Середина земли

– Я понял. Очень богатая история расстрелов.

– Как ты себя чувствуешь? – внезапно спросила Настя. Возможно, по моему лицу было понятно, что меня мутит.

– Нормально. Слушай, у вас тут скука смертная. Вот ты, например, чем занимаешься целый день?

– Разным. Воду наносить, Растения подкормить. Домашние дела. А так, гуляю. Травы разные в лесу собираю, книжки читаю. Иногда мы в соседнюю деревню ездим. С Андрюшкой и остальными. В ДК железнодорожников. Потанцевать. Но я танцевать не люблю. Мне больше гулять нравится.

– Есть у тебя что почитать?

Настя кивнула, и мы двинулись к её дому.

Вёдра жутко тянули руки, хотя некогда, я мог спокойно грузить и таскать предметы самой различной тяжести. Подобная потеря своих сил раздражала меня. А ещё раздражала местная обстановка, состояние Антона и Андрей со своими трухлявыми газетками. Я травил Антону эпичные армейские байки. Я придумывал ему имена для персонажей. Рассказывал об устройстве техники и оружия, дотах и дзотах. Чем отличаются взводы от рот, роты от батальонов, а батальоны от дивизий. Я был его вдохновителем, пока мы ехали в поезде. А теперь я опомнился и не понимал зачем я здесь.

Дома у Насти было так же грязно, как и во дворе. Разве что, вонь была чуть меньше. Пол был заставлен ящиками и горшками, с погибшими цветами. На стульях и креслах громоздилась одежда, книги, мягкие игрушки, всевозможные баночки, женские побрякушки. На стенах, окнах и дверях, висели то-ли украшения, то-ли обереги, сделанные из веток, ленточек и веревок. Настя сбросила кучу шмоток со стула, усадила меня, дав стопку книг на выбор. Женские романы, детективы, немного классики. Перекладывая книжки из одной стопки в другую, я заметил в кучах тряпья странность. У Насти, что одевалась в грязный старушечий халат и бродила босиком, было очень много модных футболок, топиков, шорт джинс, платьев, юбок и обуви. Буквально с десяток туфель, кроссовок и босоножек. Причем, разных размеров, иногда вообще не совпадавших с её. Задаваться вопросом: зачем девушке столько одежды, глупо. Но зачем Насте столько одежды, половина из которой явно не её размера и фасона. Если она, конечно, не собирается открывать здесь комиссионку.

– А ты не женат? Да? – вдруг спросила Настя.

– Нет.

– А девушка у тебя есть?

– Сейчас нет.

– Ты обязательно найдёшь себе кого-нибудь, – перебила меня Настя. – Ты очень хороший парень. И ты не много разговариваешь.

– Что плохого в том, что я люблю поболтать?

– Вот именно. Те, кто говорят тебе такое, просто не ценят тебя.

– Я такой, какой есть. Все не идеальные. Ну люблю я языком молоть. Это же не преступление? Верно? Я за собой знаю.

– Но твои друзья считают иначе.

– Я не ребёнок и обижаться не собираюсь. Кто хочет, тот поддерживает со мной отношения.

– В том и суть, что давно не ребёнок. Ты сам должен выбирать свой круг общения. Не цепляться за единственного, кто с тобой общается, а отсеивать.

– Мне кажется, или ты опять катишь бочку на Антоху? Он меня точно в излишней болтливости не обвинял.

– Обвинял. Я слышала. Когда вы только приехали и встретились с Андрюшкой. Хорош трепаться!

– И что? Я тоже обрываю его, чтобы не наворотил дел. А то он, знаешь ли большой любитель сомнительных мероприятий.

– Поездка сюда, одна из них. Но тем не менее, тебе его отговорить не удалось. Мог и не сопровождать его. Но ты же не можешь удержаться. Если хочешь кому-то помогать и заботится, то заведи детей.

Я был словно на сеансе очень плохого психолога. Что-то вроде школьного. Где глухая пенсионерка рассказывает тебе, что в том, что тебя бьют одноклассники – виноват ты. Настя явно настраивала меня против Антона. И вообще против всех норм моей жизни. А я не люблю советов, как и любой другой русский человек.

– Знаешь, ты не первая, кто говорит мне о том, что нельзя быть таким мягким. Где жить, что есть, какую машину выбрать, как одеваться, какое кино смотреть. Вас таких советчиков вагон и маленькая тележка. Что же вы сами недовольны?

– Я довольна. Мне никто не говорит заткнуться. Иногда нужно прислушиваться, вдруг совет действительно хороший. Или тебе уже посоветовали никого не слушать?

– Возьму вот эту. – я вытащил из стопки потрёпанную книгу в чёрной обложке из серии «Детектив и политика» и сразу же направился к выходу.

– До встречи, Женя из Екатеринбурга.

Мне не нравиться грубить людям, хотя видит бог, они этого так и просят. Мне не нравится ругаться, а после конфликтов, я чувствую тяжесть в груди. Зачем она каждый раз заводит этот разговор, ведь можно заняться чем угодно другим.

Я решил, что извинюсь перед ней завтра. Сегодня мне нужно было по любому вымыться хотя-бы в тазу и выспаться.

Когда я оказался на улице, обнаружил что уже стемнело, хотя не было даже шести. На кривые гнилые крыши выбеленных домов опустилась сумеречная дымка. Сопки прятали розовый закат. Поедали его, словно пасти с тупыми зубами. В полумраке они выглядели не так, как при дневном свете. Обнажались все прогалины, валуны и выбоины. Угловатые подъемы и спуски. Редкие деревца, торчащие словно волосы на уродливой бородавке. Углубления, что казались бездонными зияющими дырами. Поросшие мхом подножия походили на грязную губку.

Света в доме по-прежнему не было. Из плафонов исчезли лампочки. Сам же Антон копошился в подполе. Я не стал интересоваться зачем тот выкрутил все лампы, разобрал свою кровать, раскидал подушки и одеяла по полу. В воздухе стоял запах болота и плесени. Наверное, от книг принесённых Андреем.

– Мы с Андрюхой идём в лес. Не хочешь с нами? – спросил меня Антон из подпола.

– Ночью?

– Днём мужики охотятся. Можно дичь спугнуть, или на пулю нарваться.

– Что делать ночью в лесу?

Антон не ответил.

Я зажёг свечи, найденные на кухне. Растопил печку, поставил воду. Слабость, головная боль и тошнота, всё ещё преследовали меня. Хотелось просто лечь прямо на пол. Грязным, не бритым, в одежде. Но я заставил себя раздеться, намылиться, залезть в один таз и поливать себя остывшей водой из алюминиевой кружки. Свечение окошек соседей, меркло одно за другим. Деревня погрузилась в непроглядную тьму. Я улегся в прохладную, влажную постель и почти задремал, когда услышал за окном автомобильный гул, а сквозь закопчённые окна блеснули фары. Транспорт! В этой глуши!

В трусах и босиком я выскочил на крыльцо и махнул рукой. Шестёрка со скрипом притормозила и наружу вышел не молодой мужичок с большим пузом и в штанишках цвета говна, натянутых по самые подмышки.

– Добрый вечер. Извините, что отвлёк.

– Добрый. Ничего. Мы и сами искали, у кого дорогу спросить. Едем с женой до Романовки и вот, поворот пропустили. Знаешь как до Романовки добраться?

– Конечно. Я Женя, кстати. Я вам дорогу прямо сам покажу! – мы пожали друг другу руки. Мужика звали Владимиром. Я извинился за свой вид и помчал одеваться.

Накинул футболку, джинсы, взял сумку, вышел и не обнаружил ни шестёрки ни Владимира. Я огляделся по сторонам, зашёл за забор, убедиться, что Владимир не съехал за угол, но машины не было. Я не слышал и не видел её, а оставшиеся следы шин расползались на мокром грунте. И мелькнула мысль. А была ли эта машина? И был ли этот приветливый мужик в брючках цвета говна. Дорога упирается в заброшки с одной стороны и в железку с другой. Кругом лес. Поворот пропустить можно. Но вот пропустить асфальтированную трассу и уехать в тараканью тьму.

Я вглядывался в темноту, в надежде вновь увидеть свет фар, но не нашёл в ней ничего. Среди опустившегося густого тумана показался силуэт Андрея.

– Ты чего моя? Пешком решил пойти? – спросил он на подходе.

– Машину видел? Шаху белую?

– Вообще? Или сегодня?

– Сейчас! Только что проехала.

– Не видал. И не слыхал. Мож показалося?

Я не стал отвечать. Показаться может тень в сумерках. Можно спутать пакет с голубем. А машина и человек, что с тобой говорит и жмёт руку – показаться не могут.

Я вернулся в дом, а Антон, как раз засобирался на выход.

– Серьёзно? Возьми пистолет, на всякий случай.

– Зачем он в лесу? Я же не по химмашу гулять иду. – сказал Антон и вышел за дверь. Без фонарика, без куртки. Даже без ножа, которым он хвастал в поезде.

Я скинул сумку, сделал круг по дому. Да, я не воспринимаю советы, да я упрямый, как баран, трепло и зануда, но я дотаскиваю до подъездов, заснувших во дворе пьянчуг, чтобы не замерзли. Подаю попрошайкам, помогаю старикам, женщинам и детям, кормлю щенят и котят. Пускай из-за этого меня считают лицемерным добряком. Пускай думают, что задабриваю судьбу. Или вообще, я просто дурак. Но я не позволю даже малознакомому человеку идти чёрт знает куда, чёрт знает с кем. А тем более своему другу.

Несмотря на дикую усталость, я собрался за считанные минуты, взял всё, что посчитал нужным и вышел во двор. Антон как раз стояли на дороге с Андреем. У последнего был налобный фонарь. Он был в резиновых сапогах и старенькой потёртой форме-горке.

– Ну что, лесники? Погнали! – окликнул их я из-за забора.

– О! Решил с нами – махнул мне Андрей. Он улыбался, но я чувствовал, что он явно не в восторге от моей компании.

– Тебе не холодно? – спросил я у Антона. На улице было прохладно. Здесь. В эту июльскую ночь, зябли руки и уши, а изо рта шёл пар.

– Не мужики, мне жарко.

– Не ной потом, горячий финский парень. Идём?

Мы двинулись вверх. По Ленина. Перед самым концом улицы, свернули во дворы, по узкой тропинке, между гнилых, кривых ограждений. По мусору, мягким полуразложившимся доскам и ломкому шиферу. Миновав последнюю развалюху, мы прошли по примятой деревенскими сапогами траве. Зеленая стена леса слабо качнулась, будто приветствуя нас. Андрей вынул из кармана кусочек хлеба и надел на ветку.

– Здравствуй лес. – кивнул он в пустоту, будто бы там стоял человек.

Я повторил за ним. Я не видел ничего дурного в языческих приметах и общении с природой. Даже наоборот, сам всегда здороваюсь с лесом или веду беседу с бездушной техникой. Антон тоже прохрипел что-то непонятное.

– Мой дед, помню, тоже всегда здоровался с лесом, когда мы ходили за грибами. И всегда оставлял гриб на веточке. Для белочки. – сказал я.

– Это прально! Лес должен знать с какими намерениями ты пришёл к нему. Если ты нуждаешься и попросишь, то он даст тебе и грибы, и ягоды, и жирного кабана. Если пришёл со злым умыслом, то можь и не выйти. Нечистому на голову падат шишка. Жадному, охотнику, что убиват ради забавы, а не для пропитанья. Вырубщику леса, который греется не от дров, а от электричества. Любопытного простачка лес предупредит. Если попал лицом или руками в паутину, дальше идти не стоит. Иди направо, налево или назад. Куда хош! Но маршрут смени. Тогда и беду минуешь и найдешь, что надо. Палками в норы не тычь. Решил взять что-то, цветок сорвать, или ягодку съесть, поблагодари, а если что в кармане есть, оставь взамен. А вот брать с земли гриб и вешать на ветку. Ну, представь, я пришёл к тебе домой с пустыми руками, достал у тебя из холодильника пузырь и презентовал его тебе же? Странно, не находишь?

– А если, – заговорил Антон. – К примеру, я приехал в лес зарыть труп. Лес в меня шишкой бросит, или поблагодарит за дар?

– Лес не судья. И не прокурор. Ты пришёл не с пустыми руками. А значит обиженным не уйдешь. Труп не мусор, не бутылка, и не пластиковая вилка. Он вреда не принесёт лесу, одну пользу.

– Ослепительная простота выводов. По мне, так лес такой же судья, как люди. Берёт взятки. Бросил окурок – сгинул в чаще. Зарыл бедолагу – ушёл с корзинкой. Старик с копеечной пенсией украл булку хлеба – получил пять лет, депутат украл миллион у государства, получил новую должность и виллу в Майами. – ответил я.

– Это другая категория взаимодействия. Мы тебе о человек-природа, а ты нам о человек-человек. Вот если в государстве есть нефть – это для него хорошо. А если она есть в море, то всяких зверюшкам и рыбкам – это не найс. – встал на защиту корыстного леса Антон.

– Они же не государство! Если тебя нефтью обмазать, ты тоже спасибо не скажешь. А если золота в задницу напихать, то и Форт-Ноксом ты не станешь!

– Так вот и лес не государство! О чём мы тебе уже десять минут толкуем. – вякнул Андрей и все замолчали.

За разговорами, мы уже ушли достаточно далеко от села, и я не заметил, как вход скрылся, а утоптанная трава шла уже не линией-тропой, а отдельными выхваченными клоками. Пока мы спорили, я не замечал ничего вокруг себя. Обычно, даже сидя во дворе на лавочке я прислушиваюсь к каждому шороху, слежу за каждой тенью. Но здесь, меня будто хитростью отвлекли от моих бдений.

Трава была высокой, влажной. Земля чвакала под ногами, будто жадно объедала нам подошвы беззубым ртом. Ноги вязли и проваливались, как в илистом дне озера. Антон шёл впереди, за ним Андрей с фонариком, который был совершенно бесполезен. Мрак поглощал его свет почти полностью, оставляя лишь жалкий луч, что не достигал ни земли, ни ближайших деревьев и веток, а лишь мешал, ослепляя, когда его носитель вертел головой. Духота и влажность усиливались. Прелый мох раздражал нос и горло. Туман обволакивал нас до пояса. Я не видел даже спин впереди идущих. Лишь шорох брезентовых штанов Андрея, помогал мне понять, что я не отстал и не свернул.

Я напрягал глаза, щурился, моргал, пытаясь привыкнуть к темноте, но лучше бы я оставался в ней, ориентируясь на шорох брезентовых штанов. Так как то, что я увидел, снова бросило меня в омут животного необъяснимого страха. Все. Абсолютно все деревья были голыми чуть больше, чем на половину. Только на макушках были хилые хвойные лапы или зеленые иголки. До наших голов и немного выше, стволы были голыми, с иссохшими обрубками веточек и изъеденными паразитами, редкими шишками. Не то обгорелые, не то сгнившие, эти деревья, росли не вверх, не в бок, не клонились, не сплетались, а были согнутыми под ровными углами. Прямыми, острыми и тупыми. Такое бывает с одним деревом. С двумя. На определенной территории. Но здесь. Все видимые растения, были такими. Утолщения на сгибах походили на те крупные, отёчные суставы у местного населения, при общей худобе. Угловатые, скрюченные, покалеченные. Будто кто-то специально не давал вольно расти им вверх, а насильно предавал эти немыслимые геометрические формы, чтобы те походили на символы или буковицы. Мокрая трава, что хватала за шнурки сменилась скользкими, острыми камнями.

Мы шли, а несчастным деревьям, коим природа не давала не умереть, не цвести и зеленеть, не было конца и края. Лесные звуки, сменились на хруст и грохот камешков под нашими ногами. Я успокаивал себя, что это просто феномен природы. Как пьяный лес, или геометрически ровные поляны посреди чащи. Как ущелья, каньоны и горные системы, в которых находят очертания лиц или животных. Так же, как дети из-за плохого питания и недостатка витаминов, страдают рахитами, так и этот лес, из-за плохой почвы, резко-континентального климата, сырости и прочих факторов, стал таким уродливым. Только это не успокаивало. Любой логический довод, звучал в моей голове, как чепуха, которой, я пытаюсь оправдать своё невежество и заглушить не просто недостойный мужчины страх, а инфернальный липкий ужас, что проникает в голову, и старается заполнить собой все пустоты и уголки. Обволочь собой каждую рациональную мысль, а затем потопить.

Дабы прекратить смотреть на эти юродивые, переломленные деревья, я уставился в экран своего телефона. От его яркости, меня слегка ослепило. Часы показывали десять минут третьего. Мы ходим здесь уже чуть больше трёх часов, хотя мне показалось, что прошло минут сорок. Я ещё раз взглянул на часы. Двадцать пять. Едва ли кончилась минута, как я заблокировал и снова разблокировал экран. От усталости и бессонной ночи, мне начало казаться, что лес двигается. Не весь полностью, а отдельные корни и стволы. Будто ожившие, они мелькали и прятались за другими. Неподвижными. Выглядывали. Скрежетали по камням. Звук скатившегося камешка за спиной, заставил меня дернуться, как удар током.

Там не было никого, но мне точно не показалось. Как и долбанная шестёрка с её водителем. Антон тоже начал озираться по сторонам, сгорбившись и втянув шею. Один Андрей упорно игнорировал шорохи и стуки, что явно издавал не ветер, не белка и не птица, коих здесь похоже вообще не водилось.

– Мужики, кажется, нам пора возвращаться. – сказал я.

– Жека! – обратился ко мне Андрей, будто не слышал моего предложения. – Пойдём поссым.

Мы отошли с почерневшей прогалины к безобразным деревьям. Звук молнии ширинки, и шум струи о камни эхом разносился со всех сторон.

– Не верти башкой, кроссы обоссышь.

– Ты ничего не видел? Кто здесь водится?

– Кого тут только не водится. А ты очкуешь?

– Глупо быть самонадеянным, ночью в лесу.

– И не только в лесу. Ты, наверна, видал, дику собаку. У них недалеко отсюда норы. Или просто показалося. Опять.

– Когда я служил срочку, я любил пошутить и часто стоял в нарядах по двое, а то и по трое суток, из-за этого. Когда долго борешься со сном, начинаешь видеть всякое. Нереальное. А служил я как раз здесь. Под Читой. И вот хожу я вокруг части с пустым автоматом. Туда-обратно. Песенки напеваю чтобы не уснуть. Вокруг снег лежит, холодина, а зайти погреться, да горячего выпить, можно только раз в час. И вот, облокотился я на сугроб. Глаза сами закрываются, и в темноте. В небольшой лесополосе у части. Вижу что-то приближается. Собак там тоже много шастало. Мы их перловкой прикармливали. Но псины мелкие все были. Дворняги, а та, что ко мне идёт огромная. Черная, лохматая. Я ей – стой, кто идёт? Думал испугается. Куда там! Встала в метрах двадцати от меня. А глаза красные. Я автомат пустой скинул. Стой, говорю, стрелять буду. А за ней ещё. За каждым кустиком по паре красных глаз. А я с автоматом без патронов. Не знаю, что делать. То-ли бежать, то-ли докладывать о проникновении, то-ли в штаны срать. Я в караулку забежал, в окно смотрю, никого. Мужики ржут надо мной. Адские псы, говорят, Жека, по твою душу пришли, за то, что ты с картошки много срезаешь.

– И ты до сих, после стольких лет, так и не узнал, что это было?

– Может показалось, может козы приблудились. К тому же, в наряде я вторую ночь стоял, и перед этим накосячил и работал. Так что не спал суток трое.

– Многие, ошибочно думают, что, если не спать, обязательно будут глюки и поедет крыша. Но это не совсем так. Мозг человека – как приёмник. Когда бодрствуешь, принимаешь одни сигналы, а когда спишь другие. А за твой эфир в это время, каждую минуту, идёт война. Чем дольше бодроствуешь, тем больше сигналов, что посылаются к тебе во время сна, вступают в этот бой. Если ты слышишь, или видишь что-то, чего в твоём привычном эфире быть не должно, значит это открылось вещание другого измерения. Чем больше ты сможешь принять сигналов, чем шире эти каналы, тем выше измерение. Если находиться в правильном месте, в правильное время то можно принять очень сильный сигнал и даже переместиться к его источнику. Штаны застегни.

Я уже давно перестал мочиться, но всё ещё стоял с расстёгнутой ширинкой, придерживая джинсы. Я хотел бы возразить, назвать всё это чушью, но вспомнил того парня в поезде, с его волшебными карточками, измерениями и вибрациями космоса. Они явно не знакомы и однозначно бедны для сектантов. Но суть их мыслей сводиться к одному.

За спиной снова раздался звук. На этот раз громкий. Будто все камни, под нашими ногами, полетели вниз по склону, а со всех сторон диким, болезненным воем зашлись собаки. Фонарик Андрея моргнул дважды и погас.

– Не оборачивайся. – Андрей положил мне руку на правое плечо. – Ни на минуту не забывай о том, что ты защищён зеркальной сферой. Ты находишься внутри неё. Не выходи.

Я попытался сбросить с себя руку Андрея, но тот вцепился в меня железной хваткой, такой сильной, что боль пронеслась до самой пятки. Видимо, он надавливал пальцем на какие-то нервы или жилы, что меня скрючило так, будто эта деревенщина был мастером боевых искусств. Едва устояв на согнувшихся от боли ногах, я всё же смог развернуться и дать Андрею в дыхло. Он подпрыгнул от удара и уже не держался, а просто повис на моём плече, пытаясь просунуть свои пальцы мне под ключицу. Я пнул его ногой, снова упал на колени и перекинул его через свою спину. Благо моя масса была куда большего его. Андрей шлепнулся на камни, рука его, наконец соскользнула. Он надорвал рукав моей куртки и теперь, пытался подняться по трещащей ткани, как по канату, но мне было не до него. Исчез Антон. Исчезло и то, что рыскало и обвивало костлявые стволы мёртвых деревьев. Но звук и отвратительный запах, были настолько сильными, будто что-то стояло передо мной на уровне протянутой руки. В лицо мне дунул порыв ветра и вони, как если бы мимо меня пронеслось что-то громадное. Я почти почувствовал, как что-то холодное, шершавое и склизкое, словно змеиная кожа, мазнуло мне по руке. Шавки всё ещё оглушительно завывали.