Три аккорда. Сборник рассказов

Часы на башне пробили полночь. Гулкое «дон-дон» пробежало по площади и сползло туда, где в подземной мастерской трудилась Элиза. Перебросив на спину короткую рыжую косу с завитком на кончике, она склонилась над новым механизмом. Длинное узкое тело и четыре тонких крыла – два больших и два поменьше. Бабочка. В детстве Элиза каждый год на день рождения получала в подарок живую бабочку в банке. Синие, оранжевые, салатовые – все они казались прекрасными, хотя и радовали недолго.

Однажды, на очередной день рождения, Элиза попросила отца подарить ей книги. С тех пор она чинила часы и игрушки, копила деньги и вскоре купила подземную комнату с низким потолком, чтобы открыть собственную мастерскую. Жила Элиза недалеко от своей мастерской, но домой возвращалась редко. Она любила работать по ночам, щурясь при свечах и вдыхая запах плавящегося воска. Огонек придавал любому металлу желто—оранжевый оттенок, и Элизе казалось, будто она работает с золотом.

Механическая бабочка, лежавшая перед изобретательницей, порхала бы в банке изо дня в день. Однако она никак не хотела взлетать, а если и взлетала, то не порхала, а носилась по комнате, врезаясь в стены и громко звякая. Элиза никак не могла научить свои создания летать. Механические кошки, сделанные ею, хрипло мурлыкали, когда их гладили по спинкам, лошади гарцевали, собаки виляли хвостами, но бабочки и птицы не умели летать. Каждый раз всё заканчивалось одинаково: Элиза пряталась от собственных игрушек, а потом собирала по мастерской шестеренки и тонкий мятый металл.

Мастерскую Элиза оформила сама. Развесила картины с дирижаблями и видами городов, повесила занавеску на маленькое узкое окошко под самым потолком. Света в комнату попадало мало, поэтому Элиза купила подсвечники и газовые лампы. В пасмурные дни с улицы в комнате виднелся свет, как будто кто-то украл солнце и держал его в плену под землей.

В редкие солнечные дни Элиза брала книгу, выходила на улицу и садилась на скамейку возле лестницы, ведущей вниз, к двери мастерской. Дверь она постоянно красила в золотистый цвет, но дождь быстро делал ее ржаво-коричневой. Однако Элиза не сдавалась. Она выбирала новую краску и опять выходила к двери, вооружившись толстой кистью. Когда-то она рисовала черные шестеренки поверх золота, но сейчас ограничивалась тем, что изобразила их на вывеске мастерской.

На стене дома, подземная комната которого принадлежала Элизе, висела деревянная табличка с надписью: «Живые механизмы». Металлические буквы Элиза сделала сама, а на дереве нарисовала шестеренки и маленькую бабочку – символ своей главной мечты.

Бабочек Элиза видела и во сне, когда, сама того не замечая, засыпала прямо за столом, держа в руке новую, еще не законченную бабочку. Увы, механическая игрушка не походила на тех бабочек, которые порхали вокруг Элизы во сне. Насыщенного сиреневого цвета, с большими крыльями, они садились на ее волосы и длинную юбку. Элиза протягивала руку, чтобы хоть одна решилась опуститься на ладонь, но стоило бабочке коснуться лапками пальцев Элизы, как сон рассеивался.

Пыльный солнечный луч рассекал комнату, врезаясь в оголенные шестеренки. Неужели солнце? Да, всё верно, луч попал в комнату через окно. Элиза отперла тяжелую дверь и, приподняв юбку, поднялась на улицу. Перед ней открылась маленькая площадь, усеянная по кругу мелкими магазинами. Нога привычно шагнула на неровные камни, все еще влажные после ночного дождя. Элиза прикрыла рукой глаза – солнце показалось ей слишком ярким. Оно пряталось за остроконечной часовой башней. На самом верху башни были шестиугольные часы с крупными цифрами и изогнутыми стрелками. Чуть ниже удобно устроилась группа маленьких часов – круглые, овальные, в форме сердца и квадратные.

Элиза спустилась в мастерскую и вернулась на площадь с толстой книгой в руках. Солнечное утро пахло прохладой, и, если в мире существовали дни, созданные для особенных событий, этот день точно входил в их число.

Погода была приятной, а книга интересной. Помимо красоты слога, она пленяла еще и прелестью черно-белых иллюстраций. По страницам летали дирижабли, гуляли дамы в длинных юбках и тугих корсетах. Иллюстрации завораживали, казались даже реальнее камней под ногами, часов на башне, солнца, пробившегося сквозь серое небо. Волосы нарисованных красавиц развевались, вокруг дирижаблей собирались облака. Элиза понимала, что всё это – лишь иллюзия, но так хотелось верить в сказку. Хорошие книги тем и отличаются от плохих, что мы им верим.

Большой домашней библиотеки у Элизы никогда не было. Ее родители любили читать, но всегда одалживали книги и никогда потом не перечитывали. Они считали, что первое впечатление от книги – самое чистое и верное. Элизу это удивляло, – она любила возвращаться к знакомым героям, вновь проходить с ними долгий путь. Сердце ее замирало, когда любимый персонаж вступал в неравный поединок с судьбой, хотя Элиза знала, что всё закончится хорошо. Когда же Элиза дочитывала последние строки и закрывала книгу, она улыбалась, словно только что поговорила со старым другом, которого долго не видела и по которому сильно скучала.

– Зачем читать книги, если видишь яркие сны?

Элиза оторвала взгляд от рисунка с дирижаблем. Солнце мешало ей разглядеть лицо незнакомца. Был виден лишь высокий узкий силуэт в цилиндре.

– А вдруг я не вижу снов? – спросила Элиза.

– Все творцы видят сны. Иначе откуда бы они брали вдохновение.

– Из книг.

Незнакомец замер, а затем наклонился и заглянул в книгу Элизы. Двигался он неспешно, опираясь на деревянную трость с затертым рисунком на рукояти. Элиза так и не смогла рассмотреть лицо чужака – глаза слезились. Солнце заставило ее опустить взгляд на обувь собеседника. Кожаные ботинки на толстой деревянной подошве совершенно не подходили к шляпе и трости.

– Замечательный рисунок, хоть и устаревший, – отметил незнакомец. – Но всё же я уверен, что в ваших снах есть вещи намного интереснее воздушных кораблей.

– К чему вы ведете? – нахмурилась Элиза.

Ей все меньше нравился этот разговор, а немногочисленные горожане, бродящие по площади от магазина к магазину, будто бы специально обходили мастерскую, не давая шанса избавиться от странного гостя.

– Что вы, что вы! – Незнакомец сдержанно рассмеялся. – Я никоим образом не желал обидеть творца. Я пришел дать совет.

Незнакомец протянул к Элизе свободную руку. Плоский блестящий предмет мягко опустился на раскрытую книгу.

– Однажды вы встретите людей в шляпах с черными перьями. Покажите им эту вещицу. Разумеется, сейчас вы думаете, будто я – всего лишь спятивший старик, но, поверьте, зла я вам не желаю. Помните мой совет, и, надеюсь, однажды вы будете рады, что получили его.

На странице книги между парящим дирижаблем и высокой каменной башней лежали красновато-золотистые карманные часы. Круглые, потертые, с откидывающейся крышкой, сероватым циферблатом и застывшими стрелками. У часов была длинная цепочка с шероховатыми крупными звеньями.

– Старинные, – задумчиво сказала Элиза, потерев пальцем мелкий узор на крышке часов. – Вы уверены, что хотите оставить их мне?

Вопрос пролетел по площади, ударился о камни и вернулся к Элизе, так и не найдя адресата. Незнакомец, подаривший ей загадочную вещь и не менее загадочный совет, исчез, как могут исчезать только герои книг, растворился, словно сон или иллюзия.

Три часовые стрелки. Первая – тоненькая и длинная, с маленькой пикой на конце. Вторая – чуть короче и чуть толще. Третья – короткая и пузатая. Три литые стрелки. Никаких украшений, никаких надписей, никаких поломок.

Никаких цифр, кроме восьмерки. Циферблат потертый и посеревший, но не похоже, что остальные цифры стерлись от времени. Их просто никогда не было. Одна лишь восьмерка, идеально ровная и вытянутая. Если повернуть часы, она превращалась в знак бесконечности.

Цепочка. Звенья царапали корпус. Сильнее всего пострадала крышка. Шершавые глубокие царапины.

Рисунок. Угловатые цветы и изящная бабочка в центре. Элиза любила бабочек.

Самый обычный и давно знакомый механизм. Исправный. Но стрелки часов стояли. Элиза даже не смогла сдвинуть их вручную.

Странный и неожиданный подарок. Красивая старинная вещь. Очевидно, очень дорогая. Но бесполезная. Просто изящное украшение.

Элиза вздохнула и раскрыла ящик стола. Взяв часы за цепочку, она уже хотела положить их к остальным механизмам, но вдруг остановилась, еще раз взглянула на рисунок крышки и опустила часы в широкий карман своей темно-вишневой юбки. Она не следила за временем, оно само напоминало о своем существовании, отзываясь гулким «дон-дон», но слова незнакомца, лицо которого Элиза не смогла разглядеть, не покидали мыслей. Она слепо смотрела на рисунок в книге, ощупывая медные часы в кармане. К концу дня Элиза могла, закрыв глаза, рассказать, где на них есть царапины и пятна, но если бы у нее спросили, почему стрелки замерли, она опустила бы глаза. Все городские носили ей часы на починку, и ни разу не случалось, чтобы Элиза не смогла им помочь. Так было до того солнечного дня, когда она получила странный подарок.

Солнце, описав дугу в небе, отправилось радовать другие города, когда Элиза собрала вещи в небольшую кожаную сумку и, потушив все лампы, пошла домой. Изобретательница собиралась поработать ночью, но вдохновение покинуло ее. Хотелось принять горячую ванную и уснуть в мягкой постели, забыв про любимые игрушки.

Старый дом Элизы всё чаще скучал в одиночестве, глядя на прохожих грустными черными окнами. Когда-то этот дом проводил ночи и вечера в компании соседних домов, но и они однажды остались без хозяев. Заброшенные дома сносились и медленно превращались в развалины. Новостройки же на их местах не вырастали. Вся жизнь кипела в центре города, именно там стремились построить дома новые жители, приезжающие из деревень и соседних городов.

В доме было две комнаты, ванная, кухня и подвал. Два кресла с полинявшей грязно-розовой обивкой стояли напротив камина в гостиной. На полу лежал пушистый коричневый ковер с кисточками. На него Элиза и бросила сумку, когда вошла в комнату. Сероватое облачко пыли поднялось в воздух: в доме уже давно никто не убирался.

«Завтра устрою уборку», – подумала Элиза, направляясь в ванную.

Звонко скрипнул кран, и в фарфоровую ванну, поднимая клубы пара, хлынула вода. На стенах и потолке выступили прозрачные капли, помутнело зеркало в деревянной оправе, которую талантливый резчик покрыл колючими стеблями и бутонами роз. Элиза скинула одежду и залезла в ванную. Вода обжигала кожу, но после нескольких дней, проведенных в прохладной мастерской, хотелось согреться. Откинув голову, Элиза прикрыла глаза. Танцы длинных стрелок и часовых механизмов закружились в голове. Из темноты выпрыгивали пружины и спирали, следом бежали циферблаты – и белые, совсем новые, и посеревшие или пожелтевшие от времени. Их танец закончился, только когда вода заметно остыла.

В комнату Элиза вернулась, уже одетая в длинную ночную рубашку. Мокрые волосы прилипли к шее и тут же намочили подушку, когда она наконец-то залезла в постель и укрылась тяжелым одеялом. Часы перед глазами больше не мелькали. Как только голова Элизы коснулась подушки, она до самого утра больше не думала ни о чем.

Элиза неохотно открыла глаза, когда длинные золотые полосы с кружащимися в них пылинками проникли в окно и легли на пол. В мастерскую она решила сегодня не идти, но и дома сидеть не хотелось. Поэтому, встав с кровати и протерев слипшиеся после сна глаза, Элиза расчесала волосы, сильно спутавшиеся за ночь, и переоделась в длинное серое платье с многослойной юбкой, подол которой она недавно обшила серебряными нитями.

Когда Элиза, встав на стул, открыла верхнюю дверцу шкафа, чтобы достать оттуда сапожки, подходящие по цвету к платью, в дверь постучали. Два громких настойчивых удара, затем несколько секунд тишины и еще два удара. Клиенты стучали по-другому – нетерпеливо барабанили, как будто сломались не часы, а чья-то жизнь, или же скромно скреблись, словно мыши, желающие проникнуть в подвал и сделать дыру в мешке с зерном.

Элиза, держа в руках сапожки, спрыгнула на пол и настороженно подошла к двери.

– Если вы по поводу часов, то сегодня я не работаю, – крикнула она.

– Нам не нужны ваши часы, но нам нужно ваше время, – отозвался глухой голос из-за двери. – Всего лишь один разговор, юная госпожа.

Щелкнул замок, звякнула цепь, скрипнула дверь, и Элиза смогла увидеть человека, потревожившего ее. На пороге стоял незнакомец в черной рубашке и кожаном жилете, украшенном с левой стороны тремя золотыми цепочками. Позади него стояли еще двое – худые и высокие, в неприметной темной одежде. Колени Элизы задрожали – все трое носили бархатные цилиндры. На каждой шляпе сбоку подрагивало пышное черное перо.

– Позвольте представиться. – Незнакомец в кожаном жилете снял шляпу и слегка склонил голову. – Моё имя Алистер Дэвизер, я некогда служил советником у, кхм, ныне покойного короля.

Элиза много слышала о графе Дэвизере. Возможно, именно поэтому она, услышав слова незнакомца, нахмурилась и окинула его взглядом с головы до ног.

Тот, кто представился Алистером Дэвизером, казался человеком совершенно неаристократическим – невысокого роста, немногим выше самой Элизы, с широким ртом и сероватыми волосами, собранными в хвост. Морщины залегли на лбу и под блекло-зелеными глазами. Такая внешность могла бы принадлежать горожанину, принесшему Элизе для ремонта фамильные часы, но никак не королевскому советнику, пускай и бывшему.

– Я вижу в вашем взгляде недоверие, – сказал гость. – Ранее мы не встречались, но, пожалуй, один человек знаком нам обоим. Вы ведь знали мастера Найта? О, не делайте такого лица, вы точно помните этого человека. Учтивейший господин, хоть и не без причуд. Не расставался с тростью и носил ботинки – представьте себе! – на деревянных подошвах. Кажется, боялся какого-то излучения. Кто же его разберет, чуднóго старика.

Губы Элизы не дрогнули, будто вся она была выточена из мрамора.

– Вы ошиблись, граф.

– А я так не считаю. – Улыбка сошла с лица Алистера Дэвизера. – Мастер Найт в завещании указал ваше имя, ошибки быть не может. Боюсь, вам придется поехать с нами. Отныне именно вам принадлежит мастерская мастера Найта. Мастерская, дарящая радость юной принцессе Эмилии.

Эти слова куском льда проникли в душу Элизы, сковав страхом всё тело. Принцесса Эмилия. Она давно не носила этого титула, но всё равно оставалась для всех принцессой. Эмилия смотрела с портретов прославленных художников. Она не позировала для картин, но творцы уверяли, что этого и не требовалось, – стоило им увидеть принцессу один раз, и ее образ уже больше никогда не покидал память, отпечатываясь в ней лучше, чем на любой картине.

Но никогда Эмилия не появлялась на картинах одна – на диванах с резными подлокотниками и в беседках, увитых плющом, принцесса сидела вместе со своим братом, похожим на нее, как луна на своё отражение в озере. Принц Эмиль пришел вместе с ней в земной мир и отрезал себя от этого мира, узнав, что Эмилия никогда не сможет по-настоящему насладиться жизнью. Хрупкая, болезненная и слабая принцесса почти не покидала своей комнаты, и даже родной брат не мог обнять ее или подержать за руку. Единственной радостью для принца и принцессы были игрушки из мастерской мастера Найта.

– Можно мне попросить минуту времени? – спросила Элиза.

– Вы часовщик, обычно минуты просят у вас, – улыбнулся граф.

Странный подарок человека, которого, как оказалось, зовут мастер Найт, лежал там же, где Элиза оставила его вечером, на столе, покрытом слоем густой пыли.

– Взгляните на это, – попросила Элиза, вернувшись к своему гостю. Часы она подняла за цепочку так, чтобы они раскачивались между ней и Дэвизером.

– Уникальная вещь, пускай и, кхм, совершенно бесполезная, – ответил граф. – Мастер Найт сам сделал их и всегда носил при себе. Говорил, что это напоминание. О чем именно – он мне не рассказал. Чудной старик. Надеюсь, с вами мне будет проще.

– Просто не бывает ни с кем, – сказала Элиза, убирая часы в карман юбки. – Люди ведь не механизмы.