Смерть Сталина

Светлой памяти Александра Исаевича Солженицына (1918-2008)

От авторов

Когда в конце 1980-х Эдвард Радзинский начал работать над книгой о Сталине, многие предрекали его труду коммерческий провал – кому интересна биография тирана, чьи злодеяния заставляют волосы на голове шевелиться? Драматург парировал: «Скоро, – говорил он, – Сталин будет на втором или третьем месте по популярности среди политиков». И оказался прав. Разочаровавшись в демократических реформах, страна заголосила: «Вернем все взад!» Портреты Сталина замелькали на демонстрациях коммунистов и ветеранов, парадах Победы и экранах телевизоров.

«Выстрели в прошлое из пистолета, и оно выстрелит в тебя из пушки», – перефразировали китайскую пословицу поклонники культа личности. Все верно, все ничего. Но для того и прошлое, чтобы, вынося из него уроки, не допускать ошибок в будущем. А вот с этим, как оказалось, проблема…

На 2018 год в России пришлась не только премьера нашумевшего фильма «Смерть Сталина», запрещенного по причине оскорбления чувств верующих в отца народов, но и год столетия со дня рождения великого А.И. Солженицына, светлой памяти которого мы и посвятили эту книгу. И тут-то, при встрече этих двух знаменательных культурных событий, и выяснилось вдруг, что никаких уроков мы не выучили. С пеной у рта посредственный режиссер из Мосгордумы Губенко требует не допустить установки памятника Солженицыну! С той же пеной куда более талантливые режиссеры из Думы Государственной требуют запретить показ фильма, уничижающего человеческое достоинство «самого живого среди всех живущих на земле людей».

Что это? Невыученные уроки ведут к тем же граблям, к возрождению сталинизма и его бесчеловечных приемов? Ах, как много уже сказано на эту тему в СМИ, что повторять то же самое, но иным текстом – только тратить ваше время! Но что тогда? В чем действительная причина? Да и все ли объясняется историей?

Если да, то, надо сказать, что она циклична – возьмите историю любого народа, и вы увидите, что 90% из них свойственен шовинизм, глобализм, стремление к экспансии. Это значит, что и они скверно учат уроки прошлого? Не знаем, как у других, а у нас это нежелание использовать историю как дорожную карту реформ объясняется чисто ментальными особенностями, о которых мы ранее писали в своей книге «Край спелого боярышника: нерассказанная история России, ХХ век (в лицах)». Дело тут не в незнании истории. Помним мы и про ГУЛаг, и про миллионы безвинно репрессированных, и про бездарное руководство Сталина в военных структурах. Все помним. Иначе не можем. Пряник не есть эффективный метод управления нашей страной, нам годится только кнут. И чем суровее он лупит по плечам нашим изможденным, тем более готовы мы это терпеть, и тем славнее тот, кто держит в руке его рукоятку.

Любопытный случай. Во время нашего пребывания в СИЗО и работы над книгой «Кончина», один из нас (авторов этой книги) впал, было, в некоторое уныние, вывести его из которого другому было сложно. И тут же окрик начальника: «А-ну, воротник поправь!» не только смахнул сплин с плеч писателя, но и сподвиг его на такие трудовые свершения, о которых другие могли только мечтать!

Теперь о Солженицыне. Сейчас принято обвинять его в призывах нанести ядерный удар по СССР. Что ж, был такой призыв. Но разве сохраняет он сейчас привычную актуальность? Еще Дж. Лоуэлл говорил, что мнений не меняют только дураки и покойники. Разве в ту страну, которую он призывал стереть с лица земли, Солженицын вернулся в 1994 году? С другой стороны – осознавал ли он в 1973 году, во время произнесения своей Гарвардской речи, реальность осуществления своего призыва? Называя Америку величайшей из демократий, конечно, понимал изгнанный из страны писатель, что ничего подобного с ее стороны осуществлено никогда не будет, потому и сказал так! От отчаяния – не надо забывать, что всего за два года до произнесения этих слов он чудом избежал расстрела и был обречен на скитания за рубежом! Разве нельзя в таком эмоциональном состоянии высказаться подобным образом? Ответа нет – чтобы его дать, надо быть Солженицыным.

Другое обвинение, выдвигаемое теми, кого возлюбленный Иосиф Виссарионович в свое время не добил, состоит в якобы имевшем место сотрудничестве Солженицына с администрацией тех исправительных учреждений, в которых он содержался. А что, спрашиваем мы, лучше было бы поднимать бунты? Лучше, чтобы так и не узнал никто о творящемся в ГУЛаге безумии и жестокости? Лучше было, непонятно, что и кому доказывая, сгинуть, превратиться в лагерную пыль? Тут уж старая истина о том, что «для достижения цели все средства хороши» приобретает особую актуальность – любой, чья жизнь хоть раз находилась в подвешенном состоянии, согласится с этим.

И вдвойне уж странно выслушивать подобные реплики из уст ревнителей сталинского режима. Не Сталин ли виноват в том, что одних без суда ставили к стенке, других замучивали до смерти, а третьи выживали ради жизни и свободы, ради возможности донести до человечества правду?! И уж, ежели вы так любите Сталина и его приемчики, то отчего сотрудник администрации воспринимается вами как враг? Вам самим-то не по дороге с Берия и Фриновским, Ежовым и Берманом, Ягодой и Блохиным?! Только, как говорил ваш «причта во языцех», устами своего солженицынского воплощения: «А ты не боишься, что мы тебя первого и расстреляем?»…

Весной 2016 года, в очередную годовщину его смерти, остановки всей Москвы запестрели плакатом, помещенным на обложке книги, с изображением его посмертной маски и слов «Помер тот, помрет и этот». Прошло всего два года – и ни одного голоса против. Значит, популярность «отца народов» растет, решили мы, и надумали дать свою вольную трактовку тоталитарной комедии о борьбе за власть весной 1953 года. Она отличается от фильма разве что большим историзмом, хотя смешного в ней никак не меньше, чем в экранной версии. По старой традиции, вторая часть исторического кроссовера посвящена нашим дням. Как знать, может, кто из читателей и себя на страницах узнает?..

Учли мы и пожелания наших антагонистов, поклонников вождя, предварив каждую главу его цитатой. Возможно, это скрасит в их глазах впечатление от книги, а в глазах иных раскроет Иосифа Виссарионовича в неизвестном доселе свете.

А память Солженицына, величайшего гуманиста всех времен и народов, сквозит здесь в каждой строке. Как нам кажется, мы не просто имеем право апеллировать к ней как люди, прошедшие ад путинских тюрем, мало чем отличающихся от тюрем сталинских, но и обязаны делать это в обстановке всеобщего почитания того, чью могилу еще вчера их предки сравняли с землей. В данном случае, как говорится, кто, если не мы?..

В завершение разрешите поблагодарить за помощь в создании книги профессора Университета Осло Сигурда Йоханссона, чьи документальные исторические вставки выделены в тексте работы отдельными главами. Авторскую точку зрения на Сталина можно оспорить, но факты вещь упрямая, а ими историк владеет в совершенстве!

Приятного и полезного вам чтения (а, если захотите обсудить содержание книги с авторами, то и этому мы будем рады: aaronsvalner@gmail.com)!

Часть первая. Помер тот…

1.

Кадры решают все!..

Февраль 1953 года, Москва

Рабочий день министра обороны Николая Александровича Булганина начинается ни свет, ни заря – пока все труженики Страны Советов еще спят крепко и видят сны о мировой революции и мире во всем мире. Потому он и министр обороны, что встает раньше всех (а иногда и не ложится) во имя спокойного и мирного сна своих сограждан. Встает он тихо – чтобы не разбудить жену, что едва уснула после его ночного возвращения с работы в чуть живом от усталости состоянии. Маршальская форма всегда у него в шкафу, он надевает ее, освежается одеколоном и, стремительно спустившись по лестнице, впрыгивает в служебную машину, что мчит его по спящим еще улицам столицы в родное министерство. Сторож министерства Семеныч еще и глаз не сомкнул с тех пор, как покинул Николай Александрович свое рабочее место, а он уж тут как тут.

«Ну и здоров», – присвистывает Семеныч, отдавая на входе честь не замечающего ничего на своем пути руководителю. И впрямь он дюже здоров – несмотря на солидные уже годы, он еще залихватски отплясывает на всех правительственных приемах – да не что-нибудь, а «Барыню»!1 А ее поди, спляши! Никто не сможет, кроме, пожалуй, Николая Александровича. Все это снадобье. Волшебное и чудесное, что сил министру прибавляет и для работы, и для пляски задорной. Потому и спешит он сейчас к рабочему месту, чтобы скорее из него сил жизненных почерпнуть и взяться с присущей ему неутомимой энергией за работу по обеспечению безопасности родины.

А оно уж и ждет его в кабинете! Прямо на столе, не допитое еще со вчерашнего вечера, а точнее, с ночи, когда товарищ Булганин, не в силах больше трудиться, закончил рабочий день. Стремительно как пуля летит министр к бутылке, дрожащей от предвкушения очередного бесконечного трудового дня рукой наливает в рюмку божественной жидкости, опрокидывает… хорошо!

Почувствовав, как головная боль улетучивается, министр подходит к окну, открывает его, закуривает. Холодно. Недаром на родине его есть поговорка: «Марток – надевай сорок порток!» Зима почти подошла к концу, метелей и вьюг больше не жди, и оттого еще более трескучий мороз каждую ночь бьет по грязным московским улицам и мостовым, прогоняя блуждающих котов, собак и пьяниц прочь с заиндевелых Чистых прудов, обледенелой Москва-реки, промерзших и замусоренных Никитских ворот.

Чтобы не замерзнуть, министр замахивает еще рюмку. Потом еще. К девяти часам утра, когда все только подтягиваются в министерство, он уже готов. К труду и обороне. Вот только спать предательски хочется. И идет министр в комнату отдыха, что отделена тоненькой стеночкой от кабинета, и растягивается там на небольшой софе, погружаясь в сон до обеда и думая лишь о том, что какая-то важная мысль есть у него по расходам на оборону и надо бы, проснувшись, ее записать.

Тяжелая работа. Знают это подчиненные, и потому не рискуют беспокоить министра до обеда. После обеда можно – его уже отпустит, он станет добрее. Оттого, что в обед всегда посещает его добрый старый товарищ – министр внутренних дел товарищ Берия. Вместе они обсуждают вопросы государственного строительства, будущего страны. Генсек пока приболел, вот и легло на их плечи все руководство страной. Однако, товарищ Берия не так работоспособен как Николай Александрович. На работу он едет как и все, к девяти. Когда солнце уже встало и осветило грязь на улицах столицы, которая так раздражает Лаврентия Павловича. А куда ее денешь? Весной всегда грязно, сколько ни кричи на пенитенциарное начальство, чтоб больше осужденных на уборку выделяло. Делать нечего.

И так едет Лаврентий Павлович в сопровождении давнего своего друга и заместителя Богдана Кобулова и с недовольством взирает на летающие по Москве бумажки, бродячих диких животных, текущую прямо по улицам грязь – талые воды вперемежку с канализационными стоками.

–Ну и говно эта Москва, – говорит товарищ Берия. Соглашается с ним товарищ Кобулов:

–Да, не то, что у нас в Кутаиси, а?

–Эээ, – улыбнулся товарищ Берия. – Ты же армянин!

–Но вырос-то я в Кутаиси!

–Ладно, хватит трепаться. Делом займись. Смотри, какая идет…

Машина министра остановилась на светофоре. Дорогу переходила миловидная девушка – стройная и рыжая. Сидевшему за рулем усатому красавчику в форме МВД улыбнулась – понравился, значит. Еще бы, кому же грузин не понравится? А разве может быть такое, чтобы подчиненный нравился, а начальник нет? Совершенно исключено. Никогда такого не бывает. И потому уже несколько минут спустя машина товарища Берия сделала лихой вираж на перекрестке и проследовала за улыбающейся гражданской. Так уж хитро машина устроена, что спереди пассажиров, сидящих на заднем сиденье, не видно. Вот и решила девица, что только лишь шоферу она приглянулась. Он за ней едет – она улыбается. И только стоило ей подойти к какой-то двери, за которой, судя по всему, находилось ее рабочее место, как солидный товарищ Кобулов выскочил из машины и перегородил ей дорогу:

–Товарищ девушка!

–Слушаю, товарищ генерал?

–Скажите, какая политически грамотная! Служили?

–Да нет еще.

–А послужить надо. Родине.

Девушка вмиг посерьезнела:

–Как же я могу?..

–Вас товарищ Берия к себе приглашает!

–Сам товарищ Берия?! Ну я даже не знаю…

–Да что там знать – вон он, в машине сидит.

–Да ладно вам, шутить… – поворачивается к товарищу Кобулову спиной. Ну разве первый заместитель министра такое в силах вытерпеть?! Выхватывает товарищ Кобулов наган и кричит:

–А-ну, садись в машину, проститутка!

Видя, что волнуется их начальник, выскочили из машины молодые ребята из сопровождения, в их числе и тот молоденький, что понравился барышне. Окружили ее, хватают. Она в крик, на помощь звать, да только бдительные советские люди, что мимо идут, сразу видят, что тут дело не чисто. Кругом враги, и наши доблестные чекисты, как видно, разоблачили шпионку иностранную, а задержать их – дело мудреное. Недаром их там за кордоном всяким премудростям да штучкам учат. Виданое ли дело – шпиона под такую красивую девушку замаскировать?! А, может, завербовали?! Ничего, разберутся товарищ Берия и его аппарат.

Пока сам товарищ Берия наблюдает за происходящим из машины, думает он все же о делах государственных. А если предположить, что она и впрямь шпионка? Возможен такой вариант? Еще как возможен. Тогда МВД не вправе с ней никаких действий предпринимать, ее надлежит в МГБ передать, которое больше Лаврентию Павловичу не подвластно. Сидит там этот дурак Игнатьев и ротозейством своим всех шпионов мимо ушей пропускает. Конечно, первым замом у него друг Лаврентия Павловича, товарищ Гоглидзе, но все равно… не дело это, чтобы два министерства одним и тем же занимались и друг другу препятствия учиняли. Сокращать надо министерства ненужные, прав товарищ Маленков. Надо будет подумать об этом, а пока пищащую гражданку запихивают в черный ЗИС, и уносится он далеко под Москву, в район полигона «Коммунарка».

Только гражданка на заднее сиденье упала – как стекло, отделяющее водителя от пассажиров, опустилось и понеслась! Понеслась воспитательная работа, равных в которой товарищу Берии нет и не было. У него не забалуешь! Да так воспитывает, что тяжелая машина буквально ходуном ходит. Вот так министр! А если к делу еще и первый заместитель подключится, то совсем здорово шпионку перевербуют! Двойной агент будет после двойного проникновения внутрь нее нашей советской интернациональной идеологии!

Как на «Коммунарку» приехали, так товарищи Берия и Кобулов из машины вышли и пошли покурить – после такой насыщенной воспитательной работы завсегда покурить хочется. Их места сразу заняла охрана министра. Сам министр с подчиненным пока обсуждали ситуацию в стране.

–У нас, Лаврентий, ест сведения насчет этого посла в Китае, с тройной фамилией…

–С тройной?

–Да, кажется, Бовкун-Луганец-Орельский.

–Ишь ты, точно шпион. Только они под такими замудреными кличками прячутся.

–И мы так думаем. Мы его в Китае арестовали и в Сухановскую тюрьму пока определили.

–Ну что ты, Богдан?! Зачем?! Посла и так грубо арестовывать?!

–Работал на китайскую разведку.

–Ну и что? Все равно с послами так нельзя. Он ведь наверняка там резидентом был. Арестовал его – остальных спугнешь. Как теперь узнаешь, кто еще в его разведгруппу входил?

–Так он уже на них показания дал.

–Замечательно. Тогда тем более отпустите.

–Отпустить?

–Да. С женой арестовали?

–Так точно, товарищ маршал, с женой.

–Отпустить с женой. Его молотком зашибешь у нее на глазах, его задушишь. Потом торжественные похороны устроим…2

–Но зачем, он же шпион?!

–Ну ты и болван! Вправду говорят, все армяне тупые! Он посол, а это значит, как мы его, не проверив должным образом, на такую ответственную должность назначили?! Значит, у нас бардак?! Значит, это тебе надо молотком по башке звездануть?!

–Вай, какой вы умный, товарищ маршал! – одумался Богдан Захарович. – Вам бы председателем правительства быть, никак не меньше!

–Кстати, где у нас сегодня этот толстозадый дурак?

–В Ленинграде, товарищ маршал. В музей пошел.

–Вот долбо… Страна в руинах после войны, никак в себя прийти не может, а глава правительства по музеям разъезжает, заняться ему нечем! Э, Кобулов, ты мне дай срок, я их всех раком поставлю! Ну что они там так долго ее трахают?! Мне на работу пора! Молодые так быстро кончать должны!

–Прикажете кончать?!

–Прикажу.

Побежал Богдан Захарович к машине. Глядь – оттуда уж все помятые вылезают, а с ними гражданка чуть живая. Вооружились хлопцы наганами и давай ее по полигону гонять. Видя это, Лаврентий Павлович понял – без толку все. Не перевоспитаешь шпионов иностранных. Побегали так еще минут 20 и кончили гражданку из стволов. Зря только перевоспитывать ее пытался маршал Советского Союза, из-за нее на целый час на работу опоздал. Да, на работу он ехал к девяти. Приезжал не всегда к девяти. Ну да, министр – человек занятой. Что нам на это смотреть?

А в это самое время в Ленинграде Георгий Максимилианович Маленков с выражением явного неудовольствия на лице ходил по коридорам и галереям музея истории блокады Ленинграда. Черным пятном в истории страны и в сердце каждого, имевшего к блокаде хоть какое-то отношение, останется печальная година. Потому, наверное, и нет лица на председателе Совета министров. Или нет? Или дело в другом? А спросим об этом у него самого.

–Ну и что же это такое, товарищи дорогие?

–А что? – спрашивают.

–Как это называется?

–Так ведь… музей, товарищ Маленков.

–Да нет, это не музей. Музей – это учреждение культуры и искусства, а перед нами – камера пыток какая-то! Кому может понравиться смотреть на такое вот? В музей в выходной даже с детьми ходят, а от этого говна взрослому блевать захочется! Что это вообще такое? Кому это в голову пришло демонстрировать?..

–Как же, – робеет заведующий, – ведь это наша история! Больше всех жертв в войну понесли, так что ж теперь, молчать об этом? Как же можно, товарищ председатель Совета министров?

–Да так! Вы хотите показать здесь, что, дескать, город был в блокаде и сражался с гитлеровцами как мог. А товарищ Сталин, по-вашему, где был в это время? В Москве. Я был с ним рядом и знаю, что там иногда было погорячее, чем в вашем хваленом Ленинграде. И бомбы летели, и прятаться приходилось. А товарищ Сталин не бросил вас, не убежал в тыл, а организовал дорогу жизни, поставки продовольствия. Знаю, что мало! Ну и что?! Ему за весь фронт тогда думать приходилось, за всю страну. Из-за вас теперь болеет, что здоровье на войне подорвал, а вы ему, вместо благодарности – претензию под нос! Так мол и так, товарищ Сталин, бросил ты нас, мы тут сами с усами. Понавешали тут Кузнецовых всяких… – Маленков окинул недовольным взглядом портрет покойного товарища, что по размерам превосходил портрет вождя на входе. – Кузнецов за вас думал?! Враг и вредитель! А товарищ Сталин не думал?..

Совсем ничего заведующий не поймет, а товарищ Маленков знай себе бушует:

–Что это вообще тут такое? Оружие понаставили! А ну, как выстрелит?! Людей побьете!

–Никак нет, Георгий Максимилианович. Не может оно, оно ж трофейное, давно из строя вышло.

–Э, не знаете вы немца. Он на совесть все делает, не то, что наши зассанцы, его оружие и век стоять может без дела, а потом кааак трахнет! Нет, убирайте. Убирайте все, я сказал.

–А что же нам посетителям сказать?

–Не знаешь?! – покраснел Маленков. – Не знаешь, сука, что сказать? Ну тогда я сам скажу. А ну ведите всех посетителей экспозиции мне сюда. Давай сюда голубчиков!

Минуту спустя товарищ Маленков, взобравшись на трибуну в музейном актовом зале, уже перед народом распинается:

–Товарищи! Что вы тут видели?! Вы тут видели огромное количество боевого оружия. И не только о пушках и пулеметах я говорю, но и об оружии идеологическом. Я вот посмотрел и прямо обомлел, товарищи. Что же это получается? Ленинградцы сражались, а мы все нет? Их все бросили, бедненьких, включая товарища Сталина?! Наглая ложь! Он о них думал, и только благодаря ему они все тут живые и здоровенькие стоят, от харь хоть прикуривай! Разложить хотят мозги нации, историю вспять повернуть, оболгать! Не выйдет, голубчики! Всех расструляем! Ишь, говно! Свили тут, понимаешь, антисоветское гнездо! Только врагу может быть выгоден миф о блокаде Ленинграда!3

Сказал – и замолчал. Мертвая тишина, знакомая, пожалуй, только блокадникам, повисла в воздухе – так резко и абсурдно звучала фраза главы Советского правительства. Сам товарищ Маленков, любитель и мастер переговоров, которого за глаза ближайшее окружение называло «телефонщик», казалось, испугался. Потому сошел со сцены и заговорил с народом более мягким, вкрадчивым тоном:

–Я хотел сказать, что недаром тут столько оружия, товарищи. Вы же сами видите. Зачем столько единиц боевой техники мирному советском музею? Слепому видно, что тут скрылась тщательно законспирированная троцкистско-гитлеровская группировка, а мы ротозействуем, мимо ходим, да музейными экспонатами любуемся. А тут в набат бить надо! И я не просто так говорю, товарищи, – глава Совмина снова начинал наращивать тембр голоса. – Не просто так говорю «бить». Это не переносное значение, а самое прямое!

–Да как же бить, товарищ Маленков? – голос заведующего уже дрожал. Казалось, старик вот-вот отдаст Богу душу.

–А вот так!

Георгий Максимилианович схватил лопату – и откуда только она тут взялась – и с неистовыми воплями стал крушить постаменты и бюсты, боевую и гражданскую технику, стопки рукописей и стенограмм. Он визжал и с новой и новой силой опускал лопату на экспонаты, а служащие стояли и смотрели, не в силах ничего понять. Минуту спустя клубы пыли поднялись в воздух и почти целиком скрыли фигуру столичного гостя. Тогда, глядя на него, и другие посетители похватали у кого что было и принялись крушить вражеское гнездо! И только пыль чуть-чуть рассеялась, как смотрит Георгий Максимилианович на все происходящее и умиляется – как же дружно наши советские граждане борются с общим врагом, когда нужно!..

К полудню от музея остались одни стены, а уже в час дня товарищ Маленков прибыл в Ленинградский обком партии, чтобы выступить с докладом на эту тему. Тут его и застал звонок товарища Берия.

–Ты что там делаешь?

–Музей громил, – смеялся в трубку Георгий Максимилианович.

–Какой еще музей?

–Истории блокады Ленинграда.

–Чем он тебе помешал?

–А там говорили, что товарищ Сталин бросил ленинградцев во время войны на произвол судьбы. Не могу я такого терпеть.

–Мне кажется, ты все усугубляешь. Причем тут блокада?..

Георгий Максимилианович прикрыл трубку рукой и заговорил вполголоса:

–В том-то и дело, что тебе кажется. Ты вот не знаешь, а вокруг только и твердят: «Сталин болен да помирает». Они его со счетов списывают, и нас заодно. Никак нельзя этого допустить, Лаврентий, никак, ты это не хуже меня знаешь.

–Ну изволь, изволь. Я тут Булганину привез отчет о выполнении МВД плана по лесозаготовкам для страны силами осужденных на 1953-1954 годы. Да и к проекту бюджета, думаем, пора приступить. Тебя ждать?

–Да, завтра-послезавтра приеду, без меня ничего не обсуждайте. Будут поправочки.

–Добро.

Берия положил трубку и взглянул на Булганина.

–Ты ему звонил?

–Звонил, а что толку? Он просил без него бюджет не обсуждать и сказал, что вернется на днях…

–Надо же, как скверно. Ко мне тут министр печати приходил, надо срочные новости согласовать, а без его визы никак…

–Это как раз не беда. Пусть печатают прошлогодние. Свежие новости плохо влияют на наш народ.

–А ты прав, Лаврентий. И как это я сразу не сообразил?

–Я хотел с тобой другой вопрос обговорить, для решения которого нам Жорик как раз не нужен. Охрана вождя.

–А что там не так?

–Кто же знал, что этот Власик таким пидором окажется? Что в «дело врачей» ввяжется и сам захочет нашего дорогого и любимого на тот свет отправить? Вот же блядюга! Сейчас бы разобраться, кто его к Иосифу Виссарионовичу подсунул, да кишки ему выпустить…

Булганин расхохотался:

–Так и разбираться нечего. Ягода. Выпустили уж.

–Эх, жаль.

–А чем тебя его нынешний не устраивает? Новик?

–Да что меня?! Он генсека не устраивает…

–Да ты что?! – всплеснул руками Булганин. – Неужто жаловался?

–Намекал. Дескать, непонятливый. А у Иосифа Виссарионовича из-за этой его непонятливости проблемы со здоровьем начинаются… Понимаешь, о чем я? – Берия понизил голос и подмигнул Булганину.