– В общем неплохо, – заключил я и прилег на диван.
Мне казалось, что все в романе получилось. Хватало в нем и динамики, и событий, и любопытных историй, и философии. Но для меня белым пятном оставалось место о журналисте. Я уже знал, куда включить главы о судьбе моего предшественника. Его самого я не видел какой-то яркой личностью, но его дневник, его литературные, а подчас и философские высказывания, обязывали меня отнестись к этой теме внимательнее. Мне казалось, что эта тонкая тетрадка являлась для него черновиком, зарисовкой к большой повести, героем которой выступала его дочь, олицетворяя любовь всех наших детей.
– Он хотел написать повесть. Но почему он этого не сделал, не успел или не смог, тема-то серьезная?.. – Мучал я себя вопросом, а во дворе вдруг сработала сигнализация на моем автомобиле.
Я подошел к окну и увидел, как возле моей машины ходила молодая женщина в перламутровом плаще. Заметив меня, она улыбнулась своим красивым лицом и помахала мне рукой.
Я отступил вглубь комнаты, а сердце громко застучало в груди. Украдкой я наблюдал за незнакомкой, прячась за шторой. Легкой походкой она прошла по двору и вернулась к моей старенькой «Тойоте».
Ветер развивал ее красивые волосы, а полы ее легкого плаща, раскрываясь большими крыльями, грозились унести ее со стоянки.
– Чего я стою? – Встрепенулся я. – Она ведь меня ждет!..
Я быстро оделся и вышел во двор, но очаровательной незнакомки уже нигде не было. Я дважды обошел весь двор и вернулся к машине.
– Что это было? – Произнес я и сел за руль своего автомобиля.
Я вставил ключ в замок зажигания, а с лобового стекла машины видеорегистратор подмигнул мне своим красным глазком. Я взглянул на его дисплей и увидел панораму нашего двора. Перед его маленьким объективом проходили прохожие, бегали дети и проезжали машины.
Меня вдруг осенило, и я произнес:
– Он же записал незнакомку. Она стояла в поле зрения прибора!..
Я стал прокручивать запись, разыскивая желаемые кадры. Вскоре на экране видеорегистратора я увидел образ загадочной женщины. Сердце опять громко застучало и я, дрожащими руками снял прибор, чтобы дома, на дисплее компьютера, просмотреть видеозапись.
Через десять минут я уже сидел дома у монитора. Просматривая запись, я замечал, как тревога и какое-то беспокойство овладевало мной. Только два раза на экране мелькнул образ незнакомки, только один раз она показала свое красивое лицо, но и этого мне хватило, чтобы я нервно заходил по комнате, мучая себя вопросом – кто она?..
* * *
Вечером, когда мы с Павлом Петровичем после ужина перебрались в мой кабинет, мы затронули тему моего романа и перешли к моему предшественнику, который теперь стал немаловажным персонажем моего произведения. И если о его жизни и гибели нам было кое-что известно, то таинственная незнакомка, которая привезла тело журналиста в крематорий, по-прежнему оставалась большой загадкой.
Петрович уже рассказал, что принял тело мужчины по просьбе старого знакомого по службе в органах. Он поведал мне и о том, что интересовался у него о незнакомке, на что тот отвечал, что о женщине он ничего не слышал, потому что выполнял просьбу своего босса. На этом концы терялись и поиски загадочной женщины прекращались.
Здесь можно было оставить незнакомку в покое, а в романе вообще упустить этот необъяснимый случай. Но что-то мне подсказывало, что именно она служила разгадкой к этой запутанной истории.
Нас с Петровичем мучал один и тот же вопрос. Почему эта женщина привезла мертвого журналиста в крематорий, заранее зная, что он воскреснет? Зачем было нужно чтобы именно Петрович отвез воскресшего журналиста на квартиру, в которой он был уже прописан? И, наконец, почему, когда Петрович позвонил по номеру, оставленному ею для отчета, в трубке телефона ему ответил голос автоответчика?..
Когда Петрович, раздосадованный массой вопросов, предложил выпить, я рассказал ему случай, случившийся со мной накануне его приезда. Он оставил затею с алкоголем и попросил включить запись.
Я запустил компьютер, а через две минуты Петрович воскликнул:
– Так это же она!..
Я нажал на паузу, и мы прильнули к монитору.
Петрович не отводил взгляд от картинки и мне показалось, что он потерял дар речи, так как на мои вопросы он отвечал кивком головы. Завороженный он смотрел на незнакомку, а я пустил запись дальше. Вскоре монитор заполнился желтым цветом, и незнакомка исчезла.
– Это что? – Забеспокоился Петрович.
– Это лист прилип к лобовому стеклу… Желтый кленовый лист, – успокаивал я товарища, – он сейчас слетит и снова пойдет картинка.
Я не обманул товарища, так как уже знал этот нюанс в записи, просмотрев ее не один раз. Вскоре картинка восстановилась и на дисплее замелькали лица прохожих на фоне дворовых многоэтажек.
Я ждал реакции Петровича, а он, не находя на экране незнакомки, вдруг встал со стула и быстро заходил по комнате.
– Ну, и как тебе кино? – Спросил я товарища.
Петрович ничего не ответил, а только громко выдохнул воздух. Сделав несколько шагов по периметру комнаты, он подошел к окну.
– Я так понимаю она стояла у стоянки, где припаркован твой автомобиль? – Спросил Петрович и попросил прокрутить запись заново.
Мы опять расположились у монитора, и я сказал:
– А ты знаешь, Паша, а я ведь о ней и подумал…
Но он меня почему-то не слышал и когда на экране появилась загадочная незнакомка, самостоятельно нажал на паузу.
– А ты, Витя, здесь больше ничего не замечаешь? – Спросил он.
Я взглянул на картинку и ответил:
– Ну, красивая женщина, одета немного не обычно – не по моде.
– Я сейчас не о ней, ты посмотри, Витя, что у нее за спиной… Это же не ваш двор. Куда девалась детская площадка, где стена многоэтажного дома и, что это за строение с куполом и длинным шпилем?
Я присмотрелся и заметил, что незнакомка стояла на фоне большого города, контур которого был размыт голубым туманом. Но я замечал, что в нем, кроме здания с серебристым куполом, стояли небоскребы, лежали мосты и даже протекала река, уходящая в небо. Мы делились наблюдениями, а монитор компьютера вдруг погас.
– Что случилось? – Спросил Петрович.
– Свет отключили. Здесь такое частенько бывает. Район новостроек, чего ты хочешь? – Ответил я, и чтобы успокоить товарища, добавил, – минут через пятнадцать – двадцать включат…
Павел Петрович подошел к окну и заявил:
– Она – гостья из будущего!..
– Ты так думаешь? – Спросил я.
– Я уверен! Только зачем она здесь, вот в чем вопрос? И кто для нее этот журналист, и ты в его облике? А может наоборот?..
Я пожал плечами, а Петрович продолжил:
– Одно понятно, что она здесь неспроста.
Я согласился, а он заявил:
– Так что рановато тебе, Виктор Иванович, возвращать в реальную жизнь. Только ты сможешь разобраться во всем этом, потому что ты – феномен, ты не от мира сего!.. А сейчас давай пойдем на кухню и по земному выпьем коньяку за успех нашего безнадежного дела…
На кухне, при свете луны, после выпитого алкоголя, я признался товарищу, что уже давно стал человеком, что я все чаще рассуждаю поземному и уже плохо помню, что было со мной раньше…
Петрович, как-то непонятно ухмыльнулся, а я продолжил:
– Пойми, я не хочу больше быть феноменом – исключительной личностью, я хочу быть просто человеком и писать книги о любви.
– О любви? – Удивился Павел Петрович. – Ну, а как же ты собираешься это делать, не испытав на себе эти чувства?
– Ты, заблуждаешься, – возразил я. – Во-первых, я уже любил, правда, это было давно, а, во-вторых, я имел введу любовь в глобальном масштабе – любовь ко всему, что нас окружает. И хочу тебе признаться, что свой роман я переписывал дважды, как благодаря этому чувству. Мое произведение не обделено любовью, и у меня есть главы, посвященные этой теме. Но ведь на земле есть и другая любовь, например, к Родине, к свободе и к своим близким, наконец. Возьми хотя бы нашего бедного журналиста – как он любил свою дочь?! Вот я тебе сейчас кое-что прочитаю из его дневника.
Я встал из-за стола и ушел в кабинет за тетрадью.
В темной комнате с монитора на меня смотрела незнакомка. Я замер, а когда Петрович меня окликнул, экран погас и ее образ исчез.
В кухню я вернулся растерянный и без черновиков журналиста.
– Ну, и где тетрадка? – Поинтересовался Петрович.
Я ничего ему не ответил и молча вернулся в кабинет.
Здесь было темно и только свет луны из окта, освещал мой рабочий стол. Я машинально щелкнул выключателем и вернулся на кухню.
– Что-то свет не включают, наверное, авария, – предположил я, располагаясь у окна, чтобы прочитать выдержки из текста.
Петрович предложил коньяк, а я, развернул тетрадку, пояснил:
– Это у него, как я понимаю, эпиграф к его произведению, которое он так и не успел написать, а может не смог?
Вот послушай:
«Мы все когда-нибудь умрем,
Оставим мир наш этот бренный.
И там, за тысячу миров,
Мы встретимся с тобою непременно!».
Петрович немного помолчал, а потом спросил:
– Он, что еще и поэт?
– Когда мы влюблены, Паша, мы все немножечко поэты. А этот парень был неплохим журналистом и хотел написать повесть о любви. Вот здесь, как раз, речь идет о любви к своей дочери. О том, как одна любовь порождает другую, которая отстала от действительности… В этой тетрадке, Павел Петрович, помимо наблюдений, очень много любопытных фактов, которые затрагивают и наши с тобой интересны.
Я стал рассказывать другу о философских размышлениях и мечтах журналиста, который даже сумел вывести формулу любви. По его мнению, любовь – это вирус, с котором почему-то борется человечество, не замечая, что теряет самое ценное в этой жизни. Ее опасаются и даже бояться, потому что она тревожит душу и заставляет думать…
– Формула любви? Это, как сейчас одеколон с феромонами? – Перебил меня Петрович и ехидно ухмыльнулся.
– Да, ну тебя, Паша, ты опять все опошляешь, – упрекнул я его.
– Здесь речь идет о возвышенных чувствах, а не о тех, которые строятся на основе материального благополучия и животных страстей. Ты вспомни средневековье, когда во имя любви совершались подвиги и развязывались войны. А прошлый век?.. Какие писались полотна, и какая создавалась музыка? А литература?.. Нет, Петрович, ты не прав, этот журналист был человеком – с большой буквы!..
– Постой, Витя, – опять перебил меня Петрович и спросил:
– Ты это все прочел в этой тоненькой тетрадке?
Он взял у меня записи журналиста и ухмыльнулся:
– Сорок листов? Да ты мне уже на все двести наговорил…
Я хотел ему возразить, но включили свет, и мы ушли в кабинет.
Компьютер отказался показывать запись, и я тяжело вздохнул.
Петрович, наоборот, весело пошутил:
– Все, кина не будет – киньщик заболел…
Я еще пытался запустить запись, а он спросил:
– Я у тебя переночую, а то поздно уже добираться до дома?
– Без вопросов, – ответил я и предложил ему место на диване.
Когда мы улеглись, я спросил Петровича:
– Ты думаешь о незнакомке?
– Нет, – поспешил ответить мне товарищ, – я думаю о другом. – Что это за формула любви такая? Которую вывел журналист.
– А нет никакой формулы и вируса любви тоже нет, – ответил я, – любовь, Павел Петрович, это дар Божий, подаренный нам, как задел для хороших и добрых отношений. Любовь – это все!.. Без нее люди перестают быть людьми. Сначала они не замечают красоту мира, потом не видят страдания ближнего, а потом и вовсе становятся мертвой рыбой, плывущей по течению. Любовь сейчас, как это не печально, не в моде. Под этим теперь подразумевается секс и плотское удовлетворение, а само чувство для многих – обуза и большие хлопоты.
– Уж больно мрачно ты описал наше общество, – возразил Петрович, – не все так плохо, как ты думаешь. Есть в нашем мире и хорошая музыка, и литература, есть и место для подвига и любови.
– Вот видишь, – перебил я собеседника, – значит все-таки любовь?
– А я и не отрицаю, – ответил Петрович и привстал с дивана.
– Я что-то не пойму, Витя, о чем мы спорим, в чем ты хочешь меня убедить? И вообще, далась тебе эта любовь – ты, что влюбился?
– Влюбился не я, влюбился у нас ты – Павел Петрович.
– Есть такое дело, – признался Петрович и встал с постели. – Как мальчишка, только увидел ее и все!.. Со мной такое впервые.
Я ухмыльнулся, а Петрович спросил:
– Осуждаешь?
– Да, нет. «Любви все возрасты покорны…», – ответил я ему словами Пушкина и тоже встал с кровати. – Значит я в тебе не ошибся… При всей своей напущенной важности, ты, Паша, остаешься человеком, которому не чужды такие возвышенные чувства.
– Ну, хватит тебе, Витя, а то я сейчас расплачусь. Ты лучше скажи, кто для него эта незнакомка? Жена или здесь что-то другое?
– Нет. Его жену я сегодня видел.
– И, что? Она тебя узнала?
– Она меня не видела, я сидел в машине, когда она проходила по двору. Ну, женщина, как женщина, ничего особенного…
Петрович как-то облегченно вздохнул, а я продолжил:
– Если верить записям моего предшественника и подсказкам его тела, то Нина – его жена, как раз и относится к разряду тех людей, для которых любовь – обуза и лишние хлопоты…
– Печально, – подметил Петрович, – парень-то был человеком…
– Да, – согласился я, – ему бы не журналистом быть – поэтом!..
– А знаешь, Паша, я завтра встречаюсь с его дочерью.
– Это как же ты с ней договорился? Она тоже тебя не видела?
– Не видела. Мы с ней «В контакте» переписывались.
– И, как ты ей представился?
– Другом ее отца.
– Понятно. А не боишься, что она тебя узнает при встрече?
– Немного есть… Но, если что, объяснюсь, девочка-то уже большая – семнадцать лет. А, что сильно похож? – Спросил я товарища.
– Сходство есть. Только тот был помельче, да и лицо у журналиста было худощавым и бледным. Хотя, сам понимаешь, я смотрел на покойника, да и глядел я больше на незнакомку…
– Однако, Петрович, ты даешь! Неужто и вправду влюбился?
– Похоже, что да! – Признался он, а я предложил:
– Ну, раз такое дело, пошли на пищеблок, там еще коньяк остался.
Глава 4.
Сегодня мне хорошо писалось, и я чуть ли не до самого обеда просидел за компьютером. Когда часы на стене пробили двенадцать, я стал собираться на встречу с Ариной – дочкой моего предшественника. Какая-то непонятная тревога мешала мне сосредоточится и я, то натягивал на себя джинсы, то переодевался и надевал костюм.
Когда все было готово, я закурил и подошел к окну.
– Вот и осень пришла, – как-то невесело произнес я, трогая через стекло, прилипший к нему лист клена.
Желтый, с коричневыми прожилками, он держался своими резными краями за мокрую поверхность. От ветра он потихоньку сползал вниз, приподнимая свои маленькие крылья. Падение ускорялось и казалось, что еще мгновение и он спорхнет с мокрого стекла.
Но проходило время, а он все еще сопротивлялся напору ветра, выжидая удобный момент для полета. Перед ним, ветка рябины кокетливо размахивала своей красной кистью, а он, опасно отрывая свои края от стекла, приветствовал ее всем своим резным телом.
Я ухмыльнулся своим наблюдениям и спросил:
– Ну, и чего ты медлишь, чего добиваешься? Лети!..
Я постучал ладонью по стеклу, подгоняя его к действию, а он сполз в угол окна и покраснел, стыдясь своей нерешительности.
Кисть рябины сводила его с ума и он, не выдержав напора страстей, оторвался от стекла и прилип к ее красным плодам.
– Бесподобно! – Воскликнул я, замечая, как ловко лист зацепился своим длинным хвостиком за гроздь красных ягод.
– Великолепная картина! Полная идиллия. – Восхищался я.
– Ты добился своего. Молодец! – Произнес я и запел:
«Кисть рябины, кисть рябины, все желанья исполнимы!» …
* * *
– Милая девочка, – подумал я, рассматривая девушку, сидевшую напротив меня. – И это предмет его обожания?.. – С каким-то скептицизмом подметил я, замечая татуировку на ее маленькой ручке.
Две розы, два сердечка пронизанные стрелой и надпись каллиграфическим почерком – «Out side», были изображены на ее теле.
– Out side, – произнес я и тут же стал переводить текст на русский язык, – снаружи, вовне, извне, за пределами…
– Это настоящая или так, нарисованная? – Как-то строго по-отцовски спросил я, сам удивляясь своей бесцеремонности.
Арина немного смутилась и опустила голову.
От ее напущенной важности вдруг ни осталось и следа, а я продолжал наступать, брезгливо посматривая на рисунок:
– Отец, наверное, не одобрил бы такое художество…
Она спрятала наколку под рукав блузки и тихо сказала:
– У меня хороший папа. И если бы он не умер, он бы меня понял.
От этих слов у меня внутри что-то екнуло, сердце защемило, и я с умилением посмотрел на эту девочку. Что-то в ней было родное и близкое и я сразу простил ее гонор и наигранную высокомерность.
– Твой отец тебя любит, – сказал я и, поправив локоны на ее хрупких плечах, продолжил, – вот его дневник. В нем много о тебе и для тебя. Почитай и может ты сможешь лучше понять своего отца.
Арина развернула тетрадь, а из нее выпал желтый и сухой лист клена, на котором были приклеены два маленьких сердечка.
Она улыбнулась и сказала:
– Это мы с папой в роще гербарий собирали…
Арина просматривала записи отца, а я находил на ее лице до боли знакомые мне сходства; родинка у края губы, ямочка на щеке и курносый нос. Мне было хорошо сидеть с ней рядом и находить в ней то, что хотелось увидеть. Я верил и молил Бога, чтобы у нее все сложилось в жизни, чтобы у нее все было хорошо. Мне хотело по-отцовски прижать ее к своей груди, но невидимая стена разделяла нас.
В зале кафе Арину то и дело отвлекали ее подруги, сидевшие за соседним столиком и я, замечая ее нервозность, закончил разговор.
Я дал ей свой номер телефона и на прощание сказал:
– Ну, ладно. Бог даст может еще увидимся. А дневник отца прочитай, будет о чем поговорить с ним при встрече…
– Это как? – Испуганно спросила Арина.
– А, так! Жизнь не заканчивается на земле!..
Она, конечно, не поняла значения моих слов и, пообещав мне обязательно позвонить, поспешила выйти из кафе.
Я сидел за столиком и размешивал ложечкой давно остывший кофе. Передо мной лежал желтый и сухой кленовый лист, выпавший из тетрадки журналиста. Я ухмыльнулся, припоминая тот далекий осенний день из жизни моего предшественника…
На душе было светло и грустно, и я произнес:
– Это, как тогда, помнишь, Витя?..
«Когда осень еще не наступила, а лето уже закончилось…».
– Встречи больше не будет! – Невесело заключил я и, взяв со столика забытый Ариной лист, вышел из кафе.
На улице было людно, и я, щурясь от солнца, не сразу заметил компанию молодых людей на парковке, вблизи моего автомобиля. Они что-то активно обсуждали и громко смеялись, привлекая тем самым к себе внимание прохожих. Среди них я заметил Арину. Она как-то безучастно стояла в группе своих товарищей, прижимая к своей перламутровой куртке старенькую отцовскую тетрадку. Незамеченный я сел в машину, продолжая наблюдать за дочерью журналиста.
Я представил ее маленькой и перед глазами тут же появился замечательный ребенок – девочка с милой улыбкой и чистым взглядом. Я вдруг услышал ее веселый лепет и заразительный смех, а внутренний голос мне подсказал, что ее первым словом было слово «папа».
Я закрыл глаза и на время представил себя ее отцом. Я вдруг заметил, как память услужливо вернула мне все лучшие моменты жизни рядом с этим дорогим мне человечком. Я не хотел покидать приятных воспоминаний, но в них бесцеремонно ворвалась кучка недобрых людей, которые забирали от меня любовь этой милой и дорогой мне девочки. Мы было обидно и невыносимо больно, мне даже захотелось плакать, когда среди них я увидел и Нину. Почему и за что она так обходилась с журналистом, который мне теперь был родным человеком.
– Почему и за что она так?.. – Произнес я и открыл глаза.
Чтобы уйти от неприятных воспоминаний я посмотрел на Арину. Она по-прежнему безучастно стояла в кругу своих друзей и только изредка улыбалась громким шуткам веселой компании.
– А она хорошенькая – все при ней!.. Подрастет немного и станет наша Арина красивой девушкой, а впоследствии и женщиной. – Вслух подметил я и, довольный своим заключением, улыбнулся.
Когда компания молодых людей медленно двинулась по аллеи, Арина задержалась и посмотрела в мою сторону. И хотя я прекрасно знал, что за тонированными стеклами меня не видно, я все равно откинулся на сидении, прячась от нее в салоне автомобиля.
– Что за глупости? – Упрекнул я себя и высунулся из укрытия.
Арины на месте уже не было, и я, недовольный, выругался:
– Ну, ты, как мальчишка, чего прятался, чего испугался?..
Я сунул ключ в замок зажигания, а контрольная лампочка видеорегистратора подмигнула мне с панельки прибора. Ухмыльнувшись своей мысли, я прокрутил записи. Здесь была и веселая компания молодежи, и Арина крупным планом среди них.
Довольный находкой, я завел автомобиль и подумал:
– Это хорошо! Дома просмотрю на компьютере…
Я уже хотел тронуться с места, как вдруг дорогу мне перегородил белый лимузин с затемненными окнами. Из него долго никто не выходил, и я поторопил, посигналив клаксоном. В машине проигнорировали мою просьбу, и я вышел из машины чтобы разобраться на месте. Я постучал в окошко водителя, а пассажирская дверь открылась и появился крепкий парень в черном костюме. Не обращая на меня никакого внимания, он открыл заднюю дверцу, и я увидел красивую женщину в перламутровом плаще. Это была та самая незнакомка, которая совсем недавно махала мне рукой, во дворе моего дома. Это была та женщина, в которую, как мальчишка влюбился мой друг Павел Петрович. Это она привезла тело моего предшественника в крематорий.
Я не поверил своим глазам и на мгновение оторопел, а незнакомка тем временем быстро вошла в здание кафе. Я уже собрался проследовать за ней, но парень в черном костюме стал у меня на пути.
– Пять минут подождите, она сейчас к вам подойдет, – произнес он и, открыв дверцу лимузина, любезно предложил мне присесть.
Я поблагодарил парня и не зная почему, сел в машину. В просторном салоне лимузина, на кожаном диване, напротив меня, сидела Арина. На ее коленях лежала развернутая тетрадь журналиста.
Она загадочно улыбнулась и обратилась ко мне:
– А вы это читали?
Арина показала мне стихи своего отца, и я кивнул ей головой.
Она опять улыбнулась и спросила:
– И, как вам?
– А тебе? – Ответил я вопросом.
Я схитрил и, довольный приемом, наблюдал за Ариной, как она отыскивала строчки из стихотворения отца, чтобы прочитать их мне.
Поводив своим пальчиком по строчкам, она сказала:
– Вот это выражение о вечности?..
Она вдруг замолчала и, подумав, призналась:
– Только мне кажется, что я уже все поняла…
– Тебе не кажется, – поспешил вставить я и спросил:
– А, что ты делаешь в этой машине?
– Я вернулась за кленовым листом, я забыла его в кафе.
– Он у меня, – успокоил я девушку, – а эта женщина кто такая?
– Арина?
– Ее звать Арина? – Переспросил я. – Она твоя мама или сестра?
– Нет, не мама и не сестра. А кто она, я пока не знаю. Но она обещала мне объяснить. Сейчас она вернется, и мы с вами все узнаем…
Арина посмотрела на меня и, слегка ухмыльнувшись, заявила:
– А я думала эта ваша жена или подружка – она такая красивая!
– Ну, да, – ответил я и задумчиво добавил, – очень красивая!
Я хотел было продолжить интересующую меня тему, но в окно машины кто-то постучал, и я открыл дверцу автомобиля.
В салон вместе с ветерком ворвался солнечный свет, и я не сразу разглядел лицо мужчины, который знакомым голосом спросил:
– У тебя, Витя, все в порядке?
Я потер глаза и увидел перед собой Павла Петровича.
– Да, ты никак спишь?
Я огляделся и, находя себя в своей «Тойоте», ответил:
– Похоже, что да. А ты откуда взялся?
– Мимо проходил, – пошутил Петрович и добавил:
– Время три часа!.. Мы же с тобой договаривались, не помнишь?
– Ах, да! А, где лимузин?
– Какой лимузин, Витя? Просыпайся.
– Не уже ли приснилось? – Произнес я и вышел из машины.
– Ты с Ариной-то встречался? – Поинтересовался Петрович.
– Да, хватит тебе, Паша, подкалывать! Встречался я и разговаривал с ней, пошли лучше в кафе, там и поговорим за чашечкой кофе.
– А кофе с коньяком, Виктор Иванович? – Дурачился Петрович.
– Со сливками! Пошли уже, а то ноги занемели…
– Ну, пошли! – Согласился Петрович, и мы покинули парковку.
* * *
Сегодня ночью мне долго не удавалось заснуть. Я то и дело подходил к письменному столу, курил, записывал интересные мысли и включал компьютер. Я прокручивал заново, полученные видеозаписи с автомобильного регистратора, и снова ложился в постель, мучая себя предположениями и догадками. Я не мог поверить, что лимузин, незнакомка и Арина в салоне автомобиля – были просто сном.