Спасти Спасителя

–Почему она висела здесь одна?

– Ну, вы понимаете, такая пронзительная работа. Соседство других полотен могло исказить впечатление от нее.

– А как работает охранная система? – спросил Алексей.

Собеседник отвел взгляд.

– Вы понимаете, у нас никогда не было краж, понимаете, никогда, со дня создания музея. Даже попыток не было. Никому не могло даже в голову прийти такое, – объяснял искусствовед.

Алексей уже не слушал его оправдания. Как и при раскрытии любого преступления, время работало против них. Он вернулся в холл.

– 

Ну, докладывай? – сказал Алексей лейтенанту.

Тот выяснил, что следов никаких нет, так как полы тщательно вымыли утром, перед открытием музея. Уборщица и заметила пропажу, когда захотел протереть пыль с рамы.

Холст вырезали тупым, коротким ножом, похожим на перочинный. Отпечатки пальцев снять невозможно: рама покрыта сложнейшей резьбой. Следов внешнего проникновения нет. Вероятнее всего вынесли еще во время работы музея. Полотно небольшое, если свернуть в трубочку, то оно поместиться под одеждой.

Алексей дал ребятам несколько распоряжений и снова вернулся в зал, где висела картина. Его закрыли для посетителей, он постоял перед опустевшей рамой в одиночестве, пытаясь собраться с мыслями.

Сколько он перевидал истерзанных, обезображенных трупов, но вид этой зияющей пустотой рамы был невыносим. Нет, он не должен поддаваться эмоциям. Они нуждаются в его помощи.

Он осмотрел раму еще раз. Очевидно, что действовал непрофессионал. В раме остался край холста и волоконца, а значит, картина повреждена по краям. Преступление совершили спонтанно, иначе преступник имел бы более подходящий инструмент, чем перочинный нож. Профессиональный вор достал бы холст из рамы и срезал бы по кромке подрамника, чтобы сохранить размер картины. Случайного преступника найти сложно, почти невозможно.

Он не будет предлагать картину криминальным коллекционерам или перекупщикам, людям, которых легко вычислить. А если он не сможет продать картину? Какая судьба тогда ее ожидает? Лежать где-то под кроватью, как похищенная «Джоконда».

Хорошо, если ее будут держать в комнате. А если засунут в подвал или на чердак, то через месяц-другой бесценный лакокрасочный слой картины начнет необратимо разрушаться под воздействием сырости и перепадов температуры.

А ведь, возможно, что вор – маньяк или психопатии и украл картину, чтобы уничтожит.

Алексей сжал виски ладонями.

В зал зашел полковник Мухоморов. За ним семенила заплаканная женщина. На ее голове смешно топорщились пряди волос, залитые лаком, нос, глаза покраснели и опухли. Дрожащей рукой она что–то рисовала в воздухе перед полковником и говорила, говорила. Он подвел ее к Алексею, представил: «Надежда Федоровна – директор музея."

– – Помогите!!! – взмолилась женщина. И лихорадочно заговорила о страховке, об обязательствах …

Полковник, извинившись, прервал ее и отвел Алексея в сторону:

– Ну? Какие-нибудь выводы можешь сделать.

– Пока очень неутешительные. Дилетант работал: холст вырезан тупым ножом и сильно испорчен. Даже если найдем ее, возможно, неустойку придется частично выплачивать.

Начальник вздохнул, походил около рамы, посмотрел на пол, в окна. На мгновение Алексею показалось, что во взгляде его мелькнула растерянность. Но тут же он распорядился:

– Снимаю тебя со всех остальных дел на неделю, две – не больше. Ищи вора, шедевр это, двойные сверхурочные получите. Ночуй на работе, если надо. Не знаю, что ты надумаешь сделать, но позволяю тебе все. Только найди картину. В любом состоянии…

Часть 3

… год н.э.

… весь народ стал кричать:

смерть Ему!

А нам отпусти Варавву.

Гл.23 стих 18

Евангелия от Луки

Ученик протолкнулся сквозь толпу к дому Пилата. На крыльце стоял сам прокуратор в белоснежной тоге с ярко-пурпурной каймой. За его спиной стояли на коленях четыре человека в лохмотьях. Их лица были покрыты кровавыми потеками. На голову одного из них был нахлобучен терновый венок.

Пилат указал на них и обратился к толпе.

– В день вашего главного праздника, иудеи, я по воле великого римского императора милую одного из этих преступников?? Кого?

Толпа у его ног безмолвствовала. Пилат продолжал:

– Двое из них убийцы, вот – этот и тот, один – вор, а последний – безобидный сумасшедший.

Он указал на человека в венце, тот с трудом поднял голову. Этот несчастный – Учитель. Его было лицо в кровоподтёках, сквозь лохмотья были видны кровавые рубцы.

Кто-то крикнул: «Хотим Варавва, милуй Варавву».

Толпа подхватили:

–Варавву, Варавву!!! Милуй Варавву!!!!

Прокуратор молчал, толпа кричала все громче. Тогда он властным жестом погасил крик. И подал знак стражникам. Те подняли с колен первого из приговоренных.

Радостный вопль пронесся над площадью.

«Варавву освобождают!!! Прокуратор милует Варавву!!!»– кричал толстяк, стоявший рядом с Учеником. Его -красный нос подергивался от радости.

– Почему «Варавву!» – застонал Ученик. – Почему эти люди не попросили за того, кто сделал для них столько добра?

Он не мог, не хотел принять происходящее.

С крыльца спрыгнул огромный человек с грубым лицом, покрытым шрамами. Он довольно ухмылялся.

Прокуратор презрительным взглядом окинул толпу, суетившуюся у его ног.

– Его надо спасти, Его, – кричал Ученик, указывая на Учителя.

Прокуратор что-то вполголоса приказал слуге, тот убежал и через мгновение вернулся с чашей в руках. Золотая, богато украшенная камнями чаша ярко блеснула на солнце. Толпа притихли. Пилат сказал.

– В этой чаше вода для омовения. Я хочу, чтобы все знали: этот выбор сделал не я, а вы. Я не хотел этого. … Я умываю руки.

В наступившей тишине Пилат опустил руки в чашу и долго, тщательно полоскался в воде. Потом вытер их платком, торопливо поданным слугой, бросил его себе под ноги и скрылся за колонами.

Пилат был недоволен выбором жителей Иерусалима. Варавва был жестоким преступником, призывавшим иудеев убивать римлян. Правильнее было бы помиловать этого пророка, который призывал всех отказаться от насилия и оружия.

Пилат ушел, сердце у Ученика упало – исчезла последняя надежда на спасения Учителя.

Ему осталось одно – быть свидетелем казни Учителя, страдать с ним и проклинать свое бессилия.

Троим приговоренным водрузили на спины перекладины от крестов, на которых они будут распяты, и повели к месту казни. Первый, тощий человек с раной на лбу, бросал злобные взгляды на людей и выкрикивал проклятья. Второй, молодой, с выбритой до синевы головой, испуганно оглядывался и кривил губы, словно ребенок, готовый заплакать.

Учитель шел последним. Казалось, он был безучастен к происходящему. Солдатом подняли его висевшие плетьми руки и привязали их к кресту.

К месту казни – Голгофе – несчастных повели по улицам Иерусалима. Толпа последовала за ними – казнь несчастных была для неё развлечением.

Учитель, истерзанный больше других, быстро терял силы. Он падал. Солдаты пинками заставляли его подняться. Он делал несколько шагов и падал.

И не мог подняться, несмотря на удары и окрики палачей.

Часть 4

Андрей Нарышкин

Ничто так не противоречит

рассудку и порядку,

как случайность.

Цицерон

Андрей проснулся от сильной головной боли. Он с трудом поднялся с постели и стал искать таблетки на столе, заваленном грязной посудой.

Вдруг что-то упало и покатилось по полу. Какая-то трубка из мешковины. Черт, что это? Откуда?

Развернул. Картина. Та самая. Значит, вчерашнее происшествие – не сон, а реальность.

Края холста загнулись. И стало казаться, что голова Спасителя вот-вот соскользнет с груди Матери – руки ее слабели от горя. Андрей отвел взгляд: впечатление от картины было слишком пронзительным.

Он аккуратно расправил полотно. Вчера второпях он свернул его неправильно – лакокрасочным слоем вовнутрь.

Потом принял таблетку и попытался вспомнить вчерашний день.

Он пришел в музей незадолго до закрытия. Посетители уже расходились, и он бродил по пустеющим залам.

Многие из выставленных картин были ему знакомы. У его деда, профессионального искусствоведа, было огромная коллекция альбомов и книг по истории искусства.

И в детстве, когда мать была занята, она усаживала Андрея на кровать, обкладывала большими яркими книгами и просила: «Посмотри, родной, картинки, посмотри сам». И он сотни раз перелистывал плотные, негнущиеся страницы и оказывался в удивительном мире. Там жили смешные голенькие тетеньки, строгие дяди, толстые дети. И у них было много фруктов, цветов и зверей. И ему хотелось оказаться среди них

Став старше, Андрей стал читать подписи под репродукциями, запоминал имена художников и названия картин. На выставке он увидел подлинники некоторых из них. Они казались блеклыми без типографского глянца.

Музей был почти пуст, когда он вошел в последний зал. Там висела эта картина.

Он замер Лицо Матери показалось ему таким знакомым, почти родным. Она была неуловимо похожа на его маму. Перед смертью она смотрела на него вот таким же ищущим взглядом.

Он застыл. И вдруг в зале погас свет. И в неожиданном полумраке лицо на картине показалось живыми. А сама картина в сумраке пустого зала – забытой и никому не нужной. Мелькнула безумная мысль – забрать ее с собой. В кармане у него были ключи, а на них брелок – перочинный ножичек. Он достал его и долю секунды с сомнением смотрел на коротенькое лезвие. Огляделся – пусто. Тишина была такая, словно в музее уже никого не было. Дрожащей рукой он проткнул холст у самой рамы, там, где слой грунтовки тоньше. Нож неожиданно легко разрезал старый холст. После четырех резких движений картина упала ему в руки. Он с трудом свернул жесткий, сопротивляющийся холст в трубку и засунул его под одежду.

Чтобы он делал дальше – помнил нечетко: поспешил к выходу, смешался с посетителями, толпившимися в гардеробе, получил куртку и почти выбежал на улицу. И шел, шел, шел, пока в каком-то пустом скверике не упал на скамейку: от волнения дрожали ноги, кружилась голова. Отдышавшись, он купил в киоске газету и обычный черный пакет, зашел в какую-то подворотню завернул картину в газету, положил в пакет.

И почувствовал себя героем! Он не ожидал от себя такого отчаянного поступка!!

Но что теперь делать с картиной? От кого, от чего он спасал её?

Ему стало неуютно от собственных сомнений.

Он пошел домой и наткнулся в сквере на знакомую компанию. Ребята отмечали окончания сессии и пригласили его присоединиться. Выпивки было много, закуски мало, и Андрей плохо помнил «продолжение банкета». Кажется, его отправили его домой на такси, и просто чудо, что он в таком состоянии он не потерял пакет с картиной.

И вот бесценный шедевр мировой живописи среди грязной посуды в его комнате.

Он смотрел и смотрел на нее. Как искусно нанесен каждый мазок!

Дед рассказывал ему о том, как художники работали в старину. В полутемных мастерских единственный источник света – пламя свечей, прикрепленных к шляпе. Творец весь во власти своего воображения, первый мазок он кладет на грунт еще неуверенной рукой. Потом второй, третий, его рукой движет воображение.

В те времена художникам приходилось полагаться на него. Да и с какой натуры можно было списать предсмертные муки Богочеловека или его воскрешение, явлением ангела Деве Марии в день Благовещения. Мастер давал божественным персонажам лица своей матери, возлюбленной, брата, сына. И святые сливались с простыми смертными.

Дед учил его разбираться в искусстве. Только ему, старику-пенсионеру, и было до него дело.

Когда Андрею было лет десять, отец бросил семью ради другой женщины. Мать потратила остаток жизнь на переживания: проклинала муж и разлучницу, плакала целыми днями, стараясь сделать сына соучастником своих страданий.

После смерти деда он почувствовал себя никому не нужным. С ровесниками, не обременёнными интеллектом, ему было скучно, но он старался не выделяться, быть таким, как все.

Отец с новой семьей уехал из страны, мать много болела. В ответ на ее жалобы он злился, стараясь скрыть страх за нее за криком, а она страдала от его грубости. Она быстро похудела и стала совсем беспомощной, все просила его о ласке, о защите от кого-то, кто был виноват в ее так неудавшейся жизни. Ему бывало жалко ее, но он тяготился этой жалостью.

Мать умерла неожиданно: он нашел ее утром в кровати неподвижную, холодную, чужую. И остался совсем один.

На похороны приехали дальние родственницы матери – двоюродные тетушки из Пензы. Поплакали, повздыхали, а перед отъездом решили помочь сиротинушке – навести порядок.

Андрей вернулся с работы и не узнал свою комнату. На столе стояла ваза с букетом пластмассовых, ядовито фиолетовых цветов. В книжном шкафу, как на витрине магазина, поблескивала перемытая посуда и кубок за победу в районных шахматных соревнованиях.

– А книги деда где? – с изумлением спросил он тетю Глашу, встретившую его широкой улыбкой       на жирном лице. Улыбка застыла: «Сыночек, а зачем книги? На что они тебе эти книги? Много читать – голова болеть станет».

Он нашел альбомы в подвале, они были свалены в бесформенный от сырости картонный ящик.

И стал носить их назад. На все попытки тети Глаши и тети Капы помочь ему шипел сквозь зубы: «Не сметь прикасаться, не сметь».

В тот же день заплаканные тетушки уехали. Он остался один, и его душу переполнило призрение к людям.

И вот теперь в его комнате гости. И какие гости!!

За дверью раздались голоса соседей

Он испуганно накинул на картину полотенце, прислушался. Войдут и увидят.

Но быстро успокоился: ни всегда полупьяный дядя Юра, ни вечно больная посудомойка Мария Тимофеевна, не поймут, что это за картина даже, даже если заметят ее. Они по музеям не ходят.

Но через день в телевизионных новостях показали похищенный шедевр, и Андрей решил, что картину надо спрятать.

Он оторвал обложки от большого настенного календаря и положил картину между ними и тщательно обклеил края скотчем, чтобы уберечь холст от воздействия влаги.

Поздно вечером он спустился в подвал их дома. Он был завален разным хламом. В углу стоял выставленный кем-то большой старинный шкаф. Андрей засунул картину за него, рассудив, что шкаф так тяжел, что вряд ли кто-то будет двигать.

Он вернулся в свою комнату, осмотрелся. Смятая постель, выцветшие обои, грязная посуда. Без картины она снова стала прежним унылым пристанищем неудачника.

Часть 5

Алексей Нилов

…успех измеряется…

теми препятствиями,

которые пришлось

преодолеть на пути к нему.

Б.Т.Вашингтон

Алексей давно уже не испытывал такого азарта во время следствия. Ему пригодился его предыдущий опыт.

Однажды он уже расследовал преступление, в котором фигурировало произведение искусства. Года три назад в деле об убийстве в качестве вещдока проходила икона, редкая и дорогая, как выяснилось в ходе следствия.

Жертвой была старушка. Седенькая, худенькая, она лежала с проломленной головой в луже крови посреди своей комнатки, по-стариковски заставленной старенькой мебелью. И прижимала к себе оклад от иконы, так крепко, что судмедэксперты с трудом вынули его из застывших пальцев. В квартире ничего не было тронуто, да и взять там было совершенно нечего. Кроме иконы.

Преступника нашли быстро. Им оказался внучатый племянник убитой. Бабушка не дала ему денег на выпивку, и он стал снимать со стены икону. Старушка вцепилась в оклад, он ударил ее по голове бутылкой.

Это было одно из тех дел, в раскрытии которого Нилов был лично заинтересован: щупленькое тельце старой женщины надолго задержалось в памяти. И поиск преступника с помощью иконы оказалась очень успешной. Ее нашли у перекупщиков. А она вывела на преступника.

Он решил и теперь действовать по той же схеме: и направил оперативников к коллекционерам, владельцам антикварных магазинов. Но и те, и другие, категорически отрицали свою причастность к хищению и дружно возмущались варварским способом кражи картины: «Такой холст испортить!».

Значит, первое предположение верно: преступник – человек случайный, с криминальной сферой несвязанный. Значит, найти его будет очень сложно.

Ответственность за судьбу картины тяжелым грузом легла на душу Нилова. С чего начинать??

Его вдруг посетила безумная мысль: вор – существо сверхъестественное. Прислужник дьявола. Он возник ночью в темном зале музея с плохеньким ножичком в руках и совершил свое черное дело. И тут же испарился с картиной в когтистой лапе, оглашая музей злобным хихиканьем, эхо которого дробно рассыпалось в пустоте залов.

Ну, нет. Тупой перочинный ножик это как-то совсем по-человечески.

Он решил прорабатывать версию, что кражу мог совершить один из последних посетителей музея. Оперативники выяснили, что минут семь-восемь до закрытия картина находилась без присмотра.

Нилов распорядился сделать фотографии с видео камер наблюдения двадцати последних посетителей музея и разослать их по паспортным столам для установления личностей. Через несколько дней они собрали информацию о каждом.

Все оказались людьми интеллигентными, образованными.

Составили список. Несколько человек из него отсеяли сразу: из-за возраста или безукоризненной репутации. После анализа подозреваемых остались восемь человек. Внимание привлек или их внешний вид, или большая сумка или торопливость, с которой они покидали музей.

После уточнения информации кандидатами на «должность» преступника остались пять человек.

Научный сотрудник одного из академических вузов, отсидевший за махинации с лекарственными препаратами. Настораживал его криминальный опыт.

Фотограф-любитель с непонятными источниками доходов. Он организовывал шумные выставки, имел невероятно широкий круг знакомства.

Студентка художественного училища. Эту девица хипейного вида преподаватели охарактеризовали, как экстремистку, способную на любую выходку.

Немолодой гражданин, в прошлом известный валютчик, сохранивший широкие связи за границей. Показалось несколько странным, что он посещает выставки живописи.

И последняя кандидатура, которую не сразу решили взять в разработку: внук профессора-искусствоведа, работавший лаборантом в каком-то НИИ. Он очень спешил выйти из музея, выглядел взволнованным даже на низкокачественной записи видеонаблюдения. И он должен разбираться в живописи.

Но через пару дней этот список подозреваемых немного сократился. Проворовавшийся научный сотрудник, по словам коллег, был человеком болтливым, нервным, неуравновешенным, скандальным, у всех на виду.

После недолгих споров решили все-таки исключить девицу-художницу. На видеосъемке было хорошо видно, что ее тощую фигурку обтягивал тонкий свитер, под которым ничего не спрячешь, а сумочка в виде мешочка явно не вместила бы картину даже, если ее скомкать. Что невозможно сделать с загрунтованным холстом.

За остальными тремя решили установить наблюдение, надеясь, что преступник один из них и рано или поздно выдаст себя. Если, конечно, картину не была украдена не из-за корыстных побуждений.

Ведь и такое возможно. Нилов вспомнил нашумевшую когда-то историю похищения «Джоконды». Но шедевру Леонардо да Винчи повезло. Во-первых, портрет был написан на липовой доске, (холст как основа для картин во времена Леонардо да Винчи был не слишком распространен). Во-вторых, его похитителем был маляр, не лишенным художественных навыков: он подрабатывал, расписывая театральные декорации. И знал, как правильно обращаться с художественным полотном.

И поэтому ее бесценный лакокрасочный слой был в относительной безопасности. Вор – итальянец утверждал, что похитил картину из патриотических побуждений. Он стремился вернуть знаменитый шедевр на родину ее создателя – в Италию.

Он издалека приступил к задуманному. Сначала устроился на работу в Лувр рабочим. Именно он придумал сделать стеклянный защитный короб для картины.

Он ничем не выдал себя и разобрался в режиме работы музея и всех его служб, стал своим человеком и не вызывал никаких подозрений у коллег.

И вот его час настал. 20 августа 1911 года охранник по нерадивости не зарегистрировал его приход в музей. Винченцо переночевал в нем. И рано утром вошел в зал и снял картину. Проявляя завидную выдержку, он через приоткрытую дверь разговаривал и шутил с коллегами, которые, находились в соседнем зале и ничего не заподозрили. Он вышел на лестницу служебного входа, вынул картину из рамы, которую бросил тут же. И спрятал портрет под рабочий халат. И ушел из музея, прежде чем пропажа была замечена. Исчезновение шедевра из зала не вызвало поначалу никаких подозрений у сотрудников музея. Целые сутки картину никто не искал, так как смотрители были уверены, что ее забрали на реставрацию. Когда стало ясно, что это не так, работники музея начали лихорадочные поиски.

Как раз накануне директор Лувра громогласно заявлял о надежности охраны музея, французская полиция считалась на тот момент лучшей в мире. Газетчики в постоянных поисках сенсации ухватились за случившееся. Жена флорентийского купца появился на обложках всех крупных газет и журналов в мире. И стала самой узнаваемой моделью в мире.

Каждый уголок Лувра обыскали несколько раз. В Париже проверяли не только известных грабителей и тайных коллекционеров, но даже художников-авангардистов, публично призывавших к уничтожению традиционного искусства, и душевнобольных. Пригласили в полицейский участок для беседы и молодого Пабло Пикассо, который оказался косвенно замешенным в этой истории.