Тот, кто меня купил

Глава 14

Тая

Бывают моменты, когда ты над собой не властен. Не знаю, почему я потянулась к нему: объяснений этому поступку нет. Сквозь злость в Эдгаре, как на лакмусовой бумажке, проступало нечто глубоко личное. Подавленность. Демоны, что сжирают изнутри. Мне ли не знать подобные состояния, когда ты бессилен что-то изменить.

Хотелось его успокоить, но я не смела лезть. Ровно до тех пор, пока он не начал меня рассматривать. С интересом. Мужским. Осязаемым.

Я умею прятать мысли и чувства, но реакцию тела трудно скрыть, когда оно предательски показывает своё волнение.

Я хотела, чтобы он меня поцеловал. Может, поэтому и сделала невероятное: протянула руку и прикоснулась. Я знала, чем это закончится.

Он был резок и, наверное, груб. Слишком настойчив и стремителен. Пугающе властен. Ему ничего не стоит подмять под себя человека и дёргать за верёвочки, заставляя проделывать всевозможные движения, выгодные лишь этому мужчине. Может, поэтому я ничего не почувствовала. Почти. ДО тех пор, пока он не перестал давить.

Он словно вырвался из кокона и стал настоящим. Мне так показалось. И захотелось дать больше. Гораздо больше, чем думала до этого.

Урок?.. Ах, урок. Ну, конечно же. Дорогой господин Гинц, ты вообще не представляешь, с кем связался. Хочешь послушную ученицу? Ты её получишь – без вопросов. Только не жалуйся потом и не посыпай голову пеплом. Ты ещё не раз не злым тихим словом вспомнишь тот вечер, когда зацепил меня взглядом и решил использовать в своих дурацких взрослых играх. Ты не понял лишь одного: я человек с богатейшим жизненным опытом. И я умею за себя постоять.

– Итак, мы познакомились в «Дон Кихоте» два месяца назад, – голос мой звучит бодро и весело. Оптимистично и с энтузиазмом даже. – Я обслуживала ваш столик. Ты не смог не оценить мои выдающиеся достоинства: ум, доброту, мягкий покладистый характер. Впрочем, о чём это я? Сиськи и задницу – так будет честнее.

– Не льсти себе, – скрипит он как аллигатор. Зубки у него режутся, что ли?

– Что? Задница маловата? Ну, извини. Других выдающихся частей тела у меня нет. Зубы и уши в порядке. А, я забыла про ноги. Они потрясающие. И попробуй только возразить.

Эдгар молчит. Руки сжимают руль. Непроизвольно. Он, наверное, даже не заметил. Лицо каменное, а пальцы напряжены. Пауза.

– Ты закончила? – спрашивает он холодно.

– Я только начала, собственно.

– Тогда продолжай. Выходит у тебя паршиво, но забавно.

– Зато правдиво. Что ещё такого умного, интеллигентного, богатого мужчину, как ты, могло привлечь в такой девушке, как я? Только достопримечательности.

– Язык. Мне понравился твой язык.

Я краснею. Хочется пнуть его под коленку и побольнее. Но я давно не детдомовка. И почти замужняя дама. Да. Надо бы потренироваться держать себя в руках, когда он откровенно намекает на поцелуй. Когда он чуть не задымился. Да что там – вон штанишки колом стоят. До сих пор его колбасит. Поэтому-то он и злой, поди.

– О, да. У меня по русскому «пять». Речь моя не может не пленять, – выкручиваюсь из скользкой темы. Стихами. На тебе, лови хук справа. – Ну, а дальше, как в любовных романах: ты понял, что я твоя судьба. Не ел, не пил, ходил как тень. Встречал меня после работы. Целовал мои следы.

– Не увлекайся, – кажется, самовар остыл. Вон, даже улыбка спряталась в уголках губ.

– Ладно, – я сама покладистость и кротость, – заваливал подарками, дарил цветы, брал измором, пока последний форпост не пал. И тогда ты получил всё.

– Всё? – хищно подрагивают его ноздри.

– Кроме святого, конечно. Я девушка строгого воспитания. До свадьбы – ни-ни. И тебе это нравится.

– Нравится. Ты книги писать не пробовала, сказочница?

– Пробовала, – я сейчас на что угодно подпишусь. – Но, увы. То герои плоские, то в сюжетных линиях путаюсь.

– Твёрдая троечка. Даже с плюсом. Почти четвёрка с минусом.

Что это? Похвала? Я сейчас растаю и развалюсь на атомы от счастья. Надо же. Великий Гинц меня оценил! У меня сотни иголок на языке крутятся – так хочется сказануть что-нибудь эдакое, но я вижу, как обостряются у Эдгара черты лица, и прикусываю язык. Кажется, сейчас начнётся.

– А теперь серьёзно, – рубит он слова, как зимнюю капусту. – Но очень кратко. Я рос в полной семье. С мамой и отцом. Мама русская, папа – из этнических немцев. В семнадцать я ушёл из дома. У нас… начались сложные времена. Родители скандалили и собирались разводиться. И я решил не зависеть ни от кого. Учился в университете на экономическом, работал. В восемнадцать женился. В девятнадцать мы разошлись, так и не став по-настоящему семьёй. За это время мой отец скоропостижно скончался. Мать снова вышла замуж и, кажется, родила ещё одного ребёнка. Это всё, что я знаю. Не поддерживаю с ней отношений и понятия не имею, где она.

Я смотрю на него во все глаза. У него есть мать, а он даже не попытался её найти. Знай я, что моя мама жива, я на брюхе ползла бы к ней. Но я её любила очень. А всё, что осталось – это тепло в груди. И свет. И улыбка. Я не помню её лица. Только по фотографиям, что хранятся у тёти Али в большом альбоме.

– Спрашивай, – режет он воздух резким тоном. – А впрочем, не надо. Я и так знаю, что ты скажешь. Да, я не знаю, где она и не ищу. Но пару раз ко мне заявлялись тётки и представлялись моими матерями. Видимо, неистребима в женских сердцах тяга усыновить одинокого и богатого.

Он сочится ядом и горечью. И не понять, чего больше. И, наверное, он сейчас открыт до уязвимости, но я знаю, что к нему не прикоснуться: там панцирь, который схлопывается мгновенно, как только кто-то решит, что он слаб и беззащитен.

– А если бы это была она? – я всё же не выдерживаю, спрашиваю. – Ты узнал бы её? Принял?

Он молчит, упрямо сжав губы. Ноздри раздуваются. Взгляд колючий и смотрит куда-то вперёд. И вряд ли Эдгар что-то видит там, за лобовым стеклом.

– Я узнал бы её. Не думаю, что она сильно изменилась. Вечная девочка. Мать родила меня в шестнадцать. Совсем юной. Да так и застряла, как бабочка в янтаре. Пёстрая, весёлая, легкомысленная. Отец боготворил её. Тебе бы понравилось. Вот уж кто, не стесняясь, целовал следы от её ног.

Я не знаю, что сказать. И не могу понять, почему он настолько откровенен. Но господин Гинц, наверное, мысли умеет читать.

– Я бы не хотел, чтобы ты придумывала или домысливала лишнее, – поворачивает он голову и пристально смотрит мне в глаза. – Это важная информация. Скоро ты станешь моей женой. Вольно или невольно ты вовлечена в мою жизнь. Вокруг будет много кто крутиться. Вынюхивать. Выискивать. Чего-то хотеть. Вымогать даже. Не исключено. Или шантажировать. И я бы не хотел, чтобы одна из этих сердобольных тёток появилась в ненужный момент и разжалобила тебя. Уговорила встретиться или нечто подобное.

Мне почему-то становится страшно. До головокружения. Я вдруг понимаю, что сходить замуж за Гинца – не на прогулку выйти и не похихикать с подругами в подсобке, разглядывая потенциальных женихов.

А ещё некстати вспоминается Синица с её «надо тебе мужа найти». Вот он сидит рядом. Большой. Сильный. Опасный. Почти муж. И я рядом – желторотый птенец, случайно расправивший крылья и попытавшийся взлететь. Из ловушки выпорхнуть удалось. Но не попала ли я в очередную передрягу?

– У меня непростой бизнес. Местами рискованный. Но в этом и суть для всех, кто хочет хоть чего-то достигнуть в этой жизни. И от того, сумеем ли мы хорошо сыграть роль нежно влюблённых супругов, зависит судьба большого предприятия. А это не только стены, окна, двери и продукция, но и люди. Так что хохмить – это хорошо. Но лучше делать это правильно и с пользой.

Я встряхиваю головой и солнечно улыбаюсь под его пристальным немигающим взглядом. Помирать так с музыкой. И где наша не пропадала.

– Как скажешь, Эдгар, – произношу почти нежно и глажу его по руке, что стиснула руль авто.

Он вглядывается в меня пристально из-под ресниц. Снега Килиманджаро плавятся под солнцем, но таять и не собираются.

– Вот и отлично. Хорошая девочка, – переводит он взгляд на мою руку, что покоится на его. Я привыкаю. А он даёт мне эту возможность.

Эдгар заводит машину, и мы едем куда-то.

«Хорошая девочка»… и почему это звучит, как «хорошая собака»?..

Глава 15

Эдгар

Ей нравится наряжаться. Она может сколько угодно делать вид, что равнодушна к тряпью, но природная живость и любовь к красивому берут верх. У Таи растрепались волосы. Раскраснелись щёки. Удивительно, но у неё есть вкус. Вначале я руководил процессом, затем она, увлёкшись, начала вдумчиво перебирать все эти кофточки, юбочки, платьица.

Ей так много всего надо. А мне совершенно не жаль ни денег, ни времени, потраченного на магазины. Ещё бельё. Изысканное и красивое. Долой хлопковые трусики. Они практичные, но совершенно не возбуждают, – лгу сам себе. Она меня возбуждает. Вне зависимости, что на ней надето. Но стоит ли её трогать, я ещё не решил.

– Не надо столько всего, – шепчет Тая, а глаза у неё блестят, как у девочки, к которой неожиданно пришёл Дед Мороз. Ребёнок. Неискушённый и неиспорченный. Интересно, сколько бы она смогла продержаться? Как долго оставалась бы вот такой же непосредственной и милой? Как быстро на лице её проступит скука и пресыщенность, а сама она превратится в суку, перекрасившуюся под элитную масть.

– Надо, – отрезаю жёстко. Я сам решаю, как должна выглядеть моя жена. И если я хочу её баловать, значит не останавливаюсь не перед чем.

Когда-то я мечтал сделать то же самое, но для другой девушки. Так и не смог. Потерял. Стоит ли ценить и вспоминать ту, что предала и не стала ждать? Не поверила и ушла без сожалений? Но я вспоминаю её сейчас, будь она неладна.

Выбираю ещё несколько нарядов и подпихиваю Таю к примерочной. Кажется, она уже устала. Но с этим нужно покончить сегодня. Хотя бы с самым главным.

– Эдгар! – сливки, кофе, нотки кардамона, ванили и корицы. Сладкая пряность, привязчивая и вызывающая тошноту.

– Ада, – холодный кивок. Бесовское имя, куда попадают плохие грешники.

– Рада тебя видеть, дорогой, – касание надушенных щёк вместо поцелуя. Будь она мужчиной, оттолкнул бы её в грудь. – Удивлена. А точнее, поражена.

Глаза у неё змеиные и холодные. Губы тонкие и жадные. Лживые, как и она сама. Молчу, давая возможность ей излить словесные экскременты.

– Что ты делаешь в женском магазине?

Кружевное бельё меряю, блин.

Тая в этот момент выныривает из примерочной. На ней чёрное вечернее платье. Неплохо. Ада поедает её глазами. Она даже шаг назад сделала и расстреливает без всякого стеснения.

Удивительно. Но вместо того, чтобы вспыхнуть, скукожиться под взглядом этой первостатейной шлюхи, Тая словно вдохновляется. Спокойное лицо. Высокий лоб. Мягкие движения. В ней столько сдержанного достоинства, что хочется любоваться и аплодировать. Молодец. Какая же она умница.

– Слегка коротковато, тебе не кажется? – оправляет она подол и смотрит на меня вопросительно. В глазах – кротость газели.

– Не кажется. Берём.

Тая снова скрывается в примерочной.

– Где ты её отхватил, Гинц? – не отрывает взгляд от шторы, за которой переодевается Тая. – Детский сад – штаны на лямках.

– Она моя жена, – отвечаю резко. – И, прежде чем что-то говорить о ней, сто раз подумай, Ада, понравятся ли мне твои толкования.

У Ады лицо становится вогнутым – так сильно она сжала тонкие губы. Какой у неё некрасивый рот, однако. А я и не замечал. Змеиные глазюки расстреливают кабинку примерочной. Всё. Завтра весь бомонд будет знать, что Гинц женился. Отлично. Лучше и не придумаешь.

– А познакомить со своим сокровищем не хочешь? – Аду аж выворачивает от сдерживаемых эмоций. Пустая оболочка, полная дерьма – вот кто она.

– Не желаю. Всего хорошего.

Я отворачиваюсь, и ей не остаётся ничего другого, как переменить место дислокации. Ада ошивается неподалёку. Сверкает глазками. Выглядывает из-под фикуса, как крыса. Делает вид, что заказывает платье, но до примерочной так и не доходит. Провожает нас взглядом.

Я знаю: это только первый раунд. Теперь она будет во что бы то ни стало чесать языком и стараться нанести как можно больше болезненных ударов. Но явно выступать не посмеет. В любом случае, она проиграет. Нужно правильно выбирать врагов и знать все их сильные и слабые стороны. Кто такая Ада, я знал.

– Кто она? – спрашивает Тая, как только мы садимся в машину. – Одна из твоих бывших?

Свят-свят. Только Ады мне не хватало в когорте бывших.

– Нет, – объяснить всё же нужно. – Жена одного из моих партнёров. Светская львица, сплетница высочайшего пошиба.

– А смотрела она на тебя не как жена партнёра.

– Это её трудности, – завожу я мотор.

Да. Ей бы хотелось. И несколько бросков в мою сторону было сделано. Однако, все старания пошли прахом. Я не сплю с чужими жёнами. Да и вообще очень выборочно с кем сплю. Но Тае об этом знать совершенно не обязательно.

В телефоне – куча пропущенных звонков. Половина из них – от Севы. Слушаю гудки и мысленно составляю планы.

– Поужинать не желаешь? – с места в карьер. С дуба на кактус. В этом весь Сева. – Есть очень любопытная информация по интересующему тебя вопросу.

Чёрт. Я искоса смотрю на Таю. Измучена. Вот кто точно голоден. Целый день в университете, потом – по магазинам. Устала, хоть и держится изо всех сил.

– Очень срочно? И насколько конфиденциально?

– Ну-у-у, – ржёт мой помощник, – Бал не за горами. И да, Таю можешь взять с собой. Не тайны за семью печатями. А девочка хоть поест. Я тебя знаю: заездил, небось, бедняжку.

С чего бы такая забота? Севу хочется придушить.

– Время и место.

Смотрю на часы. Успеем. Отключаюсь.

– Паспорт у тебя с собой? – спрашиваю, делая звонок. Ловлю Таин кивок. Замечательно.

Пока я договариваюсь, она напряжённо вслушивается в короткий разговор.

– У тебя всегда всё просто? По щелчку пальцев? – любопытство, смешанное с усталостью.

– У меня всё по плану. Сейчас едем в ЗАГС, а потом ужинать.

– А потом? – скорее по инерции, чем из желания узнать.

– А потом брачная ночь, конечно же, – чешу бровь и вижу, как мгновенно выпрямляется её спина. О, да. Только бы не улыбнуться и не испортить ожидание.

Глава 16

Тая

Сложно. Очень сложно находиться рядом с этим непредсказуемым человеком. То он холодный, то горячий. Не понять, когда шутит, а когда говорит серьёзно. И настроение его скачет, как неотрегулированные весы. Но именно это меня скорее привлекает, чем отталкивает. С ним не соскучишься. И даже его жёсткость порой не вызывает отторжения. Возмущение – да. Желание сопротивляться – да. Но нет чувства, когда человек бесит, и ты готов перечить каждому слову. На зло или вопреки. Лишь бы возразить или сделать по-своему.

Я почти была уверена, что это фиктивный брак. Что я ему интересна только как деталь в тщательно продуманном плане для достижения некоей цели. Уже немного понятно, какой. Почему-то ему нужно быть женатым, чтобы у некоего хрыча что-то там отвоевать. Трудно бедному философу. Не слишком близки мне коммерческие тайны и крючки бизнеса. И слава богу. Нет ни желания, ни стремления что-либо понимать в этом бурлящем котле. Опасно. Там кипяток или однажды что-то взорвётся – так я это ощущаю.

– Эдгар Олегович, – встречает нас в ЗАГСе красивая женщина слегка за тридцать или хорошо ухоженные за сорок.

Строгий костюм сидит на ней как влитой. Подчёркивает все аппетитные изгибы и выпуклости. Я мысленно обзываю её Песочными Часиками – она именно такая: пышная в груди и бёдрах и очень тонкая в талии. Причёска, макияж, тяжёлое золото в ушах, на шее и изящных запястьях, брендовые туфли – всё в тему и очень изысканно.

– Анна Сергеевна, – склоняет Гинц голову в поклоне и целует даме смело протянутую ручку.

Она оценивает его глазами. Не нагло, но явно. Уверена: от неё не ускользнул ни единый штрих в его внешности и одежде. На меня она не смотрит: ей достаточно было кинуть один взгляд, чтобы понять, что я ничего собой не представляю.

– Конечно, так стремительно ни одно дело не решается, но иногда бывают исключения.

Она делает многозначительную паузу. Гинц и бровью не ведёт.

– Сделайте его ради нас завтра. Скажем, в три часа. Моя невеста слегка беременна, поэтому нервничать ей категорически запрещено.

Я моргнула, потом ещё раз. А потом захотелось потрясти головой, чтобы проверить: всё ли в порядке у меня с ушами и верно ли я его услышала. Но слух у меня хороший, даже музыкальный: только что из девственницы я превратилась в «слегка беременную». Браво. Просто зашибись.

– Пройдёмте, – показывает она рукой на какую-то дверь. Там нас усаживают в кремовые кресла за стеклянный столик. Явно какая-то крутая комната для избранных. Но зацикливаться на интерьере я не стала, хотя в другое время рассмотрела бы всё с превеликим удовольствием: у меня слабость к красивым вещам и гармонии.

– Беременная?! – шиплю я, как только Песочные Часы выдаёт нам бумаги и тактично уходит, извинившись.

Эдгар лишь бровь изгибает и невозмутимо начинает заполнять форму заявления.

– Импровизация, – бурчит он под нос, и в голосе его слышно довольное урчание хищника. – Не нервничай. Тебе нельзя.

Вот прибить бы его. Стукнуть. Галстук на шее стянуть так, чтобы крякнул.

– Беременная девственница, – язвлю, пытаясь сосредоточиться. Руки у меня почему-то дрожат, а в глазах двоится. От злости, видимо. – Я войду в легенды рода Гинцев, Эдгар Олегович.

– Не такое уж редкое явление. История знает примеры подобных конфузов. Он поднимает глаза. Они у него сейчас похожи на снеговые тучи – тёмные и мятежные. – Моего отца звали Отто. В своё время он изменил имя. По понятным причинам. К сожалению, документов не осталось. Поэтому я Олегович.

Его слова как снег – охлаждают и отрезвляют. Какая разница? Я могу побыть для него и беременной, если ему так надо. Всё же я ему должна. А он не монстр, каким рисовало его моё воображение.

Я успокаиваюсь и заполняю бумаги.

– Ты смешная на фото, – рассматривает он мой паспорт.

Таким меня не поддеть.

– Уверена: ты на фото вообще как индюк: надутый и злой.

– И красная сопля через нос.

Он что, шутит? Не сдержавшись, я начинаю смеяться и не могу остановиться. У меня слишком живое воображение. Нельзя же так.

Когда Песочные Часы заходит в комнатку, я, вытирая выступившие слёзы, сползаю по креслу.

– Гормоны. Перепады настроения.

Дама понятливо кивает.

– Побудь, дорогая здесь немного. Я скоро вернусь.

Наверное, взятку пошёл давать этой Анне. Я наконец-то успокаиваюсь, и когда он возвращается, уже вполне адекватно себя веду.

Мы заезжаем в мою новую квартиру. Я, наверное, год буду разгребать накупленные вещи.

– Надень это, это и вот это, – командует Эдгар, доставая каким-то чудом те вещи, в которые он надумал меня нарядить. Интересно, как ему это удаётся? Пакеты практически все одинаковые, однако он почти в них не роется. Просто путеводитель в мире купленных шмоток.

– У меня отличная зрительная память, – телепатирует он, наблюдая, как я верчу в руках нижнее бельё. Хочется провалиться сквозь землю. – Раздевайся.

– Может, ты выйдешь? – блею, как перепуганная коза.

– Нет. Раздевайся. И к этому тоже нужно привыкнуть. Очень быстро.

– Послушай, – прижимаю к груди я вещи, – не будет же твой хрыч проверять, спим мы вместе или нет. Стесняюсь я при тебе раздеваться или нет.

– Хрыч? Хм, – прячет улыбку этот несносный мужчина, – Оригинально. Варшавин будет в экстазе от нового прозвища. Правда, лучше не рисковать его произносить вслух. Но со мной можно. Раздевайся.

Я сажусь на кровать. Платье я ещё могу снять. Но дальше?.. Невозможно. Неприемлемо.

– Тебе помочь?

Яростно мотаю головой.

– Эдгар, я не смогу. По крайней мере, не сейчас. Пожалуйста.

– Хорошо. Я закрою глаза.

Лучше бы ты дверь с той стороны закрыл, дубина стоеросовая.

Ладно, это компромисс и лучше, чем ничего.

Он устраивается поудобнее в кресле. Откидывает голову и, вздыхая, закрывает глаза. Собственно, в таком положении, если не поворачивать голову, можно окосеть, пытаясь разглядывать то место, куда я забилась, чтобы переодеться. На всякий случай отворачиваюсь к окну. Спиной к опасному зверю, что притаился и делает вид, будто дремлет.

Я спешу, а поэтому всё делаю не так. Падают вещи. Платье не хочет сниматься – зацепилось молнией за волосы. Я чуть клок не выдрала, пытаясь его освободить.

– Можешь не спешить. У нас есть время.

Голос его – выстрелом в спину. Сердце зайцем, руки в дрожь. Кажется, я вскрикнула от неожиданности.

– Я не говорил, что буду молчать, – его невозмутимость можно на хлеб намазывать. – И я играю честно, не бойся.

Ну, да. Только я никогда в жизни не делала ничего подобного. Я даже при тётке ни разу не переодевалась. И в подсобке, облачаясь для работы официанткой, умудрялась не сверкать своими телесными достоинствами и недостатками.

Но, стыдно сказать: это необычайно остро, когда у тебя за спиной сидит мужчина с закрытыми глазами. И стыд смешивается с чем-то другим, неведомым ранее. Это… возбуждение?..

Глава 17

Эдгар

Когда отключается один из органов чувств, включается на полную мощь другой. Мой слух улавливает всё: её дыхание, судорожную возню, чертыхания и даже отчаянный сдавленный стон. Кажется, она в платье запуталась, стеснительная торопыга.

Щелчок бюстгальтера отдаётся болезненным возбуждением в паху. То, что я не могу увидеть, мозг дорисовывает со слишком большой готовностью. Хочется окидывать взором её белую кожу. Это контрастно и красиво: тёмные волосы и мраморная кожа. У Таи такая. Наверное, она плохо загорает.

В какой-то момент я не выдерживаю. Она слишком занята переодеванием, и когда моя рука касается её плеча, взвизгивает, как раненая собака.

– Тш-ш-ш… поглаживаю пальцами предплечья. – Расслабься. Я играю честно – ты же помнишь? У меня закрыты глаза.

Она успела натянуть бельё – какая жалость. Но не важно. Мне сейчас без разницы. Я притягиваю её к груди. Тая не сопротивляется. А через несколько секунд расслабляется и доверчиво льнёт спиной ко мне.

Я зарываюсь лицом в её волосы. Вожу ладонями вверх-вниз по рукам. Касаюсь её запястий. Сжимаю их. Обвожу осторожно острые косточки. Переплетаюсь с ней пальцами. Это так приятно, что замираю на какое-то время. Слушаю дыхание. Отдалённый шум улицы за окном – почти неслышный, призрачный. Мы будто где-то далеко-далеко. Вдвоём. И не хочется никуда спешить.

Продолжаю исследовать на ощупь. Едва касаюсь кожи возле лямок. Веду по кромке. Слышу судорожный вздох. Накрываю грудь руками. Тая напрягается, но не делает попыток вырваться. Хорошо. Даю ей привыкнуть. А затем глажу по кругу, задевая возбуждённые соски.

Наслаждаюсь прикосновениями. Только слух, обоняние и осязание. Это взрыв. Невероятная острота, о которую можно порезаться до крови и растерять мозги, как случайно рассыпавшуюся мелочь. Но сейчас я не хочу об этом думать. Мне нужно вот это знакомство вслепую.

– Уравняем силы. Закрой глаза.

Она молчит слишком долго, но я не спешу давить на неё.

– Закрыла.

– Прислушивайся к себе. Это важно.

На самом деле, для неё это ничего не значит. Её чувственность, наверное, нужна мне. Отклик. Пробуждение. Неискушенность, а от этого – возможные открытия. И я буду тем, кто первым пройдёт нетоптаной тропой, чтобы в конце пути гордо водрузить свой флаг на самом высоком пике её страсти.

Я продолжаю её изучать. И, кажется, она вовлекается в процесс. Становится мягче, раскрепощённее, податливее. Ключицы, грудь, тонкие рёбра, плоский живот. И по краю трусиков ногтями до приятной щекотки.

Я чувствую, как она выгибается. Увлекается чувственной игрой. Как напрягаются и подрагивают её мышцы. В какой-то момент я ныряю рукой в трусики. Накрываю ладонью лобок. И останавливаюсь. Она готова увернуться и сбежать. Избавиться от моей нахальной длани. У неё даже нога дёргается в желании прикрыться.

– Тихо, тихо. Я не сделаю ничего плохого. Доверься.

Сложно говорить подобное. Какое доверие, если она совсем не знает меня. Но я всё же прижимаю её к себе. Целую нежно в плечики, поглаживаю бока и живот. Касаюсь сосков. Одной рукой. Вторая всё там же – в самом низу, в горячем месте, которое она пытается защитить.

Неискушённая девочка. Не удивлюсь, если она ничего не знает о маструбации и никогда не ласкала себя. Не касалась руками плоти, чтобы получить удовольствие.