Альфа Боо

© Джэер Анко, 2020

ISBN 978-5-4498-1651-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Альфа Боо

Я видел сон о том, как в воде растворяются чернила. Они тонут в ней красивыми изгибами, растекаются, как дым или как чувства. Капли были черными и темно-синими, и оставляли такие же следы. Это был очень красивый и спокойный сон. Мне редко такие снятся.

А, проснувшись, я вспомнил, что на мне несколько дней назад тоже остались красивые чернила. Я отдернул одеяло и вытащил свою левую руку. Все предплечье покрывали старые и новые шрамы, а поверх тянулась черная надпись на английском. «Нужен океан, чтобы не сломаться». Я провел по надписи правой рукой и впервые, наверное, в жизни почувствовал нежность и привязанность к телу, в котором родился. А потом я коснулся свежей глубокой царапины на щеке. Это была реакция моей мамы. Впрочем, какая разница?

Было еще очень рано. Я всегда вставал раньше мамы, чтобы как можно меньше встречаться с ней, не раздражать лишний раз. Я принял душ, натянул джинсы, кеды, футболку и куртку и выскочил из дома. До начала моего рабочего дня тоже было еще далеко – почти четыре часа. Но пекарня Даринки открывалась в семь, а это было самое гостеприимное заведение, которое я знал, поэтому я направился прямиком к ней.

Я брел по сонному залитому майским солнцем городку и чувствовал себя вполне сносно, не сказать хорошо. Я давно уже не чувствовал себя так… спокойно. Обычно я нахожусь в состоянии постоянной войны со своим собственным разумом, а поле битвы – мое тело. И это утомительно, и выиграть в этой войне невозможно, потому что разум всегда знает все и всегда на шаг впереди. Можно пытаться вести эту войну с помощью оружия массового уничтожения (лекарств или наркотиков, например), но тогда страдают обе стороны, а я и так устал. Я курил. А теперь понял, что это никогда мне не помогало и не поможет. А эта надпись на моей руке удивительным образом давала мне силы.

Я прилип носом к стеклянной двери пекарни и постучался. Даринка выглянула с кухни и расплылась в доброй улыбке. Она вытерла руки о фартук, открыла мне дверь и пропустила внутрь.

– Доброе утро, Янко. Ты на полчаса раньше, чем нужно.

– Я помогу, ладно?

Женщина погладила меня по щеке, глядя на царапину с беспокойством и заботой во взгляде. А потом вспомнила, что в печи стоят слойки с лимоном и побежала обратно на кухню, а я взялся переворачивать стулья и расставлять на маленькие столики вдоль окон сахарницы и салфетницы. Потом я полил цветы в горшках на улице и вымыл окна. Когда я вернулся в зал, Даринка выкладывала свежую выпечку и хлеб в корзины, а на моем любимом столике в углу у окна стояла большая чашка с чаем, и лежали две слойки – с шоколадом и с яблоком и корицей. Мои любимые. Я улыбнулся.

– Не стоило…

– Глупости! Ты мне всегда так помогаешь! Работаешь сегодня?

– Да. Я хотел еще немного посидеть здесь, можно?

– Что за глупый вопрос, Янко, оставайся, сколько захочешь.

Я сел за столик, вытащил свой блокнот и черную ручку, и вгрызся в первую слойку. Я не знаю, почему Даринка так хорошо относилась ко мне. Наверное, потому что у нее у самой не было детей, а ей хотелось. И она, в отличие от моей родной мамы, не считала меня дефектным. Ей было все равно. И она никогда не задавала мне лишние вопросы. И никогда не прогоняла.

За свою короткую жизнь я успел позаниматься кучей вещей. Я пел в хоре и занимался музыкой, рисовал, ходил на танцы, только это все было не то. Нет, мне зачастую нравилось все это делать, но не настолько, чтобы хоть что-то из этого стало моим хобби или призванием. А потом я вдруг заметил, что у меня лучше всего получается рассказывать истории. С тех пор, как мне исполнилось пять лет, я придумывал в своей голове какую-то бесконечную книгу. Там была целая толпа героев, с которыми постоянно что-то происходило. Мне ужасно это нравилось, потому что через них я мог воплощать свои самые смелые мечты и фантазии. Я мог делать их красивыми, умными, смелыми и сильными. То есть такими, каким я никогда не был. Я мог знакомить их с теми, с кем я бы очень хотел, но никогда не смог бы встретиться сам. Я мог подружить их с любимыми музыкантами или актерами, или героями других книг, или фильмов, или мультиков. И это было невероятно приятно. Поэтому, пока я был маленький, я просто забивался в уголок в своей комнате, зажмуривался и воображал. А потом это стало привычкой, настолько сильной и живучей, что я до сих пор не мог от нее отучиться. Да я и не хотел.

Я начал записывать некоторые из этих историй в большие блокноты. Истории становились рассказами, и я месяцами шлифовал свое умение излагать. И это стало моей второй натурой. Я жил между строк. И чувствовал себя в книжках как дома. Отчасти потому, наверное, что поначалу думал, что такие, как я, тоже бывают только в книжках.

Я родился девочкой. Но уже, наверное, годам к шести понял, что совершенно не хочу носить платья и играть в куклы. И чем старше я становился, тем больше я убеждался в том, что природа что-то где-то напутала, создавая меня. Я должен был родиться мальчиком, я чувствовал себя мальчиком. Становилось все хуже и хуже, пока во мне не началась эта бесконечная война. А последние годы это больше похоже на ковровую бомбардировку. Причем, водородными бомбами. И мое единственное убежище – снова рассказы и книги. Писать и читать. Читать и писать.

Отец ушел от матери, когда я был еще совсем маленьким. Я не виню его – с моей мамой трудно ужиться. Она не плохая, но слишком близко все принимает к сердцу, а еще она певица, и поэтому у нее тонкая, не сказать истеричная, душа. И это просто невыносимо местами. У меня нет ни братьев, ни сестер, и это очень грустно. Мне всегда хотелось, чтобы у меня был старший брат, с которым я мог бы делиться своими переживаниями и просить советы.

У меня даже друзей нет, потому что мои сверстники кажутся мне слишком глупыми. Меня всегда тянуло к тем, кто старше. Наверное потому, что я сам далеко не чувствовал себя подростком.

Я работал в сувенирном магазине в музее этнографии. Мне там ужасно нравилось, потому что я мог сколько угодно бродить из зала в зал в свободное время, а еще моим начальником был Гаспер, сам историк по образованию, очень умный и интересный человек. Он все время рассказывал мне что-нибудь. Сначала я просил об этом, а потом он привык настолько, что начал пичкать меня разрозненными знаниями без подсказок. И я был счастлив. А еще он совершенно спокойно относился к тому, что я, ну, мальчик… вернее, поначалу я откликался на свое настоящие имя, стеснялся, но однажды после смены он отвел меня в сторонку и попросил объяснить, что со мной происходит. Тогда я рассказал ему все, и он просто кивал и слушал, а потом улыбнулся и молча переделал мой бейджик. Я тогда чуть не расплакался. Так Даринка и Гаспер стали моими приемными родителями.

День в музее пролетел незаметно. Солнце еще светило, когда я стоял на улице у входа и пытался придумать, чем заняться дальше. Домой мне не хотелось совершенно, что, впрочем, не удивительно. Злоупотреблять гостеприимством Даринки мне не позволяла совесть, которая у меня все-таки была. Но это было еще не самое страшное! Гораздо хуже было то, что это была суббота, а по воскресеньям у меня традиционно выходной. Это означало, что мне придется где-то шататься больше суток!

Я сел на бордюр на площади у музея и подпер голову руками. Перед этой проблемой я оказывался из недели в неделю. Но, пока приходилось ходить в школу, я еще хоть как-то справлялся, а что я буду делать через месяц, когда занятия окончатся, я сдам все экзамены, и окажусь в подвешенном состоянии?

Я засунул руки в карманы джинсов и нащупал целую гору каких-то бумажек, выгреб ее и начал изучать. По большей части это были какие-то салфетки и листочки из блокнотов, на которых я записывал какие-нибудь мысли. А еще я нашел чек из салона татуировок. А на обратной стороне мастер написал мне свой телефон и имя. Он взял с меня слово, что если мне станет плохо, от татуировки ли или нет, я позвоню ему. Я еще долго смотрел на строчку цифр, прежде чем вытащить телефон и набрать номер. И сразу бросил трубку. Кажется, его телефон на том конце линии даже не успел понять, что случилось.

Город лениво погружался в субботний вечер. На центральных улицах копошилась жизнь, в основном в виде туристов, и я пошел туда. Не то что бы я любил толпу – а кто вообще ее любит? Но в толпе я чувствовал себя незаметным. Потому что школа, дом и все такое – это микроскоп, на стекле которого я жил почти всю жизнь, и где меня препарировали все, кому не лень.

Но когда часы ратуши пробили полночь, а улицы опустели, я прислонился к стене и сел на еще не до конца успевшую остыть брусчатку. Черт. Черт.

Только не домой, только не туда, пока она еще не спит. Только не в это осуждающее молчание или эти истерики. Только не это. А какой еще у меня был выбор?

Я снова засунул руки в карманы и вытащил смятый чек и телефон. Свернувшись в клубок, я прижал смартфон к уху с такой силой, как будто хотел вдавить его в череп. На том конце послышались длинные гудки. Один, потом второй, третий, а четвертый оборвался, потому что мастер взял трубку.

– Алло?

– Э… да, привет, это… это Янко. Ты меня, наверное, не помнишь, я…

– «Нужен океан, чтобы не сломаться», – спокойно произнес мастер, – помню. Что случилось?

– Нет, ничего, просто… я просто хотел… поблагодарить, наверное. Все хорошо. Спасибо. Извини, что так поздно.

– Где ты? – вдруг спросил он.

В моей памяти мгновенно всплыло изображение фонтана Робба.

– Я у фонтана Трех Рек.

– Вот там и сиди. Я скоро.

С этими словами он отключился.

– В смысле…? – начал было я, но тишина в трубке была весьма красноречива и безапелляционна.

Любляна – маленький город. Ну то есть, правда маленький. Для столицы особенно. Но я не слишком представляю, как люди живут в, скажем, Москве или Нью-Йорке, или Мехико, или даже Париже. Любляна – это идеальное место для встреч, потому что потеряться в ней невозможно, даже при большом желании. Это и хорошо, и плохо.

Я добежал до фонтана и устроился на борте его чаши, рядом с той статуей, которая олицетворяла Любляницу. Буквально через минуту рядом со мной сел мастер. Его русые волосы, усы и борода были взъерошены, как будто он только что встал с постели. Он улыбнулся мне и протянул руку для приветствия.

– Здорово. Ну, рассказывай.

Я молчал, глядя на носки кедов. Зачем я позвонил ему? Зачем он пришел?

Он кивнул на мое левое предплечье.

– Можно посмотреть?

Я стащил куртку и протянул ему руку. Он внимательно осмотрел татуировку, а потом провел пальцем по штрих-коду мелких шрамов.

– Детеныш, скажи, зачем?

Ну как кратко ответить на такой вопрос? Я только одному человеку это рассказывал, и то пришлось исписать ему всю спину. Я подтянул под себя ноги и пожал плечами.

– Так проще, чем когда шрамы внутри.

Мастер покивал. Он положил ладонь мне на голову и задумался о чем-то. Не знаю, как это объяснить, но тяжесть его руки действовала на меня успокаивающе. Вся его фигура излучала уверенность. Уверенность человека, который мог бродить майской ночью по столице государства в пижаме и шлепанцах на босу ногу.

– Знаешь, детеныш, я тебя, пожалуй, себе оставлю. Я тут недавно котенка подобрал бездомного у салона, так что мелочью больше, мелочью меньше – без разницы, – я непонимающе уставился на него, и он объяснил, – если бы ты мог спокойно вернуться домой, ты бы не сидел сейчас здесь. У меня есть спальник. Поспишь сегодня у меня. Кстати, ты можешь звать меня Санчо. Так меня зовут друзья. Пойдем.

Он широкими шагами двинулся в сторону моста, и я, вскочив, побежал за ним. Я совершенно не соображал, что делаю. Просто меня притягивала энергия и сила, исходящая от этого человека. И тот факт, что я видел его второй раз в жизни, ничуть меня не беспокоил.

Через пятнадцать минут мы оказались в небольшой квартире с гостиной и одной спальней. Я смущенно топтался в прихожей, а Санчо вытащил с антресолей спальник и расстелил его на диване.

– Вот, детеныш, ложись. Завтра поговорим, – он потрепал меня по волосам и легонько толкнул в плечо, – спи.

С этими словами он погасил свет и исчез за дверью своей спальни. Я посидел немного, пытаясь осмыслить все случившееся, но потом усталость победила, и я залез в спальник и мгновенно уснул.

Когда я проснулся, у меня на голове, забравшись в волосы, спал крошечный черный котенок. Я осторожно взял его в руки, и тот запищал. Я нежно погладил его по пушистой шерстке и опустил на ковер. Потом нашел свой смартфон. На нем было двадцать три пропущенных звонка от мамы. Наверное, надо было ей перезвонить. Но я вышел в коридор, нашел ванную и умылся. Поскреб пальцем, смазанным зубной пастой, зубы и язык, чтобы создать хоть видимость утренней рутины. А потом пошел на кухню.

Санчо стоял у плиты ко мне спиной и что-то жарил.

– Доброе утро, детеныш. Как спалось? Садись, будем завтракать.

Я опустился на табуретку, а он поставил передо мной тарелку с пышным омлетом. Я уже забыл, когда в последний раз мама готовила мне завтрак. А мастер тем временем разливал по кружкам кофе.

Я чувствовал, что должен признаться ему. Он ведь, наверное, не знает и не понимает.

– Санчо, знаешь… я ведь… я не… на самом деле…

– Ага, ты девчонка, – спокойно сказал он, отправляя в рот полную вилку омлета, – думал, я совсем слепой? Ты похож на мальчика, очень, но ты не мальчик.

– Прости, – тихо сказал я, – если я тебя раздражаю или…

Он покачал головой и улыбнулся.

– Мне все равно, как ты себя идентифицируешь и так далее. Меня гораздо больше волнует это, – с этими словами он очень осторожно провел ладонью по моему израненному предплечью, – неужели все настолько плохо?

У него была очень тёплая рука. Мои пальцы вечно ледяные, как у лягушки, и его прикосновение почти обожгло меня. Но это было приятно и успокаивающе, и так… по-доброму.

– Боль наш союзник, понятно, но это один из тех союзников, к которому надо обращаться только в самых крайних случаях, – продолжил он, беря с подоконника открытого окна тонкую длинную трубку и аккуратно набивая её табаком.

Я молчал, уткнувшись взглядом в ободок кружки. Я вообще не привык разговаривать с людьми. Ну, то есть, на работе мне приходится это делать, и иногда мне это даже нравится, но вот так, изливать свою душу кому-то мне не приходилось. Для мамы я утратил всякую цену в тот момент, когда перестал следовать её плану, а мои одноклассники по большей части либо игнорировали меня, либо издевались. Да, все довольно грустно.

Санчо выпустил струйку дыма в окно и допил остатки кофе.

– Ешь, пока горячее. У тебя такой вид, как будто ты давно не ел.

– Я просто забываю часто о том, что это нужно делать.

Мастер кивнул, а я наконец принялся за уже остывший, но все равно ужасно вкусный омлет. Вдруг что-то кольнуло меня в босую ногу, и я дёрнулся. Посмотрев вниз, я увидел котёнка, который играл с моим пальцем. Я улыбнулся.

– Как его зовут?

– Лакрица. Я его недавно подобрал. Как-то утром прихожу на работу, а он сидит на ступенях и пищит. Непонятно, как он вообще там оказался, но я подумал, что он слишком маленький, чтобы выжить в одиночку.

– Это верно…

Я встал, собрал тарелки и отнёс их в раковину. Потом рассеяно включил воду и вымыл посуду. Санчо молча наблюдал за мной.

– Янко, – позвал он, и я обернулся, – я хочу, чтобы ты пришёл в понедельник около шести в мой салон. Я тебя кое-куда отведу и кое с кем познакомлю. Не бойся, тебе понравится. Должно понравиться. Я так думаю.

Я смотрел в спокойные серо-зеленые глаза мастера и не понимал, почему он так хорошо ко мне относится, за что? Кто я вообще ему? Первый встречный. Никто, кроме Даринки и Гаспера не относился ко мне хорошо. И тут я вспомнил, что мне сейчас предстоит вернуться домой и объясняться с мамой. Видимо ужас отразился на моем лице, и Санчо нахмурился.

– Что такое?

– Мама…

Он кивнул. Потом встал, потянулся и пошёл в свою комнату.

– Подожди.

Я опустился на стул и свесил руки между коленей. Мне было страшно представить, что ждало меня. Я не просто не ночевал дома, я даже не сообщил об этом. И не ответил ни на один звонок. И не перезвонил. Что-то будет…

Санчо вернулся уже одетым не в пижаму. На нем были джинсы, футболка и клетчатая рубашка. Ему даже причесаться удалось! Вот таким я помнил его по нашей первой встрече в салоне.

– Ну, идём?

– Куда?

– К тебе домой.

Я округлил глаза.

– Нет. Нет. Нет-нет-нет!

– А придётся.

Он обхватил меня за плечи и вытащил на лестничную площадку. Не успел я и глазом моргнуть, как мы уже шли по улице. Мне не оставалось ничего другого как подчиниться своей судьбе. Интересно, что у Санчо в голове? Он странный. Но я каждой клеточкой тела чувствовал исходящее от него спокойствие.

Через двадцать минут мы дошли до моего дома и остановились у лестницы.

– Вот…

– Ты на лестнице живёшь? На каком этаже квартира? Пошли.

Он открыл подъезд, и я кинулся за ним. Я первым взлетел на свой третий этаж и встал у двери. Санчо сам нажал кнопку звонка. Через несколько секунд дверь распахнулась, и на пороге появилась мама в шелковом красном халате и с гримасой гнева на лице.

– Где тебя…, – начала она, но увидев Санчо, растеряно замолчала.

– Здравствуйте, пани Сирила, – сказал мастер, улыбаясь, – вот, привёл Вашего парнишку. Пока, дружок, не забудь о понедельнике. И захвати что-нибудь удобное из одежды. Шорты там или что… пока!

С этими словами он очень крепко обнял меня и коснулся пореза на щеке. Предварительно убедившись, что мама во все глаза смотрит на нас. Я проводил его взглядом, а потом обернулся к ней. Я ждал, что она будет на меня орать, будет истерить, но она была настолько ошарашена появлением Санчо, что не нашла слов. Я проскочил мимо нее и шмыгнул в ванную.

Я не люблю принимать душ. Вернее, нет, мыться мне как раз нравится, а вот вылезать из ванны – нет. Потому что у нас на стене висит огромное зеркало, и я все время ловлю в нем своё отражение. Моё тело, оно… какое-то неправильное. У меня почти нет груди, что плюс, но это все равно не моё тело. Я хочу, чтобы оно изменилось. Я столько раз желал этого! Столько желаний загадал на падающих звёздах, свечах на именинных тортах, ударах новогодних курантов. Но чудес не бывает, я это точно знаю.

Приведя себя в порядок, надев нормальную утяжку и переодевшись, я опять сбежал из дома. Я пошёл в парк и, расстелив куртку на газоне, сел на солнышке, прислонившись спиной к дереву. Вытащил ежедневник и ручку.

«У моего старшего брата на руках распускаются цветы».

Я перечитал эту строчку несколько раз. Старший брат. Я всегда хотел, чтобы у меня был брат. А Санчо мог бы стать им. Хотя… кому я нужен, такой изломанный и неправильный? Но он хотел, чтобы я пришёл в понедельник. Два дня! Как пережить эти чертовы два, нет, почти два дня?!

Почти все воскресенье я провалялся в парке. Я прочитал страниц триста, а когда уставал, откидывался на спину, подложив руки под голову, и фантазировал. В моих историях у таких ребят, как я, был шанс. В реальном мире… ну, почти никаких. Я протянул руку ладонью к солнцу и растопырил пальцы. По предплечью бежала надпись. Самый настоящий заговор. Иногда мне ещё хотелось причинить себе боль. А потом я смотрел на эти слова, и мне не хотелось их уродовать. Это была единственная красивая часть моего тела. Я опустил руку на глаза и постарался уснуть.

Понедельники были моими самыми нелюбимыми днями. И не по той причине, по которой их ненавидит добрая половины человечества. Просто по понедельникам в школе была физкультура, а наша чудесная администрация по какой-то необъяснимой причине решила, что нам надо заниматься ею до самых экзаменов. Но проблемы начались давно. С тех пор, как я официально перестал называть себя Аленкой.

Каким образом убедить взрослых образованных людей, что ты не можешь переодеваться в женской раздевалке, потому что ты, ну, не девочка? Как это доказать, если тело, которое, теоретически, должно быть на твоей стороне, против тебя? Поэтому я предпочитал переодеваться где-нибудь в подсобке или туалете, в общем, где угодно, где можно было остаться более-менее в одиночестве.

Да и с самой физкультурой тоже отношения не складывались. Я был недостаточно быстрым, недостаточно сильным, недостаточно выносливым. Бег на километр практически убивал меня, отжимания были пыткой, а уж подтянуться я вообще не мог ни разу. Я просто стискивал зубы и пытался пережить отведённые на урок сорок минут.

После занятий я заглянул в музей и пару часов помогал Гасперу. Мы оба ждали лета, когда у меня наконец-то появится больше свободного времени. Я собирался поступать в университет, но проблема была в том, что я не знал, кем я хочу стать. И я решил немного подумать и определиться к сентябрю, чтобы с началом занятий, в октябре, уже прибиться хоть куда-нибудь.

К шести я зашёл в салон Санчо. Судя по звуку машинки, у него был клиент, а за стойкой стояла девушка с пирсингом в губе и большим красочным тигром на плече и что-то рисовала. Она подняла на меня глаза и улыбнулась.

– Привет! По записи?

– Нет, я… я к Санчо пришёл. Я подожду его тут, можно? – спросил я, указывая на кресло в углу.

– Да пожалуйста! Хочешь чаю? Или кофе? Нет? Ну отдыхай.

Я сидел минут пятнадцать, а потом из кабинета вышел довольный клиент с заклеенной икрой, а за ним Санчо. Расплатившись, молодой человек ушёл, а Санчо посмотрел на меня.

– Привет, детёныш. Готов?

– Я… так и не понял, к чему, но наверное?

Мастер взял свой рюкзак и повернулся к девушке.

– Запрешь здесь все? И иди домой, на сегодня уже точно хватит.

– Не вопрос! А ты идёшь убивать людей?

– Ага.

– Ну удачи!

Мы шли по улице в сторону от реки. Я редко бывал в тех районах. Это считалось окраинами, хотя очень трудно представить окраины в таком миниатюрном городе, как Любляна. Но, учитывая как раз общий размер города, шли мы недолго. Вскоре мы остановились у какого-то офисного здания, где над дверью в подвал была вывеска с надписью «Клуб Волопас».

– Что? – спросил я.

Санчо кивнул на деревянную скамейку недалёко от входа, и мы сели. Он набил свою трубку и закурил.

– Я хочу познакомить тебя с моим самым лучшим другом. Да не, какой друг. Он мне ближе, чем родной брат. Мы с ним знакомы с первого класса, ещё с тех пор, как оба жили в Москве.

– Так ты русский?

– Русский-русский, а что, не видно? Это хорошо. Ну вот. Ари – мой друг – переехал в Словению сразу после окончания школы. Он поступил здесь в университет, а я продолжил учебу в Москве. И в какой-то момент, когда он устал от моих жалоб на жизнь в России, он уговорил меня переехать сюда. Что я и сделал, – Санчо посмотрел на меня в упор, – я бы доверил этому человеку свою жизнь. Не так: я неоднократно доверял этому человеку свою жизнь. Так что, детёныш, я могу спокойно доверить ему тебя.

Он выбил трубку и встал. Мы зашли в дверь, спустились по лестнице в подвал, и Санчо заглянул в зал.

– Привет!

К нам вышел его друг. Ему, как и Санчо, тоже было едва за тридцать. У него были короткие темные волосы и аккуратная борода, обрамляющая рот и подбородок. Но лучше всего была его улыбка. Очень радостная и искренняя. А ещё глаза. Они не были голубыми, нет, они были светло-бирюзовые, как вода Адриатического моря на мелководье в ясный солнечный день.

– Янко, это Ари, – представил нас Санчо, – Ари, это Янко. Я говорил тебе о нем.

– Да, я помню, – согласно улыбнулся тренер и протянул мне руку, – привет, добро пожаловать.

Его рука не была такой горячей, как рука Санчо, но сквозь его ладонь струилась сила, чистая и тёплая, и мне сразу очень понравилось это новое чувство. Мне не хотелось отпускать его руку. А он ещё и за предплечье меня взял.

– Я пока пойду переоденусь, – влез мастер и пошёл к раздевалке.

– Давай, – кивнул Ари и снова обернулся ко мне, – так, смотри. Саша тебе ничего не рассказывал? Нет? Хорошо. То, чем мы тут занимаемся, это не спорт. И не боевое искусство. Это техника самообороны и способ решать проблемы быстро и жестко. Мы учимся выживать. Тебя это интересует?

Я сглотнул. Не знаю. Наверное. Да. Ох… я мелко закивал.

– Оставайся на это занятие. Если не понравится, всегда можно уйти. Хочешь попробовать?

– Да, – сказал я, не отводя взгляда от глаз учителя.

Он хлопнул меня по плечу.

– Пойдём, покажу тебе все.

Санчо в этот момент как раз вышел из раздевалки, а мы туда зашли.

– Всем привет, – поздоровался Ари, и ребята ответили тем же, а потом перевели взгляды на меня, – ребят, это Янко, принимайте в семью. Переодевайся здесь, обувь не нужна, только удобная одежда. Хорошо? Что такое?