Бойся мяу

Дорога домой

Я из глины, я из глины, я из глины…

Все громче и громче просил, настаивал Женя. Однако молитва тонула в реве пламени, что пожирало дом. Пол дрожал. Стены трещали. Бог безумствовал и ликовал.

– Я сожгу дом! Я сожгу дом! – гремел огонь. Зверь весь был им. Только угольно-черный скелет еще угадывался.

За окном лил дождь. И он, конечно, одолеет даже это пламя. Рано или поздно. Поздно. Для Жени точно будет поздно. Жар душил и облизывался. Язычки подбирались.

– Я из глины! – крикнул он и прыгнул в огонь.

Перемахнул через очаг. И почувствовал лишь теплое объятие. Может, выйдет?..

Сейчас же толкнуть дверь! Вдруг выпустит! Теперь, когда дом погибает. Пускай к ней не прикоснуться, но он-то из глины.

Женя кинулся к двери. Умирать не хотел, но уже не боялся. Нет, страха не было. Наконец-то. И все же он застыл.

Волна огня отхлынула от стены. Совсем не ласковая, жгучая. Преградила путь. Показался довольный оскал. Вместо клыков – алые язычки. Дом задрожал сильнее. Словно от хохота.

Не отпустит! Тварь!

Что он может против Бога? Что у него есть?

Ни меча, ни щита. Футболка. Рваная, расцарапанная футболка.

Женек вспомнил – именно за нее тот в первый раз его цапнул. Но началось все раньше.

Содрал футболку, скомкал. Подавись!! В гневном отчаянии швырнул в монстра.

Началось все раньше…

Ткань вспыхнула подобно спичке. Пропала. А Женя заголосил. Дом тряхнуло. Дерево затрещало в агонии. Он отлетел на пол.

Как он сюда попал? Какая дорога привела в этот дом?

Чертов ключ… С самого начала все пошло не так.

* * *

– Конец, приехали…

Ключа под резиновым ковриком не оказалось. А это уже была крайняя мера – заглядывать в ключной тайник. Что называется, пожарный случай.

Оля отпустила край коврика, притоптала его, будто запечатывая тайничок обратно. Рука вновь потянулась к дверному звонку.

– Может, спят? – без особой веры обронила она. Нахмурилась.

– Днем? Сейчас? У них что, тихий час? – шутливо проворчала Катька. И, ловко убрав за ухо вьющиеся каштановые прядки, прижалась к двери. Тут же приглушенная трель звонка потонула в ее крике:

– Просыпайтесь!

Женек перестал прыгать по ступенькам узкой лестницы, обернулся и коротко хохотнул. Младший среди них, он не привык волноваться – решения принимать не ему. И потому один, наверное, радовался некстати возникшей неприятности. Ну как же – ведь приключение!

– Эй! Проснитесь! Ау! – от души кричала Катя уже на весь подъезд.

– Катя! Ну-ка, ты чего?! – Оля хлопнула ей по плечу. – Хватит… Пойдемте.

Она подняла пухлую сумку и с печальным лицом зашагала вниз. Катя поспешила следом, придерживая перекинутую через плечо сумочку поменьше.

Замок щелкнул. И они замерли. Обернулись.

Дверь квартиры распахнулась. И – о, чудо! – из прихожей выглянул Женя и, довольный их изумленными лицами, уже хотел пригласить их внутрь…

– Женька! – крикнула Оля почему-то раздраженно, с каким-то даже эхом. – Чего застрял? Быстрее!

Женек махнул головой, прогоняя фантазию. Перед ним все так же равнодушно возвышалась неприступная дверь. Она заперта, он – на лестнице. Все, что оставалось, вздохнуть печально: и почему в нем нет дара телепортации, как здорово было бы. Сквозь стены проходить он тоже не умел – уже пробовал.

– Женя! – донесся снизу нетерпеливый зов. И он полетел к выходу, перескакивая через каждую третью ступеньку.

– Куда мы?

За спиной у него подпрыгивал рюкзак, не такой тяжелый, как еще несколько недель назад в школе. Теперь в нем теснилась одежда. Хотя пара книжек тоже имелась.

– Обратно. На вокзал, – отозвалась Оля, распахнув подъездную дверь.

Сюрприз не удался.

В Комсомольске, поселке, на автовокзал которого они возвращались, жили их двоюродные сестры – Лариса и Таня. Такие же взрослые, как Оля. Как и Оле, сколько им лет, Женя никогда не знал. Но о школе, встречаясь, они не разговаривали. Опять-таки, наверное. Во-первых, они секретничали, а во-вторых, ему и самому было неинтересно.

Еще с утра они направлялись в деревню, и Комсомольск являлся лишь еще одним местом пересадки – последним. Но Оля придумала повидаться с милыми подругами, порадовать неожиданным визитом. Они и раньше гостили в их скромной квартирке на втором этаже пятиэтажки. И все время по пути: то из города в деревню, то обратно. Но сегодня как-то не срослось.

– Нам бы сейчас, как в кино, телефон сотовый, – подумалось вдруг Женьку, подумалось и вырвалось. – Позвонили бы: вы где, сколько ждать?

– Кому бы ты позвонил, умник, – буркнула Оля, на ходу переложив сумку в другую руку. От июньского зноя немного спасал переменчивый ветерок. Сейчас он налетел, и солнечные блики заскользили по ее взметнувшимся угольным локонам.

– Ой… Точно, – сообразил Женя. – Одного нашего телефончика мало. Тогда лучше… кровная телепатия. Классно же. Напрягся, установил связь и передал…

– Угадай, что я тебе посылаю прямо сейчас, – оборвала его сестра, напряженно глянув из-под челки.

– Заткнуться? – весело предположил он.

– Вот так, Катюх. Наш брат – телепат, – Оля усмехнулась. Катька хохотнула. Но больше их доволен был сам телепат.

Они вышли на площадь. Небольшую. Не площадь даже, скорее трехкратное расширение дороги. Кажется, это считалось центром поселка, судя по обилию магазинчиков.

Женька тем временем прикидывал, каково было обладателю первого и единственного мобильного телефона. Наверное, он всегда брал эту штуковину с собой на улицу и все ждал случая, когда телефон пригодится. Когда ни обычный, с трубкой на проводе, ни телефон – автомат уже не выручат. Но он так привык обходиться этими двумя, что при обычном распорядке дня такая ситуация никак не возникала. Наверное, он в какой-то момент плюнул, не выдержал и позвонил с мобильного другу. И такой:

– Угадай, откуда я звоню?

А друг:

– Ну и откуда?

– Прямо с улицы! – радостно.

А друг:

– И что? Тебя жена, что ли, выгнала? – он, конечно, подумал о телефоне – автомате.

– Да причем тут жена! Я звоню тебе с улицы. Не из будки! Я вообще могу пойти. Вот, я иду и говорю с тобой.

– А звонишь-то зачем? – друг наверняка бы не понял. Такое неподготовленным умом сразу не воспринимается.

– Погоди, перезвоню.

Через некоторое время у друга снова бы зазвонил телефон:

– Алло.

– Выгляни в окно, – сказал бы обладатель единственного мобильного телефона.

Друг посмотрел бы в окошко:

– Ну?

– Видишь, я тебе рукой машу?

Друг, действительно, узнал бы его, стоящего посреди тротуара и размахивающего рукой:

– Ну, вижу и… Погоди-ка… – наконец до него бы дошло. – Но как?..

– Во-о-от! – протянул бы довольно тот в беспроводную трубку.

Женек усмехнулся счастливый от этой истории. Еще бы поделиться ею с кем-нибудь… Он поправил рюкзак и вошел следом за сестрами в здание автостанции.

Вокзалом эту одноэтажную кирпичную коробку звали чисто условно. Снаружи она с обоих боков зажималась ларьками и магазинчиками. И сколько там всего разного, и классного, и яркого, и вкусного лежало, висело и манило. Машинки, выстроенные, словно на старте, фигурки – подвижные! – Человека-паука и Супермена на расстоянии решающего удара друг от друга. Мячики на резинках, сабли и шашки, пистолетики и даже один автомат. И это только на одной стороне киоска. На другой половине – шоколадные батончики, жвачки и лимонад.

Зато внутри их ждали тусклые бежевые стены, потрескавшиеся, раненые плиты пола и свисающие с усиженного мухами потолка бурые ленты, облепленные теми самыми мухами. А еще духота и зловоние. Пахло потом, навозом, табачным дымом и скисшим творогом. И разыгравшийся от вида шоколадок аппетит сменился на тошноту.

Оля со вздохом опустила на пол свой баул и распрямила спину, подтянула джинсы. Они, все трое, были в штанах, поскольку в их родном городке, из которого они выехали с утра, погода в последние дни совсем не располагала к шортам и юбочкам.

– Покараульте, – наказала Оля погодкам, перед тем как направиться к кассе. И они обступили сумку.

Тяжелый, теплый воздух приглушал разговоры. А болтали вокруг, казалось, все. В одном углу капризничали дети. У кассы приходилось кричать. И тем не менее в общем знаменателе была какая-то странная тишина. Как бывает на оживленном пляже, когда лежишь с закрытыми глазами, на границе сна, и слышишь далекие волны больше, чем споры сестер.

Только сейчас вместо шелеста волн в ушах у Жени жужжало. Коротко и нарастающе – когда муха пролетала рядом. И монотонно, с паузами – с ближайшей липкой ленты. Он вспомнил, насколько мухи любят потирать лапками, просто обожают, чистюли. А может, хитрющие злодейки. И как, наверно, мучаются они и злятся, влипнув в такую вот ленту. Секунда прошла, вторая, третья – а лапки так и не погладила. А хочется – жуть. Дальше только хуже. Все равно, что нос у тебя чешется, а руки связаны за спиной. А он зудит, щекочет. И вот уже чешется глаз, горло, лопатка. А потом еще муха садится на лицо.

Вспомнилось следом, как они с Катькой заболели чесоткой – любили кошек бездомных приласкать. Мама натерла их какой-то мазью и запретила чесать. Так он не выдержал и пяти минут.

Мимо прошаркала семейка в одинаковых сандалиях. Подтянутый лысый папа, уставшая растрепанная мама с малышом на руках и сынок повзрослей – такой, что за руку уже держать не надо. Он палил из пистолетика налево и направо. Мельком глянул на Женька и шагнул в дверь за мамой. Но тут же высунулся обратно и застрелил и его. И задорно рассмеялся. Совсем не противно, так, что и Женя улыбнулся.

Вернулась Оля – потерянная и какая-то сжавшаяся. Взгляд ее блуждал вокруг, она молчала. Женя с Катькой переглянулись, осторожно пожали плечами. Никто не хотел зря нервировать сестру. Наконец, она печально, без улыбки в глазах, усмехнулась:

– Да уж, попали мы, товарищи.

– Что, билетов нет? – Катя быстро выпрямилась.

– Автобусов, – процедила Оля и чуть повернулась к кассе. Мол, вон та вредная тетенька так сказала.

– Совсем? – удивился Женя. Потому что ладно, один уехал, они опоздали, следующий приедет через три часа, но чтобы совсем, посреди дня – это как? Уже не так весело.

– В нашу деревню – на сегодня закончились. Больше не будет. – Оля зашагала туда – сюда. – Из Чебоксар так поздно не ходят, из Канаша сюда не заезжают, а прямо отсюда – только через день.

– Мама нас убьет, – протянула Катька.

– Да погоди ты, – отмахнулась Оля. И задумалась, кусая губу.

В зале вдруг как-то потемнело и похолодало, что ли. Те же самые люди, понятные и простые, превратились в чужих и равнодушных. Они-то сядут и уедут, а мы… Женька стал судорожно соображать. Забыв, что ничего не решает. В животе заныло. Голова как назло ничего путного не рожала.

Телепортация отпадает.

Угнать велосипеды?..

Может, отправить его гонцом? Он может, покажите только направление.

Нет-нет. Забраться в кузов грузовика, направляющегося в деревню! Бинго! Но только не рефрижератора…

– Я знаю! – воскликнула Катя. – Поедем на такси.

– Денег не хватит, – буркнула Оля. – И где ты его здесь найдешь?

– Можно спросить у…

– Нет!

– Кого-нибудь или…

– Не поедем мы на такси! – отрезала Оля и словом, и взглядом. – Тогда от мамы точно влетит.

– Надо залезть к ним в квартиру! – это осенило уже Женька. – Я могу. Через балкон. Всего-то второй этаж.

– А потом милиция, тюрьма и каторга, – кивая, продолжила Оля. А Катя покрутила пальцем у виска.

– Но проверить, не вернулись ли, надо, – заключила первая.

Оля взяла сумку и направилась к выходу. Катя и Женя поплелись за ней.

Они вышли в жару, под солнце. Голубой свод растянулся абсолютно чистый, и раскаленное золото лилось с него отвесно и метко. На площадке у самой станции лучилась бликами молочно-белая маршрутка. Последние пассажиры, торопливо доедая мороженое, уже побежавшее по рукам, топтались у раскрытой двери. Женек им позавидовал. Не из-за мороженного даже, просто у них все ясно: сели, поехали – и дома.

– Мы, что, обратно потащимся? – простонал он.

– Вдруг они вернулись, а мы тут с ума сходим, – прозвучало не особо уверенно, да и сама Оля мялась на месте: сумку не опускала, но и не спешила в путь. – Или один кто-то проверит, сбегает. Не знаю… Вас так не оставишь, одних не отпустишь, беда… Ну что за день! Черт!..

Она опустила сумку, взялась за голову, уставилась в пол. Лицо помрачнело. На нос скользнула капелька пота и повисла на кончике. Она смахнула ее недовольно и подняла взгляд:

– Или сбегаете? Дорогу помните? Отсюда видно… – и задумчиво посмотрела в сторону, вдаль.

Маршрутка загудела, ожила. Пассажиры полезли внутрь.

– Если ключ под ковриком не оставили, значит, уехали все вместе. И вернуться никто не должен, – выдал Женек внезапно мелькнувшую мысль и сам испугался. Потому добавил: – Наверное.

– Думаешь?.. – тихо отозвалась Оля, точно в самом деле всерьез прислушалась к младшему. – Тоже, что ли, в деревню уехали? А может вообще перестали так ключ оставлять. Не знаю, не знаю… Тогда что, попутку надо ловить. Или чего… Ночлег искать?

– Вот оно! – воскликнула Катька. И указала куда-то пальцем. Маршрутка уехала, и за ней оказалась машина такси. Зеленая «девятка».

– Ты опять? – разозлилась Оля.

– А что такого?..

Катя говорила что-то еще, Оля отвечала, но Женя уже не слушал. После слов о ночлеге снова вспыхнула приключенческая жилка. Он глазел по сторонам и прикидывал, где они могут переждать ночь. Вокзал подходил, но что-то подсказывало, что на ночь его закрывают. Еще подъезд неплохой вариант. Или, он припомнил, беседка во дворе.

До ушей долетало обрывками: «Дорого… Хотя бы спросить… Продадим что-нибудь… Дура…» А Женек уже планировал: «Наденем теплые кофты из сумки. Двое спят, один в дозоре. И так по очереди каждый по три часа». Только задумался, а не лучше ли вообще отправиться в деревню на своих двоих, с рюкзаком за спиной и ночевкой в шалаше, как понял, что уже полминуты пялится на какого-то мужичка на лавке у станции. Но самое главное – мужик тоже с интересом смотрел на него.

Женька хотел отвести взгляд, но отчего-то не стал. Мужчина был лыс и слегка не брит, добродушно улыбался и кого-то напоминал. Кого-то знакомого, но, по ощущениям, нереального, словно выдуманного. А затем Женя узнал в его белой и удивительно чистой футболке форму «Реала» и, кажется, даже раскрыл рот от изумления. Потому что, во-первых, это его любимый футбольный клуб, а во-вторых, он внезапно, в один миг, понял, кто же этот незнакомец – ни много ни мало сам Зидан. Тот же твердый, но беззлобный взгляд, та же задорная улыбка и широкий подбородок. Разве что морщин больше.

Мужик поманил его пальцем.

И Женек неуверенно, но недолго думая, подошел. Зидан коротко кивнул ему и спросил – без какого-либо акцента:

– Слышал, автобуса вам не хватило?

Женя вцепился в лямки рюкзака и кивнул тоже. Зидан почесал щетину:

– А куда хотели попасть?

– В смысле – доехать? – уточнил мальчуган едва ли не шепотом.

– Ну да. Куда собрались?

– В деревню, – осторожно выдал Женька и слабо пожал плечами.

– А название есть у деревни? – терпеливо поинтересовался загадочный мужичок.

Женя колебался, наученный родителями, школой и дворовыми байками, что стоит остерегаться незнакомцев. Но улыбка незнакомца… Она не старалась казаться искренней, она была искренностью, а взгляд не тревожил ничуть, участливый и прямой. Мужчина сидел расслабленно, открыто. И единственное, что хотелось, – это сесть рядом и рассказать, пожаловаться на обрушившуюся неприятность. И попросить помощи, потому что своим спокойствием он будто говорил: «Ничего страшного не случилось, выход есть всегда».

Доверившись наконец и оттого ободрившись, Женек весело ответил:

– Нюргещи. Знаете?

– Слышать приходилось. И в Сундыре я бывал, это там рядом, – Зидан закивал, казалось, одними глазами. – Прямых автобусов, значит, нет?

– Нет, говорят.

– Ну, так слушай. В пять часов десять минут из Канаша выезжает автобус в Ельчики. Это как раз по пути в твою деревню. Ну, не совсем. Проедет мимо поворота на деревню, а там уж рядом.

Женька обрадовался, заулыбался. Хотел позвать сестер.

– Да погоди ты, – посмеиваясь, остановил его мужик. – Автобус-то сюда не заезжает, но по трассе, бывает, подбирает. На остановках. Так что надо вам из поселка-то выйти, пройти чуть по трассе к остановке. А там уж ловить. Только как следует.

Женек чуть растерялся. Надо было все это уложить в голове. Эх, где сестры застряли!

– Запомнил? – Зидан посмотрел на него чуть пристальнее. И глубже, что ли.

Только теперь малец заметил, что с его глазами происходит что-то странное. У мужчины не было зрачков. Вместо них золотилось и алело по солнцу в каждом глазу. Словно оно отражалось, но не снаружи, а изнутри. А вокруг, в радужке, подрагивающими язычками пылали лучи – и цвет их переходил из одного в другой. Песочный в янтарный, бронзовый в кофейный, бурый в огненный. И еще изумрудный и лазурный переливались у самой границы.

Таинственные очи сомкнулись. Моргнул и Женя. А когда картинка вернулась, Зидан смотрел уже в сторону.

– Ну, давай, беги. Не теряй время, – напутствовал он и встал. – И играй до свистка.

Женек было раскрыл рот, но услышал:

– Женя! Куда пошел?! Иди сюда!

Обернулся. Звала Оля. Катька стояла рядом надутая.

– Спасибо вам, – сказал он все же.

Но уже пустой скамейке.

– Оля! Оля! – поспешил он к сестре. – Там дядя один поделился, что в сторону деревни будет автобус.

Оля перебивать не стала. Он продолжил:

– Сказал, в пять-десять выезжает из Канаша, но сюда не сворачивает. Едет… кажется, в Ельчики, в общем, мимо поворота к деревне. Сказал, можно сесть на остановке вдоль трассы.

Вопрос от сестры еще не прозвучал, а Женька уже ответил:

– Сказал, надо выйти из Комсомольска к трассе, и там недалеко будет эта остановка.

– А номер какой? У автобуса… Не каждый же будем тормозить.

А вот на это ответа не было. Забыл уточнить, как-то не подумал. Он наудачу повернулся к скамейке. Та оказалась занята пожилой парой.

– Он не сказал, а я это… как-то не… – Оля не дослушала и быстрым шагом направилась в здание станции.

Исчезла в нем всего на минуту. Вышла, буквально выскочила, взволнованная.

– Двести сорок пять! Действительно, есть автобус. Эта дура, видите ли, забыла! – она подцепила сумку. – Только надо быстро. Он выезжает через пять минут. Так что шустро.

И зашагала, чуть кренясь на бок. Тут к ней подбежала Катька:

– Дай мне одну, – скромно, но решительно попросила. И взялась за ручку сумки. Оля отпустила ее, оставив себе вторую.

Подхватив ношу вдвоем, они засеменили по обочине. Женек дернул за лямки, тряхнул рюкзаком. Мол, и я не просто так, не налегке. И пристроился сзади.

– Двести сорок пятый в Ельчики не проезжал? – скрипучим от сухости голосом спросила Оля. И снова глубоко задышала.

Рядом покоилась сумка, и сидела на корточках Катька, опустив на нее уставшие руки. Женя тоже скинул рюкзак на землю. Футболка на спине промокла насквозь. Он отлепил ее от кожи и потряхивал.

Худая, низенькая женщина с огромным, большее ее, рюкзаком чуть пожала плечами:

– Вроде не было. Я другой жду, – зачем-то добавила еще.

– Нет-нет, не проезжал пока. Который пятичасовой, – отозвалась женщина, стоявшая тут же: моложе, наряднее и в солнечных очках. Она с милой улыбкой смотрела на взмокшую и растрепанную троицу.

Они успели.

Топча придорожную пыль. Прячась от палящего солнца в тени редких деревьев. Отдохнув лишь раз. Молча и не отвлекаясь, преодолели километр до трассы и еще сто метров до остановки. А может, больше. Или меньше с той же вероятностью. Оценка расстояния на глаз Женьку была мучительно не подвластна. Точно дальше, чем сходить в магазин № 26 в родном городе, дальше даже, чем на рынок – через овраг и широкий пустырь.

Помимо двух женщин, на остановке, сооруженной из бетонных плит, маялись в ожидании еще пятеро. Бабушка, вторая бабушка, третья со своим дедом. И мужик. Первые две сидели на лавке и быстро говорили на их древнем языке. Порывы ветра доносили обрывки, смешки и оханье. Дед да баба стояли там, где раньше была тень. Бабуля печально или задумчиво опиралась на клюку. Старик периодически заходился в приступе кашля, всякий раз поднося ко рту платок. И временами косился на мужика. Тот курил и на месте не стоял. Те же порывы ветра приносили горький запах сигарет.

Оля тем временем вытащила из сумки бутылку газировки. Когда она по очереди дошла в руки Женька, у остановки притормозил автобус. Большой, грязно-белый, с голубыми полосами вдоль корпуса. Оля встрепенулась еще минуту назад, всматривалась, напряженная, а затем отвернулась. Автобус остановила низенькая женщина с рюкзаком. Женя разглядел номер «234» и прочитал – «Чемурша». Кроме тетеньки, к отпрыгнувшей дверце автобуса поспешили бабульки с лавочки.

Газировка оказалась теплой и оттого не такой вкусной, как мечталось. Но от ощущения жидкости во рту и быстрых глотков все равно было приятно. Солнце сжалилось и зарылось в облака. Женщина, та, что молодая и нарядная, убрала с глаз солнечные очки и посадила их выше, как ободок или ушки. И Женек понял вдруг, что улыбаться можно и глазами. Он не сумел бы объяснить – как, но по-другому это назвать не мог. Женщина ему нравилась. Она была красивая и… Некоторое время подбирал верное слово. И… счастливая.

Автобус совсем не спешил. Трасса не смолкала ни на минуту. Ворчала, вздыхала, шипела. Но нужных слов – ругани тормозящего автобуса – до сих пор не произнесла.

Женька катал камешек по неровному асфальту. Он побаивался смотреть на Олю – от волнения и тревоги. Летом трястись от волнения не привык, потому что каникулы же, а не школа с ее контрольными и драчунами-старшаками. Однако веселье пропало, он злился на автобус.

Где тот пропадает? Вдруг его вообще не существует! Они сбежали сюда из Комсомольска из-за него. Не автобуса, а Женька. И он не сможет теперь, если ничего не выйдет, беззаботно повторить заученное: «Я ничего не знал, это не моя затея». Кажется, он начинал понимать Олю.

Еще и Катька подошла и шепнула:

– Зачем только так бежали, – затем округлила глаза и чуть громче: – А если придется тащиться обратно?

– Переночуем в подъезде, если что, – ляпнул Женек, думая успокоить.

– Была бы у нас машина, – заворчала Катя. – Сам представь. Сидишь свободно, никто не толкает, все свои. Поехали, приехали. Без постоянных пересадок.

– А прикинь, до деревни бы ходили троллейбусы.

– Фу, там сиденья неудобные, и останавливается на каждой остановке, – не вдохновилась идеей сестра.

– Зато я бесплатно бы ездил. Экономия, – засмеялся Женька. В его неполные тринадцать родители умудрялись провозить его в городе бесплатно как семилетнего. А все из-за его ста двадцати сантиметров роста.

Катька обернулась, потому что Оля метнулась к краю остановки. Приближался и угрожающе разбухал в размерах автобус. У обоих зрение было далеко не единица, в отличие от старшей. Когда оранжевый квадрат превратился в рыжую «буханку» ПАЗа, Оля старательно замахала рукой. Женя подбежал к сумкам, закинул рюкзак на плечи. Катя вернула газировку в сумку. Послышался стон тормозов. Оля махать перестала.

– Готовы? – спросила серьезно и как-то строго. Оглядела погодок и подхватила сумку.

Автобус остановился. К отъехавшей с хлопком дверце первой успела та милая женщина, из багажа у нее была лишь удобная аккуратная сумка на длинном ремешке. Мужик, изучив «лоб» ПАЗа, резко отвернулся и рассерженно швырнул докуренную сигарету.

Оля поднялась на одну ступеньку и спросила:

– Довезете до поворота на Нюргещи?

– Куда? – усмехнулся водитель.

– Нюргещи, деревня такая, – растерялась Оля. – По пути там у вас будет поворот, и мы слезем.

Мужик задумчиво нахмурил брови, но слабая улыбка осталась.

– Да второй поворот. После ельчикского. Не к Шептахам, на Сундырь, – решил объяснить мужичок с сиденья у двери, усатый, пухлый, в слишком маленькой для него кепке, и тут же обратился к Оле: – Довезет, довезет. Залезайте.

Лицо водителя разгладилось, и он закивал:

– А-а, на Сундырь. Ну, можно, да. Хорошо, – принял деньги от женщины, бормоча: – Нюргещи… Так-то знакомое, но…

Оля забралась в салон, Катя с Женей заскочили на ступеньки. Дальше можно было не толкаться, проход между сиденьями оказался занят. Оля кое-как пристроила сумку. Дверца за спинами крякнула и закрылась.

Когда тронулись и разогнались, Оля обернулась и, подбадривая, улыбнулась малышне, теснящейся у двери. Затем, уточнив у водителя, заплатила нужную сумму. Женек стоял спиной к дверце, а в лобовое стекло видел в основном небо. А хотелось дорогу. Было скучно. И ощущалась уже усталость в ногах.