Эксплеты. Лебединая башня
– Теперь он знает, что Маледика – не мальчик, а девушка, – прокомментировала она, ни к кому не обращаясь.
– Рано или поздно он должен был узнать об этом, – откликнулся молодой человек рядом с Омарейл, и она вздрогнула.
Как легко было забыть о присутствии других людей рядом, когда вся твоя жизнь прошла в одиночестве.
– У них будет романтическая линия, – предположила Омарейл.
– Ну, естественно, – ответил молодой человек, усмехнувшись. – Во-первых, сюжет тут, прямо скажем, не слишком заумный. Во-вторых, Шторм Эдельвейс в другом не играет.
Он кивнул на темноволосую актрису, что сейчас кланялась зрителям и с широкой улыбкой принимала цветы.
– Шторм Эдельвейс… – произнесла Омарейл задумчиво.
– Да-да, – скучающе кивнул ее собеседник, – «та самая».
– Она в «Школьных годах» недавно появилась, верно?
– Трудно найти популярный молодежный спектакль или эпизод, где еще не появилась Эдельвейс.
Молодой человек протянул к ней ладонь.
– Май.
Омарейл озадаченно посмотрела сначала на его руку, затем – на лицо.
– Полагается ответить рукопожатием и сообщить твое имя.
– Ах. Это тебя так зовут! – поняла, наконец, Омарейл, неуверенно сжимая кончики его пальцев.
По ее телу прошла легкая дрожь: она впервые прикоснулась к кому-то. Ладонь Мая была теплой и сухой. Ощущения в целом оказались приятными.
– Это первое твое общение с живым человеком? – уточнил тем временем молодой человек, высвобождая свои пальцы из ее.
Омарейл взглянула на него настороженно. Он не мог говорить серьезно, и все же…
– Ладно, странная девочка, представься уже, наконец.
Она обвела взглядом толпу, что покидала зрительские места, негромко обсуждая просмотренный эпизод. Ничто из увиденного не помогло ей придумать себе имя.
– Я не хочу, – ответила тогда она, и тут же пожалела об этом.
Даже столь неопытному в общении с посторонними людьми человеку было ясно: Май оскорбился.
– Но не потому, что не хочу разговаривать с тобой! – уточнила она поспешно.
Он взглянул на нее с удивлением.
– И почему же?
– Я и причину назвать не могу.
Несколько мгновений Май изучал ее лицо, затем рассмеялся.
– Ладно, надеюсь, ты не шпион. Потому что, если шпион, ты очень плохо подготовилась. Так нельзя, это абсолютный непрофессионализм.
Омарейл улыбнулась в ответ.
– Я не рассчитывала с кем-то знакомиться, – честно ответила она.
– Ты могла хотя бы соврать. Сказала бы, что тебя зовут Скамейка, и дело с концом.
Май с притворным осуждением покачал головой. Это рассмешило Омарейл.
– Пойдем, мы последние. Мне не нравится, как на нас смотрит охранник.
Он жестом предложил ей пройти вперед, а сам пошел следом. Оказавшись за ограждением, Омарейл остановилась и чуть растерянно взглянула на своего нового знакомого.
– Откуда ты? – спросил Май, беря инициативу в свои руки.
Она отвела взгляд.
– Ла-а-адно… что ты делаешь в Астраре?
– Гуляю, – с готовностью ответила Омарейл. – Я впервые в городе.
Рассказав Маю, что она уже успела увидеть, Омарейл согласилась на экскурсию к Школьному двору.
– Я сам учусь в Астардаре, – сообщил Май. – Это школа, которая расположена на Школьном дворе, самая большая в городе. Она считается одной из лучших в Ордоре.
– В Лебрихане лучшие школы в Ордоре, – заметила Омарейл.
– Верно, – язвительно отозвался Май, – именно поэтому я сказал «одна из лучших». Ты из Лебрихана?
Она смущенно улыбнулась и покачала головой.
Ей нравилось идти в компании с кем-то, хотя сперва было тяжело подстроиться под скорость, с которой шел Май. Она рассматривала его вьющиеся волосы, развевавшиеся на ветру. Кожу, покрытую ровным загаром, чуть обветрившуюся и, как она теперь знала, теплую, будто сохранившую впитанные лучи солнца. Глаза с длинными светлыми ресницами, смеющиеся, сверкающие.
– Здание довольно старое, – продолжил ее экскурсовод, – но его частично перестроили пятнадцать лет назад, а недавно сделали ремонт в западном крыле.
– Тебе нравится ходить в школу? – спросила Омарейл с неподдельным интересом.
– Нормально. – Май пожал плечами. – А тебе? И снова эта непонятная улыбочка. Ты можешь просто соврать, чтобы я не умирал от любопытства?
Она рассмеялась.
– Следующий год – последний, – продолжил Май, поняв, что не дождется более ясного ответа. – Говорят, старший класс – тьма кромешная.
– А я хотела бы… – начала было Омарейл, но так и не закончила фразу, так как перед ее взором появилось огромное старинное здание.
– Астардар, – произнес Май с такой гордостью, будто сам возводил эти ворота из грубо отесанного камня и темного чугуна, строил краснокирпичные стены в два этажа и монтировал небольшие прямоугольные стекла в огромные окна.
– По фотографиям все выглядело совсем не так. Очень красиво…
Они прошли через высокие ворота с надписью «АСТАРДАР: СВЕТ ЗНАНИЯ» и оказались в большом прямоугольном дворе с огромной зеленой лужайкой, пышными кустами сирени и коричнево-красными стенами. Здесь находились несколько учеников и двое преподавателей, последних было легко отличить по синим накидкам.
Омарейл с жадностью разглядывала сценки из школьной жизни.
В самом центре лужайки молодые люди изображали дуэль на шпагах, используя линейки. Рядом с ними хихикали три девушки. Около ворот стояли две подруги и демонстрировали друг другу браслеты из ярких бусин. Несколько ребят сидели поодиночке, читая или делая записи в тетрадях. Кое-кто ел бутерброды или яблоки. На одной из дорожек учитель обстоятельно объяснял что-то двум ученикам, но те, казалось, не понимали ни слова. А другой преподаватель кричал что-то, высунувшись из окна, в то время как четверо мальчишек пинали мяч и совершенно его не слышали. Приглядевшись, Омарейл заметила, что это был не мяч, а глобус.
– Почему ты сейчас не в школе? – спросила она у Мая.
– Уроки закончились. – Он пожал плечами. – Ты думаешь, стали бы они показывать эпизоды в это время, если бы все были в школе?
– А-а, я поняла, – протянула Омарейл. – Их в основном смотрят школьники? И они сразу с уроков бегут на Театральную площадь?
– Именно так. А еще Шторм Эдельвейс играет там главную роль. И она тоже учится в этой школе.
– О, серьезно? Я подумала, она старше.
– Слава и деньги старят людей, – вздохнул Май с притворным сожалением. – Она в моем классе. О, проклятье! Уходим.
Но не успел он развернуться, как громкий голос окликнул его:
– Май Джой!
– Господин Дольвейн! – Май расплылся в широкой и неискренней улыбке.
Омарейл же в ужасе застыла. Сперва разум подвел ее, но спустя мгновение она поняла, кто сейчас приближался к ним: Дан Дольвейн, брат Бериота, сын Совы, директор Астардара. Высокий мужчина в длинном темном сюртуке выглядел воинственно и сердито.
Осознание того, как далеко она зашла, накрыло ее с головой. А ведь Сова могла появиться здесь в любую минуту: Омарейл не имела представления о том, как часто госпожа Дольвейн навещала своего сына. Учитывая, что женщина не имела определенных рабочих часов, она могла делать это в любое время дня.
– Вы, господин Джой, должны были присутствовать сегодня на дежурстве, – повисла пауза, после которой директор весомо добавил: – Но вас там не было.
– Вы уверены, господин Дольвейн, что не увидели меня? – начал Май, хотя Омарейл – да и директору – было понятно, что он попросту выкручивался. – Потому что я смутно припоминаю, как был там.
– Паясничаете, господин Джой. – Складка меж темных бровей директора стала глубже, глаза смотрели недобро.
– Юмор – мой способ справляться со стрессом. А вы явно хотите втянуть меня в стрессовую ситуацию.
Омарейл было смешно слушать, как Май общался с суровым Дольвейном, но она старалась не подавать вида: не хватало еще, чтобы директор обратил на нее внимание.
– Вы сами втянули себя в стрессовую ситуацию, а сейчас усугубляете ее своим беспечным поведением. Я бы на вашем месте перестал рисоваться перед дамой и как минимум извинился за прогул.
Наконец, с лица Мая исчезла вежливая улыбка. Он действительно выглядел виноватым. Омарейл с уважением отметила то, как, не повышая голоса, директор парой метких фраз пристыдил весельчака.
– Извините за прогул, господин Дольвейн, – пробубнил Май.
Лицо директора немного разгладилось. Теперь он даже выглядел моложе, и Омарейл вспомнила, что брат Бериота был младше того на три года. Дану Дольвейну было тридцать, но из-за мрачного выражения лица и короткой черной бороды Омарейл в первые минуты дала бы ему не меньше сорока. Теперь же она видела, что это был довольно молодой мужчина с умными, чуть прищуренными глазами и широкими бровями, благодаря которым мимика его лица была очень выразительной.
– Вам вменяется три дополнительных дежурства на этой неделе, – сообщил директор и с вызовом поднял бровь.
«Попробуй возрази», – читалось на его лице. Май не посмел.
– Да, господин директор, – обреченно отозвался он.
– Можете быть свободны, – сообщил Дольвейн и выжидательно уставился на Мая. – Вы же куда-то спешили, когда заметили меня. Если не ошибаюсь, вашей последней фразой перед тем, как я настиг вас, было «уходим».
Май нахмурился, развернулся и кивком головы предложил Омарейл следовать за ним.
Он позвал Омарейл пойти пообедать в ближайшую таверну. По пути она спросила:
– Почему ты пропустил дежурство? У тебя не было никаких важных дел.
– Я хотел посмотреть сегодняшний эпизод. – Он пожал плечами.
От виноватого Мая не осталось и следа – он снова довольно щурился от яркого солнца и насвистывал себе под нос какую-то мелодию. Распахнув и без того небрежно накинутый поверх белой рубашки зеленый жилет, он непринужденно засунул руки в карманы.
– Значит, ты знал, что тебе достанется?
Он вновь пожал плечами.
– Что такого особенного в этом эпизоде, что ты готов был пожертвовать тремя следующими ради него?
– Я не думал, что мне дадут еще три дежурства! Я рассчитывал на что-нибудь вроде строгого выговора.
– Но, кажется, господин Дольвейн знал, что это будет слишком незначительным наказанием для тебя, и решил проучить…
– Да. Он у нас очень проницательный, клопов ему под подушку.
В таверне Май посоветовал Омарейл заказать «Шуструю Креветку». Завернутые в лепешку креветки с густым соусом пришлись ей по вкусу – королевские повара никогда не готовили ничего подобного. Когда обед уже подходил к концу, как и разговор о самых сложных темах в математике, к их столу подошла высокая девушка.
Сперва Омарейл заметила только длинные волосы цвета кофе и зеленое платье. Затем она обратила внимание на лицо с красивыми округлыми чертами и большими оливковыми глазами. Прежде чем она успела осознать, что уже видела эту девушку раньше, Май надменно поинтересовался:
– Шторм, тебе чего?
И Омарейл поняла, что это была Шторм Эдельвейс, актриса из эпизодов. Та надменно подняла бровь.
– Ну и манеры… – произнесла она чуть хриплым голосом.
– Мы, крестьяне, народ простой…
Шторм закатила глаза, а затем все же, тяжело вздохнув, томно произнесла:
– Ты, кажется, сказал, что не появишься больше ни на одном моем спектакле. Зачем сегодня пришел? Я не хочу тебя там видеть.
– Я подумал, что не смогу критиковать твою посредственную игру, если не буду посещать выступления, – иронично ответил Май.
Омарейл неприятно удивилась тому, как грубо – несмотря на дружелюбный тон – разговаривал Май с этой девушкой.
– И не сможешь раздражать меня, что более важно, – отозвалась Шторм. – Ведь в этом цель твоего жалкого существования.
– Ну, по-твоему, в этом цель всех, кто тебя окружает.
Шторм просто недовольно фыркнула, а затем перевела взгляд на Омарейл.
– А это кто? – спросила она, и грубость Мая вдруг перестала казаться такой уж вызывающей.
Омарейл изобразила на лице легкое недоумение, и Май рассмеялся.
– Кто ты? – обратилась Шторм к ней напрямую, игнорируя реакцию обоих собеседников.
Снисходительно улыбнувшись, Омарейл ответила:
– Мы с вами незнакомы, и едва ли будем, так что мое имя совершенно не имеет значения.
Почему-то она была уверена, что ее предельно вежливый ответ – несмотря на явную грубость Шторм – вызвал раздражение. Может быть, она поняла это по тому, как недобро сузились глаза собеседницы, может быть, по тому, как она сжала пухлые губы.
Омарейл не могла перестать восхищаться тем, какую палитру эмоций могло выразить лицо, как много говорили глаза. Раньше ей это было недоступно – хотя она видела себя в зеркале, смотрела тайком пронесенные Севастьяной журналы, где нет-нет, да можно было встретить сердитые или счастливые лица. Но лишь теперь, поговорив с живыми людьми, она поняла, насколько больше дает беседа с глазу на глаз.
Впрочем, голос и интонации тоже обладают большой силой, по ним Омарейл научилась хорошо чувствовать эмоции людей. Вот, например, присутствуя при разговоре двух, казалось бы, противников, она слышала, как чуть дрожали их голоса, выдавая волнение и стремление сдержать истинные чувства. Оба пытались выглядеть спокойнее, чем были на самом деле. Омарейл могла ошибаться, но ей показалось, что Май и Шторм не просто недолюбливали друг друга – их отношения были куда сложнее.
– Ладно, без разницы. – Шторм небрежно махнула рукой, а затем снова повернулась к Маю: – Хочешь – приходи на спектакли, хоть посмотришь, как это выглядит, когда у людей есть талант.
Она уже развернулась, чтобы уйти, хлестнув волосами тарелку Омарейл, но Май вдогонку ей бросил:
– Нет, спасибо, меня и сегодня чуть не вытошнило от ваших…
– Май, – прервала его Омарейл, и Шторм отправилась к своему столику, сделав вид, что не услышала последней эскапады. – Май, это уже лишнее. Если хочешь победить в словесной баталии, всегда держи лицо. Даже если противник пытается окунуть тебя в грязь, оставайся выше этого. Только так можно победить.
Май несколько мгновений внимательно смотрел на Омарейл, а потом скривился:
– Чушь собачья. Побеждает тот, за кем осталось последнее слово. А это может быть только тот, кого не призывают заткнуться посреди предложения.
Омарейл усмехнулась и решила не продолжать разговор на эту тему. Вдруг, опомнившись, она взглянула на часы.
– Луна и солнце! Мне нужно срочно идти.
Она выскочила из-за стола и замерла в нерешительности. Затем, порывисто обняв Мая, бросилась прочь.
– Так и не скажешь, как тебя зовут? – крикнул ей вслед чуть растерянный Май.
Она оглянулась через плечо, загадочно улыбнулась и выбежала из таверны.
III
Утесы Минли
Омарейл стала видеть совсем другие сны. Она и вообразить не могла, как ее жизнь изменится после побега из Орделиона. Думая только о гражданской войне и пророчестве, она совершенно не принимала во внимание свою человеческую природу. Однажды вкусив свободы, невозможно было и дальше оставаться в клетке.
Двадцать два года Омарейл могла лишь догадываться, чего лишена. Теперь она знала, и это знание не давало ей покоя.
Целый месяц она запрещала себе думать о жизни за пределами замка. Она сосредоточилась на учебе, много времени проводила в беседах с Севастьяной, читала книгу за книгой. Все что угодно, только бы не думать о манящих, залитых солнцем улицах Астрара.
А ведь они были так невыносимо близко. Омарейл знала, как без труда покинуть замок и как вернуться в него незамеченной. Никто бы ничего не узнал…
На тридцать третий день Омарейл позволила себе мысль о повторной прогулке.
– Каково это – быть обычным человеком? – спросила она однажды у Бериота, который, единственный из ее постоянного окружения, вел жизнь простого, хоть и знатного, гражданина.
– Довольно обычно, – отозвался Бериот.
– Ничего, что я назвала вас обычным? – уточнила Омарейл после паузы. – Вас это не обидело?
– Уверен, у вас не было намерения оскорбить меня, Ваше Высочество.
– Во имя неба! – воскликнула она, удивляясь его невозмутимости.
Позже Омарейл решила, что Бериот не знал ничего о жизни простого народа, так как всегда был отстраненным, замкнутым человеком.
– Вы в университете посещали вечеринки? – спросила она.
– Я учился, у меня не было времени…
– Я так и поняла, – перебила его Омарейл, еще прочнее убеждаясь в своих подозрениях.
Нет, Бериот ничего не знал о нормальности.
На тридцать пятый день Омарейл убедила себя, что в повторном побеге не было ничего страшного. Она уже сделала это один раз, и хуже быть не могло. Гражданской войны, если пророчество говорило правду, было попросту не миновать. На сорок второй ей в голову пришла мысль о том, как чудесно было бы не просто погулять по Астрару, но еще и поучиться в школе. Побывать на месте самого обыкновенного подростка. От этих фантазий ей сначала стало смешно, а потом страшно.
На пятьдесят четвертый день она перестала врать самой себе. Она всерьез решила выдать себя за школьницу. «Школьные годы», радиоспектакль, который она слушала каждый день, вкупе с воспоминаниями о ее визите в Астардар рисовали в воображении невероятный опыт, полный ярких впечатлений, новых знаний и удивительных знакомств.
Программа обучения принцессы Ордора составлялась самыми блестящими умами страны. Помимо основных наук в нее входило «Военное дело», «Управление государством», «Политика», «Морская навигация», «Быт и нравы граждан Ордора» и другие предметы, необходимые будущему монарху.
Теперь ей предстояло подать документы в Астардар и, возможно, пройти экзамены. Омарейл надеялась, что полученных на уроках знаний будет достаточно. Но для поступления в школу требовалось гораздо больше, чем просто умение решать задачи по геометрии и грамотная письменная речь.
Во время одного из чаепитий с Бериотом Омарейл спросила:
– А ваш брат ведь директор школы?
– Именно так, Ваше Высочество.
– Вы никогда о нем не рассказываете. Вы в хороших отношениях?
– В каких только могут быть два брата.
– Ему же тридцать? Не слишком ли он молод для того, чтобы быть директором? – Омарейл старалась казаться слегка озабоченной благополучием главной школы столицы.
– Мне тридцать три, и я Советник Его Величества Короля Эйгира из династии Доминасолис. Не думаю, что три года нашей разницы делают его неподходящей кандидатурой для его должности.
Немного помолчав, Омарейл сказала:
– Возможно, вы правы. Значит, по-вашему, он хорошо справляется? Ученики его любят? Школа процветает?
– Да, разумеется. Если бы было иначе, я бы давно доложил вашему отцу о необходимости принятия мер в этом направлении.
«Ну, естественно, он бы доложил», – подумала Омарейл, закатив глаза.
– А вы ведь с ним не в Астардаре учились? – спросила она, и ответ Бериота был лучше, чем она могла надеяться.
– Мы учились там в старших классах. До этого посещали академию Зарати.
– Почему вы перевелись из академии? – не унималась принцесса.
Она чувствовала, что Бериот рассказывал о школьных годах без желания, но ей было важно узнать ответы на свои вопросы.
– Это было связано с нашей будущей карьерой. Наш отец был Советником, поэтому мы имели право получать образование в академии. Но меня с детства готовили на эту должность, и, когда мне исполнилось тринадцать, родители сочли, что, как будущий Советник, я должен быть «ближе к народу». Я должен узнать, как живут «простые люди». Какие у них трудности, какие мечты, какие настроения…
Омарейл быстро подсчитала в уме несколько цифр и задумчиво произнесла:
– Вам исполнилось тринадцать, когда мне было два. Ваши родители решили, что, если и будущая Королева, и будущий Советник будут оторваны от реальности, не представляя, чем живут подданные королевства, страну ждут неприятности.
– Именно так, Ваше Высочество, я не перестаю восхищаться вашей прозорливостью.
– Давайте отбросим никому не нужную лесть, Бериот, – эмоционально произнесла Омарейл, не желая портить душевный разговор притворством.
– Никак не возьму в толк, Ваше Высочество, отчего все мои слова вы принимаете за ложь, лесть или попытку угодить вам, – произнес он совершенно спокойно, и Омарейл пораженно замолчала.
Она никогда не задумывалась об этом. Если ей и доводилось высказать комментарий в подобном духе, Бериот никогда не опровергал ее слов. Это был первый раз, когда он возразил ей.
– Прошу прощения, Бериот, – искренне откликнулась она. – Я не хотела вас обидеть.
– Я ничуть не оскорблен, Ваше Высочество.
Повисла пауза. Омарейл догадывалась, что сейчас он решит раскланяться и уйдет, но разговор был не закончен, и главные ответы еще не прозвучали.
– Что ж… – услышала она и громко, будто бы не заметила этого, спросила:
– И каково это – оказаться в Астардаре после привилегированной академии?
Раздался смешок.
– Именно так, Ваше Высочество, как вы сейчас выразились. Именно этот вопрос, но с куда большим презрением, задавали мне мои одноклассники. Я никогда не страдал тщеславием, но любое мое слово или действие воспринимались как высокомерие и пренебрежение. Мое происхождение ставилось мне в укор, мое богатство высмеивалось.
Эти слова вызвали сочувствие в сердце Омарейл. Сглотнув, она спросила:
– А как вы попали в Астардар, просто перевелись или сдавали какие-то экзамены?
Она надеялась, что вопрос не звучал слишком неестественно и был вполне логичным продолжением разговора.
– Нескольких бумаг оказалось достаточно. Я просто пришел к директору, и меня зачислили.
Омарейл сдержала острое желание попросить список необходимых документов. В конце концов, это она собиралась выяснить иначе.
– Наверное, та легкость, с которой вам все давалось, вызывала у других раздражение.
Бериот молчал с четверть минуты. Омарейл никак не могла понять, в чем была причина того, что он так долго подбирал ответ.
– Лужи – озера, когда следуешь чужим желаниям. Озера – лишь лужи на пути к истинному желанию сердца.
Она попыталась понять, что он хотел сказать, но тут же последовали слова:
– Я должен идти, Ваше Высочество, прошу меня простить. Ваш отец ожидает меня через пять минут.
И она осталась одна – допивать остывший чай и осмысливать случившийся разговор.
На следующий день к ней приходила Севастьяна, и Омарейл передала ей написанное накануне письмо с пухлой книгой о птицах Ордора. В своем послании она задавала несколько вопросов о Бериоте и Дане Дольвейнах, их учебе в академии и Астардаре, их карьере, родителях. Одним из вопросов был тот самый, интересовавший ее: какие документы требуется предоставить, чтобы перевестись в главную школу Астрара из другого учебного заведения. Омарейл надеялась, что замаскировала свой интерес достаточно хорошо. Севастьяна должна была решить, что расспросы принцессы в первую очередь касались семьи Дольвейнов.
Та именно к такому выводу и пришла. Через два дня она вернула Омарейл книгу, во время визита же достаточно эмоционально спросила:
– Кто-то разговаривал с тобой о Бериоте?
Это несколько озадачило Омарейл: она понимала, интерес был вызван вопросами в ее письме, но не могла взять в толк, что именно взволновало Севастьяну.
– Смотря что ты имеешь в виду, – осторожно ответила Омарейл.
– Как ты к нему относишься? – еще загадочнее спросила Севастьяна.
– Смотря что ты имеешь в виду. – На этот раз фраза была произнесена настойчиво и чуть раздраженно.
– Он кажется тебе достойным?
– Севас?! Достойным чего?
Омарейл вспылила, потому что знала: ее сестра могла продолжать в таком ключе долгое время. Севастьяна была способна туманно изъясняться и задавать наводящие вопросы целый час, прежде чем переходила к сути. На самом деле объяснить, что ее интересовало, зачастую можно было одной лишь фразой. Порой в своем занудстве она могла сравниться только с Бериотом.
– Значит, нет…
– Севас!
– Как ты думаешь, Бериот честный человек?
Омарейл закатила глаза, затем постаралась справиться со своим раздражением и ответила:
– О, небеса, – выдохнула она. – Ну, он политик, так что вряд ли. Но на мои вопросы обычно врать как-то бессмысленно. Да и подловить его на лжи мне так ни разу и не довелось. Так что лично я вруном назвать его не могу. А что?
– Да просто… они с Совой постоянно приходят к нам на чай. И я не понимаю, могу ли я верить ему.
– Ну, что, например, он тебе говорил, что вызывает у тебя сомнения? Скажи мне, и я попробую понять, похоже ли это на правду, – рассудительно сказала Омарейл.
Севастьяна замолчала.
– Он похвалил мою вышивку. Мне кажется, она была не так уж хороша. Я думаю, он просто хотел быть вежливым.
– Я видела, как ты вышиваешь, Сев. Отбрось сомнения, он точно врал.
Та рассмеялась, хотя Омарейл говорила правду.
– То есть ты считаешь, он хотел сделать мне приятное? – уточнила она будто бы с улыбкой в голосе.
– Смотря какая была ситуация. Если ты спрашивала его мнение, то он только пытался выкрутиться из неудобного положения и был вежлив. Если же он сам решил высказаться, то либо у него отсутствует вкус и он считает кривоклювых попугаев симпатичными, либо действительно хотел сделать тебе приятное.