Осенняя Осанна

О сердца робости, о неуверенном стесненье,

Которое влекло к недосягаемой мечте.

Охватывало мою душу отчаянье и остервененье,

Воздавая дань осенней пасмурной поре.

День счастливейший настал и потепленье.

Последний вздох – он самый теплый.

Суетно желанный в череде светлых дней.

Манил и будоражил девы силуэт томный.

И сердце мне шептало: “К ней иди, беги скорей.

Покуда время есть, покуда пряный терпкий

Вкус осени сеет семя искренней любви.

Наступят холода и оно не прорастет.

Истлеет в сердце, мгновения лови.

Пусть знакомство ваше произойдет”.

Осень листвой шуршала: “Люби поэт, люби”.

Исход приняв однажды, я увижу рай,

Блаженство душ в эмпирии совершенства.

Подобно осени будет тот чудесный край,

Где стихнут слезы и пропадут злодейства.

Любимая, ты будешь там, верь и знай.

И встреча наша будет той подобной,

Которая произошла в миру земном.

Но вот урок отложен и юностью вольной

На улицу к солнцу мы понеслись, оставив на потом

Дела и в окружении твоих подруг, достойной

Почитанья ты одна была всем девам в назиданье.

Они ушли, а мы вдвоем остались.

Сердца застыли возмущая трепетанье.

Я млел и возносился, мысли окрылялись.

Боготворил, словно родился в обожанье.

Глаза Арины изумруды бирюзовые ундины.

Утонуть в них просили, меня заворожили.

Нет прекрасней замысла картины,

Как и божественней поэмы нет, так и стихиры.

Как жаль, что все мои описанья слабы и мнимы.

Она часть недостающая меня, будто вырванные

Страницы книги и смысл потому во мне далек.

Благоденствие чувствуя всестороннее

Уселись на выступ каменный, взор ее пророк

Спешил излечить раны матерью истерзанные.

Это истинная жизнь вблизи родного человека.

За жизнь ее готов я был жить и умереть.

В ней вся вселенная, вся библиотека

В молекуле одной, которой суждено стареть,

Меняться, однажды истлеть минуя тяжбы века.

Но душу девы я успел душой запечатлеть

На кадрах памяти своей, на сердце фотоаппарате.

И снимки те жизнь мою счастьем обогащают.

Листья под ножками девы купаются в злате.

Мир остановился, ветер, птицы затихают.

Как утомленная зимой природа оживает в марте.

Планета вращенье замедляет, время пространств

В любви вечное воссоединенье.

Вечность должно быть такова, красота убранств,

Рожденье в возрожденье.

Мир без нищеты, лжи, коварств.

Бессмертный брак, нерушимый святости венец.

Когда секунды словно тысячелетья.

Только мы вдвоем и всюду Святой Отец.

Позабыли кольца мы и платья подвенечные.

Радужки очей – нет прекраснее колец.

Весь воздух был тобой напоен.

Мир преисполнен богоравною стезей.

Владычиц небесных гор с ангелами вровень

Воспели наш сердечный стук трепещущей слезой.

Восстали духи, их гимн весне подобен.

О тебе они слагали благую песнь.

Крылья пламенели, светились нимбы.

Осанна – пели, приветственную весть.

О любви нашей слагали вышние молитвы

Вечной юности – целомудренная честь.

Я помню каждый жест, взгляд, ресницу,

Век опущенных в прозорливости томленья.

Я предложил: “Торбу мою возьми, эту вещицу,

С которой я не расстаюсь в дни ученья.

Я обрадовал тебя, ведь душа – рая птица,

Возносилась высоко, сколь дивно, чудно

Мы едины и в то же время раздельно мы.

Даже поверить в это чудо трудно.

Словами любви, но мы вольны

Жизнь принижать явью будто.

Куда подевались все, лишь мы остались на земле.

Невинные сердца будьте благословлены

Радующиеся девственной юности поре.

Любовью, тою царицей мы освящены.

Горим в неопалимой купине.

Мы шли обратно, занятия по литературе,

Вместе, рядом, толкуя о музыке и певце.

Впервые я с девой в вестибюле.

По лестнице мы поднимались, в окне

Нам солнышко мерцало поминая всуе

О Творце, о провиденье милосердном.

Мы говорили о моей сестре, живущей в Москве.

А Арина смиряла меня ликом миловидным,

И пространным всё казалось, в новизне.

Я ей приятен был, голосом милым

Наивно речи источал, о как же я был пленен.

Дева красотою и умом, чувством, отношеньем

Восхищенным, ее голос непревзойден,

Околдовал то сладостью, то огорченьем.

Наш диалог стался краток, но одарен

Был добротой, не отличался чистым произношеньем.

Буква “р” и ныне звук невоспроизводимый.

Но мы не замечали те мелкие изъяны.

Путь любовный вечен – закон исповедимый.

Нас сегодня разлучили другие миры, страны,

Общественные саны, море, мыс непокоримый.

Однако в классе мы за парту вместе сели.

“Разлучить, да как они посмели” – душа стенала.

Я не знал, что так минуют дни, недели.

Месяцы и годы, душа охрипла и боле не кричала

О несправедливости одиночества канители.

Я надеялся, я верил – вот закончится урок,

И мы взгляды вновь соединим, любовь воспалим.

Вот уже прозвенел ликующий звонок.

В гардероб все ринулись и мы бежим.

Я хватаю куртку, бросая номерок.

Но как случилось так, что любимой рядом нет.

Но вот же она, у зеркала стоит прическу поправляя.

Весь на ангеле сошелся клином свет.

Улетает ангел прочь крылья расправляя.

Я рядом с нею встал, предвосхищая тот момент,

Когда мы парой, когда до подъезда провожу…

Я улыбался радостью чудаковато.

Но она не замечая (ее я не сужу),

Покинула стены лицея витиевато.

Я счастливый, иду следом, нисколько не грущу.

На ее плечике торба моя висит мешком.

Я позади нее влачусь, ожидая взгляда.

О день самый счастливый будь костром,

Гори, питай любовь мою, что небом взята,

Она исчезла, согретая чудодейственным теплом.

И я домой вернулся, улыбкой озаряясь ежесекундно.

Заново родился будто, весь мир преобразился.

Семя возросло любви, различить нетрудно

Явленье той божественной искры, манился

Восторг будущих свиданий, покуда

Живы мы, не прекратятся взоры, речи.

Произошедшим я упивался, мечтал и грезил

Обольщеньем, о сколько в сердечной сечи

Событий будет, сколько радости, может слезы.

Ее я утром встречу, днем, вечером или во сне ночи.

Ради нас алеют рассветы и закаты.

Мы обнимемся когда-нибудь, будет поцелуй…

Нет, о том тогда я даже не помышлял.

Я загадал желанье, вот свечи грез, задуй.

И я вздохнул, напор влюбленности унял.

Любовь мне Бог даровал, так Бог покой даруй.

В том наслажденье дня склонила в сон меня заря.

Густеют облака, ночь ненастна.

Луна загадочная фея, сновидения даря

В звездном ореоле чуть тускнела, злосчастна,

Но прекрасна, размыты ее острые края.

Деревья сумрачно околесицу шипят.

В окно стучатся извилистые ветви-змеи.

Бессонницы духи никогда не спят.

К сердцу юному тянут сновиденья шеи,

А он блаженный спит, пускай завидуют, сопят.

Вечна любовь моя, но словно весь мир

Решил со мною спорить.

Сердце мое мишень, а город тир.

Из зависти спешат настроение мое испортить.

Стреляйте! – я бессмертен, я непобедим,

Мое бремя тяжкое – любить с малых лет.

Арина домой вернулась, день казался странным.

Читает книгу, ножки укрывает плед.

Но сердце содрогается биеньем троекратным.

Она не знала, что в ту ночь родился один поэт.

Знакомств у нее, о сколько было их.

Неисчислимо много, сколько друзей, подруг.

Однако я казался ей другим, я спокоен, тих,

Не льстил, в глазах моих решительный испуг.

Пред девами краснею я, будто верлибр стих.

Потею, дрожу, словно вор, иль плут.

Но честен юный страх, пред нею я был спокоен.

Я любил, потому проходил и всякий страх.

Желудок мой не урчал, не раздувалось вширь

Стесненье, на первых порах,

С Ариной я решил не спешить.

Словно мы живем в разных городах,

Наш аэроплан просторы неба простирает.

Забери, прошу, позволь покинуть суету.

Но проснувшись, ученик, вновь тетради собирает,

Приобщая руки к живописному труду.

Сердце маленькое мое от любви будто умирает.

Мимолетное желание, иль вечный зов,

Лишь светлую имеет ипостась любовь.

В печали не хватит дров

Скорбей для помраченья разума, приготовь

К неизбежному концу внимания даров.

Девы вы ли истинные божества?

Вы немыслимы, непостижимы.

И не существует прекрасней естества.

Всякие сравненья грубы и непосильны.

В ней столько кроткого озорства.

Немыслима она для неокрепшего ума,

Что не постичь, не умолить.

Болит разлукой юная душа.

В страданьях можно умертвить

Грустные напевы, что живы чуть дыша.

Сколь немощны наши разговоры,

Арина холодна в словах и я,

Немею языком, крадут завистливые воры

Комплименты, говорю серьезно, не шутя,

Мои уста глаголют вздоры.

Отчего себя я начинаю ненавидеть.

Я ничтожен, жалок, одинок и слаб.

Я таков, но желал взаимности (не обидеть),

Сердце слушал, я не был стереотипов раб.

Актером не был, ложью не хотел усилить

Воздействие на деву, я не был лицедеем.

Грустно, ужель стенать и плакать?

Радостной улыбкой воздушным змеем,

Сопровожу, но лестью отношенья пачкать,

Для угожденья, быть заштатным иереем?

Никогда!

Оставлю разум, лишь сердце правдиво и верно.

Да ведет оно меня по пути любви, всегда!

Кривляться же пред девой грешно.

Я честен, и сейчас и тогда

Угодничать не собираюсь.

Мои слова и впредь будут таковы,

Как пожелаю я того, не сомневаюсь

Изгоем стану я, но виновны в том я, не вы.

Ибо я сам себя творю, и себе же каюсь.

Вот сердце мое, что молчишь, бери!

Для чего тебе цветы, подарки, комплименты.

Вот любовь, что пугаешься, люби!

Сожжены все мосты, улицы, проспекты.

Поэт несчастный, обречен, один гори.

Арину привлекала жизнь шальная.

А я любил ее каждым днем всё сильней.

Печалилась моя любовь больная.

Ибо редко говорили мы, всё трудней

Разговоры затевались между нами, остальная

Жизнь меркла для меня, она нелепа.

Месяцы летели стаей перелетных птиц.

Отдалялась дева, но куда?

Я познавал всю остроту любовных спиц.

Жизнь моя – не только я творец полотна

Сего, мы вдвоем творили, я и ты одна

Кисть брала и рисовала слезы

На щеках моих, а в душе холодная война.

Всё грудой свалено, ничто не сменит позы

И манит свобода смертная высота окна.

Ты была юна, но кто состарил твои мысли?

Не содрать ту корку черствую сомнений,

Словно старуха, разочаровавшаяся в жизни.

Какой лжец лукавый, создатель ложных мнений,

Лжепророк тебя испортил, кто? – были

У меня вопросы, и я преподал тому урок

Морали, речью бы отсек его пороки

Кои породили книги сумасбродные, порок

В злобе их неправедных трудов истоки.

Их читатели жестоки, взводят критики курок.

И люди молодые обманом тем живут.

Не хорошо судить, в них пониманье есть

Где плохо, а где хорошо, но ныне лишь жуют

Коровай, что им на блюде подают, теряя честь.

Вериги с возрастом себе куют.

Но раньше, где было ваше разуменье?

Мой мир, ты вне пространств времен.

Для созерцанья душа моя ищет возвышенье.

В себе я от мира освобожден.

И в творенье я обрел высвобожденье.

О чем ангелы, вы поете?

Какова станется любовь, взаимной, безответной?

Какую весть вы гонцами мне несете?

Реальностью обрадуете или сказкой несусветной.

На чьих крылах меня вы унесете

Для высот или падений.

Этот дар словесный хуже словоблудства

Для судеб разрешений.

Начертанное имя, эти постоянные безумства,

Орудья пыток для ушедших поколений.

Я пишу

Книгу, но для чего эта великая словесность?

Ибо этим игом буквенным я жизнь свою крушу.

Горе поэта его свобода, честность.

Я от правды умираю, я от нее умру.

Слабеет вера, нет желания творить,

Когда талант использован не в меру.

Безумьем любви душу я стал травить.

Пусть так, не познать чужую веру.

И чашу чужого безумства не испить.

Слова всего лишь, письма, что терзают

Мои чернила или то дурман осенний.

Но иногда и строчки благость излучают.

Сколь и души, сколько слов, столько мнений.

Однако чувства всегда возвышены, свергают

Гнев, ибо любовь всесильна.

Ласка нежности сильна, лед отчаянья могуч.

Стихии не стихают, бедствие всемирно.

Но сердце, куда направишь ты скопленья туч?

Творец наблюдал за выбором нашим неотрывно.

Судьбу слагая из мыслей наших, дел,

В сокрушенье наших тел и душ.

Но я гордец, мирозданье менять посмел.

Орудиями преобразованья мне стали перо, тушь.

Я с неба твоего свержен был, вниз летел

Всё растратил из-за сомнений и гордыни.

Поверженный лежу в прахе своих творений.

Картины гниль, а бумага подобна тине.

Словно в могиле грешных дерзновений.

Арина, я для тебя одной творил, а ныне?

Лишь пепел, укрывающий меня от света.

Реквием я слышу, вот о чем поете вы.

Собрались на похоронах поэта?

Или то будет сооружение новой мечты.

Тогда вернись душа в пустоты моего скелета.

Выплыви китом из моря слез.

Оживи цветком осенью увядшей,

Посреди вечно юных белых роз.

Стань деревом, а я листок упавший

В моих прожилках буйства крови гроз.

Легко писать, ничего в мире легче нет,

Чем слова слагать душой сердечной.

Любовь я помню, не вспомнить тот сонет

Трогательный, с глубиной невольной.

Писать я начал в пятнадцать лет.

Я смерть призывал, отказ терпеть

Ее всегдашний, многие боролись с нею,

Те подвиги до меня успев воспеть

Печалью, и будто бумага я бледнею.

Дописать бы, мне бы успеть.

Предо мною грозные часы

Возвещают о кончине срока.

Жнец поодаль сверкает лезвием косы.

На что я вам, во мне жизни кроха.

Я ничтожен, худ, взгляните на весы.

Осень хмурится предвещая холода.

Любовь – эфир души и плоти кровь.

Днем одним живем, невзирая на года.

Эта безответная любовь

Пасет чувств моих стада.

Сновидение нагрянуло внезапно.

В том сне я Арину несу на руках,

Словно невесту нежно, плавно.

Вверх по лестнице, но в трех шагах

Черный силуэт предстал наглядно.

И на краю, тень слегка меня толкнула,

Отчего отступился я, извергся вниз.

О нет! Любимая со мною потонула

Во тьме, пропал убийственный карниз.

Виденье мою надежду покачнуло.

У нее есть видно кто-то, она…

Кто не позволит мне объять всецело

Любимую мою, закрыты для меня врата.

Но я желал ее покорить поэзией, смело.

До изнеможенья,… но обрывается строка.

Мне бы робость преодолеть и подойти,

Заговорить еще, я ревновал не напрасно.

Когда она, пожелав в здание учебное войти,

С другим беседовать начала всевластно.

Когда со мною говорила минуты три, кради

Ее вниманье, ты, недостойный столь великих благ.

Однажды она мне подарит час виденья красоты.

Он дерзок, когда в руках моих белый флаг.

Я вручаю тебе Арина свою душу, свои персты.

Мною твори, повелевай, но знай, что я нищ и наг

В любви нетленной и по естеству.

Я тот, кто зажигает свечи,

Но вы их тушите, что подобно воровству.

Пусть мы останемся одни, минуя сечи

Завистливой толпы, тому существу

Мы не вредим, мы одни в мире этом.

Нет больше печали.

Я стану ветром

Ласкающим тебя, мы зачали

Любовь, следом

За надеждой в эти дни

Верни вниманье, взор свой нежный,

Неустанный, за кротость не кори.

Ты одна, мой причал прибрежный.

Стань гаванью моей, живи.

Сидели в зале вместе мы, не говоря ни слова.

Диски с музыкой я подарил тебе, минуя робость.

Я звонил, письма писал, история не нова.

Я возвращаюсь в комнату свою, забывая гордость.

Пишу, уже не помню что, каковы покрова

Сочиненья те, мудрость или глупость.

Я рифмую неумело, не читая,

Сколько писем я сочинил, как встарь.

Времена изменчивы, но не отлагая

Зачинаем чувственный безудержный мистраль.

Мечта же скорбный червь,

Стать бабочкой желая, точит древо молодое.

Радость сменит грустный мой порыв.

Рай бы обрести, и ничто иное.

Но пустует моей любви смирительная верфь.

Сонмы душ слиты воедино

В Творце, все Его творенья.

И будто бы только меня пронзило

Мечтанье зыбкое, меркнут свадебные украшенья,

Когда вижу образ любимой, той невесты зримо.

Что этот мир по сравнению с ней одной!

Я столь юн, многого не видел, но уже готов

Отвергнуть всё, за шанс стать ее душой.

Мне пятнадцать минуло годов.

Но жизнь немыслима без нее родной.

Жизнь жертвуешь, смерть призываешь,

Принимаешь доброе, вкушаешь зло.

Будущее мечтательно сочиняешь.

Для чего?

Не живешь, но проживаешь.

Страдаешь, но усмири поэт свой пыл.

Раскаленное перо пускай чуточку остынет.

Я мало время наше чтил.

Но когда плоть мою душа покинет,

Арина, ты будешь знать, что я любил,

Ты запомнишь мой вдох, мое движенье, взор.

Покинет душа моя затвор.

Но вот страницы отворены, развеян ваш укор.

Вкусите горечь пчелиных сот.

И помните, сердце истинно, всё остальное вздор.

Бронзовый отлив чернеет медью,

Осень сбросила все платья кружевные.

Питаясь влагой дождя и снега снедью.

Стонут деревья растрепанные, нагие.

Смертный одр станет последнюю постелью.

Осень вечная прими меня в объятья.

Успокой поэта вечным сном.

Вышивай узорами листвы платья

Музе моей, укрепи обетом

И смой дождем любовные ненастья

Злосчастных предубеждений.

Алый цвет покрыл прелесть ее волос.

Осенний мягкий тон свершений.

Глаза морские, а губы цвет плодов.

В танец соблазнений

Поэта не влекут, не вдохновляют.

Юность пора безумств.

Шрамы имя милой обозначают.

Дабы помнить, и иных беспутств

Хватало, критики их обозревают.

Сердце ныло напрасно.

Тоску навевал прозорливый дождь.

Со мною плакал он злосчастно.

Осени он наместник и вождь.

Я вопрошал у него: “Ужели всё напрасно?”

Солнце скрылось за облаками, но лик

Арины светел для меня, как и прежде.

Ее хранитель лучезарный архистратиг

Преграждает мне путь в Эдем, невежде.

Но в Арине я разглядел того рая блик.

Любовь лишь миг, когда сражен мгновенно.

Я жизнь познал в ее очах, Бога в ее душе.

Сонмы духов ликующих победно

Невиновного судят в любовной ворожбе.

Но их пенье не враждебно.

Жизнь новая для поэта началась.

Я обрел любовь и творческие муки.

История, которая трагедией звалась