– Роман Викторович, начали!!!
Зимов кивает, быстро отирает выступивший на лице пот и подает команду матросам:
– Николай!!! – Это уже Фролову – говорить, что именно требуется, нет необходимости. И так понятно: чтобы никто из команды японца и носа не высунул. Но Сергею так спокойнее.
– Порядок, командир! – О как! Когда это он успел для них стать командиром? До сего момента такого обращения заслуживал только Гризли – даже Песчанина именовали не иначе как Антоном Сергеевичем. Растем, однако.
Вентили открыты, и из огнемета вырывается подогретый паром мазут, смешанный с воздухом, толкаемая насосом и компрессором распыленная смесь орошает надстройки, ходовой мостик, палубу, заливая все маслянистой пленкой, протекая вовнутрь через открытые люки и двери, обильно орошая тела и еще живых людей, прячущихся за надстройками по левому борту. Но это продолжается недолго, так как поднесенные к импровизированным соплам огнеметов факелы поджигают горячий мазут, – и вот на японцев льется уже не мазут, а две огненные струи. Подожженный и распыленный мазут не успевает сгорать до конца, падает на палубу и продолжает полыхать там, заодно поджигая и тот, что был пролит раньше. На миноносце слышатся вопли ужаса, те, кто нашел прикрытие от пуль за надстройками, не могут спастись от попадающего практически повсюду горящего мазута.
По палубе мечутся горящие моряки, вот поднялось два живых факела на мостике и, источая ужасающий крик, прыгают за борт, остальные, стараясь спастись или просто бездумно мечась, следуют их примеру, двое ослепленных нестерпимой болью мечутся по палубе, уже не отдавая себе отчета. Две злые и короткие пулеметные очереди прекращают их мучения. Матросы «ноль-третьего» едва не дают слабины от представшей страшной картины. Но злой окрик Звонарева все же останавливает их. Сам Звонарев держится на одной только злости – на самого себя. Это он виновник произошедшего, это его приказ сейчас выполняют моряки, но отступать он не намерен. Потом он напьется вусмерть, но это потом, а сейчас он просто не имеет права остановиться.
Сколько удалось вылить мазута на «Оборо», Сергей сказать затруднялся, но, наверное, никак не меньше тонны. Миноносец уже весь объят пламенем, в небо поднимается огромный черный столб дыма. Все, хватит. Такой пожар можно потушить, только полностью окунув корабль в море.
– Роман Викторович, достаточно!
Панин уже у штурвала – бледный как полотно, но держится молодцом. Кивок рулевому, на время отстраненному и сейчас держащему в руках телефонную трубку. Бледные губы нехотя размыкаются – и хриплый голос выдает едва ли не на истерической ноте:
– Машина, самый полный!
Опять закипает вода за кормой – и «ноль-третий» начинает движение. Сначала движется параллельно обреченному кораблю, потом, понемногу набирая ход, начинает отворачивать в сторону.
Они успели отойти от противника на расстояние чуть больше кабельтова, когда в носовой части «Оборо» выметнулся огонь и обломки корпуса. Не иначе раздосадованная старуха поспособствовала, чтобы огонь добрался до складированных в носовой части боевых частей торпед. А может, это рванули трехдюймовые снаряды. А чего вы от нее хотели? Она сбила его с курса, вывела точно на транспорт и практически безоружный русский сторожевик, чтобы даже в такой малости история не претерпела изменений, а его команда не смогла придумать ничего лучше, как не просто дать вырваться транспорту, но еще и позволить покуражиться над собой. Стоит ли удивляться, что старуха осерчала?
«Оборо» все еще был объят пламенем, когда его корма задралась вверх, обнажая винты, и миноносец словно нырнул в бездну. Только значительно позже стало известно, что никто из экипажа эсминца так и не был обнаружен. Ну да не они начали первыми, а в том, что отдачей зашибло, ни Звонарев, ни его спутники не виноваты. Только вот отпоить бы сейчас команду: на людей страшно смотреть.
Есть те, кто утверждает, что первые выстрелы в русско-японской войне были произведены канонерской лодкой «Кореец» на рейде Чемульпо, который двадцать шестого января пытался покинуть порт, но дорогу ему заступили. Японцы утверждают, что в ответ на их действия, направленные на то, чтобы принудить русский корабль вернуться в порт, он ответил двумя орудийными выстрелами из тридцатисемимиллиметровой револьверной пушки, повредив при этом машину «Тсубаме». Правда, при этом они напрочь забывают упомянуть о трех торпедах, выпущенных перед этим в «Корейца», которые просто прошли мимо.
Другие говорят о том, что первые выстрелы были произведены на внешнем рейде Порт-Артура, по атакующим японским миноносцам. Правда, тут уж не стесняются отдать пальму первенства все же японцам, указывая на то, что русские ответили на выпущенные в них торпеды, причем уже после того, как две из них повредили «Ретвизиана» и «Цесаревича».
Ни с одним из этих утверждений Гаврилов спорить не собирался. Он просто знал. Знал, что пальма первенства, уж во всяком случае в этой, он смел надеяться, теперь уже новой, истории принадлежала не кому-то там, а ему и его ребятам. Как бы там Антон ни планировал их вступление в войну, но отказаться от возможности уменьшить военный потенциал Японии на парочку броненосных крейсеров новой постройки он не мог. Вот и был направлен в долгосрочную командировку Гаврилов.
Яхта «Светлана» провела в южных широтах полгода. Нашли тихий, уединенный и необитаемый островок – золотая, можно сказать, мечта безоблачного детства. Остров подошел во всех отношениях: здесь была и лагуна с ровным песчаным дном, лишенным какой-либо растительности, а стало быть, и ориентиров, что очень способствовало выработке навыков ориентирования под водой. И скалистый берег с неизменным прибоем – конечно, ему было далеко до тех волн, накатывающих на берег и столь любимых серфингистами, впрочем, эти пока еще не появились: идея оседлать волну вроде как имеется у каких-то туземных племен, но на этом пока и все. Но этот прибой вкупе со скалами как нельзя лучше подошел для тренировок и оттачивания навыков.
За это время парни из отряда пловцов успели наработать не один и не два десятка часов подводного плавания. Причем если в самом начале Семен практиковал дневные погружения, отрабатывая погружение, передвижение под водой, правила обращения с оборудованием, ориентирование и тому подобное, то месяца через три упорных тренировок они приступили к отработке диверсионных действий.
В первую очередь учились обнаруживать вероятного противника, выходя на него в ночное время. В этом случае пловцам приходилось несладко, так как в качестве учебного пособия выступала сама «Светлана», которую зловредный Гаврилов всякий раз старался отвести в сторонку – ну чтобы жизнь медом не казалась. Ее стальной корпус вполне подходил для установки магнитных мин. Хорошо хоть использовали только по паре магнитов, если бы с полным комплектом, то потом устали бы отдирать учебное пособие от днища яхты.
Учения проходили с переменным успехом, но все же к назначенному времени Семен не без удовольствия пришел к выводу, что к тому максимуму, который он мог преподать на тренировках, они подошли: наработка дальнейших навыков зависела уже от боевых выходов.
Простившись с тихой лагуной тихого приветливого острова, «Светлана» вышла в открытое море или, если хотите, океан и взяла курс на Сингапур. Время неумолимо текло, и настал момент ей заявить о себе, а вернее, тем, кто, находясь на ее борту, буквально изнывал от желания применить-таки свои обретенные способности на практике. Тем вопросом, что они, по сути, идут на совершение преступления, они не задавались. Раз командир говорит, что эти улыбчивые ребята не позднее конца января покажут свой звериный оскал, значит, так оно и есть. С другой стороны, долгие месяцы тренировок кого хочешь доведут до белого каления. И что, все это зря? Ну уж нет.
Пак появился в Сингапуре сравнительно недавно – не далее как месяц назад. Появился не нищим, так как у него достало средств, чтобы купить небольшую джонку и какой-никакой товар. Конечно, предприятие было бы выгодным, если бы не бешеная конкуренция. Стоило в гавани появиться новому кораблю, как его тут же облепляли самые различные лоханки торговцев, которые громкими призывами старались обратить внимание именно на себя. Люди пробыли долгое время в плавании, они истосковались по свежим фруктам, опять же хотелось вкусно поесть, так как стряпня судового кока стоит уже поперек горла. Если нужно просто добраться до берега – и тут никаких проблем, разумеется, за плату, но опять-таки весьма умеренную: не то место, чтобы заламывать цены, – конкуренты тут же оттеснят в сторону, и тогда можно и ноги с голоду протянуть. Если есть желание расслабиться после продолжительного морского перехода – и тут вам помогут со всем прилежанием, предложив общество какой-нибудь прелестницы с раскосыми глазами.
Но это только со стороны кажется простым: купил лодку – и будет тебе счастье. Конкуренция среди портовых лодочников не просто жестокая, да еще и сильно развита корпоративность. Здесь лодочники, можно сказать, потомственные, передающие и лодки, и дело из поколения в поколение, влезть в их иерархию еще нужно умудриться. Не пришелся ко двору – не дадут жизни, будешь пробавляться объедками, да еще и по самым смешным ценам; попытаешься перейти дорогу – в лучшем случае просто сожгут лодку, в худшем… Лучше не высовываться и быть внизу. Пак и не высовывался. Его лодка подходила к судам и кораблям последней, у пирса стояла в самом конце, не мозоля глаза местным заправилам, – его и не трогали, но и заработки были совсем никудышные. Семьи у него не было. Куда? Тут бы самому ноги не протянуть.
Белоснежная океанская яхта появилась на рейде, словно лебедь среди черного воронья. На борту русскими буквами было выведено название: «Светлана». Такая красавица не могла предназначаться для перевозки грузов: максимум, что могла она перевозить, – это весьма обеспеченных персон. Вот только флаг над нею развевался совсем даже не русский, а американский. С чего бы это? Впрочем, поди разбери этих богачей – захотелось вот эдак, и никаких денег не жалко за исполнение своего желания. Как видно, богатый клиент забрел в мутные воды Сингапурского порта. А богатый клиент – это дело такое… Его упускать никак нельзя.
К белоснежной красавице тут же устремилась стайка лодок: куда там портовым служащим, здесь главное – оказаться первым, – если повезет, то можно подвизаться обслуживать команду на все время, пока судно в порту. У господ-то, понятно, ял имеется, а как быть простым матросам? Вахту отстоял – и свободен как птица, да кто же станет ради тебя шлюпку гонять – она всего-то два рейса сделает, утром и вечером, да еще и в строго определенное время. А если подзадержаться хочется или пораньше сойти на берег? Вот тут-то лодочники в самый раз и будут. На таких судах и матросы не прижимистые, вот и ринулись к яхте местные извозчики. Пак также направился вслед за этой стайкой. Двигался он медленно, чтобы не мозолить своей настырностью глаза другим, – а ну как выгорит?
Вблизи яхта оказалась не столь уж и белоснежной – как видно, она уже давно в плавании и успела хлебнуть лиха: и шторма пройти, и бури. То тут, то там были видны рыжие подтеки и соляные разводы, но от этого она не перестала быть красавицей, а как представишь ее с распущенными парусами… Красота.
Вот опустили трап, но лодочники и не думают к нему приближаться: галдят вокруг, выкрикивают что-то, зазывают, показывают фрукты, нахваливают товар, предлагают свои услуги – мол, только я и в любое время, да быстро как птица.
К трапу остается свободный проход, в который уверенно, по-хозяйски проскальзывает шлюпка с портовым чиновником и таможенником. Из нее с чувством собственного достоинства на трап ступают двое и не торопясь поднимаются на борт. Отсутствуют они около двадцати минут, после чего, вполне довольные собой, все столь же высоко неся головы, спускаются обратно – и портовая шлюпка отваливает в сторону берега.
Яхтенный ял никто спускать не торопится – как видно, хозяин пока занят и на берег не спешит. Лодочники, осмелев, облепили трап со всех сторон – теперь уже сквозь них не протиснуться – и продолжают свой галдеж. Наконец на трапе появляется мужчина в белой рубахе, с подвязанным на манер фартука белым отрезом полотна и таким же колпаком. Ага, это кок, стало быть. Лодочники тут же начинают поднимать над головой свой товар, не переставая его нахваливать. Мужчина остановился примерно на середине трапа – так, чтобы оставаться над этой импровизированной толпой, – и внимательно их осматривает. На мгновение его взгляд задерживается на стоящем немного особняком корейце, но тут же взгляд скользит дальше.
– Чего ты застыл-то, Семеныч? – Это у фальшборта появился офицер в белоснежном кителе.
– Дак, Роман Андреевич, а как с ними общаться-то – я ить и языка ихнего не знаю, галдят чего-то, а чего галдят – и не поймешь. Понятно, что товар предлагают, да как разберешь, какую цену ломят?
– А ты что же, в первый раз в иностранном порту? – улыбается офицер. – Разберешься, не впервой. Ты же английский немного знаешь, вот и давай.
– Ага. Немного я, немного они, а поди тут пойми друг дружку.
– Чего они там говорят?
– Что хотят?
– На каком это они?
– Точно не на английском. – Еще бы, на этом языке все худо-бедно изъясняются.
– И не на французском. – Этот знают немногие – ну как знают… в общем, так себе знают.
– Это на русском.
Все поворачиваются в сторону подавшего голос Пака. Вот так вот – серая неприметная мышка, а оказывается, что-то да знает.
– И чего они хотят? – Это Лао, он как бы старшина у лодочников: если он спрашивает – лучше ответить, и быстро.
– Говорит, что ни слова не понимает, английский знает очень плохо, мы тоже говорим нехорошо, боится, что не сможем друг друга понять.
– А ты откуда русский знаешь?
– Бывал в России.
– Понятно. Поговори с ним.
А отчего не поговорить, если старшина отщепенцу дает такое право. Сам как бы и не напрашивается, а так… Неприятностей, одним словом, не будет.
– Господина, я говолить на рюсски.
– О! Роман Андреевич, есть один, что по-русскому лопочет.
– Ну вот, а ты боялся. Пантелеич!
– Я, ваш бродь. – У борта появляется здоровенный детина, не иначе как боцман.
