Бес. Покойный дом (сборник)

© Таня Иванова, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

– Не нравится мне этот дом, – сказал участковый своему новому напарнику.

– Почему? – удивился тот.

– Проклятый он.

– Да ладно, – засмеялся напарник. – Я во все это не верю.

– Я тоже не верил, но в этом доме нет ни одного счастливого человека. И все время что-нибудь происходит. И это всегда плохое. В нем четырнадцать квартир. И в каждой что-нибудь, да происходило. В одной кто-то убивает, в другой ругается, в третьей – умирает, в четвертой – медленно сходит с ума. Есть только одна квартира, в которой тихо и спокойно. Это самая последняя – четырнадцатая – квартира. Но там уже давно никто не живет.

– Странный ты какой-то, – усмехнулся напарник.

– Посмотрим, что с тобой будет через полгода на этом участке, – ответил участковый.

Квартира №1

Сегодня Ксюша идет домой одна. У нее хорошее настроение, т. к. теперь она точно знает, что поступила в гуманитарный профильный десятый класс своей школы. Это лучше, чем учиться в обычном классе. И пусть она заняла лишь шестое место в общем экзаменационном зачете, а не первое, но это же совсем не важно. Главное – поступить, а уж свои знания она сможет показать в течение предстоящего учебного года в полной мере.

Ксюша – отличница со стажем, т. е. с самого первого класса. Уроки ей давались легко: логика, смекалка, хорошая память – это был ее багаж. Как многие отличницы, Ксюша мало общалась со своими сверстниками. Их беседы сводились к следующему:

– Привет. Ты алгебру решила? – спрашивал ее какой-нибудь одноклассник.

– Да, решила, – отвечала она спокойно.

– Дай списать.

Затем было два возможных варианта развития событий: либо она доставала свою тетрадь и отдавала на списывание, либо, если домашняя работа была настолько сложной, что она потратила много времени, она отказывалась давать списывать домашку. И в том, и в другом случае она ничего не теряла и не находила, т. к. за решенные задачи она получала огромное человеческое «спасибо», с которым мало, что можно сделать, а за свою вредность она не получала ничего, т. к. отношения с ней портить никто не хотел по одной простой причине – списывать не у кого будет.

Ксюша подошла к дому, в котором жила, точнее существовала. Ключ от квартиры №1 она достала из рюкзака, улыбнувшись своему брелку, изображавшему маленькую девочку с бантиками, и открыла дверь. Квартира представляла собой жалкое зрелище, возможно, поэтому у нее резко портилось зрение. Обои были старые, чуть пожелтевшие, кое-где ободранные сильными когтями любимого кота Мурзика. Мебель была сколочена из остатков некогда труднодоставаемой из-за дефицита стенки. Пол шел под откос, двери еле-еле закрывались, в окна постоянно дуло, потолок по весне тек, летом было очень жарко, зимой очень холодно. Эта квартира была создана с самого начала не для жизни, а для мучения. Все попытки ее матери хоть как-то поправить положение были бесплодны. Иногда, где-то раз в пятилетку, они делали ремонт, но он был косметический, а не капитальный, как требовало того это помещение. На самом деле, как считала Ксюша, самым лучшим было бы просто отсюда съехать, но на это нужны были деньги, а они не водились. Как, впрочем, и продукты. Холодильник был почти пуст почти всегда. Вот и сейчас, открыв дверцу, она посмотрела на пустующие полки, и закрыла его. Это означало лишь одно – опять варить картошку. Этот овощ имел одно необыкновенное и очень хорошее в их жизни свойство – он никогда не надоедал. Возможно, потому что его можно приготовить по разному: то пюре, то пожарить, то целиком отварить, то дранники сделать. Сейчас Ксюша решила, что сварит картошку в «мундире», потом ее почистит, порежет на кубики, добавит соли, подсолнечного масли, и появится у нее замечательное блюдо, которое она именовала «салат из картофеля». Она его приготовила, поела, попила чая и пошла делать уроки.

В шесть вечера пришла ее мама. Как всегда уставшая. Ксюша решила ее обрадовать.

– Мама, а у меня новость хорошая, – радостно улыбаясь, сообщила она.

– Да? – еле выговаривая от усталости слова, ответила мама. – И какая же?

– Я поступила в профильный гуманитарный класс.

– Молодец, – спокойно сказала ей мама. – Я рада за тебя, – так же спокойно продолжила она.

– Спасибо, – также спокойно теперь отреагировала Ксюша.

Она почувствовала, что вся ее радость мгновенно испарилась. Улыбка поползла вниз. Мама даже не посмотрела больше на нее. Ксюша не поняла, что она сделала не так, т. к. рассчитывала на взаимное чувство радости, а в итоге получила те же слова, что, если бы она сообщила, что купила хлеб и, он лежит в хлебнице.

– Я сегодня ничего не продала, – добавила ее мама.

– Народа не было? – спросила участливо Ксюша.

– Да, у людей денег нет. Ходят, смотрят, но не покупают.

Ксюше стало стыдно за то, что у нее есть чему радоваться. Она поняла, что ей следовало сначала спросить о том, как дела у ее мамы, выслушать, а уже затем и рассказать. А может быть и вовсе не рассказывать. Она замечала, что родители интересуются только ее оценками за четверть и экзамены, а то, как она их добивается, что происходит в учебной четверти, их не волновало.

Расстроенная Ксюша пошла в комнату делать уроки, пока не пришла ее сестра и не включила на всю мощь свою дурацкую музыку. Ксюша много сил вложила, чтобы поступить в этот класс, она упорно занималась, больше, чем обычно, рассчитывая, что порадует родителей хорошей новостью. Но в их семье не принято было радоваться за других. Ксюша живет среди них всю свою жизнь, но все равно надеется на то, что у ее родственников появится такое умение, как воспринимать победу одного из членов семьи, как свою.

Через какое-то время пришла сестра. Ее звали Оксана. Ксюше пришлось уйти в другую комнату, т. к. с треском в ушах от музыки, сложно что-либо учить. Конечно, это не помогло, т. к. звукопроницаемость была просто удивительной. В их квартире можно было спокойно разговаривать через стенку, даже не повышая голоса. Но переход в другую комнату – это все же возможность отгородиться, но только до определенного момента – пока не придет папа. В этой комнате уже не было стола, поэтому она легла на диван попой кверху и стала учить параграф. С одной стороны до нее доносились звуки бьющейся друг об друга посуды, когда ее мама доставала что-то на кухне, чтобы сварить «кашу из топора», с другой – музыка. Ксюша пыталась отвоевать часть комнаты у сестры, жаловалась родителям, но те ничего не могли сделать с Оксаной, т. к. она их просто не слушала. Когда Ксюша поняла, что даже родители не могут на нее повлиять, то решила, что уж она точно не в силах что-либо изменить. Поэтому она скиталась по квартире. Так было каждый день. Она придумала для себя прекрасное объяснение: что идет она писать сочинение в туалет не из-за того, что там тепло и никого нет, а потому что там ее посещает муза, или, что алгебру она решает в ванной, т. к. там к ней быстрее приходят ответы. Она всячески пыталась отгородиться от реальности.

К восьми часам пришел папа. Он тоже, как всегда, устал. Мама все еще варила, поэтому глава семейства из кухни прямиком направился к телевизору. Как всегда, он лег ни диван и стал перещелкивать каналы.

– Пап, а у меня новость, – с восторгом в голосе, обратилась Ксюша к отцу.

– И какая? – не поворачивая головы от телевизора спросил отец.

– Я поступила в гуманитарный класс. Помнишь, когда мы обсуждали то, куда мне попробовать сдать экзамены, то ты сказал, чтобы я пробовала в гуманитарный. Так вот я поступила. – Она стояла посреди комнаты, светясь не меньше, чем люстра, которая висела над ее головой.

– Ну и кем ты будешь после этого? – небрежно спросил отец.

– Я не знаю. Я же еще только в десятый класс поступаю, а не куда-то там. Просто ты же сам говорил, – Ксюша стояла совсем растерянная. Она не плакала, хотя ей очень хотелось. Но плакать нельзя, т. к., все равно никто не пожалеет ее: мать сделает вид, что не заметит, отец действительно не заметит, т. к. постоянно смотрит на экран, а сестра скажет, что так ей и надо, заслужила. Поэтому она стойко выдерживала критику поступка, который был одобрен всего несколько недель назад.

– Ты кем станешь? – повторил отец. – Учительницей. Так им ничего не платят. Или юристом, так их пруд пруди. Или соцработником – бабушкам продукты будешь таскать?

– Но ты же сам говорил, – тихонько запротестовала Ксюша. – Когда мы говорили, ты сказал, что лучше идти в гуманитарный, а не математический.

– Ты же сама должна понимать, – будто не слыша ее слов, продолжал отец. – Кому это нужно? – задал он вопрос, а затем быстро сам ответил. – Никому. Ты пойми, что гуманитарий сейчас никому не нужен.

– И что теперь?

– Теперь уже ничего. Надо было стараться поступить в математический класс. Вот тогда было бы дело. А это что? – отец махнул рукой и отвернулся к телевизору.

Ксюша стояла так, как будто бы ее сейчас всю оплевали.

– Идемте есть, – сказала мама, зайдя в комнату.

Они уже не возвращались к этому разговору. Ксюше совсем не хотелось кушать, но отказ от еды расстроил бы маму, т. к. она старалась, готовила, поэтому Ксюша запихивала в себя ложку за ложкой. Как обычно сестра притащила магнитофон на кухню. Отец стал ей говорить, чтобы она выключила, та только смеялась. Вскипел чайник, и мама разлила чай всем по кружкам, поставив их на стол.

– Ой, мне песня эта так нравится, – вскрикнула Оксана и прибавила громкость.

– Выключи, я сказал, – уже заорал отец.

– Нет, – хихикая, как дурочка, сказала Оксана.

– Я сказал тебе – выключи.

Сестра только засмеялась, прищурив глаза и в упор смотря на отца. Отец одним рывком вскочил и стукнул магнитофон кулаком. При этом он тряханул стол так, что чай весь вылился, причем прямо на Ксюшины живот и ноги. Она даже не поняла, что случилось, что должно быть больно или, что она должна заплакать, т. к. на нее сейчас вылили целую кружку кипятка.

– Смотри, что ты сделал, придурошный, – сказала Оксана, взяла магнитофон и пошла в спальню.

– Это твое воспитание, – прорычал в свою очередь отец матери.

Мать ничего не ответила, достала последнее яйцо, и стала мазать живот и ноги Ксюши. Белок становился почти сразу белым, так же, как когда она жарила себе яичницу на сковородке. Мама снимала образовавшуюся пленку и снова мазала сырое яйцо. Отец ушел смотреть телевизор. Ксюша не плакала, а мать ее не успокаивала. Оказав первую медицинскую помощь, мать стала убирать со стола.

– Как мне все это надоело, – сказала мать.

Ксюша закрылась в ванной и стала делать алгебру. Она решила просто забыть о сегодняшнем вечере. Она делала так каждый день.

В ванной ей нравилось учиться больше, чем в туалете, т. к. туда реже заглядывали. Раковина была и на кухне, так что руки можно было помыть и там. Она делала редкие вылазки, чтобы сменить учебники и тетради, а когда спина совсем уставала сидеть, то она брала одеяло, кидала его в саму ванну, предварительно вытерев ее насухо и повернув кран в сторону раковины, т. к. он постоянно тек. Затем она ложилась. Такой способ отдыха она подсмотрела в каком-то советском старом фильме и взяла себе его на заметку. На самом деле можно было бы здесь спать, если бы папа не вставал раньше всех и не шел бриться. А так здесь было очень хорошо. Если, конечно, не считать внешнего вида, который ничем не отличался от всей остальной квартиры. В связи с тем, что денег на плитку не было, решено было поклеить моющиеся обои, но через пару дней они стали отклеиваться. Чтобы они совсем не отвалились, по стыкам их склеили скотчем. Там, где обои отходили, был виден какой-то грибок. Мама старалась от него избавиться, но, как почти во всех случаях, когда она пыталась что-то поправить, это не помогло. Здесь было сыро, поэтому он развивался очень быстро.

На самом деле сегодня был хороший день, т. к. папа пришел трезвый. Но, как это часто бывает после длительного «загула», встав на верный путь, он становился злой, раздражительный. Ксюша хотела его порадовать, но только рассердила своим заявлением о том, что она будет учиться в непростом классе. Она уже и сама была не рада тому, что у нее получилось поступить. Эта очередная победа была превращена членами ее семьи в очередное поражение. Она уже привыкла. О своей жизни она старалась рассказывать как можно меньше. Только когда ее спрашивали, а спрашивали редко. В дневник вообще никогда не заглядывали: не интересно смотреть на бесконечные пятерки. Но эта новость была для нее настолько большой и чудесной, что ей очень хотелось поделиться. Но насколько она была чудесной, настолько она сейчас стала ужасной. Ксюша думала о том, как это можно исправить, но проситься в обычный класс было бы глупо, а попасть в математический класс уже невозможно, т. к. вступительные экзамены уже прошли без ее участия. Мама все еще возилась на кухне. Когда она там на недолго задерживалась, то Ксюша иногда переходила в кухню, т. к. там можно было сидеть за столом, а значит можно, например, переписать сочинение или решенные примеры с черновика в чистовик.

– Открой дверь, – крикнула Оксана, стучась в ванную. – Ты не одна здесь живешь.

Ксюша открыла дверь и вышла.

Пока все чистили зубы и умывались, готовясь ко сну, она решила почистить свою обувь. Это было одно из любимейших ее занятий, если, конечно, не считать мытье посуды. В эти моменты она каким-то чудесным образом исчезала из квартиры. Ее мысли были далеко-далеко, хотя тело повторяло одни и те же несложные механические движения. Раз-два, раз-два. Не смотря на сложные отношения, она чистила обувь всем членам семьи. Так что утром все уходили в чистейшей обуви. Это делалось не из-под палки, а было решением самой Ксении, т. к. от данного процесса она получала истинное удовольствие. А в ее жизни этого так не хватало. Ей нравилось чередовать умственную и физическую деятельность. Особенно, когда не получалось решить какой-то пример или, она не могла написать сочинение. В такие моменты она откладывала все тетради, и шла мыть посуду. Грязная посуда в их доме никогда не переводилась, т. к. помимо основных приемов пищи, были, как правило, еще и промежуточные. Возможно, это происходило из-за того, что пища была не калорийная, поэтому чувство голода быстро возвращалось. Или была обыкновенная привычка что-то перекусывать, но факт оставался фактом – раковина на кухне никогда не пустовала.

Оксана закончила свои ванные процедуры, отец уже храпел. Он быстро засыпал под телевизор, а может быть просто очень сильно уставал. Организму его, должно быть, было тяжело не работать совсем, когда он пил круглыми сутками, а затем вкалывать по двенадцать часов, и даже больше. Когда он не пил, то у него всегда находилась дополнительная работа, а соответственно и денег прибавлялось. Поначалу он все нес в семью: покупал разные вкусняшки, отдавал деньги маме. Но наличие денег не способствовало тому, чтобы семья стала счастливее. Мама ходила все так же ни жива, ни мертва, сестра кричала на отца, чтобы он не выпендривался после двух дней «сухого закона», Ксюша молчала. Отец обижался, включал телевизор, а затем засыпал. На следующий день он снова приползал, либо его приносили, потому что он уже не мог идти. Их жизнь была похожа на круговорот. И вся семья вместе с отцом уходила в запой, т. к. в эти моменты он путал день с ночью, как маленький ребенок, и по ночам устраивал концерты, основной целью которых было выпрашивание денег, принесенных всего пару дней назад. Мать что-то давала ему, потом он уходил, потом приходил уже совсем пьяный. Затем он резко бросал пить, вся семья вместе с ним тяжело отходила от очередной пьянки, т. к. сложно понимать, что вчера папы вроде бы и не существовало на свете, ему было не до тебя, а сегодня он не только спрашивает, но и требует что-то. Даже скорее, это было хождение не по кругу, а по спирали… Вниз.

Не смотря на все это, Ксюша любила отца. А еще она любила вот так допоздна учить уроки. Тогда казалось, что в их семье все хорошо, т. к. было тихо. Для нее это был единственный критерий определения уровня спокойствия. Любой разговор на повышенных тонах даже за пределами дома, она рассматривала, как что-то плохое. То, что в споре рождается истина, было для нее очень глупым высказыванием. Она не могла понять, как вообще возможно крича, до чего договориться. На ее глазах таких примеров не было, т. к. сестра каждый день по любому поводу ругалась с отцом, и общий язык за столько лет они так и не нашли. Ксюша и ее мама были скорее наблюдателями. Жили в этой семье отец и сестра, а вот жизнь матери и Ксюши протекали будто сквозь пальцы. Постоянные склоки отнимали всю энергию у них обеих. Две безмолвные тени, будто покинутые жизнью.

– Ложись спать. Уже поздно, а завтра нужно рано вставать, – сказала мама, выйдя в сорочке до колена, заспанная, помятая, как подушка, с которой она только что встала.

– Мне еще чуть-чуть осталось дописать, – просящим голосом сказала Ксюша.

– Ладно, дописывай и спать.

Ксюша кивнула и посмотрела, как немного пошатываясь худое тельце прошло по коридору и завернуло за угол. Ксюше было ее жалко. А еще ей было жалко себя. Если бы она не сидела вот так ночами, то, скорее всего, у нее не было бы возможности учиться в гуманитарном классе. Но никто в ее семье этому не рад. Неужели они и правда не замечают, как она старается. А, может быть, именно потому что замечают, так реагируют. Ксюша часто думала об этом, но ни к одному более или менее логичному выводу она прийти так и не смогла. Переписав сочинение, она пошла по темному коридору, затем зашла в темную комнату, освещенную лишь светом уличного фонаря, разделась и легла спать.

Следующее утро было таким же унылым, как и вчерашнее и позавчерашнее и позапозавчерашнее. Отец, как всегда, встал раньше всех, покурил, побрился, позавтракал в одиночестве и пошел на работу. Затем встала мама, позавтракала, накрасилась быстренько и тоже убежала на работу. Ксюша встала чуть позже, т. к. собиралась она быстро и краситься ей было не нужно, хотя многие девочки в ее классе уже во всю красились. Но Ксюше это было не интересно, т. к. она считала себя очень некрасивой, а макияж, который она делала, как ей казалось, только подчеркивал все ее недостатки.

Ходила она не одна, а вместе с подругой из соседнего подъезда. Раньше они учились в одном классе, а теперь Рита поступила в математический, а Ксюша – в гуманитарный. Теперь Ксюша немного завидовала подруге. Дорога до школы занимала всего двадцать минут. На автобусе они ездили редко. Ксюша знала, что денег дома нет, поэтому старалась выходить пораньше, чтобы можно было дойти пешком. Почему пешком ходила и Рита, ей не было известно, т. к. в их семье деньги водились. Возможно, что это была привычка, т. к. учились вместе они аж с первого класса. Пока шли до школы, то все время болтали. О чем? Да обо всем. Только Ксюша не рассказывала о том, что папа приходит пьяный, хотя это было известно не только каждому жителю их дома, но и всего района. У ее отца было много знакомых, благодаря которым он и получал хорошие заказы и приносил домой больше денег и продуктов, но именно благодаря им, когда он пил, было известно, что Колян опять в запое. Да, Ксения Николаевна – полное имя Ксюши. Ее назвали не в честь кого-то, а просто имя понравилось. Так она и стала Ксенией. Хотя ей самой это не нравилось и, она решила, что сменит его, когда вырастит. Кроме того, ее называли, как угодно, но только не Ксюшей. Некоторые учителя называли ее Оксаной, т. к. в этой же школе училась ее старшая сестра. На самом деле единственным сходством между ними были отчество и фамилия, все же остальное: характер, успеваемость, конституция тела, цвет волос и глаз, форма носа, да в общем все, все было другое. Но ее упорно называли Оксаной. Иногда к ней обращались «Рита», хотя с подругой она тоже не имела большого сходства, возможно, так происходило, т. к. сидели они за одной партой, рядышком. Но, когда ее называли Ритой, было менее обидно, чем – Оксаной, т. к. быть похожей на первую – ничего плохого, а быть, как вторая, Ксюше совсем не хотелось. Она относила это на то, что ее собственное имя ей совсем не подходило, вот люди и искали замену, т. к. видели явное несоответствие. Это тоже самое, что, если бы человек показывал на картину Мадонны Леонардо, называя ее скульптурой. При этом, конечно же, хочется сразу его поправить и сказать, что это картина. Вот только в отношении человека это сложнее сделать. Новое имя Ксюша еще себе не придумала. Но время на это у нее еще было.

Ксюша не стала рассказывать о том, как восприняли ее новость о поступлении в гуманитарный класс, т. к. сложно признаваться, да еще и вслух, да еще и лучшей подруге, в том, что ты – неудачница. А именно так себя Ксюша теперь и чувствовала. Получалось, что она делала что-то не то. Хотя до этого говорили, что нужно было делать именно это. Она старалась, а выходило все не так. Было обидно. После таких разговоров она, как правило, долго не могла прийти в себя. Вот и сейчас Рита рассказывала о том, что ее мама очень обрадовалась новости, что ее дочь будет учиться в профильном классе. Ксюша вспомнила лицо своей мамы и, ей захотелось заплакать.

– Интересно, а, если что, можно будет перевестись в математический класс, – сказала она, с опаской смотря на подругу.

– Не знаю, – ответила та. – Количество мест ограничено. И сейчас класс набран полностью.

Ксюша кивнула головой, тяжело вздохнула и отвернулась. Как всегда, когда ей было плохо, она начинала говорить что-нибудь об уроках. Сейчас она стала рассказывать о том, как трудно ей далось сочинение. Там нужно было писать о любви, о которой она совсем ничего не знала. Ксюша не понимала, что между людьми могут быть нормальные отношения. Она считала, что это просто рассказ, написанный автором, и прототипов в реальной жизни главных героев нет. Рита поддержала разговор об учебе. Папа Риты тоже пил, но в ее семье было принято поддерживать друг друга. А так как подруги были очень близки, то Рита соответственно поддерживала и Ксюшу. За что последняя была ей очень благодарна.

Сегодня по расписанию первым уроком была физика. Преподавали ее из рук вон плохо. Учитель только и говорил, что они все – идиоты и ничего из них не выйдет. Он иногда предполагал, что есть думающие ученики, но они не думают, т. к. им лень. На самом деле идти на такие уроки совсем не хотелось. Все, конечно, старались пропускать мимо ушей обидные слова, но в подростковом возрасте очень сложно что-то не принимать на свой счет. Ксюша знала, что она – молодец, т. к. решила все домашние задачи и параграф выучила почти наизусть, но ее, как обычно, не вызовут к доске. Должно быть, потому что учителю тогда не удастся сказать что-то обидное, или может по другой причине, но вызывали ее крайне редко. Ксюша на это не обижалась. На уроках физики, когда кто-то отвечал, она смотрела на школьную доску бурого цвета. Сама она из себя ничего не представляла, но, если долго не отрываясь на нее смотреть, то она начинала двигаться. Так будто бы она очень мягкая, лежа на волнах, покачивается. Ксюше очень хотелось спросить учителя о том, что же это: обман зрения или действительно так может быть. Показывают же в фильмах людей, которые умеют сгибать палку силой мысли. Но, если бы она умела это делать, то движение доски заметили бы и другие. Ее одноклассники занимались совершенно разными делами: кто-то пытался спрятаться от учителя, чтобы он не вызвал к доске отвечать следующий параграф, кто-то играл в морской бой, кто-то рисовал, кто-то тихонько разговаривал. После порции унижения, достаточной для того, чтобы учитель мог получить удовлетворение, началось изучение новой темы. В школе практически отсутствовала материально-техническая база, необходимая для уроков физики, поэтому все опыты проводились в воображении. Пока учитель рассказывал, ученики отдыхали. Змея не выплескивала свой яд, а значит можно было расслабиться.

– Что это? – Максим Петрович пытался написать что-то на доске, но у него ничего не получалось. Мел будто не чувствовал доску. Если объяснять это явление с физической точки зрения, то можно сказать, что между доской и мелом не было трения.

Он попробовал с одной стороны доски, потом с другой, слыша позади себя хихиканье учеников. Вдруг он резко повернулся.

– Кто это сделал? – почти выкрикнул физик.

Класс резко стих. Лицо учителя исказилось от злости. Он смотрел сощуренными глазами, водя взгляд от одного ученика к другому. Все дети опустили головы вниз, уставившись в парты, исписанные глупыми надписями.

– Я все равно узнаю, кто у нас здесь решил, что умнее всех, – шипел Максим Петрович. – Завсиханов, – крикнул он.

– А что сразу Завсиханов? Как что, так сразу Завсиханов? – подал голос с последней парты вечный двоечник.

– Встать, – заорал учитель.