Деяние Луны

Нина Самохина

Реальность отличается от сна тем, что никогда не заканчивается.

Когда я вышла прогуляться в парке, был ещё день. Небо ярко светило на небосклоне, и мороз только слегка кусал щёки, придавая им лёгкий румянец.

Но сейчас яркое светило уже скатилось к горизонту, едва прогревая воздух своими лучами.

«Это невозможно!» – вспыхнуло вновь в голове, когда взгляд наткнулся на собственные следы, внутри которых расцветали алые розы

Я шла уже несколько часов, пытаясь выбраться из леса, но продолжала ходить кругами, не в силах найти дорогу назад.

Знакомые тропинки, на которых ещё недавно встречала лыжников, вдруг исчезли, превратившись в звериные следы и тупики из высоченных сугробов.

Больше не было лыжни, петляющей между деревьями, лишь только белоснежная гладь, мерцающая в закатных сумерках. Даже дятел, чей стук постоянно разносился по парку, и тот молчал. Лес был мёртв, и лишь я неприкаянным призраком бродила по нему.

Временами приходилось продираться через сплетение ветвей, которые сухими пальцами тянулись к берету, и, цепляясь за него, срывали с головы, взлохмачивая волосы. Но их болезненные прикосновения уже не пугали так сильно, как мысль, которую я прятала глубоко в душе.

«Не выбраться», – она так часто всплывала в голове после того, как телефон отказался включаться на морозе, что приходилось разговаривать с собой, лишь бы пресечь её появление.

– Ну что ж, присядем, – голос хрипел от частых криков, которые взывали о помощи, но мир оставался глух к мольбам, и в ответ не было слышно ни гула машин, ни говора людей… даже в хрусте веток и то было отказано.

Сбив варежками снег, я уселась на поваленное дерево, блаженно выдохнув. Ноги немели от холода, но в карманах кроме ключей, да телефона, ничего не было. Ничего, чем можно было бы пожертвовать для растопки.

Уголки глаз вновь болезненно закололи, когда ветер ледяными поцелуями слизал появившуюся слезу.

– Так. Успокойся, – одёрнула я себя, понимая, что слёзы не помогут выбраться из леса, даже если залью ими всё вокруг. Но отчаяние требовало выхода, криком ли, рыданьями, чем угодно, чтобы выплеснуть наружу то, что съедало изнутри.

– Давай ещё раз, – пальцы вытащили из кармана телефон и нажали на кнопку включения. – Ну, пожалуйста, миленький. Хотя бы пару минут, – ладони сжались вокруг экрана, пытаясь согреть холодный корпус своим теплом.

Это ведь так мало для того, чтобы определить своё местоположение и наконец покончить с бессмысленным блужданием.

– Да что ж ты за тварь-то такая! – не выдержала я, поняв, что смартфон не желает подарить крохотную надежду.

Хотелось сломать его, запустив в ствол стоящего рядом дерева, или швырнуть в сугроб, который маленькой горкой возвышался на дороге.

«Надеюсь, там много льда, и этот бесполезный кусок разлетится на сотню мелких осколков».

Но пальцы спокойно разжались, подчиняясь силе воли и голосу разума, который вопил о том, что негоже ломать то, что может спасти меня в будущем.

«Когда? Сколько ещё ждать, чтобы эта противная штука заработала? Час? Два? Три? – спорила я с ним, давая выход накопившемуся страху. – Да я замёрзну тут намертво, а трупу будет очень сложно согреть его своим теплом».

И тут же ощутила, как лёгкая дрожь начала сотрясать тело, а зубы принялись отбивать лихую чечётку. Паника подступала всё ближе.

« Если сдамся… если позволю этому чувству охватить меня, то проиграю».

– Успокойся, – медленно выдохнула я, пытаясь отогнать мрачные думы. – Всё будет хорошо.

«Сама-то в это веришь?»– шевельнулось внутри.

– Иди в жопу, – выругалась я, чувствуя, что схожу с ума.

Заставив себя подняться, я вновь пошла вперёд. Становилось всё холоднее, и нужно было двигаться, несмотря на пугающие стенания ветра, и снежинки, которые летели с тёмно-серого неба.

Ни звёзд, ни луны, ничего. Лишь холод и метель, которая сбивала с ног, заставляя падать в очередной сугроб, давая прочувствовать, насколько тяжело выбираться из белой могилы из раза в раз, как мутнеет сознание, уплывая куда-то вдаль, не желая возвращаться в мрачную реальность. Ведь там, в забвении, тепло, там не было боли, от содранных в кровь коленок, и отчаяния, что затопило моё сердце.

В какой-то момент я обнаружила, что лежу, а могильная стужа перехватывает дыхание, сковывая лёгкие. Маленькое облачко пара, что всегда сопутствовало в пути, уже исчезло, и вместо крови в венах, я ощущала лишь холод.

«В конце концов уснуть – не самая худшая смерть», – я чувствовала, как костлявые пальцы тянутся ко мне, а задумчивый взгляд смерти скользит по лицу, прячась за вихрями снежинок.

– Так устала, – веки потянуло вниз и вой ветра, который ещё недавно напоминал стенания чудовища, вдруг превратился в нежную колыбельную, которая тихо убаюкивала разум, принося покой.

Константин Ясенский

Встреча для тех, кто участвовал в обряде, была назначена возле «Дома собраний» в полночь. Эта была единственная ночь в году, когда на бескрайнем чёрном небе исчезали звёзды и единственным источником света становилась луна. Бледная, почти прозрачная, словно призрак себя, она плыла над долиной, окутывая всё мёртвым светом. Только он спасал поселение от полного погружения во тьму.

Костя стоял на крыльце дома и смотрел, как сгущается окружающий мрак. Сегодня солнцу нет места и потому всё, что когда-то дарило яркий свет, украшая поселение весёлой гирляндой огоньков, было выключено. Дома мёртвым взором смотрели в лес, и не чувствовалось больше жизни там, за стеклом, казалось, все умерли и только он один остался в деревне.

Юноша знал про запрет, про то, что непосвящённым нельзя было появляться на улице после заката, но всё равно ощущал льдистое прикосновение мрака. Ему чудилось, что чёрный туман заполняет пространство, клубясь дымкой, шевелясь в корнях деревьев. Словно огромное существо он царапал границу, пытаясь прорваться, желая поглотить всех. Ведь именно сегодня она истончалась, и то, что удерживали наложенные заклятья, могло вернуться домой.

Костя нахмурился – мысль о границе не давала ему покоя.

Много веков назад её создали старейшины, вплетая охранные заклинания вязью рун, дабы скрыть поселение от глаз тех, кто мог причинить ему вред. Она выглядела, как призрачный купол, который прятал внутри целый мир, не давая ни людям, ни другим существам пробраться туда.

Духи-охранники, вскормленные кровью первой жрицы, днём и ночью поддерживали её, отводя глаза заблудшим и безжалостно казня непокорных. Но со временем их сила ослабла, и последние пять лет граница с трудом выполняла возложенное на неё предназначение. Именно тогда, после первого нападения древних, после гибели пятнадцати полукровок, в ней появилась первая трещина.

С той кошмарной ночи, когда десятки голосов молили о пощаде, когда паника заставляла жителей бросать умирать слабых и раненых, Костя и Данила взяли патрулирование на себя, маскируя новые трещины, которые появлялись с пугающей быстротой.

Их цель была предотвратить непоправимое – полное разрушение границы. Только ради этого они каждую ночь, вместо того, чтобы нежиться в мягких кроватях, проводили в лесу, отбивая атаки зверей и кровью первородного подпитывая рунескрипты. Малейшая оплошность могла стоить поселению жизни. И вот теперь обряд мог стать такой ошибкой.

«Как я раньше об этом не подумал… – вмиг стало всё ясно. – Чёрт!»

Исходящая от обряда опасность, которую он ощущал почти на физическом уровне, все те сомнения и тревоги, которые не отпускали всё это время… Причина была в нём, ритуал мог стать последним испытанием для границы. Ведь сила ведьмы разрывает пространство, чтобы призвать истинную пару, а духи слишком слабы, чтобы сдержать Алефтину.

«Если бы я только мог высказать своё предположение на собрании, старейшины согласились бы со мной? Не пошли бы на поводу Елисея? – предавался раздумьям Костя, пробираясь по улицам – Быть может, тогда было б всё по-другому? И я не тащился б неизвестно куда».

Руководил ли им страх? Юноша не знал. Просто все чувства вопили об опасности, и кровь билась в висках. Он вёл беседу с собой, не замечая, как закончились дома и над тропой нависли могучие деревья, как несколько теней обогнали его, стремясь поскорей достичь вершины. Казалось, Константин не видел никого вокруг, полностью погрузившись в свои мысли и пытаясь почерпнуть в них уверенность.

И лишь, когда яркая вспышка осветила его напряжённое лицо, юноша, прищурившись, бросил удивлённый взгляд на холм.

Она стояла наверху, будто объятая пламенем – маленькая, сгорбленная старушка, воплощающая умирающую часть поселения. Ту, что наполнена верой, традициями и магией.

«Алефтина», – уголки губ слегка приподнялись, приветствуя полуулыбкой пожилую женщину. Несмотря на их краткие встречи, старушка была единственной, кто вызывал у него симпатию

Возможно, это было потому, что их обоих боялись и почитали, а может из-за того, что когда-то давно ведьма спасла маленького мальчика от толпы, разогнав сплетников палкой. И вот сейчас, в кафтане из красного сукна, с изящно расшитым подолом, перед ним стояла не просто женщина, а жрица Тёмной богини.

Её наряд был очень старым, не одно поколение ведьм воспевало в нём луну. Мех на рукавах сильно обтрепался, кое-где даже недоставало кусков, а символы, расшитые когда-то золотыми нитями, уже не сияли так, как раньше. Чернота, словно тьма ночи, поглотила их.

«Рано или поздно всё стареет и умирает», – подумал юноша, решительно направляясь к старушке, которая с интересом разглядывала его бесстрастное лицо. Все чувства, что принц испытывал сейчас, отражались лишь в серых глазах. Они то загорались от внутреннего света, и серебро сливалось с желтизной, то погружались в вязкую тьму, затягивающую на глубину любого, кто в них посмотрит. Эти очи порабощали своей красотой, эмоциональностью и бескрайней пустотой.

Возле жрицы мрак сплёл несколько фигур, играясь с языками пламени, которые то поднимались, освещая лишь Алефтину и не давая видеть других участников, то с почтением кланялись, приветствуя воссоединение наследника крови и хранительницы рода.

Впервые за шестьсот лет они встретились на священном ритуале, где будут вместе воспевать Луну.

– Я не могу участвовать в обряде, – принц не оставлял попыток разрушить магию. При взгляде на неподвижные силуэты он думал лишь о том, что один из них принадлежит Лидии. И сердце тогда клокотало от собственного бессилия, противясь чужой воли, боясь, что заговор сможет превратить его в безвольную марионетку.

– Ты уже участвуешь! – острый взор пронзил насквозь,

– Но все могут быть в опасности, потому что…

– Эта цена. И мы её заплатим, если придётся, – продолжила спокойно старушка, не обращая внимания на протестующий жест юноши.

– Неужели вы не понимаете?! – яростное рычание вырвалось из груди. – Мы все здесь умрём!

– Смерть – малая цена за жизнь рода.

– Не будет никакого рода! – эмоции бурлили внутри, желая прорваться, вихрем сметая все доводы одной лишь фразой «Я не хочу!».

До принца донёсся взволнованный шёпот, зародившийся в тенях при слове «смерть». Он расходился в стороны, подобно кругам на воде, заставляя трепетать линию людей.

– Лично я не собираюсь сгнить в яме из-за того, что какой-то старикашка вздумал женить меня на своей правнучке.

– Ты не умрёшь, – глаза Алефтины смотрели пристально, и в них, кроме красного пламени, ничего не отражалось.

– Откуда вам знать? – неистовое желание вцепиться в неё зубами и разорвать росло с каждой секундой. Зверь видел в ней угрозу и хотел уничтожить.

– Хватит! – не выдержала она и стукнула посохом о землю, дабы прекратить спор. – Хочешь того или нет, но ты уже участвуешь. Так суждено. Настало время для новой крови. Для той, что вознесёт наше племя. Даже если все мы сгинем во мраке мира, это небольшая плата за твоё возрождение, потому что ты, – Алефтина указала изогнутой палкой на него. – Мёртв.

Косте показалось, что его ноги приросли к земле, когда она произнесла эти слова. Мёртв? Он? Как такое может быть? Ум отрицал сказанное, не желая верить, но там, в глубине сердце что-то шевельнулось и прошептало: «Всё верно».

– Юный Котик… надежда и сила рода, – продлевала его агонию жрица, и складка на лице, которая лет двести назад была полными губами, дрогнула в еле заметной усмешке, – ты так и не смог покинуть свой отчий дом. А тот, кому милее смрад и трупы, не может быть живым.

У принца перехватило дыхание от боли и слёзы навернулись на глаза. Тяжело вспоминать то, что хочешь забыть, что давно похоронено в глубине сердца.

«Не надо…» – Костя стиснул зубы, чтобы не закричать. Каждое её слово взывало к памяти, воскрешая тот страшный день, наполняя его красками, эмоциями и запахами.

Он снова почувствовал себя маленьким мальчиком, что стоит на разрушенной площади и не может отвести глаз от двух силуэтов, мирно покачивающихся на ветру. Влево-вправо, влево-вправо. Ветер баюкал мёртвые тела, отдавая последнюю честь королю, своим мощным дуновением отгоняя стаю ворон, которая пировала рядом. И хоть глазницы были уже разорваны, а запёкшаяся кровь застыла по краям, в них ещё можно было узнать родителей.

Константину хотелось кричать от отчаянья, от кошмара, в реальность которого до сих пор не верилось. Казалось, закричи он и всё закончится, проснётся в своей кровати, и не будет развалин дома, да запаха горящей плоти, что стелился по земле.

Он боялся дышать, зажимая ладонями рот, страшась почувствовать внутри себя частички любимых людей.

«Почему?»

Взгляд никак не хотел уходить, прилипнув к родителям, впитывая каждую мелочь и рисуя жуткие картины пыток и смерти. Они не сдались – он знал это точно, потому что иначе б не жил, но сердце… сердце обвиняло их в этом.

Он пытался вспомнить их лица, но почему-то не получалось: «Что они делали вчера? Кажется, шли на рыбалку. Папа пел или нет? Или это было в другой день? А может, этого вообще не было? Разве он любил рыбалку? А мама?»

«Я не помню», – Костю трясло от ужаса, кто-то чудовищной рукой стёр его воспоминания, оставив лишь неясные обрывки. Боль, словно дикий зверь, разрывала на части, и спасения от неё не было.

«Все мертвы, – прозвучал в голове насмешливый голос, – ты тоже мёртв».

Да, больше всего на свете ему хотелось разделить участь родителей, и наряду с этим мечтал отомстить. Бросить убийц на потеху зверям и птицам, и пусть те рвут, клюют, мучают ещё живые тела, дабы страдания их длились вечно.

Костя вздрогнул, налетевший ветер прогнал иллюзию, и он обнаружил себя на коленях возле Алефтины.

«Это конец, – пронеслось в голове. Все, кто был здесь, видели его беспомощным, его слёзы. – Я опозорен».

Принц тяжело выдохнул и поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с теми, кто стали невольными свидетелями его слабости. Что будет в них? Разочарование? Радость? Злорадство?

Но теней вокруг ведьмы больше не было.

– Где все? – его голос был глух, и едва слышим.

– У каждого свой Ад, не правда ли? – старушка склонилась над юношей и нежно провела пальцами по щеке, стирая набежавшую слезу. – Надежда есть, если слёзы всё ещё могут омыть твою душу.

– Где все? – повторил юноша, не слыша её слов. Всё, о чём думал – это люди. Десятки человек пропали за какое-то мгновенье. Разве такое возможно?

Правда, чего уж греха таить, в его голову закралась мысль о сговоре Алефтины со старейшинами. Ведь всего того, что он пережил за короткое время, хватило бы, чтобы сойти с ума, и только чудовищная сила воли удержала его на грани безумия.

Чего ещё ему ждать?

– У всех есть тайны, а тропы к ним неизвестны даже мне. Негоже нам оставаться тут, когда Ульвальд ждёт.

Принц кивнул, сейчас он чувствовал себя марионеткой в руках жрицы, и она, почему-то, вела его к гибели. У него не было желания сопротивляться Алефтине, произошедшее вытянуло последние силы, сломав что-то внутри.

«Почему я…» – Костя не решался задать вопрос своему сознанию, боясь того, что может оказаться за белой пеленой. Наверное, уж лучше так, чем скорбеть по ушедшему прошлому.

Разглядывая старые альбомы, принц всегда подмечал то, с каким равнодушием смотрит на фотографии матери и отца, словно это были незнакомые ему люди. Может, поэтому злость вспыхивала в нём каждый раз, когда сестра заводила речь о воспоминаниях. Она хоть что-то помнила, в отличие от него.

– У мамы были зелёные глаза, – весело щебетала Катерина, – папа называл их болотными. Она всегда обижалась на него за это.

Константин проматывал свои воспоминания, пытаясь воссоздать подробности, приоткрыть завесу над забытьём, чтобы тут же задёрнуть обратно. Пусть спит, ещё не время предаваться тоске, но посмотреть, хоть на секунду ощутить на себе лучистый взор матери, хотелось.

– Вот видишь, – чей-то маленький пальчик тыкал в чёрно-белую фотографию в старом альбоме, – это ты.

В пухленьком малыше он пытался узнать себя. Рядом двое людей, мужчина и женщина, все радостно смеются на камеру, обнимая друг друга.

– Не помню, – виновато произнёс юноша.

– Ещё бы, тебе же тогда годик был! Странно было б, если б помнил.

– Мы пришли, – голос Алефтины вывел его из забытья.

Костя с отрешённым видом взглянул на женщину, смутно понимая, что происходит. В голове ещё пульсировали слова, брошенные сестрой: «Странно, если бы помнил…»

Сейчас, если бы вдруг ведьма приговорила его к смерти по приказу Елисея, он бы никак не отреагировал. Ему было всё равно.

Старушка дошла до входа в пещеру и вдруг обернулась, уголки губ приподнялись, показывая затупившиеся клыки. Принц никогда не видел её улыбающейся или смеющейся, и вот теперь она улыбалась ему:

– Знаешь, я много лет наблюдала за вами и поняла, что вы – самые светлые жители этой деревни. Пусть ни тебя, ни его, не страшит тьма окружающих. Они давно умерли для короля, их души сгнили и теперь могут взывать только к смерти. А жизнь… жизнь Ульвальд решил подарить вам, – она замешкалась, точно раздумывая говорить или нет, вещать ли своим голосом предсказание, а затем продолжила. – Вы боитесь любить, ведь это чувство вам незнакомо, но, когда-нибудь, и она просочится в ваши тела, – её взгляд снова задержался на нём, видимо чего-то ожидая. – Здесь нет той, кто может тронуть твоё сердце.

И, не получив должного, Алефтина, недовольно хмыкнув, отправилась вглубь пещеры.

Костя не двигался.

Он смотрел в обступающую тьму, пытаясь понять, почему от её слов стало так обидно.

«Если я хочу любви, – изводил он себя, – то почему не согласиться на Лидию? Её любовь сможет согреть меня в холодной постели. Ну, а сердце…»

Теперь-то он понял, о чём говорила ведьма. Тело, ум, всё это было живо благодаря мести. Будто карающий меч летел он на головы врагов, лишая жизни, оставаясь глухим к чужим мольбам. Но оружие – только инструмент и лишено чувств, у него нет сердца, лишь холодная решимость. И принц отринул то, что нужно королю. Его сердце было мертво.

Так почему, даже сейчас, он продолжал так цепляться за жизнь? Неужели, только из-за мести? Не лучше ли ему было остаться там, среди трупов, ведь он один из них?

Константин сделал шаг в пещеру, и темнота обступила его. Все звуки, которые доносились из леса, растворились, когда юноша продвинулся вперёд ещё на несколько шагов.

«Хочу ли я что-то изменить сейчас?»

Его руки нежно ласкали стену прохода, чувствуя тепло камней, отшлифованных прикосновениями.

«Зачем мне любить?»

Под ногами шуршала листва, ломались хрупкие ветки.

Внезапно, совсем рядом, послышалось журчание ручья. Костя повернул голову вправо, но ничего, лишь вязкая темнота. Рука скользнула вниз, пробежав пальцами по острию камня, который чуть не вонзился ему в голень, по переплетению корней, что узлами врезались в проход, ещё ниже, ощупывая подушечками землю: «Сухо».

Снова шаг, осторожный, боясь упасть, и крылья носа вздымаются вверх, втягивая воздух, стремясь ощутить сладость гниения, но опять ничего. Звук играл с ним, то появляясь, то пропадая, не удаляясь и не приближаясь.

«В пещере Ульвальда всегда есть свет для тех, кому нужна надежда», – вспомнилась вдруг одна из легенд.

Тогда почему тьма обступила его? Не готов? Возможно, ведь столько сил было потрачено на то, чтобы отменить обряд. И даже, когда это стало невозможно, он противился, не веря в чудеса: «Видно у нас полная взаимность. Мы оба не верим друг в друга».

Да и как ему поможет первородный? На его месте Костя давно бы стёр весь древний род с лица земли. Потому что та жизнь, которую он подарил полукровкам – проклятье. Оно сопровождает их с момента рождения и до могилы, не давая насладиться счастьем. Но самое страшное грозит потомкам Ульвальда, ибо их любовь всегда приправлена обречённостью. Они не в силах изменить судьбу, так как на весах кроме сердца всегда будет будущее рода, а ради него нужно пожертвовать всем: чувствами, любимой, собой.

Но сейчас ему не нужен ни род, ни любимая. Лишь месть стала его отрадой, целью, это то, что перевесит всё: «Даже если умру, я убью тебя».

Чёрный волк не давал ему покоя с самого детства, сначала приходя в кошмарах, отчего приходилось спать вместе с сестрой, а затем в мечтах. Он вонзит клыки в глотку этой твари, вырвет алые глаза, и будет с наслаждением взирать на то, как кровь бога проливается на землю: «Но ты мне ведь в этом не поможешь. Потому что сам один из них».

Костя бы никогда не пошёл на обряд добровольно. Для него это были поиски не любви, а инкубатора. Тела, которое лучше всего бы подошло для его первенца. Поэтому он насмехался над теми, кто верил в великую любовь между богом и человеком, надеясь на собственное счастье. Разве можно обрести его, когда герои легенды сами трагически погибли?