Иржик Рыболов или Рыцарь Серебряной пряжки

– А, пани Катаржина! День добрый! А это, значит, сынок Ваш, Иржик? Ну что, Иржик, хочешь портняжьему делу научиться?

– А чему тут учиться? – набычился Иржик. – Дело нехитрое – режь ножницами да сшивай иглой. Только на стол я не полезу.

– Что ж, тогда бери стул и садись рядышком. Нехитрое, говоришь, это дело?

Вы, пани Катаржина, не беспокойтесь, оставьте мальчика здесь. Думаю, такой самостоятельный молодой человек и сам вечером найдёт дорогу домой. Посмотрим, на что он способен, а там уж и с паном Якубом, коли доведётся, по рукам ударим.

Мальчики, проводите пани, мне слезть трудновато.

Ну, Иржик Рыболов, тебя ведь так зовут? – кто-то хрюкнул не сдержав смешка, и пан Карел, мгновенно достав из-за спины аршин, легонько «приласкал» нарушителя порядка, – иголку хоть раз в руках держал?

– Держал, – буркнул Иржик.

– Нитку вдеть сможешь?

– Кто ж её не вденет?

– Вот и чудненько! Сегодня всё твоё дело глядеть да на ус мотать. Да принести-подать, коли кому что понадобится. А понадобиться может многое – кому мел, кому утюг…

– Может я лучше откромсаю чего, или пришью?

– Так вот сразу откромсаешь да пришьёшь? Ну что ж… Ножницы я тебе пока не решусь доверить, а вот иголку с ниткой… Мальчики, покажите, как нитку вдевать.

– Велика премудрость! Что я, сам не сумею?

– Ну, сумеешь, так сумеешь. Помнится, где-то здесь лежал мой любимый отрезик… Пан Чеслав так и не удосужился за год хоть разок заглянуть на примерку.

– Он бы, может, и удосужился, да в долговую яму угодил.

– А вам, зубоскалам, что в том за радость? Ага, вот и он! – Пан Карел положил перед Иржиком два канареечно-жёлтых куска ткани. – Запоминай: это – полочка, это – спинка, это – лицо, это – изнанка. Не перепутаешь, разберёшься? Вот нитки, вот игла – дерзай!

– Напортачит! – не сдержался младший из подмастерьев.

– Напортачит – распорем.

Все отложили работу и мастеру пришлось прикрикнуть

– Ну-ка, оболтусы-обормоты-бездельники, за дело, вы сюда не в цирк пришли!

Иржик отмотал от катушки нитку подлиннее и, послюнив конец, вдел её в ушко иголки. Потом, вспомнив, что мать завязывала на конце узелок, покатал нитку в пальцах – получилось нечто вроде лохматого паучка.

Что там пан Карел показывал? Ага, вот это надо пришить к этому. Точно! – Иржик положил ткань на колени поудобней, ткнул иголку, чуть не взвыл от боли, но сдержался. Ничего, он справится, тоже мне – великое искусство! – Иголка вниз – иголка вверх, потянул, иголка вниз – иголка вверх, потянул, нырнула – вынырнула… Гляди-ка, дело пошло! Правда, швы ложились вкривь и вкось, нитка путалась, крутилась, вилась петлями, – ну да ничего, тут оборвём, там откусим и вперёд!

– Ну что, юноша наш самостоятельный, поглядим, как твой шедевр поживает?

– Я только начал.

– Ничего, доброе начало полдела откачало. Давай-ка, давай сюда свою работу.

– Он с ней так сроднился, что оторвать от себя не в силах!

Иржик готов был сквозь землю провалиться. – Ну как? как он умудрился пришить эту тряпку к собственным штанам?!

Сдавленные смешки стихли под укоризненным взглядом пана Карела.

– Подумаешь, перестарался человек, с кем не бывает. Ну-ка, Франтишек, помоги, подпори шов.

Пухлощёкий Франтишек подкатился шариком и, чикнув маленькими ножничками, живо освободил Иржика от ткани и ткань от Иржика.

– Так-так-так, посмотрим, что у нас получилось… – Ага, плечо ты пришил к подолу. Горловину просто стянул ниткой. Крепко стянул, основательно. – А ведь прелестно получилось, и главное – оригинально!..

– А куда теперь пан Чеслав голову просунет?

– Ты уверен, что у пана Чеслава есть голова?

Теперь уже никто не в силах был сдержаться, и оглушительный хохот сотряс мастерскую. Иржик залился краской, буркнул что-то себе под нос и выскочил на улицу, хлопнув дверью.

Дома он на все расспросы матери отвечал одно:

– Нет, ма, ты как хочешь, а я туда никогда не вернусь!

– Что ж, значит завтра отведу тебя к пану ПЕтру. Пусть научит тебя горшки да миски обжигать. Хорошая посуда людям всегда нужна, без куска хлеба не останешься. А пока, раз уж ты дома, поможешь мне по хозяйству.

До позднего вечера в доме находилась работа – это вытри, то принеси, лестницу подержи, ложки оловянные мелом начисть, так что улизнуть к приятелям не удалось.

Похоже, мать здорово на него осерчала. А ночью Иржик всё не мог заснуть, он гладил маленькую серебряную пряжку и слышался ему нежный девичий голос:

– Спаси меня, Иржик! Спаси! Я принцесса Розамунда!

Мастерская пана ПЕтра стояла на низком берегу Свратки. Сразу за забором была выкопана глубокая яма, рядом валялись вёдра и корыта пустые и наполненные глиной, Чуть подальше вросли в землю тяжеленные кадки, где глина отмокала. И чуть не у самого порога в громадном корытище, держась друг за дружку, чтобы не проскользнуться, топтались, толкались и пинались два чумазых паренька. Оба по самые вихры были заляпаны глиной, сходство с поросятами, дорвавшимися до грязной лужи, было поразительным, разве что мальчишки не хрюкали от удовольствия.

В большой комнате красовалась печь, всюду на полках, на лавках и козлах сохли горшки, миски, кувшины, а на кривых табуретах сидели мастер Петр и его подмастерье и босыми ногами крутили гончарные круги. Мастер что-то мурлыкал себе под нос, ну точь-в-точь отец, когда работа ладилась, а подмастерье насвистывал не в лад.

Мастер и подмастерье поклонились в ответ на приветствие, но работу прерывать не стали.

Подбежал конопатый мальчишка, приволок чистый стул и усадил гостью.

– Ну что ж, пани Катаржина, коли лежит у Иржика душа к нашему делу, возьмусь обучать его ремеслу. – Что, парень, не против руки в грязи марать? Говорят, сам Господь такой работы не гнушался.

Тем временем, под руками самого пана Петра поднялась, закружилась высокая широкогорлая крынка. Полюбовавшись на неё с минутку, гончар прихлопнул глину ладонью, скатал в колобок, и, снова крутанув ногой щербатый круг, стал вытягивать стенки новой посудины.

– Что рот раскрыл, галчонок?

– Зачем Вы её так?.. Она была такая красивая!

– А будет ещё краше. – Глина как тесто, любит, чтобы её семь раз осадили да восемь вымесили.

– Но зачем?

– Затем, чтоб посуда вышла звонкая да крепкая.

Вы, пани, не бойтесь, оставьте своего паренька здесь на часок-другой, никто его не обидит.

Ну, а ежели выйдет из смотрин толк, пусть тогда пан Якуб приходит, пива бутылочку приносит, мы с ним по стаканчику светленького разопьём да по душам потолкуем. Зря только мальчонка сюда как в ратушу вырядился, вы ему рваньё какое поищите – у нас, у горшечников, куда ни кинь, всюду глина, ну как с глиной возиться, да рук не замарать?

Едва мать скрылась за дверью, Иржик подошёл поближе к гончарам.

– Ну что, интересно?

– Ничего. Смотрится.

– Да, рыбу ловить куда интереснее, – поддел, не удержавшись, весёлый подмастерье.

– Угомонись, Зденек, всё бы тебе языком молоть.

Вот что, приятель, месить глину тебе пока несподручно, вернее несподножно, за печью следить тоже рановато, что ж, садись рядом, смотри да примечай, как грязь из-под ног посудой становится.

– А чего смотреть, верти себе круг да посвистывай.

– Ну, коли ты и так всё знаешь… – мастер сбил глину в плоский ком и встал с табурета, – садись, дружок, покажи, как ты без науки всё умеешь.

– Тоже мне, наука! – упрямец разулся, взгромоздился на табурет и лихо крутанул гончарный круг. Круг заскрипел, завертелся и бурый ком шмякнулся парню на многострадальные штаны. Да, мать его точно сегодня не похвалит. Иржик отскрёб влажный блин и снова плюхнул на середину круга. Теперь он толкал колесо медленно и осторожно, левой рукой пытаясь придержать глину, чтоб не соскочила, а правой поднимать края. Увы, глина никак не хотела подниматься, снова сползала вниз, кривилась, кринилась. Наконец, с десятого раза, вышло нечто напоминающее кособокую миску.

Когда он оторвал глаза от работы, оказалось, вокруг столпилась вся мастерская – и пан Петр, и насмешник Зденек, и четверо чумазых мальчишек – все ждали, что дальше будет.

– Вот! – Иржик кивнул на корявый плод своих трудов.

– Для первого раза вполне сносно. Ну, хорошо, а дальше что ты собираешься с этой красотой делать? Тише, не подсказывайте, он ведь без всякой науки всё знает.

– А что делать? – Иржик чувствовал в этих словах какой-то подвох, но отступать не собирался. – В печь совать.

– В печь? Где пироги пекут?

– А вот в эту – наш герой кивнул на большое сооружение в центре комнаты.

– Ага, значит, открываем мы заслонку и суём миску внутрь?

– Ну, для начала, конечно, печь растопить надо, прокалить как следует..

– Замечательно! Ну вот мы растопили, прокалили… Что дальше?

– А что? – горшок на лопату и туда поглубже.

– На лопату, говоришь?.. Я бы, пожалуй, не поленился ради такого зрелища, растопил печку, да больно дров жалко, ну и рук своих тоже, ведь только печь раскалишь, как выстужать придётся да осколки прибирать, а то и трубу печную перекладывать – это уж смотря как бабахнет.

– Как это – «бабахнет»? Вы что, в глину порох подсыпаете?

– Порох? Да сырой горшок от печного жара не хуже твоего пороха рванёт! Вот будет салют в честь того, кто и без наук всё знает! Нет, Иржик, мы горшок твой, в печь ставить не рискнём, потому что прежде надо его хорошенечко высушить.

Никто над Иржиком не смеялся, хотя глаза у всех ехидно поблескивали. – Да не переживай ты, с кем поначалу промахов не бывает, мастером никто не рождается.

– А можно, я хоть глину месить помогу, всё равно штаны грязные.

– Грязные? Это ты, дружок, грязных не видел… Ладно, меси, глины на всех хватит. Марек, дай мальцу мои старые штаны, а то мне пани Катаржина голову оторвёт. Да помоги их подтянуть, а то как бы конфуз не вышел.

Несмотря на все предосторожности, домой Иржик вернулся, грязный, как чушка. Мать только руками всплеснула.

– Ма, я сам постираю.

– Ладно, горе ты моё, «сам!». Ты сам хоть отмойся. Ну что, берёт тебя пан Петр?

Иржик задумался, вроде, работа, весёлая, и народ там дружный, а под конец он даже настоящую миску слепил, и доброго слова от мастера дождался.

– Нет, ма, хорошее дело гончарное и пан Петр – мужик что надо, только не хочу я в горшечники, не по мне это.

Мать вздохнула тяжело. – Ты что, и впрямь решил сто двадцать ремёсел перебрать? Кто же тебя теперь в ученики возьмёт?

Ладно, попробую пана Флориана уговорить, он по нашему плохо понимает, может и не наслышан ещё о твоих подвигах?

К пану Флориану, самому известному в городе садовнику, собрались только через день, когда штаны высохли.

Сад пана Флориана не сказать, что был больно велик, но на каждом клочке земли, будь он хоть с детскую ладошку, что-то росло, цвело и плодоносило. Деловито жужжали пчёлы, птицы щебетали в густых ветвях. Несколько ребятишек что-то подвязывали, поливали или собирали в корзины..

– Ради Вас, о белиссима, я посмотреть этот бамбино! – и знаменитый садовник, галантно склонившись, поцеловал пани Катаржине руку.

Едва мать ушла, пан Флориан кивнул Иржику:

– Престо! Идти за мной. Престо-престо! Вот – грядка, вот – лейка. Взяйт лейка – и трам-там-там – он изящно поводил рукой над салатом – вот так поливай грядка. Вода здесь, в этот бочка.

– А как я в бочка лейка запихну?

– Лейка запихну не надо. Взяйт вот эта штука – и трам-там-там – он показал, как зачерпывает ковшиком воду и переливает её в лейку.

Пан Флориан повернулся и ушёл, а Иржик глянул на лейку, глянул на ковшик и понял, что такая канитель не для него. Оглянувшись, не подглядывает ли кто, наш рыбак ухватил лейку за длинный нос и, произнеся «трам-там-там!», затолкал в бочку. Вода забулькала, посудина отяжелела, выскользнула из рук и ухнула на дно – Ничего себе! И как я её теперь оттуда выужу?

Чуть не час плясал он вокруг бочки, пытаясь вытащить неподъёмную «бандуру», вымок с головы до пят, едва не надорвался, но таки достал эту «трам-там-там»!

– Вот так, – знай наших! Ну, какую там грядку надо полить? Вот эту? – Земля быстро впитывала влагу, истомившиеся листья салата на глазах наливались упругой силой. Приятно всё-таки любоваться делом своих рук!

Жёлтая бабочка села на дорожку, улитка высунула рожки навстречу солнышку – благодать!

Иржик даже не услышал, как подошёл пан Флориан

– Где твой работа?

– Так я всё, я полил.

– Полил? Земля совсем сухой! Ты вылить один лейка! Один! Поливайт надо много-много лейка, и не свой штаны, а мой салат!

Парень чуть не взвыл – Господи, неужели теперь он всю жизнь будет ходить от бочки к салату и обратно?!

Потом он таскал какие-то корзины и переставлял ящики, забивал колышки и привязывал к ним верёвки – дню не было конца. Ох-ох-ох – спина гудит, руки отваливаются! Но едва Иржик присел, тут же, словно из-под земли, вырос эдакий журавль весь деловой и важный, глянул сверху вниз:

– Новенький? – Ага, ты-то мне и нужен Пошли, велено прополоть вот ту грядку.

На вон той грядке росло нечто-то ветвистое и кудрявое и запах стоял такой, что голова шла кругом – слишком остро, слишком сладко, слишком непривычно. «Журавль» эту душистую травку как-то весьма заковыристо назвал, в сорняки пальцем тыкнул и исчез. – Ну и ладно – велика премудрость сорняки драть! что он сам не разберётся? – Это что у нас торчит, – крапива? – Точно, крапива, – во какая вымахала! Долой крапиву! Это – лебеда? Или полынь? С корнем полынь с лебедою! Это – лопух? – Сейчас мы его из грядки вон!

Иржик вошёл в раж, сорняки так и летели из-под его рук.

– Баста! Стой! – вдруг услышал он гневный и чуть не плачущий голос. – Откуда ты есть на моя голова?! Ты меня разоряй! Мой пряный трав! Мой редкий пряный трав! Что ты с ним сделай!