Безнадёжная любовь
– А как Малой? – без интереса спросил он, и Чоня коротко бросил:
– Передоз.
– Повезло! – опять завел Богдан. – А я-то надеялся, что тоже…
Но Чоня не дал ему договорить.
– Заткнись! Тебе еще нельзя разговаривать!
***
– Ты чего здесь бродишь? – раздался в полумраке хрипловатый голос Лёсика.
Богдан молча прошел мимо, и Лёсик вовсе не обиделся. Все здесь – странные, и никакой гарантии, что завтра вот также, никого и ничего не видя, не пройдет мимо кого-то Лёсик и не ответит на вопрос.
Когда Богдан вернулся в комнату, Ани в ней не было. Испытав злость и досаду, он развернулся прямо с порога, хлопнул дверью и увидел Лолу.
– А-а, детка! Давно с тобой не встречались. Я соскучился. А ты?
Лола взглянула удивленно и не ответила, но он и не ждал ее ответа.
– Иди сюда! – он обнял ее, как уже давно не обнимал и повлек за собой. – Вот видишь, я с тобой.
Да. Он опять ее. Он забыл свою глупую девчонку.
Лола прижалась к нему и подставила свое лицо, губы. Но он поцеловал ее в шею, один раз, другой. Он был все также нежен и силен, и Лола пошла за ним, покорилась ему и теперь сама не собиралась его отпускать, обнимала, ласкала, безудержно и страстно, как никогда. Ловя его дыхание, ощущая тяжесть его тела, она забыла про все обиды, отдавшись этим неожиданным и давно ожидаемым мгновениям. А он…
Что-то вдруг случилось, что-то изменилось, она мгновенно ощутила это, но поняла лишь секундой позже, когда он холодно произнес, почти касаясь ее губ:
– В следующий раз, если тебе понадобиться кому-то что-то рассказать, передавай через меня.
10
Сегодня девчонки наконец-то увидели нового Ольгиного знакомого, который, по ее рассказам, должен приехать за ней на белой «Волге», и он приехал.
Оля скромно приняла его поцелуйчик и попросила подождать пару минут. Именно в эту пару минут появился Богдан, необычайно веселый и общительный, с особенным блеском в глазах.
Олин Влад добродушно глянул на Богдана и предложил куда-нибудь податься вместе. Несколько секунд ушло на обсуждение программы (в их распоряжении находился отличный консультант по местным достопримечательностям), и, садясь в машину, Ольга оглянулась на родную пристроечку, печально вздохнула.
А Настя с Жанкой будут с завистью смотреть нам вслед.
***
Они вернулись утром, немного пьяные, возбужденные и бесконечно усталые.
– У-у-у, ноги гудят, – Ольга повалилась на кровать. – Давно я так не танцевала, – она приподняла голову. – Слушай, я совсем не представляла, что Влад тоже может танцевать. А помнишь, он песенку пел? – Оля засмеялась. – Мамочки! Я сейчас умру! – застонала и снова воскликнула: – А твой-то!
«А мой был под кайфом!» – захотелось зло заорать Ане. И веселье их было вовсе не приятным, а отчаянным. Когда терять уже больше нечего и хочется напоследок оторваться, как следует. И вроде бы не находится поводов, чтобы радоваться, а они все равно будут. Пальцами растянут губы в улыбочку и изобразят для всех, как им хорошо друг с другом. Пусть обзавидуются!
Ну и скотина же ты, Богдан! Может, хватит демонстрировать Ане, какой ты отвратительный, жалкий тип? Не пора ли становиться собой?
На следующий день Влад опять приехал за Ольгой, остановился у калитки. Подружки как раз возвращались из магазина.
Из «Волги» вышел совершенно незнакомый парень.
– Здравствуйте!
– Ты сам дойдешь? – спросил парня Влад.
– Конечно, – тот с интересом посмотрел на девчонок. – Может, ты меня познакомишь?
Влад, не говоря ни слова, широко и щедро повел рукой.
– Оля, – улыбнулась Ольга.
– Андрей, – он вопросительно взглянул на Аню, дожидаясь, когда она произнесет свое имя.
– Анна.
– Надо же! Мое любимое имя.
***
Богдан шел медленно. А куда торопиться?
Да, выкурил он косячок вчера перед свиданием. Но не для того, чтобы преодолеть смущение. Не надо было заставлять его копаться в воспоминаниях!
Анька мгновенно догадалась, что с ним, но ни словом не обмолвилась, зато вела себя так, будто сама обкурилась. Развязно, безбашенно. И ни капли искренности, ни капли ласкового тепла. Недаром же за прошедшую ночь они ни разу не поцеловались, хотя царившая обстановка невероятно располагала к страстности и нежности. Нет больше между ними никакой нежности. И торопиться ему некуда. Не к кому.
Именно потому, что шел Богдан очень медленно, еще издали он успел разглядеть впереди беспечную парочку. Он что-то говорил, она весело смеялась. Им было легко и хорошо друг с другом.
И что? Думаете, он расстроился? Да мало ли на свете девочек, девушек, женщин. Да завались! Сколько хочешь!
А они даже не заметили его.
– Ой, Анечка! До чего приятно с тобой общаться! – довольно произнес Андрей. – Может быть, вечером опять?
– Нет, Андрюша! – улыбнулась Аня. – На вечер у меня уже есть планы.
И поклонник, видимо, тоже есть?
Аня согласно кивнула, а Андрей досадливо качнул головой.
– Обидно! – и тоже улыбнулся, наигранно развел руками. – Но ничего не поделаешь.
Он был весел, догадлив и ненавязчив.
– А я заболтался и совсем забыл о времени. И, наверное, надоел тебе.
– Ну, что ты!
– Возможно, когда-нибудь мы еще встретимся, так что на всякий случай я говорю: до свидания.
11
Лола вывернула из-за угла и увидела Богдана. Он сидел на мягкой, густой травке в своем любимом местечке и курил.
– А кто-то совсем недавно торжественно клялся, что не курит и не пьет, – в меру осуждающе произнесла она.
– Не стоит верить всем клятвам, – назидательно заявил Богдан. – Хотя я, и правда, не пью.
Они больше не держали друг на друга зла. Взбешенная в первые минуты и готовая строить планы беспощадной мести, в общем-то, не такая уж злая и легко отходчивая Лола постепенно успокоилась, понимая, что всего лишь получила по заслугам за свой не в меру развязавшийся язык. А Богдан? Не так уж дорога была ему эта темпераментная девица, чтобы долго обижаться на нее.
Иногда Богдану казалось, будто Лола, не смотря на всю свою стервозность и независимость, мечтает о весьма серьезных и стабильных отношениях. Пожалуй, она не отказалась бы выйти за него замуж, остепениться, заняться хозяйством. Это же с ума можно сойти, какое у девицы богатое воображение!
Неужели она не могла найти кого-то более подходящего? Ее же многое в нем абсолютно не устраивает: и его необычное жилище, и его непутевое существование, и его весьма дурные привычки. Ну, и обратила бы свои взоры на кого-нибудь другого. Так нет, она заделалась целью перевоспитать Богдана. Во имя осуществления своих далеко идущих планов. И из жалости. Кажется, она все-таки любила его. И с нежной материнской заботой она упорно старалась вернуть его на путь истинный, избавить от вредного и недостойного.
Надо спасать мальчика!
– А как насчет «не курю» и «не употребляю»? – Лола присела недалеко за его спиной, и, чтобы увидеть ее, он должен был повернуть голову.
– Ну, тогда бы я был слишком хорошим, – она знала, сейчас он усмехнулся, хотя видела перед собой только затылок и маленькую часть щеки. – А кому это нужно?
– Тебе.
– Здоровый образ жизни – долгие годы процветания и счастья? – он наконец-то обернулся и посмотрел ей в глаза. – Так?
Она задумалась.
– Это из-за нее?
Теперь он развернулся всем корпусом, но молчал. Лола не узнавала его.
– Да ты никак влюбился?
– Чтобы я, да и влюбился. Ты веришь в это? – он спрашивал серьезно.
– Раньше верила, – печально улыбнулась Лола. – Верила, что ты любишь меня.
– Я не думал, что для тебя это необходимо. Разве было плохо?
– Нет! – теперь отвернулась она. – Но зато плохо сейчас.
– Не грусти, детка! Скоро все вернется.
Лоле показалось, что он обнимет ее сейчас, ей очень хотелось этого, но он даже не шелохнулся.
– Ты так часто говоришь это, словно сам веришь, – она обиделась на него за несбывшуюся надежду.
– А почему бы мне не верить? Разве через несколько дней у меня не появится повод поискать твоей любви и участия? – совершенно одинаковым голосом он говорил нежности и гадости, и по началу фразу абсолютно невозможно было определить, чем она закончится.
Вновь возродившаяся надежда была грубо и безжалостно задавлена мягким, ласкающим голосом. Лола напряженно втянула воздух. Недавняя злость воскресла, оживленная жестокостью очередного унижения.
– Ты издеваешься надо мной за то, что я все рассказала этой девчонке? – Лола нервно сжала пальцы. – Но ты сам виноват. Ты сам вынудил меня. Что мне оставалось? Я прихожу к тебе, а ты только смеешься надо мной. Я не собираюсь это терпеть! – она вскочила. – Ты понял?
Богдан мирно смотрел на нее снизу-вверх.
– Конечно, я надоела тебе. Я же не умею смотреть огромными, преданными глазами, я не могу считать тебя таинственным, заколдованным принцем. И ты нашел наивную, несведущую дуру, чтобы доказать самому себе, какой ты неотразимый мужчина! – Лола внезапно рассмеялась. – И сам накололся. Да? Где же твоя прелестная малышка? Уж не нашла ли себе кого другого, не столь загадочного?
Богдан насмешливо скривил угол рта, стараясь казаться безразличным, но на его скулах заметно напряглись мышцы.
– Что же ты сидишь здесь, чуть не плача? – продолжила Лола свой жестокий допрос. – Ну, рассказывай, как ты классно сейчас развлекаешься с ней!
Лола запустила пальцы в его волосы, не почувствовав, как раньше, их мягкости и легкости, безжалостно потянула, откинула назад его голову, желая с превосходством и насмешкой заглянуть в глаза. Он, не сопротивляясь, послушно поддался ей, даже не шевельнул рукой, не попытался обуздать или остановить ее исступленный порыв.
– Детка! Ну что ты разошлась? – его голос был тих и ровен. – Я не хотел тебя обидеть.
Она опять ощутила его угрюмую подавленность, как в самом начале, когда только лишь вывернула из-за угла и заметила одинокую фигуру, злорадно улыбнулась и почти сразу же испытала жалость и сочувствие, чуть заметно ласково провела по волосам, убирая руку.
– Ну и сиди здесь, – досадуя и на себя и на него, произнесла Лола. – Жди! Авось что-нибудь случится. Чудесное! – она зло усмехнулась и безучастно посмотрела по сторонам. – Ах! Уже и случилось. Вот и появилась она!
Богдан удивленно ощутил, как забыто дрогнуло сердце, и обернулся.
Аня выпорхнула из сгущавшейся темноты светлым, радостным мотыльком, улыбнулась с легким смущением.
– Здравствуй!
И поймала мрачный, неприветливый взгляд.
– Ты уверена, что хотела прийти именно сюда?
Она посмотрела недоуменно и немного испуганно.
– Что-то произошло?
Он уставился в землю.
– Ничего… нет.
– Я не понимаю, – она опять увидела его глаза.
– Что ты не понимаешь? – прозвучало весьма раздраженно.
– Ничего, – только теперь она догадалась об истинном смысле его слов и добавила: – Нет.
Постояла немножко, ожидая вновь услышать его голос, и не дождалась.
– Я пойду, – не спросила, а объяснила.
– Конечно, – равнодушно согласился он.
Лола, наблюдавшая из-за угла, не знала, чего ей больше сейчас хочется: радоваться или огорчаться. Сумасшедшие! Не понимая друг друга, они пришли к печальному согласию. Каждый говорил сам с собой, не слыша чужих слов и мысленно договаривая за другого. Так им и надо!
Аня медленно удалялась, Богдан сидел на траве и не смотрел ей вслед. Стиснув зубы, закрыв глаза, он заставлял себя терпеть, но мысленно представлял каждый ее шаг и отчетливо слышал легкое шуршание земли под ее ногами.
Внезапное мягкое прикосновение заставило его вздрогнуть. Он открыл глаза.
Всего лишь секунда прошла с того мгновения, как дрогнули веки, всего лишь секунда, когда в неожиданно распахнувшихся глазах обнажилось истинное, тщательно скрываемое, которое раньше можно было лишь почувствовать или угадать. Аня застыла, пораженная.
– Я не могу уйти. Не хочу. Пожалуйста, скажи мне, что случилось.
Он не сдержался, обнял ее колени.
– Ничего. Правда, ничего. Это всего лишь дурное настроение.
Не спрашивай ни о чем. Он не сможет рассказать. Иначе придется выяснять, что это был за молодой человек. А зачем? Бог с ним. Какие могут быть претензии, если через несколько дней они непременно расстанутся и, скорее всего, навсегда?
Ему хорошо с ней, и надо благодарно ловить каждое мгновенье тепла и света, искренности и откровенности. И не все ли равно, с кем встречается она в другое время, кому дарит свою любовь и нежную ласку. Сейчас она его, и он счастлив с ней.
Лола все еще стояла за углом, тесно прижимаясь к холодной стене, изумленная, не в силах двинуться с места. Она не верила своим глазам. Кто это? Неужели Богдан – циничный, безжалостный, неуправляемый, неприручаемый, никогда не связывавший себя чувствами и обязательствами? Как он обнял ее колени! Словно бродячий пес, которого приласкали, пригрели, привели в дом, готовый теперь в бесконечной преданности ноги лизать приютившему его человеку. Что сделала с ним эта девочка? Чем обладает она, таким необыкновенным, отчего это дикое, необузданное создание трепетно замирает рядом с ней? Как хорошо, что скоро она уедет!
12
Аня лежала на животе, время от времени беззаботно помахивая в воздухе ногой, что-то чертила на песке, пересыпала в ладонях мелкие камешки. Богдан вытянулся во весь рост и пытался смотреть в высокое, чистое небо. Но яркое, неподвластное солнце слепило глаза. Он жмурился, упрямо не желая смыкать веки. Он хотел все видеть и слышать.
Аня на мгновенье оторвалась от песка.
– А когда ты был мальчишкой, тебя как называли?
Богдан не шевельнулся, но, чуть помедлив, сообщил:
– Данька.
– Здóрово!
Аня пару раз произнесла его имя, немного меняя интонации, с интересом вслушиваясь в звучание. Богдан повернулся к ней.
– Скажи еще.
Аня посмотрела ему в лицо и еще раз произнесла, но уже не для себя, специально для него:
– Данька!
Скорее всего, даже позвала, тихо, нежно и чуть вопросительно.
Богдана обдало жаром, гораздо сильнее солнечного, дыхание сбилось. Он перевернулся на живот и спрятал лицо. Опять она невзначай, не ставя перед собой определенных целей, проникла в самое сокровенное, куда никто посторонний не имел доступа.
Вдруг он почувствовал легкое прикосновение, ее рука скользнула по плечу, стряхивая налипшие песчинки.
– Смотри!
Богдан поднял голову. Аня писала на песке его имя.
– Смотри, – повторила вновь. – Богдан. Кончается на «ан». А теперь… – она снова рисовала на песке буквы, начертила свое имя и прочитала по слогам: – Ан-на. Как будто мое имя начинается из твоего. Удивительно. Да?
Он мгновенно согласился, не раздумывая особенно над смыслом ее слов, придвинулся ближе. Аня прислонилась щекой к его руке и улыбнулась.
***
Проснувшись утром и пересчитав находящихся в наличии подруг, Жанна, видимо взволнованная только что увиденным сном, озабоченно поинтересовалась:
– Когда кто в последний раз видел Аньку?
– Не помню, – честно призналась Настя.
– Да ладно вам! – примирительно воскликнула Ольга. – Человек отрывается на всю катушку. Когда еще представится такой шанс? Солнце, море, чудный мальчик, и никаких родителей.
– Ага, – Жанка философски усмехнулась и потянулась за расческой. – Сначала месяц развлечений, потом год мучительных воспоминаний. Хорошо еще, если только воспоминаний.
– Все-таки Анька сильно рискует, – уверенно заявила Настя. – Связалась с такими людьми. Нет, я бы ни за что не стала, – она поджала губы и отрицательно замотала головой. – Пропадает целыми сутками, а мы даже не знаем, где она, что с ней. Может, что-то плохое случилось, а мы тут сидим, как идиотки, и болтаем.
Вообще-то Оля тоже тревожилась из-за вечного Аниного отсутствия, но сразу же горячо принялась доказывать, в какой-то мере и себе:
– Ничего с ней не случится! Ты разве не заметила: он же на нее надышаться не может. И сам плохого не сделает, и другим в обиду не даст. По-моему, он в нее сильно влюбился.
– Ага, – опять усмехнулась Жанна. – Наивная!
– Ты же его видела, – продолжила она. – У него таких любовей каждый сезон – цифр не хватит пересчитать.
Но тут уже усмехнулась Ольга и наставительно произнесла:
– И на старуху бывает проруха. Когда-нибудь и такие попадаются. Ведь Анечка у нас, словно кошечка, теплая, ласковая, домашняя. На подобных обычно и спотыкаются.
Но Жанка не смутилась и не сменила критического тона.
– Допустим, на этот раз он споткнулся. А дальше-то что? У вас с Владом видно, что временно. Разъедетесь, и ладно. А они что со своей прекрасной любовью будут делать? Может, она здесь останется? Или он за ней помчится? – Жанна прямо взглянула на подругу: какие теперь будут предложения?
– Я сейчас приду, – сказала Ольга и удалилась.
Ну, что она могла ответить на справедливые Жанкины замечания? Да ничего! Разве можно найти вещь глупее и бессмысленнее серьезных отношений на фоне моря, солнца и месяца каникул? И ведь все об этом знают!
Вернулась она печальная, но не отчаявшаяся.
– Легко рассуждать, глядя со стороны, – протянула жалобно, со слезами в голосе. – А я, может, тоже по своему Медвежишке скучать буду.
– Кому-кому? – удивленно встрепенулась Настя и хихикнула. – Это ты Влада так называешь?
Оля развела руками.
– Но ведь он же у меня не слишком стройненький. И вообще, – твердо и упрямо прибавила она, – согласитесь, что бы там ни было, а ведь Анькин приятель очень даже хорош.
– Чего это в нем такого хорошего? – вопросительно посмотрела Жанна, по-прежнему ехидно усмехаясь.
– Ну, – Оля задумалась. – Разве объяснишь!
Она запустила пальцы в волосы на затылке, слегка поворошила их, и, видимо, столь незатейливый массаж простимулировал ее мыслительную деятельность.
– А ты вот скажи мне, – решительно сдвинув брови, устремила она на Жанку строгий взгляд. – А чего это мы сюда приехали?
– Отдыхать, – недоуменно пожала та плечами.
– А почему нам не отдыхалось где-нибудь в деревне, на даче, в студенческом лагере? Почему еще тысячи идиотов предпочли приехать сюда, а не спокойно проводят свой отпуск дома?
– Сравнила! – возмущенно фыркнула Настя и мечтательно повела рукой, глядя на очаровательный пейзаж за широким окном. – Здесь хорошо!
– И чего же здесь такого хорошего?
– Море, солнце, – опять включилась в разговор Жанка. – Можно купаться и загорать. И ничего не делать.
– Загорать и купаться можно сейчас и у нас дома, – холодно констатировала Ольга. – Тем более, ничего не делать.
– Ну, ладно, – сдалась Жанна. – Но какое все это имеет отношение к Анькиному приятелю?
– А такое! – Оля отвернулась. – Непосредственное. Вы бы, наверное, тоже от такого не отказались?
– Нет уж, увольте! – испуганно замахала руками Настя. – Честно говоря, я до сих пор его побаиваюсь.
Нет, Ольга Богдана не боялась, она побаивалась за глупую, доверчивую Аньку, и вовсе не потому, что та связалась со столь темной личностью. Самое страшное не в том, что связалась, самое страшное – как будет развязываться? И однажды, оказавшись наедине с неожиданно объявившейся подругой, Ольга не сдержалась и озабоченно поинтересовалась:
– Ты не слишком увлеклась?
Похоже, поначалу Аня немного смутилась.
– Что ты имеешь в виду? – неуверенно уточнила она.
– Мы скоро уезжаем, – напомнила Оля.
Аня собралась с силами и равнодушно проговорила:
– Ну и ладно. Уезжаем, так уезжаем.
– Надеюсь, для тебя сделать это будет так же легко, как сказать.
Оля смотрела прямо в глаза, наверное, надеясь обнаружить в них отчаяние и страх. Но Аня вовремя вспомнила знаменательный разговор с Лолой, а уж циничности ей было у кого поучиться.
– Разве я не имею права развлечься в свое удовольствие?
– Имеешь, конечно, – кажется, Оля хотела добавить еще что-то, но передумала, только вздохнула печально.
Нет, не получится из Аньки циника, не по душе ей выделываться перед близкой подругой.
– Да ладно, Оль. Пусть будет, что будет. Все равно уже ничего не переделаешь.
***
– Ну что, уехала? – усмехнувшись, поинтересовалась Лола. – Почему ты не отправился ее провожать?
– Шутишь? – Богдан приобнял ее за плечи. – Ты меня примешь назад?
– Шутишь? – передразнила его Лола. – Сегодня приезжает моя мамочка, и я, как примерная дочь, должна провести этот день возле ее юбки.
Она внимательно посмотрела на Богдана. Понимает ли он, что она действительно шутит? Тот усмехнулся.
Отлично! У него есть замечательная возможность отвертеться от самим же навязанного свидания. Завтра он невинно заявит разъяренной Лоле в ответ на ее возмущенные вопли, почему он не явился, когда она ждала его целую ночь: «Но ты же сама сказала, что не сможешь». И посмотрит честным, непробиваемым взглядом.
И спросит наивная Красная Шапочка: «Бабушка, бабушка! А от чего у тебя такие большие глазки?» И не дрогнет нежный, хрустальный голос: «А для того, деточка, чтобы…» Чтобы… Чтобы…
Сказочки!
Как замечательно, что все можно придумать!
Все-таки съел волк Красную Шапочку. Съел. Хоть и осталась жива бабушка, но то была чужая бабушка. А Красную Шапочку волк съел. И отравился. Дурак волк! Еще неизвестно, кому в конце концов было хуже.
Часть 2. СНЕГОВАЯ НАГРУЗКА
1
Вода лилась упругой, ровной струей, становилась ледяной и обжигала руку, а Данька автоматически прикладывал к распухающей губе замерзшие пальцы и смотрел на кафельные плитки, розовые и голубые. Вода все лилась и лилась, а он все смотрел и смотрел, и на гладкой поверхности кафеля появлялись щербинки, трещинки и царапинки.
Ему не хотелось выходить из ванной, показываться на глаза родителям. Невозможно рассчитывать, что мама оставит без внимания его разбитые губы. Даже сейчас. Она не будет кричать, стыдить, к тому же, ему нечего стыдиться, она посмотрит с болью и упреком и, не дай бог, еще начнет вздыхать и жалеть. Его не надо жалеть! Он победил. Он мог гордиться собой.
Всего несколько минут назад Лысый сидел в грязной, черной луже и, размазывая по щекам слезы и сопли, тупо, безжалостно повторял: «Ты мне заплатишь за все! Кровью плакать будешь!»
Данька только улыбнулся ему прямо в лицо, хоть очень больно было кривить разбитые губы, а Лысый, увидев его улыбку, замолчал. И тогда Данька легко прочитал в его глазах свой смертный приговор и ужаснулся. Он не испугался, он знал, что сильнее Лысого, но никто никогда еще не смотрел на него с такой ненавистью. Он победил сегодня, но, возможно, было бы лучше, если б не Лысый, а он, Данька, сидел сейчас в луже и плакал. Он победил, а значит, приобрел смертельного врага, значит, теперь должен каждую минуту ожидать его жестокой, безжалостной мести, потому что Лысый никогда не простит ему своего унижения.
– Дань! Ты что, заснул там? – услышал он из-за двери слегка рассерженный мамин голос, нехотя завернул кран, поднялся с края ванны, щелкнул шпингалетом и вышел, предусмотрительно закусив губу.
Мама все равно мгновенно заметила его искалеченный рот, но лишь нахмурилась и махнула рукой.
– Нам надо поговорить, Даня.
Данька вроде бы должен был радоваться, что все так легко обошлось, а он насторожился. Значит, есть еще что-то более серьезное, чем его разбитые губы. И он знал, что.
Мама провела рукой по его мягким, легким волосам.
– Данька, ты знаешь, отцу надо делать операцию.
Он кивнул согласно.
– Но в нашей больнице нет нужной аппаратуры.
Мама немножко помолчала, ожидая, что сын скажет хоть слово, но он только осторожно потрогал пальцами распухшую губу.
– Его перевезут в другую клинику, в другой город, и я должна поехать с ним. Ты понимаешь, его нельзя оставлять одного, ему нужен уход. Эта ужасная болезнь!
Данька все понял. В жизни всегда так бывает: приходится выбирать. Чтобы получить одно, надо отказаться от другого, чтобы находиться рядом с кем-то, необходимо оставить кого-то еще. И маме сейчас пришлось выбирать, и она выбрала отца. Все правильно. Отец сильно болен, он может умереть, ему будут делать сложную операцию. А Данька… Что ж, не такой уж он и маленький, сможет прожить один две-три недели, а когда отцу станет легче, мама вернется. А пока тетя Валя, соседка, за ним присмотрит: накормит, разбудит утром в школу. Даже интересно какое-то время пожить одному, без родителей, словно взрослому.
– Даня, что ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь! – мама была расстроена из-за того, что ей приходилось выбирать между мужем и сыном, и от этого немножко сердита.
– Мне больно, – Данька осторожно шевельнул губами и поймал на себе изумленный мамин взгляд.
– Губа, – пояснил он. – Разговаривать неудобно.
Мама почему-то отвела глаза.
***
Странно было засыпать и просыпаться в пустой квартире, только в самый первый день – интересно. Вот он, Данька, совсем один, никого рядом нет, не будят рано утром тихие голоса родителей, жужжание электрической бритвы и далекий звон посуды, никто не спрашивает, как дела в школе, не интересуется уроками. Только тетя Валя крикнет иногда вечером: «Ты собираешься домой или нет? Словно дел у меня других нету, только тебя пасти!» Данька усмехнется: «А вы не пасите!» «А что я твоей матери скажу?» Зато часто встречается злобный, ненавидящий взгляд, но Данька старается не замечать его. Все равно Лысому с ним не справиться.