Бескровная охота
– А я не сказал, что это будет просто. Я сказал лишь, что вам не будет пощады. Судя по оружию, которое они используют, они совершенно не похожи на людей. Это не просто чуждая форма жизни, это сверх-чуждая форма. Мы можете сколько угодно представлять их себе в виде пауков, скорпионов, драконов, зубастых червей и прочего, но вы никогда не угадаете. Этого нет в вашем опыте. Вы их никогда не поймете. Может быть, вы их даже не увидите. А они никогда не поймут вас. Поэтому и не будет пощады. А что до умения людей держать оборону и, тем более, их желания защищаться, так это просто ерунда. Земные люди уже давно ни на что не способны. Это мягкое стадо, большое и глупое стадо. Сытое стадо без вожака и без пастуха. Овцы съели своих вожаков. Теперь прийдет чужой и начнет резать стадо. И вы ничего не можете сделать. Это должно было произойти раньше или позже. Единственное, что можно сказать тебе в утешение, это то, что умирать в большой компании не так страшно, как в одиночку. Призраки и сгустки это только начало. Уже скоро вы увидите что-нибудь новенькое.
– Как так получилось? – спросила Лора. – То есть, я знаю как это получилось, у меня были спецкурсы по истории стандартизации, и я сама десятки раз объясняла все это людям. Но на самом деле я не понимаю. Только сейчас я поняла, что ничего не понимаю.
– Это одна из причин, по которым мы покинули Землю. Наши общие предки привели эту планету в порядок, они отвоевали в последних войнах, извели последних шизофреничных тиранов, уничтожили голод и основные болезни. Они построили основу всеобщего счастья. Но, как только это случилось, на нас навалилась новая страшная волна – волна тупости. Все счастливое общество было построено на экономической основе, никой тирании, никакого принуждения или диктата. И вдруг оказалось, что тупость экономически выгодна. Все просто: удовлетворить идиота гораздо дешевле, чем мудреца. Первым свалилось искусство. Искусство уже тогда было коммерческим. Оказалось, что гораздо дешевле раскрутить бездарь, чем раскрыть гения. Те, кто искали гениев, и даже те, кто находили гениев, быстро прогорали, потому что бездари работали быстро, много и в точности под заказ. Элементарная арифметика. Вы берете за работу миллион, когда другой делает работу за тысячу или две – значит, вы должны уйти. Или научиться работать дешевле. Вначале умерла музыка. Схема была очень простой: крути два десятка посредственностей, из тех, что под рукой, а гения не подпускай и на пушечный выстрел. Кстати, первые опыты по стандартицации проводились именно с музыкально одаренными детьми. Если бы хоть один из таких детей смог когда-нибудь пробиться на эстраду, на диски или на экран, то уже своим появлением об бы повалил все те авторитеты, на которые народ молился десятилетиями. Это была бы экономическая бомба. Допустить талант на эстраду, было бы равноценно серьезной диверсии. Поэтому на эстраде и на экранах кривлялись шуты, а за гениями охотились и уничтожали в детстве. Их стандартизировали. Их стандартизируют и до сих пор.
– Ты сгущаешь краски, – возразили Лора.
– Немного. Музыкальные таланты пока оставались в области классической и сложной музыки. Они создавали музыкальных динозавров, которых слушало все меньше и меньше людей. Постепенно эта музыка вымерла сама собой. Динозавры свалились под собственным весом. Потом пришел черед фильмов и театра. Хороший фильм стоил сотню миллионов и снимался годами, а серия простого сериала лепилась за несколько дней, без единого дубля. Посредственность выгоднее гения не только потому, что она дешевле. Еще потому, что ее легче найти. Потому, что она легко управляема. Потому что она понятна большинству и близка большинству. Только посредственность может быть по-настоящему популярна. Но посредственность боится гения, потому что гений уничтожает ее уже одним своим существованием. Холмик может казаться горой только тогда, когда поблизости нет настоящих гор. Лягушка может объявить свою лужу морем, только если никто не видел настоящего моря. Если хотя бы кто-то его видел, объявлять лужу морем в сто раз труднее и в тысячу раз дороже. Вот поэтому каждый нестандартный человек может причинить больший ущерб, чем грабитель банков. Ты знакома с математикой?
– Я учила кое-что.
– Например, таблицу умножения?
– Помню, но могу ошибиться, – сказала Лора. – Все вычисления выполняют машины.
– Понятно. Так вот, в математике есть такое понятие – кривая Гаусса, нормальное распределение. Как бы мы ни сортировали людей, по любому признаку, громадное большинство людей оказываются примерно в центре этой кривой – они оказываются средними. Восемь из десяти имеют средний рост. Восемь из десяти имеют средний ум. Восемь из десяти имеют средний вкус. Если ты хочешь, чтобы восемь из десяти заплатили тебе деньги, ты должен потакать посредственности. Вслед за музыкой и фильмами пришел через литературы. Но литература держалась долго. Издатели выпускали только то, что покупается. Но книга – это все-таки не фильм и даже не видеоклип. Экземпляр книги в тысячи и в миллионы раз дешевле. Поэтому еще долго выходили книги для тех самых двух из десяти, тех двух, которые не попали в центр кривой Гаусса. Конечно, такие книги стоили дороже и они выходили небольшими тиражами. Поэтому литературные таланты начали уничтожаться позже других. Идея была в том, чтобы предотвратить возможную опасность, чтобы приобщить тех самых двоих из десяти к общей веселой, сильной и потной группе. С экономической точки зрения это оказалось не менее выгодно, чем, например, изобретение паровоза в свое время. В этом одна из причин вашего благоденствия. В том, что вы стандартны и устойчивы. У вас нет войн, кризисов, преступлений века, вообще нет политики, нет никаких отклонений, которые которые порой ставят цивилизацию на грань гибели.
– Ты говоришь об этом так, будто всю жизнь только и изучал историю этой планеты.
– Во-первых, мой дед жил на Земле. Он видел все это собственными глазами. Во-вторых, наша цивилизация в определенном смысле основана на вашей. Мы оттолкнулись от ваших ошибок, чтобы пойти в другую сторону. Поэтому мы знаем и помним ваши ошибки. Большинство уехавших во время Великого Исхода были нестандартными людьми. Они предпочли бегство сопротивлению. В этом наша вина перед вами. Если бы мы не ушли тогда, вы бы не были такими стандартными сейчас. Вы бы не были беззащитным стадом.
– И что же дала вам ваша нестандартность?
– Пол столетия войн. Шесть страшных диктатур. Пандемии нервных и психических болезней. Сумасшествия и стрессы. Неуверенность во всем. Громадное количество самоубийств. Извращенную культуру, понятную одиночкам. И безумное счастье понимания жизни.
Лора помолчала, обдумывая его слова.
– Вы бы не променяли это ни на что?
– Ни на что.
– Почему вас называют охотниками?
– Большинство наших мужчин живет охотой на кибернетического зверя. В некотором роде это шоу-бизнес. В некотором роде – глубокая сущность нашей культуры. Мы сделали себя не только нестандартными. Мы сильнее, выносливее и намного быстрее вас. Десять ваших мужчин не справятся со мной, даже если у меня будут завязаны глаза. Прости, мне нужно уйти.
Только что он стоял рядом, и вдруг его не стало. Лора обернулась и посмотрела по сторонам. За ее спиной было два коридора с открытыми дверьми. В каком из них он скрылся?
Выезжая на проспект, она услышала крик. Толстая женщина в черном строгом платье подбросила желтую сумку над головой, заорала визгливо, хрипло, страшно, с надрывом, и грохнулась лицом на камень. Потом поднялась и, продолжая кричать, нетвердой походкой вышла на средину улицы. Там упала и продолжала дергать руками и ногами. Лора вышла из машины. В ней боролись три чувства: брезгливость, любопытство и желание помочь. Равнодействующая трех векторов толкнула ее вперед. Она увидела, как кто-то роется в брошенной сумке из желтого пластика. Машины медленно объезжали лежащую, но ни одна из них не остановилась.
– Эй, дура, – довольно равнодушно позвал воришка, – сумку забери.
Женщина поднялась и, переставляя ноги как костыли, пошла к краю дороги, обняла светофорный столб, сползла по нему вниз, на колени, и завыла еще громче. Потом снова вышла а проезжую часть, опять упала, но теперь ее подняли и повели куда-то. Сумка осталась валяться под деревом. Наверняка в ней уже не осталось ничего ценного.
Этот вой преследовал Лору до самого вечера. Этот вой ей снился ночью. А, проснувшись утром, она вспомнила слова охотника о том, что сгустки и привидения – это только начало. Начало бескровной охоты за людьми.
Глава седьмая: Донос
Утром ей пришла почтовая посылка. Она развернула бумагу и прочла название книги: «Сборник лучшего туалетного юмора. 2116 год.» Несмотря на то, то еще не закончился 2115. Как известно, юмор бывает туалетный и эротический. Эротический гораздо лучше смотрится на видеокассетах. Сборники туалетного считались изысканным чтением, они не успевали попасть в свободную продажу, а рассылались по подписке. Несмотря ни на что, народ продолжал читать.
Но сегодня она полистала страницы и ни разу не улыбнулась. Потом поставила сборник на полку, к четырем другим, таким же. Ничего, кроме печали, нестандартность не приносит. Кому, как не ей об этом знать? Пол столетия войн, страшные диктатуры, неуверенность и стрессы, куча самоубийств и болезней. Что такого еще хорошего он там добавил?
Сегодня она могла не идти в контору, потому что имела много мелкой работы с документами, которую обычно делала на дому. Она открыла файл, посмотрела на страницу и снова закрыла. Она не могла заниматься этим. Она чувствовала то же самое, что чувствует человек, работавший за гроши и любивший свою работу, но вдруг получивший миллион в наследство. Работа, которая еще недавно была главной в ее жизни, теперь стала невыносима. Она отложила документы и включила юмористический канал. Комедия называлась «Особенности национального пищеварения» и была продолжением некоего древнего сериала, не утратившего популярности и по сей день. Разумеется, что вместо давно ушедших актеров роли исполняли их компьютерные копии. Она переключила канал, но там шло спайс-шоу «Скандал… Скандал? Скандал!». Это она тоже не могла смотреть. И тут включился видеофон. Это была контора.
– Плохо выглядишь, – сказал Львович. – опять не спала?
– Да вот, зачиталась, – она показала экрану сборник туалетного юмора.
– Сосисочка моя, я тоже получил такой же утром. Почта приносит его в семь тридцать. Как ты могла зачитаться и не выспаться, если сейчас восемь пятнадцать?
Лора замолчала и почувствовала, что что-то происходит с ее лицом. Кажется, это называется покраснеть. Львович смотрел внимательным взглядом удава. Это был конец.
– Я не хотел тебя расстраивать, – сказал он, – но на тебя пришли две бумажки. Я их пока не регистрировал, но теперь вижу, что был неправ.
– Бумажки от кого?
– Да какая тебе разница? Женщина из школы видела, как ты себя странно вела на собрании родителей. Плюс из больницы, они говорят, что ты попустительствовала, но не говорят конкретно, в чем это выражалось. На вторую можно было бы и плюнуть, но я ведь тоже не слепой. Что происходит?
– Ничего.
– Оно и видно, что ничего. Не вздумай сбежать. Мы будем через сорок пять минут.
Такое предупреждение означало только одно: ей дают возможность сбежать. Точнее, дают возможность сделать бесполезную и бессмысленную попытку побега, потому что бежать на самом деле некуда. Они хотят посмотреть, побежит ли она, а если побежит, то куда. Лора прекрасно знала такие игры, потому что сама участвовала в них не раз. И они знают, что она об этом знает, и они при этом думают… Впрочем, нет. Они ничего не думают. Они не умеют думать. Они просто ждут, что она побежит, и хотят повеселиться. В каждом есть инстинкт погони, каждому хочется напугать, догнать и вцепиться в глотку.
Алекс перестал ходить на работу. Его уволили в связи с производственной травмой. Новый глаз сильно искрил по вечерам, когда в кафе включались системы электронной музыки. Искрил так сильно, что его приходилось выключать. Выключенный глаз имел вид черного шара без всяких деталей и отпугивал клиентов. Поэтому пришлось увольняться. Так как травма была производственной, ему выдали приличную компенсацию, на которую он выкупил свой Рено-Бубс. На оставшееся он мог жить еще месяцев шесть или восемь. Сейчас он не занимался ничем серьезным. Последние дни он спал, а ночами читал книги, выкачивая их из ночных Интернет-каналов. Он зачитывался до головокружения, а потом проваливался в жаркий и беспокойный сон. Книги его и влекли, и раздражали одновременно. Их было слишком много, и они прочитывались слишком медленно. И еще ни разу он не был уверен, что прочел именно ту книгу, которую собирался. Книги напоминали жидкий суп: в основном подсоленная вода, а где-то на дне лежат кусочки картошки и лапши, которыми тоже не наедаешься. Многие книги были слишком сложными, но Алекс чувствовал, что эта сложность неестественна, что на самом деле за нею ничего не стоит. Истина должна быть простой. Позавчера он попал на залежи старой фантастики и вот уже два дня не мог оторваться, хотя фантастика уже начинала надоедать.
В восемь пятнадцать включился экран видеофона. На экране была женщина из службы стандартизации. Алекс ждал этого. Это должно было случиться. Вначале он раздумывал то том, а не бежать ли ему, но после здравого размышления понял, что бежать некуда. Итак, его время пришло.
– Как видишь, я не сбежал, – сказал Алекс. – Мне собираться?
– Да. Срочно. Машину тебе вернули?
– Давно уже.
– Через двадцать минут будь у меня, – она назвала адрес, – я объясню тебе все на месте.
– Что с собой взять?
– Ничего. Мне просто нужна твоя помощь.
– А с какой стати я буду помогать?
– Помоги мне просто так, – сказала Лора.
– Просто так работают только влюбленные проститутки, – возразил он.
– Тогда помоги мне как человек человеку.
– Как человек человеку?
– Когда я была в твоей квартире, я тоже смотрела на ЭТО.
– Серьезно? – удивился он.
– Куда уж серьезнее. Ты меня предупреждал, но я не поверила.
Они съехали с окружной и остановились на краю лесополосы.
– Почему ты мне помог? – спросила она.
– Это просто. Мне не хватало повода, чтобы решиться. Я ухватился за первую возможность.
– Ты тоже хотел сбежать?
– Хотел, но не мог. Наверное, я по натуре трус, – сказал Алекс. – А теперь я сжег мосты. Это так называется.
– Трус или не трус, этого никто о себе не знает, пока не прийдет время.
– Они нас поймают?
– Обязательно, если мы не выдумаем что-нибудь экстраординарное. Что-нибудь такое, о чем они никогда в жизни не догадаются. Наше единственное преимущество внутри нас: мы думаем иначе. Мы должны этим воспользоваться.
– Мы умнее?
– Нет. Мы просто другие. Нужно догадаться, что сделал бы на нашем месте обыкновенный человек и сделать наоборот.
– Тогда махнем в центральный парк. Погуляем, а вечером поедем за город, печь шашлыки и ловить рыбу. Возьмем напрокат палатку. Недельку поживем, а потом что-нибудь придумаем. Как долго они будут нас искать?
– Пока не найдут, – сказала Лора. – Но это должно сработать. Еще никто, насколько я знаю, не убегал в центральный парк. Люди предпочитают забиваться в щели, как крысы, и ждать, пока их оттуда вытащат.
Центральный парк был весел и умеренно пьян. На главной аллее проходило еженедельное шоу современных купальников. Все сегодняшние купальники состояли из одного и того же: из кистей мужских рук. Причем руки были смоделированы так, что внешне не отличались от настоящих. На них было все: и ногти, и морщинки, и мелкие шрамы, и волоски; они имели объем и фактуру настоящих рук. На них были настоящие вены, а желающие даже могли пощупать, как бьется пульс на запястьях. Пульс стучал быстро, а от желающих пощупать просто отбою не было. Платой за ощупывание служил всего один громко рассказанный анекдот. Толпа смеялась, гудела и орала. Венцом программы был купальник, который умел двигать пальцами. Но когда он раздвигал пальцы, под ними всегда оказывалась рекламная наклейка. Это было отличное недорогое шоу. Люди веселились совершенно беззаботно, без задних мыслей, так, как будто бы и не было событий последних дней, так, как будто бы вокруг них не сгущалась тьма.
Они съели мороженое, купили по палочке ионизированного липетили и вернулись в машину. Над аллеями скакала веселая песня, такая громкая, что звенело в ушах. «И глючит Виндоус две тысячи сто пятый покруче, чем предшественник его!» – таким был припев. Толпа орала, визжала и хохотала, поэтому пришлось поднять стекло и включить систему гашения шума.
– Вчера я говорила с одним человеком, – сказала Лора, глядя сквозь стекло на безмолвно пролетающий рой человеческих снежинок. – Он профессионал, и он говорит, что это вскоре закончится. Он говорит, что нас ожидает война, которую мы никогда не выиграем.
– Война с кем?
– Я не знаю. И, честно говоря, я не хочу ему верить. Это невозможно. Я выросла в этом мире и привыкла считать его самым лучшим из существующих или существовавших. Сейчас я вижу, что он немного глуп, немного уродлив и перевернут вверх ногами, но я все равно его люблю. Потому что я родилась здесь и здесь все мои первые воспоминания. Я выросла в пригороде, там была река и невдалеке дачи. Когда я сейчас попадаю в те места, у меня стучит сердце. Каким бы убогим ни был предмет любви, любовь всегда остается настоящей. Я не хочу верить, что все это может разрушиться, хотя и знаю, что это возможно. Верить и знать – разные вещи. Одно другому не мешает.
– Может быть, – сказал он. – Если нас поймают, что нам грозит?
– Немного. Немного с точки зрения этих людей. Тебе все те же шесть месяцев. Мне до двух лет. И, конечно, потеря работы. Но не это главное. Как сказал вчера тот же человек, это безумное счастье понимания жизни, которое не променяешь ни на что. Я не хочу становиться тупым и сытым роботом, я хочу быть человеком, и жить человеком или, по крайней мере, умереть человеком. Я пойду до конца.
– В таком случае надо что-то делать.
– Например?
– Например, для начала посмотрим криминальный канал, – сказал Алекс. – сетку «Б», наверное. Мы не настолько важные персоны, чтобы рассчитывать на большую честь.
Он включил канал и позволил тюнеру искать нужную информацию. Тюнер был достаточно интеллектуален, чтобы выбрать из плотной сетки подходящие ролики. Тюнер скрипел и попискивал, но без всякого результата.
– Ничего нет, – сказала она. – Они нас не ищут?
– Вряд ли. Я смотрел сетку «Б» несколько лет подряд, причем каждое утро. Я ее знаю наизусть. Они бы не могли пропустить наш случай. Этот канал как раз для таких как мы. Что, если?..
Он потянулся к ручке настройки, но Лора перехватила его руку.
– Не надо.
– Что, если мы попали в сетку «А»? – он переключил тюнер и сразу нашел нужный ролик. Это были именно их лица, непохожие лица, искусно подправленные компьютером, так, чтобы они стали более жестокими, страшными, зверскими, безжалостными. Его подбородок на фотографии зарос трехдневной щетиной, черепная коробка сузилась, а челюсть раздвинулась и потяжелела. Узкие щелочки глубоко посаженных холодных глаз, упрямо и зло сжатые губы. Ее лицо стало лицом высохшей алкоголички с большим стажем. Ни один человек не узнает их по этим страшным картинкам, но это и не обязательно: фотографии подготовлены специально для милицейского сканера, которые имеется у каждого дежурного на улице. Сканер легко опознает оригинал в любом гриме. Здесь не поможет даже пластическая операция. Сканер запоминает все фотографии за последние десять лет. Это значит, что в ближайшие десять лет их могут остановить на любой улице, на любой дороге, на вокзале или в порту, где угодно. Информация шла бегущей строкой.
– Что это значит? – спросила Лора. – Тебя обвиняют в убийстве?
– Подожди! – он вчитывался в плавно бегущие строки. Как они могли узнать об этом именно сейчас?
– Но это все вранье, – сказала она.
– Нет.
– Нет?
– Нет. Это случилось полтора года назад, в магнитрейне. Был самый конец пляжного сезона. Мы возвращались поздно вечером, и в вагоне никого не было. Пока не вошла та девчонка. Она была некрасивая, в очках, вообще никакая. Я бы ее не узнал, если бы сейчас увидел. Она подсела к нам, потому что больше было не к кому. Человек человеку друг, приятель и родственник. Она общалась без комплексов. Она тоже была немножко под градусом. Мы собирались ее прогнать, но не прогнали, а стали разговаривать и забыли.
– Почему прогнать?
– Потому что она была некрасивая, я же сказал. А потом она сама стала приставать, и прижиматься, и строить глазки, и говорить всякое такое. Вот это было точно, а деталей я не помню.
– Что дальше?
– Когда дошло до дела, то есть, когда начали ее раздевать, она испугалась и сказала, что она несовершеннолетняя. Но так получилось, что она не смогла нас остановить. Без платья она выглядела уже и не так плохо. Пришлось связать ей руки ремнем. В конце концов ее убили и выбросили. А хуже всего то, что я не совсем помню, в чем была моя роль.
Лора выключила экран.
– В чем бы ни была твоя роль, а обвиняют именно тебя. И меня, заметь, как твою сообщницу. Они утверждают, что я твоя верная подружка и наперсница. Молчишь?
– Это был не я.
– Я понимаю. Но это не меняет дела. То есть, меняет. Теперь мы серьезные преступники. И охотиться за нами будут по-другому. Надо удирать из этой машины. Если он используют спутник, мы пропали.
Каждый автомобиль имел код, который мог быть прочитать со спутника. Эта система исключительно надежно предохраняла машины от угона и позволяла найти любую машину в любой точке планеты, если, разве что, ее не спрячут в какой-нибудь глубокой пещере.
– Я думаю, они уже использовали спутник, – сказал Алекс. – они должны быть рядом.
– Зачем они это делают? В смысле, зачем выдумывают всякий бред? Даже если это убийство и было, оно не имеет никакого отношения к тому, что происходит сегодня.
– Странный вопрос. Сразу видно, что ты никогда не смотрела криминальный канал. Правильно? Они делают шоу. Шоу означает рекламу. Реклама означает деньги. Либо мы аккуратно сдадимся, либо нас застрелят в прямом эфире. Сразу же после длинной рекламной паузы. Что будем делать? Они не станут ловить нас сразу. Хорошая передача должна идти часа полтора. Наверное, они могли бы поймать нас уже давно. Но они охотятся не столько за нами, сколько за зрителями.
– Идем.
Парк был большим и старым. На востоке он соединялся с лесом, изрядно захламленным, но большим. В лесу можно было бы спрятаться, но наверняка этот выход перекрыли в первую очередь. Оставалось еще три выхода из парка и один из них центральный, очень широкий, шире, чем обыкновенная улица. Там обычно много людей. Там их тоже будут ждать.
– Я так понимаю, – сказала Лора, – что они должны дать нам уйти, а потом сесть нам на хвост.
– Что-то вроде этого. Они уже подготовили коридор, по которому будут нас гнать. Жертву всегда ловят или убивают уже за городом, в последнем шаге от спасения. Это как таймер на бомбе, который всегда остановится на последней секунде. В принципе, они обычно стараются направить погоню в сторону Сфинкса, но никто не хочет туда бежать.
– Почему?
– Потому что можно пройти Сфинкса, но все знают, что нельзя пройти Башню Спасения. Бесполезно даже и пытаться.
– Зато шоу будет крутым?
– Вот именно. Зрители просто воют от восторга, когда кто-то приходит к Сфинксу. Они транслируют этот вой как звуковое сопровождение. Я это видел всего два или три раза. Но это настоящее шоу, не подделка, никаких актеров.
– Понятно, – сказала Лора. – Сфинкс на юге. Значит, нам на север.
Вскоре они заметили, что их снимают. Преследователи вели себя довольно ненавязчиво, молодые люди неопределенной наружности появлялись то там, то здесь, среди толпы, и направляли на них свои миниатюрные камеры. У северного выхода из парка проходило шоу эротических андроидов. Здесь же расположилась выставка модной книги. Сегодня здесь рекламировали две новые серии «Жизнь замечательных людей» и «Правдивая жизнь замечательных людей». Хитом была автобиография маньяка, убивавшего девочек и умершего недавно при появлении сгустка. В книге было полно качественных эротических фотографий самого маньяка и его жертв, причем каждая жертва была сфотографирована в нескольких позах и до и после удушения. Уже в первый день своего появления шедевр побил все рекорды продаж, отодвинув в тень даже туалетные сборники. Кроме биографий известных убийц, психопатов и уродов, серия включала правдивые исповеди самых несчастных женщин, брошенных, обманутых, истерзанных мужчинами и, в то же время, алчущих настоящей любви. Авторы гарантировали, что каждое слово книги – чистая правда, потому что иначе книги не раскупались. Было объявлен конкурс на самое несчастное сердце. «Поведай нам правду прямо сейчас, и еще одним писателем станет больше! Почувствуй себя женщиной! Почувствуй себя нужной!», – так гласил призывный лозунг. Несколько несчастных женщин уже стояли в очереди, собираясь излить свои несчастья в микрофон.