Убить Нерона
Филонику доложили, что к нему пришёл некий старый солдат из Саварии с особым поручением.
– Если он хочет к нам в центурию, скажи, что я согласен и дай ему место на усмотрение оптиона, – сказал сквозь сон Филоник.
Через некоторое время посыльный пришёл вновь и положил перед спящим Филоником небольшой пергамент, на котором было начертано только одно слово. Центурион, не смотря на внутреннюю дисциплину, всё же расслабился в походе, и спал дольше обычного – обильный ужин и сладкое вино саварийцев сказывалось. Еле разодрав глаза и упрекнув себя за обуявшую его лень, Филоник увидел пергамент и задумался. Он и его заместитель – оптион знали точные цели похода, но старались не вникать в глубокий смысл этой авантюры. Он не был интриган и политик, он был солдат Империи. Филоник вышел из своей палатки с куском пергамента и увидел, что около потухшего костра дремлет глубокий старик, опираясь на копьё. Старик был одет в старую-престарую лорицу – доспехи. Металлические полосы были помяты и ржавы, несколько штук не хватало. Видно, что один наплечник был пробит копьём, а по второму несколько раз прошёлся гладиус – Филоник точно различал последствия ударов орудий. Старый солдат держался за копьё, от которого, как показалось Филонику исходил тихий звук.
– Это ты написал, старый солдат? – спросил Филоник, встав вплотную к спящему.
Старик вздрогнул, повертел головой, и блестящие доспехи центуриона попытался встать. Кряхтя и опираясь на копьё, он поднялся. Филоник протянул ему кусок пергамента и повторил вопрос:
– Это ты написал? Что это значит?
Вместо ответа старик протянул ему копьё.
– Послушай, сказал он.
Филоник взял копьё и прислушался – действительно! Ему не показалось копьё издавало то ли тонкий свист, то ли звон. Филоник осмотрел копьё со всех сторон – обычное старое копьё, ручка местами треснула, вот только остриё блестит на солнце, будто только из кузни. Он потрогал лезвие и вскрикнул. Кровь из ладони брызнула ему в лицо. Он бросил копьё на землю и зажал рану другой рукой.
– Ты пришёл убить меня, старик? Стража!
Но старый солдат взял его руку и сжал между своих ладоней на мгновенье. У Филоника от удивление перехватило дыхание – боль прекратилась и остановилась кровь. Он выдернул руку и посмотрел на неё – на ладони был свежий шрам. В эту минуту к своему командиру подбежали стражники, Филоник отпустил их, махнув рукой.
– Ты колдун? – спросил Филоник удивлённо рассматривая свою руку. – И что это за копьё? Мне кажется, я его даже не задел.
– Не задел, – согласился старик. – Это копьё проверяет тебя. К сожалению, я не могу отдать его тебе. Видимо, ты задумал неладное или хочешь кого-то убить.
Филоник усмехнулся:
– Я солдат, я должен убивать!
– Нет, – устало ответил старый солдат. – Ты задумал убить… например… Императора. Но это не моё дело. Моё дело – передать копьё, а то я уже устал жить. Я буду ждать дальше, другого воина.
Филоник отшатнулся от старика.
– Кто ты? И что ты хочешь? – изумлённо воскликнул он.
– Когда-то я был также молод как и ты, когда-то я был тоже центурионом как и ты, когда-то меня звали Лонгинусом из рода Кассиев. А теперь я просто старик, казнивший Его.
– Кого? – удивился Филоник и протянул ему пергамент. – Это твоё?
– Да, моё.
– Зачем же ты написал Его имя?
Старик вздохнул и сказал:
– Я буду жив, пока не найду, кому передать копьё. Ты не подходишь, – старик развернулся и пошёл в город. – Это моё, но писал не я. Приходи сегодня, он ждёт тебя. Перед закатом!
– Кто? Старик! Не говори загадками!
– Его дом в конце улицы, – только и крикнул старый солдат, уходя к ворота города. – Один!
Филоник целый день сидел в палатке и размышлял, вертя в руках кусок пергамента. Зашёл оптион.
– Пошли проверить дом в конце улицы, – я сегодня туда иду в гости, один.
– Будет сделано, Филоник!
Через некоторое время центуриону доложили, что из этого дома выходит старик, всегда в полнолуние, уходит в рощу и там до утра разговаривает сам с собой. В общем, сумасшедший. Горожане говорят, что ходят слухи, о том, что он был несметно богат, женат на красавице, но потом, то ли все утонули, то ли всех убили. Вот так и сошёл с ума. А иногда у него бывает старый солдат, который приходил сегодня в лагерь, и они вдвоём уходят в рощу и там разговаривают всю ночь. И, как- будто их там бывает трое, но третьего никто не видел. Солнце коснулось вершин кипарисов и Филоник, оставив указания оптиону, покинул лагерь и направился в Саварию, сжимая в одной руке кусок пергамента, в другой он нёс в подарок кувшин молодого вина.
Дверь в доме была открыта, Филоник осторожно вошёл. В небольшом помещении он увидел стол, большой сундук и деревянный настил без подушек. На сундуке сидел старый солдат, приходивший сегодня вечером, и дремал. Он всё также опирался на копьё. На деревянном настиле, прямо на досках лежал в грязных тряпках ещё один лысый старик, Филоник кашлянул. Оба старика повернулись к двери.
– Этот, – просто сказал старый Лонгинус.
Старик на лавке закряхтел, встал и подошёл к Филонику. Сухой немного трясущейся рукой он провёл по лицу Филоника и спросил:
– Это ты ищешь кости Иешуха Мошиаха?
– Ну… нет… – неуверенно сказал Филоник. – Но, в общем, да.
– Да! – сказал старик как-то зло и весело. – Да? ищешь Его кости?
Филоник качнул головой, соображая откуда этот старик, действительно похожий на сумасшедшего, знает тайную миссию Гвардии Императора. Старик начал хохотать, брызгая слюной и то садясь на сундук к Лонгинусу, то подскакивая и тыча пальцем в Филоника.
– Кости! Они хотят найти Его Кости! – хрипел он вперемешку со стариковским хохотом. – Лонгинус! Ты слышал! Этот молодой дурачок ничего не знает!
Филоник терпеливо ждал и поглядывал на старика с копьём, который, как ему казалось был в своём уме. Наконец, старик закончил хохотать и, подбежав к Филонику, схватил его за рукав
– Да я мог движением руки убить тысячи человек! – закричал он.
Филоник заметил, что у него в одном глазу было большое, на весь глаз, бельмо и старик наклонял голову, чтобы видеть одним глазом.
– Я мог пощадить тысячи человек! Тысячи! – крикнул он. – Я! Понтиус!
Старик закашлялся от крика и согнулся по полам, сплюнув кровь на пол, он продолжил.
– Я пощадил тысячи! Тысячи! А одного не смог… – он мелко затрясся и сел на деревянную кровать. – Но Он простил меня! Ты слышишь, солдат!
Старик подошёл к Филонику и, как бы оправдываясь, продолжал:
– Я говорил с Ним каждую новую Луну, именно тогда я смалодушничал и смыл со своих рук последнюю совесть. И Он меня прощал, всегда, но я себя – нет!
Старик опять закашлялся и схватился за копьё Лонгинуса.
– Слушай, старый ты пёс! Отдай этому центуриону копьё и подыхай быстрее, мы с тобой уже лет тридцать ходим лишнего на этом свете, – и Понтиус попытался вырвать из крепких рук солдата копьё.
– Оно его не выбрало! – сказал Лонгинус и с силой толкнул Понтиуса в грудь, худой старик отлетел под деревянную лавку и затих.
Филоник кинулся на помощь к старику и положил его на лавку, тот плакал.
– Я заслужил это, – вздрагивая говорил он. – Я, Понтиус Пилат, Прокуратор всех земель Палестины, заслужил это.
Филоник ничего не понимал в бессмысленном разговоре двух стариков, но взяв единственный треснутый глиняный стакан, налил в него вино и подал старику. Тот выпил, успокоился и усмехнулся, глядя на Филоника.
– Твой Нерон дурак, каких нет, уж поверь, – сказал он уже спокойным голосом. – Его ждёт гибель. Я видел такое, что могу предсказать жизнь любого.
Филоник усмехнулся и спросил:
– И мою?
– Ну конечно, юноша! Но, не буду. Делай, что должен сделать, но будь осторожен и не доверяй никому.
Он налил ещё вина и продолжил:
– У всех две судьбы, – Пилатес говорил уже уверенным голосом и походил на мудреца Сенеку, только был худой, с грязной бородой и в рваной тоге. – Первая судьба – это путь который человек не выбирает, а живёт, как того велит общество и таких большинство. Вторая судьба – это трудная дорога, по которой человек идёт один, его бьют и предают, его ненавидят и презирают, но он видит цель и движется к ней. Я – оказался на первом пути, я оказался слабым человеком. Я не смог пойти против.
Понтий глубоко вздохнул и сел рядом с Лонгинусом, обняв его, он сказал:
– Такие ошибки, которые совершили мы с тобой, друг мой, кровью не смоешь. Взамен надо отдать только жизнь.
– Я не отдам ему копьё! – упрямо повторил старый солдат.
– Ты стал старым, перестал понимать жизнь! – весело сказал Понтиус. – Копьё не должно служить человеку, старый ты пёс, оно должно служить силе!
Лонгинус нахмурил густые седые брови и только сильнее сжал копьё, Понтиус махнул на него рукой и указал Филонику место за старым столом.
– Я вижу, что ты сильный человек, – Понтий посмотрел Филонику в глаза. – Насчет будущего… У тебя дух крепче тела… Ну да ладно, не всякому хорошо знать свой удел. У меня есть одна просьба, солдат.
И Понтий откуда-то из под соломы, на которой он спал, достал длинный моток старой потёртой верёвки.
– Пришёл день, – тихо проговорил он. – Ты пришёл и это знак! Лонгинус, это знак! Знаешь, эта верёвка точно войдёт в Историю! Поверь старику!
– Верёвка? – переспросил Филоник, на какой-то момент он перестал думать, что этот старик – Понтиус Пилат, как он себя называл – был сумасшедшим, и вот, похоже он опять начал заговариваться, всё это центурион находил забавным.
– На этой верёвке повесился предатель, в котором была совесть, а во мне – нет! – Понтиус кинул верёвку на пол и опять повалившись на деревянную кровать мелко затрясся.
– Как я ему завидую! Я уже тридцать лет не решаюсь сделать это! Но сегодня, не смотря на Его прощения, я решусь! И ты, Лонгинус, отдашь ему копьё! – Понтиус жадно припал к кувшину с вином и, обливаясь начал пить.
– Приходи на рассвете, – отдышавшись сказал он. – И возьми с собой помощника, А то трудно будет меня вытаскивать из петли!
Понтиус почти вытолкнул Филоника за дверь и крикнул на последок:
– Эта моя последняя ночь! – и уже смеясь добавил. – И не ищи Его кости!
Филоник был рад покинуть этот дом с сумасшедшим стариком, и, выдохнув, направился по ночному городу к своему лагерю.
Только на второй день он вспомнил о том, что просил его этот безумный старик. Взяв с собой только оптиона он подошёл к знакомому дому. Дверь была заперта и внутри была тишина. Подозвав праздно шатающихся солдат по улицам, Филоник приказал выломать дверь. Каково же было их удивление, когда они увидели повешенного старика на верёвке и старого солдата в обмундировании, лежащего на полу, в нос ударил резкий запах разлагающихся тел. В углу стояло копьё.
– Носи это копьё всегда с собой, – сказал Филоник своему оптиону.
Обращаясь к солдатам, приказал:
– Тела сжечь за городом, прах развеять. О том, что видели – молчать.
По Риму поползли слухи, что секретная гвардия Императора везёт кости Иешуа Мошиаха из Рушалаима на обозрение, чтоб развенчать легенду о его Божественном происхождении и утихомирить всё более и более растущее поклонение ему римлян. Содержащие же под стражей его ученики должны были публично признать его останки, и тем самым снискать милость Императора и указать на человеческую сущность Иешуа. Слухи упорно подогревались и распространялись нанятыми ряженными на рынке. Через месяц в каждом доме не было новости важнее, чем прийти на площадь и поглазеть на кости мертвого человека. Всё реже стали собираться сподвижники Иешуа, всё меньше приходило народа. Как же так! – говорили они, ведь мы верили Ему! Верили его ученикам! Верили в нового Бога и новое Время! А Он оказался простым смертным! Какие жертвы были напрасны…
Нерон был доволен, первый раз он, применил бескровную политику, и какую! Его хитрые ходы, как он считал, оказались настолько гениальны, что погасили зарождение новой религии. Пребывая в эйфории, Нерон решил пощадить несчастных заблудших и даровать им жизнь, если те откажутся от Иешуа при всём народе Рима.
А Его ученики – Петар, Иаков и Павел, по указанию Нерона были переведены в одну просторную светлую сухую камеру, их стали лучше кормить. Им разрешил писать и читать. И даже передавать записи на волю.
Солдаты ещё не успели въехать в Южные ворота города, а толпа уже давила друг друга, чтобы посмотреть на телегу, под лохмотьях которой, в течении шестимесячного жаркого путешествия, лежали кости человека. Солдаты только успевали раздавать тычки и грозить оружием, но народ было не остановить, люди словно одичали. Они вступали в драку с солдатами и лезли по головам друг друга и пытались дотронуться до повозки. После небольшой стычки несколько горожан были смертельно ранены. Но и это не остановило любопытство толпы. Пришлось срочно вызвать подмогу. Центурия Филоника бежала по центральной улице, образуя коридор, раскидывая зевак и раздавая зуботычины особо назойливым. Наконец, взяв основной отряд в каре, они более-менее спокойно дошли до площади перед Сенатом. Рим бесновался – ну ещё бы! Останки самого Иешуа привезли на всеобщее обозрение и поругание.
Слухи, дошедшие до Императора о настроении плебса привели его в восторг. Он был возбужден от самого себя, он ходил и не мог отделаться от мысли, что Историю можно повернуть действительность одной неплохой идеей. К нему тут же вернулась прежнее веселье и беззаботность, он опять всех мог любить и прощать. Он позвал своего друга Перса и пару новых наложниц, чтобы отметить. Только с Персом ему было хорошо, только он мог его успокоить и дать верный совет. Нерон ненавидел Сенат, ненавидел Рим, ненавидел римлян.
В последнее время он стал часто возбуждаться когда его ближайший друг и советчик жестко насиловал наложниц на его глазах. По молодости лет Нерон любил, чтобы его ласкали сразу две наложницы. Потом Нерон стал вовлекать в свои любовные забавы молодых белокурых юношей с телами Аполлона. И не прочь был сам с ними позабавиться. И вот теперь, глядя, как Перс насилует наложницу, непрерывно хлеща её то по щекам, по груди, разбивая ей лицо в кровь, Нерон испытывал необъяснимое наслаждение. Он хрипел рядом, извиваясь, как мог своим жирным телом на молодой худой наложнице. Он всё время смотрел, что делает Перс, и не сосредотачивался на себе. У наложницы Перса всё лицо было в крови: кровь лилась из носа, на лбу и бровях были рассечения, она уже не кричала, а лежала, стонала и сплёвывала кровь.
– Кричи! – приказал ей Перс и ударил её по лицу, послышался хруст, кровь хлынула из носа ручьём. Перс продолжал её насиловать без устали.
– Змея! Змея! – приговаривал он, ударяя её по щекам.
Тут он задрожал и затих.
Наложница не двигалась, Перс, схватив её мощной рукой за волосы, вытащил из комнаты.
– Давай новую! – крикнул он в пустоту дворца.
Нерон запыхавшись скатился со своей наложницы на подушки.
– Перс, погоди, нам надо на площадь.
– Как скажешь, мой Император, – и, проходя мимо второй наложницы, замахнулся на неё здоровенным кулаком, что та сжалась в комок. – У! Змея! Повезло. Ладно. Вечером сдохнешь! Сладко будет!
12
Толпа немного успокоилась, кто-то догадался выкатить пять бочек вина на площадь – и теперь плебс больше занимала выпивка, чем кости какого-то мёртвого. Около бочек время от времени происходили стычки и это разгрузило напряжение на пехоту, охранявшую телегу из далёкого Рушалаима. После обеда на площадь с большой свитой приехал сам Император. На площади образовалась небывалая тишина, Нерон более двух лет не выходил к народу. Это было неожиданно. Все замолчали, ругань прекратилась, солдаты приветствовали Императора. Нерон уже решил, что сейчас он должен показать себя отцом всех римлян, хоть и нелюбимых ему. И поэтому он начал ласково и проникновенно.
– Граждане Рима! Я люблю вас! Я люблю этот город, как не любит никто! Я постоянно думаю о вас! – он сделал знак рукой и в толпу полетели монеты. Началась давка, люди хватали монеты, ползали выдирали друг у друга из рук. Нерон сделал ещё знак рукой и монеты полетели в толпу чаще. Раздался вой – народ дрался из-за динариев. Наконец, когда все монеты были собраны, Нерон, улыбаясь своему ходу, продолжил.
– Любите ли вы Императора, как он вас?
– Даааа!!! – взревела тысячная толпа, и двинулась к Нерону, солдатам пришлось потрудится, чтобы остановить первые ряды в порыве страсти.
– Мой Нерон, можно уходить, – сказал Перс, стоящий недалеко.
– Погоди, – Нерон испытывал возбуждение и страх перед огромной толпой, как гладиатор перед боем.
– Мой народ! Мои свободные граждане! Смотрите! Эти люди, – он указал на трёх стариков. – Утверждают, что их Иешуа Мошиах это новый Бог! Но посмотрите – это обычный человек, и к тому же уже мёртвый!
Нерон приказал открыть повозку, один из солдат сдёрнул мешковину и всем предстал скелет со сломанными костями. По толпе прошёлся вздох удивления.
– Приведите его учеников! – Нерон командовал как заправский центурион, всё шло очень хорошо.
Трёх стариков подвели к повозке.
– Смотри! Петар, твой Учитель всего лишь человек!
Седой старик, взглянул мельком на кости и громко крикнул:
– Вас обманывают, граждане Рима! Это кости горбатого старика! У него сломаны ноги и нет следов от гвоздей. Иешуа был молод! Он высок и строен! И он был распят! Вас обманывают!
По толпе прошёл шёпот. Лицо Нерона моментально поменялось и стало чернее тучи. Он что-то сказал на ухо своему охраннику и тот быстро уволок Петара внутрь здания. Через несколько минут они появились на крыше Форума. Старик стоял на коленях на самом краю и задыхался от такой быстрой ходьбы вверх.
– Эй! Старик! Ты признаёшь, что это кости твоего Иешуа? – громко крикнул Нерон.
– Нет, – еле-еле выговорил тот, часто дыша.
Стражник отпустил его и Петар под вздох толпы полетел с двадцатиметровой высоты, гулко ударившись о камни. Лужа крови медленно растекалась под бездыханным телом по серым камням. Толпа молчала.
– Подведите ко мне следующего старика!
Стражники подвели Павела, тот был в грязных лохмотьях и босиком.
– Ты! Признаёшь, что эти кости твоего учителя Иешуа? – без тени веселья спросил Нерон. – Или хочешь закончить свою жизнь также, как твой безумный друг?
Павел поднял на Нерона красные воспалённые глаза, улыбнувшись, он сказал:
– Он смотрит на меня и говорит – иди и не бойся!
– Кто смотрит? – испуганно переспросил Нерон.
Вместо ответа Павел закрыл глаза, раскинул руки в стороны и что-то шепча, запрокинул голову.
– Колдун! – нервно крикнул Нерон, и стоявший позади него Перс, не долго думая, схватил у стражника копьё и метнул в Павела.
Копьё прошло сквозь старика, но он так и продолжал стоять раскинув руки и запрокинув голову. Толпа римлян, увидев такое, пришла в исступление. Ещё бы! На глазах у всех случилось чудо! Нерон сидел, глядя на седого старика и боялся пошевелиться. Позади стоял Перс, он тоже никогда не видел, чтобы человек был бессмертный. По толпе начал идти шёпот, который усиливался.
– Нерон нас обманывает!
– Старик бессмертный!
– Его спасает новый Бог!
Первым в себя пришёл Перс, он подбежал к Павелу, сорвал с него серую грязную хламиду и всем предстало тощее тело с выпирающими рёбрами старого человека. На боку около сердца был свежий шрам от копья, который прошёл сквозь одежду по касательной к худому телу. Крови было совсем немного. Старик не прекращал шептать с закрытыми глазами. Нерон увидев, что никакого чуда нет, взбесился. Он взбесился из-за себя, из-за своей легковерности и трусости перед этим тщедушным стариком.
– Убей его! – прокричал он, быстро покидая площадь в сопровождении многочисленной охраны.
Перс кинул старика на землю и махнул рукой двум стражникам, те, подхватив Павела под худые руки, поволокли его на крышу Форума.
Нерон был в гневе, всё погибло! Вся затея пошла прахом! Проклятые горожане! Проклятый Сенат! Проклятый Рим! Он ещё раз убедился, что ненавидел этот город.
– Завтра я сожгу тебя! – крикнул Нерон стоя на терассе и потрясая толстыми кулаками в сторону Вечного города. – Перс!
Из глубины зала появилась долговязая фигура.
– А что там… с третьим стариком? – спросил Нерон. – Надеюсь, ты не оставил его в живых?
– Нет, мой Император. Я отрубил ему ноги, чтобы он не стоял, и руки, чтобы он не писал.
– Надеюсь, толпа ликовала?
– Кровь для плебса слаще хлеба, мой Нерон.
– Твои слова надо записывать, Перс!
– Это ты сказал, Император. В своих стихах.
– Я? Ха-ха-ха! Ну, пусть будет так!
У Нерона опять поднялось настроение.
– Эх, дорогой Перс! Что бы я без тебя делал!
Перс что-то крикнул на своём языке в тёмный коридор и незнакомый Нерону вооружённый арап привёл в помещение двух чернокожих девушек.
– Это кто? – удивился Нерон.
– Это мой помощник, прошу прощения, что не сказал, мой Император, он уже давно служит мне, – Перс и арап склонились на одно колено перед Нероном.
– Хм. Нет, дорогой Перс, я про это! – и Нерон указал на молодых негритянок.
Перс что-то шепнул арапу и тот, тут же вернулся с двумя молодыми индусками.
– Подарок. Если у тебя плохое настроение – эти невинные заморские дивы поднимут тебе его.
Нерон захохотал и, теребя одной рукой свою рыжею бороду второй держал за подбородок каждую из новых наложниц и оценивающе рассматривал.
– Где ты их достал, Перс? Таких молодых и… необычных?
– Нет ничего невозможного, мой Император. За этих четверых пришлось убить пять человек. Не сошлись в цене.
– Даже так! Ха-ха-ха! Перс, останься с нами!
– Нет, Император, они все твои, отдохни. И если прикажешь, мои верные солдаты сожгут этот город!
– У тебя уже есть свои солдаты? – смеясь, спросил Нерон.
– Да, всего три контубернии.
– Однако, не мало!
13
Эпихарида смущённо стояла перед Волузием, навархом флота. С усмешкой поглядывая то на неё, то на своих подчинённых, он согласился её принять у себя в каюте.
– Рамос! – крикнул он своему помощнику. – Принеси ко мне в каюту самые маленькие часы. У тебя будет мало времени, женщина. Своим присутствием ты вносишь беспорядок на мой корабль.
Волузий быстрым шагом спустился в каюту, Эпихарида последовала за ним. В полумраке помещения, Волузий молча перевернул песочные часы, тем самым давая понять, что предисловий не будет и тратить много времени на неё не собирается. Эпихарида гипнотически глядя на сыплющейся песок, быстро и сбивчиво заговорила.
– Я осталась одна. Все струсили и разбежались. У нас был план. Но, все струсили, – она поняла, что начала путаться, Волузий усмехнулся и посмотрел на часы, больше половины песка просыпалось.
Эпихарида тряхнула рыжей головой и начала сначала.
– Пизон, Сенека, Юний и один достопочтенный центурион являются заговорщиками против Нерона. Но по стечению обстоятельств наш план не удался, – она посмотрела на часы, песок просыпался.
Волузий немного нахмурясь, перевернул их снова, Эпихарида поняла – ей дают шанс.
– Наш план не удался, из-за глупой ссоры всех между всеми. И теперь никто не хочет мириться первым, но все хотят… – она замолчала и с ужасом посмотрела на Волузия, а можно ли ему доверять?
Волузий смотрел на неё уже без усмешки, уперев мощные руки в стол. Да, думала она, можно. Во-первых, они жили в детстве в одном квартале, и даже играли вместе, хотя это и мало значит, во-вторых, и это было главным, Нерон постоянно обделял его почётными званиями и наградами. На это и рассчитывала Эпихарида.
– Но все хотят его смерти… – закончила она несмело.
Волузий повёл бровью и усмехнулся.
– Смерти… – неопределённо произнёс он, и перевернул часы на бок, это значит что разговор либо закончен, либо мог продолжаться бесконечно.
– Рамос! – позвал капитан помощника, высокий молодой солдат тут же вошёл, загородив двери.
– Я здесь!
– Рамос… – Волузий размышлял, крутя песочные часы крупными пальцами. – Кляп в рот и связать её. Но! Очень аккуратно! Головой отвечаешь!
Эпихарида даже не шелохнулась, поняв, что проиграла. Рамос аккуратно связал ей руки сзади, взял белый платок, поданный Волузием и запихал ей в рот, на голову надел пыльную мешковину. Она почувствовала, как её перекинули через плечо и понесли вниз, в трюм. Положили на какие-то ящики покрытые тряпками. Пахло сыростью, за бортом было слышно, как плескалась вода.
– Отвезём её Нерону, ты будешь свидетелем её слов о заговоре. Она пришла ко мне, потому что я в опале, и она это знала. Ну что ж! Она права – Император действительно обходит меня наградами и званиями, так пусть она и послужит моей лояльностью к нему. И тебя, Рамос, я не забуду!
– Слава Императору!
– Брось, Рамос, мы здесь одни, если бы мне было выгодно, я бы вступился за неё и этих заговорщиков. Достаточно пять моих трирем и тысяча таламитов вооружённых гладиусами. И мы разнесли бы стражу во дворце Нерона пока песок не просыпался бы и вполовину! – Волузий поставил песочные часы и внимательно стал смотреть на сыплющейся песок. – К тому же этот достопочтенный центурион, как сказала эта рыжая, явно не захочет отдавать власть просто так. А Пизон, Сенека и Юний – они слишком богаты, чтобы с ними дружить. Нет. Выгоднее их всех сдать. Пусть будет плохой порядок, чем хороший хаос. Как считаешь, Рамос?