Фанда.Ментал
– Кстати, если ничего не поможет, после окончания эксперимента, пусти своих друзей женщин к нему. И просто наблюдай. Я думаю, что у кого-то обязательно поедет крыша.
– Отличная идея. А теперь давай зайдем к нему, я познакомлю тебя с ним.
Натан открыл дверь ключом и вошел внутрь. Берно последовал за ним.
– Натаааан! – радостно поприветствовал гость, продолжая сидеть в той же позе и глядя в телевизор.
– Марк, как самочувствие?
– Хорошо, но с признаками деменции!
– Как это понять?
– Не знаю, услышал это в нашем вчерашнем просмотре, – лениво поднялся на ноги Марк и подошел ближе.
– Познакомься, это мой друг Берно Фави. Он преподает философию в Альма Матер Рудольфина Виндобоненсис!
– Очень рад! – почтительно наклонив голову, ответил Марк и протянул худощавую руку. – Мне кажется, мы могли встречаться на каких-нибудь конференциях?
– Я вас определенно видел в стенах нашего университета. Если не ошибаюсь, вы читали лекцию о пресловутой работе одного безумного немца о бродячем философе, – улыбаясь, заметил Берно.
– Усатого немца! – игриво поправил Марк.
– Да, все верно.
– В яблочко. У вас отличная память!
– Марк, прошу, не ложитесь заполночь, завтра мы начнем с самого утра, – вмешался Натан.
– О, да, я помню. К тому же мне надоело слушать эти новости, они настолько скучные. Сомалийские пираты, тонущая Греция, американцы снова убивают, людей взрывают, а на Ближнем Востоке революции. Боже, как же скучно, – печально и немного раздраженно заговорил Марк. – Хочу иного, нового. В этот мир пора влить свежей крови. Кругом сплошной застой, болото в наших головах!
– О, мой друг, мы сделаем этот мир лучше и начнем с вашей головы, – бросил Натан. – Мескалин и трибуну. Вам будет что сказать.
– Отлично, мне нравится.
– Не будем вам более мешать. Рад был нашему знакомству.
– Доброй ночи, Берно.
Натан с Берно повернулись и вышли из комнаты. Не успела захлопнуться дверь, как Марк окликнул.
– Берно, может, и вы попробуете?
– Что?
– Что-то изменить в этом мире.
– Боюсь, я не готов!
– Берно, вы меня не поняли. Вы меняетесь, и вы меняете. Все очень просто. Начните с себя.
– Ваша мудрость мне близка. Но моей мудрости пока нечем похвастаться, она лишь в ощущении мудрости, а не ее постижении.
– Ничего страшного. Ведь вы спасительный дьявол. Вы дьявольский спаситель. Вы спасительный дьявол. Вы дьявольский спаситель!
Марк замолчал и отвернулся. После короткой паузы, пока Берно в растерянности молчал, Натан потянул на себя дверь. Сквозь сужающийся дверной проем Берно продолжал с удивлением смотреть в комнату, откуда странный, на его взгляд, постоялец выкрикивал странные, на его взгляд, фразы.
– Что он имел в виду?
– Прошу, не обращай внимания. По-моему, он постепенно проигрывает наш спор.
– Как прикажешь. Удачи тебе. Мне пора.
– До скорой встречи. Пора наведаться к моим женщинам.
Берно выбежал на улицу, жадно хотелось свежего воздуха. Запрыгнув в машину, он доехал до дома и, открыв ключом дверь, проскользнул внутрь. В спальне на постели слегка прикрытая шелковым одеялом спала жена. Берно тихо, стараясь не разбудить Афину, лег рядом и попытался уснуть. Утро обещало выдаться сложным.
Как же болит моя голова… Как же мне тошно… Но какой стремительный день… Какой чудный и противоречивый… Как много лиц я видел. Почему я их повстречал? Что я делаю среди красоты, объединившейся с гениями разных мастей, но остающимися, к сожалению, противоположными по своему назначению? Ребенок, убивающий меня… Разве способен он на такое, без оглядки на свой фон и природу… Разве я хоть чем-то похож на спасителя или разрушителя? О, да, он прав, в каждый момент времени я создаю что-то – мысль, поступок, чувство, вызываю отношение к себе… И как забавно я разрушаю… свою мысль своими поступками, чувствительностью…
Но довольно об этом. Пора спать.
III
В аудитории было привычно тихо. Студенты, число которых не превышало и дюжины, сидели на стульях, хаотично расставленных вдоль стены. Напротив них стоял Берно, временами прохаживаясь по всему помещению, оказываясь то за спиной учащихся, то возле широко открытого окна с восточной стороны помещения. С улицы внутрь проникал яркий солнечный свет, и слышалось ласкающее ухо редкое щебетанье птиц. Берно вставал у окна, смотрел на здания напротив и провожал глазами медленно проезжающие по узкой улице машины. Он обожал раннюю венскую весну и мог часами наблюдать за всем происходящим вокруг. В памяти снова всплывало недавнее знакомство после концерта, о котором Берно постоянно думал в течение последних нескольких дней. Он не мог выбросить из головы живое и красивое лицо, каждый раз ощущая приятное томление внутри.
Что это за мелодия играет в моей голове? Каждый раз, как только я вспомню о ней. Почему она? Почему не ее любимая соната? О, да это же моя любимая соната.
2
Это мое сокровище, запрятанное подальше от глаз, подальше от всего мира. Она всегда была лишь моей, исполнялась моей душой на тонких струнах воспоминаний, стреляя нотками куда-то в сердце, куда-то в прошлое, выстраивая ряд в мое будущее. Да, и похоже, я отдал это сокровище ей, просто подарил, связал ее, обвел вокруг ее тела, взялся за другой край и словно на поводке держу ее, не отпускаю… Лишь она, эта музыка, способна удерживать эту женщину в памяти так же ярко! Хотя бы ненадолго… Хотя бы до самой смерти…
– Берно? – окликнула смуглая студентка в вязаном шарфе и кожаных полусапожках.
– О, простите! На чем я остановился… Ах, да… Для философии экзистенциализма крайне важно понятие страха. Притом важно разделять понятие страха и боязни, – продолжил диктовку Берно, стараясь выжидать, пока студенты успеют сделать записи. – Боязнь всегда предполагает наличие угрозы, к примеру, людей, обстоятельств, явлений. В отличие от страха у боязни имеется источник.
Слова Берно, словно растворившись в аудитории, неким движением опять сплелись в слова и вернулись к нему. Он впервые поймал себя на мысли, что до этого момента никогда не задумывался, что легкое волнение, которое он испытывает за последние дни, это не страх, а боязнь. Ощутив от этой мысли слабое облегчение, Берно продолжил.
– Возбуждение страха происходит без нашего ведома, и без определенного источника. В такой ситуации человек не может описать, что его пугает. В этой неопределенности и проявляется основное свойство страха. Это чувство возникает без какой-либо видимой причины, и человек не способен оказать сопротивление. Иррациональный страх, которому мы не можем дать объективное объяснение, приводит к ужасу, но в то же время является мощным толчком для человека в процессе осмысления самого себя и переоценки ценностей…
– Берно, я прошу прощения, это безумно интересно, но давайте продолжим в следующий раз. Мы опаздываем на другую лекцию, – улыбаясь, прервала девушка в первом ряду.
– Да, конечно! Прочитайте мои конспекты по Кьеркегору, на следующей лекции мы обсудим основные положения!
Берно взглянул на часы, удивившись пятнадцатиминутному выходу из графика. Оценив стойкость и интерес, с которым его слушали, Берно широко улыбнулся и проводил студентов к выходу взглядом. В ту же секунду в аудиторию вошел мужчина в униформе.
– Добрый день. Я ищу Матиаса Хеля!
– Кого?
– Матиас Хель. Здесь написано, что…
– …Да, да, простите, я не расслышал, – бросил Берно, вспомнив свой недавний экспромт с именем. – Я слушаю.
– У меня для вас посылка. Вот письмо, – протянул курьер. – Прошу, подпишите здесь.
– Письмо?
– Да.
Берно расписался и взял в руки конверт с письмом. Курьер попрощался и удалился. Берно неспешно вскрыл конверт и достал красивый лист бумаги. С того момента, как он услышал свое вымышленное имя, его пульс медленно, но верно учащался. Волнение достигло апогея с первого взгляда на лист, где красовался написанный чернилами слегка небрежным почерком текст:
Мой дорогой Матиас,
Вам не обязательно стремглав опускать глаза в конец письма, чтобы понять, от кого оно. Да, от меня, от Махсом. Возможно, Вы меня уже успели забыть. Но что-то мне подсказывает, что это не так. Может, ваши глаза, может, ваши воспоминания, которые не дают Вам покоя. Да, мне кажется, что я их чувствую. Наши с Вами воспоминания, возможно, связаны, как частицы, которые оказались запутанными. Только вот если моя спираль мыслей кружится в положительном направлении, то Ваша должна кружить в отрицательном. И наоборот.3 Прошу, скажите, как Вы ощущаете свои воспоминания? Поделитесь чувствами, положительны ли они? Я готова принять Ваши ощущения и с покорностью сочту свои сугубо отрицательными. Хоть мы с Вами никогда не сможем прийти к согласию в том, где начинается положительное и где – отрицательное, где правда и где то, что мы хотим для себя сыграть, добровольно раздав для самих себя примитивные и до боли желанные роли.
Ох, простите меня, если я запутала Вас той самой запутанностью и частицами – набралась у своего ученого отца. Но я все еще готова принять на себя роль, противоположную от Вашей, сугубо положительной.
Что же я прошу от Вас, отмалчиваясь и пытаясь скрыть свои чувства, перекидывая ответственность за свое признание на Ваши плечи?.. Это вихрь, это тонкие слова, облаченные в бесполезную и неприглядную скорлупу; незаметные никому, скрытые и лишенные какой-либо оболочки, чистая энергия. Но лишь разломав ее, силой овладевая тем, что дается нам то ли Богом, то ли его рафинированным суррогатом, я вкушаю плоды моего самобичевания. Я кричу, я мысленно отгоняю от себя приятные и теплые чувства, зная, что в этот же момент вызываю у Вас ровно противоположные. Я доставляю Вам наслаждение. И быть может, я полюбила жертвенность и страдальческие позывы внутри себя ради Вас. Может, все-таки я делаю это ради чего-то более высокого. Посмотрим. Жизнь обязательно расставит все по своим местам. Но я прошу Вас об одном, молю, сделайте усилие для меня, если, конечно, я оставила в Вашем сердце хоть какой-то след. Оберните ваши чувства в черную материю, заколите их, отгоняйте их прочь хоть изредка, заставьте себя поверить, что они отрицательны и порочны. В эти моменты меня накроет нежное и сладкое блаженство, пьянящая истома, щемящая и сладострастная печаль. Прошу хоть изредка одаривать меня тем, что, возможно, чувствуете Вы так часто и настолько ярко. Я невправе поддаться столь могучему соблазну и всецело отдаться своим истинным и глубинным чувствам лишь из страха вызвать у Вас неприязнь к себе, к Вашим чувствам. Я лишь прошу Вас и надеюсь на Вашу благосклонность. Мой дорогой Матиас, это не любовь, а лишь ее вершина, прыжок сквозь время, жадное стремление пропустить все лишнее и пугающее. Но тем не менее столь же сильное и пронизывающее чувство.
Ваша соната, она прекрасна. Если Вы дарите мне самое ценное, то у меня есть по-детски наивная, крошечная надежда на то, что Вы услышите мою просьбу.
Махсом
Берно откинул письмо на подоконник. Его сердце бешено колотилось от неожиданных слов, от экспрессии, с которой Махсом обратилась к нему. Чувствовалась настоящая эйфория, грозой накрывающее волнение, подобие которого отдаленно помнилось из юности. Забытое и раздирающее чувство влюбленности к некоему образу, воспоминанию, какой ощущалась Махсом, удивляло новизной сути, хоть было знакомо по форме. Берно осмотрел лист и конверт в надежде найти ее адрес или телефон. Но тщетно. В тот же момент зазвонил телефон.
– Я слушаю.
– Берно Фави?
– Да, верно.
– Это доктор Хайс. Вам удобно сейчас говорить?
– Да, доктор, конечно.
– Я хотел бы обсудить с вами результаты некоторых анализов, которые вы сдавали около месяца тому назад.
– Помнится, я говорил с вашей коллегой, она сообщила, что они в полном порядке.
– Моя коллега, к сожалению, лишилась медицинской лицензии, и мы пересматриваем результаты анализов тех пациентов, которые находились под ее опекой. Я хотел бы попросить вас при удобном случае заехать ко мне. Отныне я буду вашим лечащим врачом, и мне необходимо обсудить и проверить историю болезни.
– Хорошо, доктор, я буду у вас в течение получаса. Вы сможете меня принять?
– Да, господин Фави.
Берно собрал вещи со стола и направился к выходу из университета. В машине было тихо, не играла музыка, не передавались новости. Берно хотелось побыть в тишине и вслушиваться лишь в поступающий в салон, хоть отдаленно и с неким шушуканьем, шум улиц и проезжающих мимо машин. Все мысли были полностью поглощены письмом. Вспомнив о просьбе, Берно попытался окрасить свои ощущения в оттенки чувства вины, горького и досадного опыта, чего-то мучительного и гадкого. Эта пытка над собой оказалась непростым испытанием, чем-то неестественным и более мучительным, чем само желание представить свои чувства таковыми. Но лишь мысль о возможности доставить ей до боли знакомое удовольствие приводила в восторг. Эта цель казалась подлинно божественным замыслом, следованием путеводной звезде, ради чего Берно готов был потерпеть, устраивая себе такую пытку, отвергая на время чувство экзальтации, вселившейся в него после той встречи.
– Алло, – ответил Берно на внезапный звонок с незнакомого номера.
– Матиас, у вас получилось. Спасибо.
– Махсом, – с трудом выговорил Берно, ощутив, как вмиг пересохло в горле.
– Да, это я.
– Я слышу, как вы улыбаетесь. Я вижу, как задорны ваши глаза. Я взволнован их сиянием и опечален.
– Как же тонко и точно вы все представляете. Но отчего ж вы опечалены?
– Расстоянием между нами. После прочтения вашего письма мне хочется вас видеть.
– Разве лишь после прочтения?
– Простите меня за малодушие. Но у меня не было другой возможности признаться, что думаю о вас с момента нашей встречи.
– Вы не одиноки в этом. Мы с вами еще обязательно увидимся.
– Как вы узнали мой телефон?
– Прошу, оставьте мне немного пространства для моих секретов.
– Охотно соглашусь. Махсом, спасибо за ваши мучения. Я постараюсь отвечать вам взаимностью.
– Мой дорогой Матиас, нам следует как можно чаще воспроизводить в памяти любимую с вами музыку. Она и лишь она вызывает наслаждение на обоих концах нашей с вами созданной вселенной. Она способна похитить нас и устроить нам встречу. До свидания, Матиас.
– До свидания, – выдавил из себя Берно, понимая, что связь с ней в очередной раз разрывается.
IV
В клинике было многолюдно. По коридору сновал персонал, пациенты, их друзья и люди с грустными и отрешенными глазами. Временами на глаза попадались те, кто мучительно, сгорбленной походкой передвигался по коридорам, с угнетенным выражением на лицах. Но среди них, казалось, были те, кто лишь желали казаться страдающими, чахлыми и отчаявшимися. Здесь вся воля к жизни закручивалась и обвивалась прочными и непоколебимыми лианами надежды. Было печально смотреть на этих людей.
Прошел уже час, как Берно прошел процедуру и нетерпеливо ожидал, пока доктор пригласит его к себе в кабинет обсудить результаты. Стоя у окна, он грелся под ярким солнечным светом, ощущая, кроме головной боли и легкой тошноты, некое тягостное ощущение несоответствия своего внутреннего состояния с прелестной погодой, выдавшейся за последний месяц. Казалось, будь ливень и вьюга, на душе стало бы гораздо спокойней и свободней. В памяти постоянно всплывало письмо и телефонный разговор. Ощущение некой заброшенности, печали от того места, где он находился сейчас, и мыслей, где же ему найти ту прелестную незнакомку, удручало и отдавало туманными перспективами.
– Берно, прошу, проходите! – внезапно раздалось за спиной.
Последовав за приглашением, Берно вошел в кабинет и уставился на доктора. Тот жестом пригласил присесть в кресло, обитое коричневой кожей. Берно тихо прикрыл за собой дверь и расположился напротив доктора, по другую сторону его широкого деревянного стола. В тот же момент, за ним внутрь помещения сквозь стену прошли еще двое мужчин. Слева, возле Берно, встал Виво – невысокий, полный, с копной волнистых блеклых, каштановых волос. Некоторая неряшливость и неуклюжесть сочеталась в нем с отменной дикцией, гордой осанкой и каменным выражением лица. Виво деловито поправил черный пиджак, из-под которого однако местами торчала футболка из брюк. А Фаталь прошел глубже и встал у окна, оказавшись тем самым у доктора за спиной. Щуплый, худощавый, похожий на неокрепшего подростка, он равнодушно осмотрел помещение, оперся плечом о стену и с интересом стал наблюдать за Виво, который заметно нервничал не в силах скрыть разочарования. Доктор рассматривал какие-то документы, после чего отложил их в сторону и, взяв ручку, откинулся на спинку кресла. Повисшая пауза напрягла Берно. Доктор поднял глаза. Во взгляде читалась тревога.
– Берно, как я вам уже говорил, я позвал вас к себе не только потому, что моя коллега, ваш бывший врач, передала мне историю вашей болезни, но и потому, что мне ваши анализы показались несколько тревожными. Кроме того, на основании вашего рассказа о некоторых симптомах, которые ощущаете в последнее время, я принял решение обследовать вас.
– Доктор, прошу, говорите, что показало МРТ?
– Берно, у вас обнаружена глиобластома, – раздалось устрашающе – Это большая опухоль в головном мозге.
– Вы уверены??! – воскликнул Берно, испытав шок от этой новости.
– Да.
– Но этого не может быть, черт возьми!
– Берно, прошу, выслушайте!
– Опухоль!? – вырвался нервный смех.
– Простите!
Улыбка на лице Берно стала медленно исчезать, однако повисла в том пограничном состоянии, когда ее уже нет, но мышцы лица стараются изо всех сил удержать.
– Этого не может быть! Я даже не могу представить, что все так серьезно!
– К сожаленью, это так. Простите.
– И… И… каково же лечение?!
– В первую очередь, необходимо хирургическое удаление опухоли. После операции вам необходимо будет пройти терапию.
– Доктор, прошу, говорите всю правду! – резко оборвал Берно, ощущая сильнейшее волнение и страх.
– К сожалению, очень трудно назвать какие-то сроки. Нам необходимо еще сделать пункцию, взять образец.
– Доктор, сколько мне осталось жить?! – снова перебил Берно, постепенно вскипая от известия.
– Менее года!
После этих слов Фаталь опустил голову и, взявшись за висящий на шее кулон, с ухмылкой взглянул на Берно. Виво прикрыл на мгновение глаза и, сжав губы, отчаянно покачал головой.
– Черт подери, доктор! – произнес Берно, ощущая в теле дрожь колоссального напряжения и беспокойства.
– Постойте, куда вы?
– Доктор, мне нужно уехать. Я вернусь к вам на днях.
Встав со стула, Берно медленно вышел из кабинета. За ним, как шлейф из сухих листьев, последовали невидимые провожатые – болезнь и сопровождающее ее атрофированное сожаление доктора. Добравшись до машины, Берно плюхнулся в нее и, захлопнув дверь, обессиленно откинулся на спинку. Все тело охватила дрожь, на лоб выступил пот. Мир, такой прекрасный и необъятный несколько часов назад вмиг оказался чужим, предавшим, жестоким и потерявшим всякий смысл.
Все мои мысли оказываются в воронке отчаяния. Я – сама растерянность, каскад моментально проросших, словно сорняки, неприятных ощущений, я – склейка из моментов боли и вспыхивающего искрами страха за жизнь. Я не хочу так, не хочу умирать. Эй, никто не хочет моей смерти! Что же случилось? Где я ошибся, что я сделал не так? В чем был тогда смысл всего этого?!
Но что за унижение, что за попытка ухватиться за жизнь?! Каково мое достоинство на этом этапе жизни, каковы границы моего достоинства и гордости в осознании столь короткого и, что самое, страшное, предсказанного будущего?
Берно был полностью погружен в себя. Его бешеный мысленный поток и физический ступор нагнетали обстановку еще сильнее. Потребовалось около четверти часа, прежде чем он стал потихоньку успокаиваться. Ему вспомнились слова незнакомки о ребенке, которые теперь приняли понятный ему смысл, причудливый в своем уродстве и могущий убить. Не в силах больше выносить охвативший его поток негативных мыслей, Берно подумал о семье, о доме, желая поскорее поехать к Афине. Ему захотелось сказать – здесь и сейчас, не медля ни секунды, как он безмерно счастлив обнять ее, забыть про внезапное известие и пригласить ее на ужин в ресторан. Берно решительно захотелось превратить каждый день из тех, что ему отведено, в праздник. Казалось, вот оно, начало отсчета, чуть слышное тиканье часов, отведенных ему на этой земле. И каждый момент времени внезапно, словно молния, превращался в новую жизнь.
Берно завел машину, рядом с ним тут же оказался Фаталь. Виво пришлось смириться с этим и сесть назад. Машина тронулась с места и вскоре остановилась напротив красивейшего здания.
Берно зашел домой, медленно закрыл за собой дверь и прислонился к ней лбом. С этой секунды, оказавшись в своем жилище, он всем телом ощущал тепло другого человека, который находился с ним в одном доме и спал в соседней комнате. Постояв с минуту, Берно тихо приоткрыл дверь спальни. Через узкий проем он увидел ее, лежащую на боку, спрятавшуюся под тонким одеялом. Тихо войдя внутрь, он подошел к кровати, прилег сзади и обнял Афину. В комнату медленно вошли и Фаталь с Виво. Они встали в разных частях комнаты и наблюдали. Берно медленно опустил руку и принялся гладить живот своей жены, в котором рос их ребенок. В этот момент именно его хотелось ему увидеть больше всего на свете. Афина была на втором месяце беременности, хотя ей с мужем казалось, что прошло уже не меньше шести – настолько не терпелось им стать родителями. Лежа в этой позе, Берно гадал в уме, сколько же ему осталось и застанет ли он рождение ребенка. Он не мог понять, что будет тяжелее для него: не застать рождение ребенка или покинуть его живым, засыпающим на руках, пьющим молоко матери, плачущим по ночам.
Прошло около четверти часа, когда Афина приоткрыла глаза и повернулась к Берно.
– Я видела сон, – прошептала Афина, прижавшись губами к его подбородку.
– Какой?
– Я видела тебя, кружащего в воздухе вокруг меня, словно бабочка, но не могла тебя поймать. На твоей голове сидела змея и шептала что-то непонятное, – Афина опустила глаза и пыталась вспомнить дальше, – словно на незнакомом языке.
– Ты поймала меня?
– Да, но перед этим змея неожиданно отлетела в сторону, словно ее отшвырнула некая невидимая рука. Ты упал на землю, но стал вдруг маленьким, таким, каким ты был, возможно, в пятилетнем возрасте. – Афина на секунду помолчала и растерянно добавила:
– И говорил со мной каким-то другим голосом.
– Поехали ужинать в ресторан, это должно отвлечь тебя от непонятного сна, – предложил Берно, поправляя волосы жены.
Фаталь и Виво взглянули друг на друга и подошли ближе к кровати. Фаталь лег рядом с Берно, а Виво лег рядом с Афиной. Минутную тишину, в ходе которой влюбленные не отрывали взглядов, прервала Афина.
– Дорогой, может, лучше завтра? К нам вечером приедет моя давняя подруга, Лулу, помнишь ее? – тихо произнесла Афина, дотронувшись до губ мужа и проведя пальцем по шраму под его левым глазом.
– Хорошо, тогда завтра.
– Я приготовлю нам поесть, а ты пока выбери вино.
– Твоя подруга застанет нас в легком опьянении! – подмигнул Берно.
– Мы не успеем, она будет здесь совсем скоро.
Берно встал с постели подал руку жене, которая, вскочив, прыгнула Берно на спину. Они вышли из комнаты и направились на кухню, в то время как Фаталь и Виво остались лежать по краям кровати и еще с минуту смотрели друг на друга.
– Виво, если бы ты был осязаем, то задавил бы нашу пару! – подшутил вдруг Фаталь, тихо захихикав.
– Фаталь, если бы ты был осязаем, вызывал болезни лишь у мышей!
– Стоит признать, они красивая пара.
– Замолчи, ты меня раздражаешь!
– Я всего лишь сказал…
– Ты всего лишь меня раздражаешь!
Виво встал на ноги и принялся расхаживать по комнате. Ухмылка на лице Фаталя нервировала и беспокоила Виво. Он кидал короткие взгляды на Фаталя и продолжал метаться по комнате, хватаясь за голову и крепко сжимая кулаки.
– Не стоит так нервничать, – однотонно произнес Фаталь.
– Скажи своему хозяину, что нам надо встретиться и обсудить ситуацию! – резко и громко произнес Виво, рассерженно глядя на Фаталя.
– Зачем? Все и так ясно?
– Зачем?! – переспросил Виво, словно не веря своим ушам. – А затем, что этого требует ситуация!
– Не смеши меня, Виво. О чем ты говоришь?