так качает? – спросил я одного из офицеров.
– Нет, сегодня еще сравнительно тихая погода, – ответил он.
– Благодарю покорно!
В 6 часов вечера на алом горизонте заката стали вырисовываться суда международной эскадры, и в 7 часов, среди иностранцев, ясно показались очертания родных судов – «Сисоя Великого» и «Дмитрия Донского».
«Гайдамак» повернул к адмиральскому кораблю «Сисой Великий».
Морская демонстрация! Какая редкая и странная, но красивая картина.
На протяжении 10 миль собралось 22 судна девяти держав. Ближайшие суда отчетливо чернели своими реями, флагами, орудиями, рубками, матросами. Далекие суда ускользали из вида. Наступила ночь, заблистали иллюминаторы, и зажженные фонари точно звездочки повисли в воздухе. Доносился неясный шум команд, музыки. Паровые катера и барказы точно чайки носились между морскими исполинами, которые, едва покачиваясь, лежали черными огромными китами на мутной беспокойной воде.
Вот английские гиганты: броненосец «Centurion» под флагом вице-адмирала Сеймура, крейсера «Orlando» и «Endymion».
Там друзья-французы. Крейсер «Descartes», мощных очертаний, с странными низкими и широкими трубами, точно с двумя головами, и крейсер «D’Entrecasteaux», офицеры которого, вероятно, вспоминали бурный альянс и жаркие объятия своих русских товарищей в Порт-Артуре, во время их визита в наш порт, за три недели. На крейсере «D’Entrecasteaux» флаг контр-адмирала Куржоль.
Германский крейсер «Kaiserin-Augusta». Австрийский – «Zenta». Итальянские «Elba» и «Calabria». Японский «Kassagi» и американские «Manocacy» и «Newark». В стороне стоял китайский крейсер «Хай-Тен», под флагом контр-адмирала. Как-то странно было видеть китайца среди союзников, ополчившихся на китайцев.
«Сисой Великий»
По решению адмиралов на китайском крейсере были сняты некоторые части машины и замки у орудий.
На трех судах были видны флаги, красивые по простоте и идее: синий андреевский крест на белом поле. Это были – «Сисой Великий», «Дмитрий Донской» и «Всадник», который жестоко бился на зыби. На горизонте стоял «Гремящий», а в реке Пэйхо «Кореец».
«Дмитрий Донской»
В реке из иностранцев стояли англичанин «Algerine», немец «Iltis» и японец «Atago». Кроме броненосцев и крейсеров на рейде находились – два английских истребителя миноносцев, одна английская военная яхта и французская лодка «Surprise».
Ни берегов, ни фортов Таку не было видно. Это грандиозное собрание судов международной эскадры качалось в открытом море. Это был веселый вооруженный лагерь, с 10 000 штыков, плававший на воде и имевший своею целью смело угрожать 400 миллионам китайцев.
К сожалению, к китайцам никак нельзя было подобраться поближе. Вследствие мелководья залива большие суда должны держаться верстах в 20 от устья Пэйхо, именуемого Таку и защищенного фортами. Кроме того, чтобы войти в реку, необходимо перебраться через бар – песчаную илистую отмель, которая доступна для низко сидящих судов только в прилив.
Других мест для высадки десанта, кроме устья рек Пэйхо и соседней Бэйтанхэ, охраняемой первоклассной крепостью Бэйтан, в этом районе не имеется.
Контр-адмирал Веселаго
Совершенно стемнело, когда мы подошли к адмиральскому кораблю «Сисой Великий». Опустили шлюпку, в которую забрался и я. Матросы дружно выгребали, и через несколько скачков по волнам мы были уже у трапа «Сисоя Великого», но пристать к нему не было никакой возможности. Шлюпка ежеминутно взлетала кверху и падала. Миг… и один из нас уже был в воде, но так как каждый моряк чувствует себя в воде так же удобно, как и в воздухе, то он даже не поморщился и, подхваченный матросами, взобрался на трап.
Наступил мой черед… Железные руки матросов крепко ухватили меня за ноги, руки, плечи и голову, и вместе с моими чемоданами я полетел на трап, где меня подхватили уже другие дюжие руки. Испытание кончилось. Мы на броненосном корабле, в покое, комфорте и в гостях у радушного адмирала Веселаго.
– Когда я пришел сюда на «Сисое», в сопровождении «Донского», «Гремящего», «Корейца», «Всадника» и «Гайдамака», – рассказывал адмирал, – на этом рейде я застал только два иностранных корабля. Потом стали подходить другие. Большое внимание нам оказал адмирал Сеймур. Когда он пришел на своем броненосце «Центурион», то, проходя мимо русских судов, он приказал играть наш народный гимн. Своего внимания к русской эскадре он не ограничил этим. Хотя он старше меня в чине – он вице-адмирал, – но он первый сделал мне визит, на который я сейчас же ответил. На другой же день после прихода на этот рейд, согласно полученным мною инструкциям, я отправил в Таку десант на баржах, буксируемых пароходом и сопровождаемых «Корейцем». Наш десант состоял из 75 человек матросов с «Сисоя» и «Наварина», 30 казаков[35] и 40 лошадей, при одном орудии. Кроме того, с нашими буксирами я отправил французский десант в 100 человек и итальянский в 36, с итальянской пушкой. После отправки десантов французы и итальянцы приезжали благодарить меня за оказанное им содействие. Раньше в Пекин был отправлен международный десант из 75 англичан, 75 американцев, 60 германцев, 50 австрийцев и 30 японцев, причем у американцев, австрийцев и англичан было по своему орудию[36]. Под общим начальством нашего военного агента полковника Вогака этот десант двинулся по реке Пэйхо на баржах до Тяньцзиня, а оттуда по железной дороге до Пекина, куда прибыл благополучно. Вогак вернулся в Тяньцзинь, где оставлены наши казаки. Из Пекина и Тяньцзиня я имею очень нехорошие известия. Вокруг столицы полное возмущение. Иностранцы и железная дорога в опасности. Около Тяньцзиня наши казаки уже дрались с боксерами, выручая французских инженеров[37]. По слухам, есть раненые и убитые. Французы и бельгийцы, бежавшие из Баодинфу по реке в джонках, с женщинами и детьми, имели стычку с боксерами, которые перебили 16 европейцев. Только 5 спаслись и добрались до Тяньцзиня. В этом городе неожиданно сгорел английский банк. Предполагают, что это дело рук китайской прислуги, которая действует заодно с боксерами. Странный случай был также с тем десантом из русских, французов и итальянцев, которых я отправил в Таку. Когда десант на баржах стал входить в реку, с китайских фортов раздались выстрелы. Какие это были выстрелы и против кого направлены – неизвестно. Оптимисты говорят, что это были салюты. Но я полагаю, что, если бы китайцы стреляли более метко, они могли бы без труда пустить все баржи с десантами ко дну и потом извиняться, что их салютационные выстрелы в честь иностранцев были так несчастливы.