Дыхание земли

6

Я выбрала платье цвета пурпура на золотой подкладке. Шелк был прозрачный и тонкий, а более плотная золотая парча словно подсвечивала его изнутри. Обнаженные плечи в окружении пурпурного шелка отливали перламутровой белизной; вырез платья смело устремлялся вниз, приоткрывая ложбинку между грудями. Платье было сшито по последней моде, с чуть завышенной талией, мягко подчеркнутой золотистым поясом, а дальше ткань свободно падала вниз живописными складками, подчеркивая изящные очертания длинных стройных ног. Да и вообще, я знала, как идут мне красные цвета – алый, огненный, пурпурный.

Зажженные свечи радужно отражались в зеркале. Я выбрала для этого платья прическу абсолютно свободную и, вынув из волос все шпильки, предоставила кудрям волной упасть на плечи. Чем украсить их? Я достала из вазы одну влажную ярко-пунцовую розу и шпилькой осторожно приколола ее у виска: цветок среди густых золотистых волос сразу приковывал к себе взгляд.

Послышались чьи-то шаги. Я не успела даже обернуться, как руки – о, очень знакомые мне руки – легли мне на плечи. Тихо щелкнула застежка, и на груди у меня с прохладным звоном засияло изящное рубиновое ожерелье с отделкой из гиацинта. Оно было словно создано для этого платья.

– Я знаю, что больше всего вам к лицу рубины, – сказал граф д'Артуа. Он повторил то же самое, что говорил девять лет назад. – Боже, что это за духи! Я всегда сходил с ума от ваших духов. Что это?

– Да простая смесь розы с вербеной, – проговорила я улыбаясь. – Вы же их мне и прислали.

– Значит, свою прелесть они приобретают от хозяйки?

Мы вместе рассмеялись. Наши губы встретились в коротком поцелуе, но, к моему удивлению, граф продолжать не стал и, быстро отстранившись, потянулся за моим плащом.

– Одевайтесь, моя несравненная. Мы уезжаем.

– Разве мы ужинаем не здесь?

– А разве вы забыли, что я приготовил вам сюрприз?

– Надеюсь, – прошептала я, пока он набрасывал мне на плечи плащ, – ужин тет-а-тет не будет так же плох, как обед?

Обед, при всей его изысканности, показался мне отвратительным. Герцог Беррийский, младший сын графа д'Артуа, держался со мной и с Жаном крайне холодно и чопорно; герцог Ангулемский был полюбезнее, но и в нем я не могла заметить особого дружелюбия. Графа д'Артуа поведение его старших сыновей только забавляло. Он будто нарочно уделял все свое внимание Жанно… болтал с ним, расспрашивал о друзьях, шутил, и малыш, даже позабыв о моем строгом взгляде, прямо за столом назвал принца отцом. Епископ Дольский, чувствуя некоторое напряжение среди собравшихся за обедом людей, пытался разрядить его, заговаривая то с герцогами, то со мной, но все мы отвечали невпопад, и он оставил свои попытки. Адмирал Уоррен вообще едва понимал по-французски и был занят лишь едой. А когда с небольшим опозданием к обеду явился сам граф де Шаретт, уже без платка на голове и в приличном костюме, я резко поднялась из-за стола, взяла сына за руку и, сославшись на нездоровье, вышла – так быстро, что Шаретт вряд ли даже успел рассмотреть меня.

Иначе я не могла поступить. Пусть у этого человека были какие угодно заслуги перед белым делом и чин генерал-лейтенанта королевских войск, я не могла забыть, что он вытворял в лесах и болотах. Он был так жесток – в Порнике, в Машкуле… Конечно, к жестокости его располагали обстоятельства тогдашней войны, но я не хотела делить трапезу с подобным вандейским героем.

Карета остановилась у берега моря. Дождь прекратился, но густой влажный туман навис над островом. Начинался прилив. Каким грозно-очаровательным казался теперь каменистый берег, усыпанный серыми валунами, острые скалы и кипящие вокруг них волны, окутанные белыми клубами тумана…

– Мы куда-то поплывем? – спросила я, заметив у берега лодку и двух матросов.

– Да. Видите тот корабль?

На горизонте, примерно в полумиле от берега, освещенное светом луны, сияло огнями палубных фонарей мощное, многопушечное судно. От него по волнам стелилась узкая золотистая дорожка, сотканная из лунных бликов. Ветер был сильный, и я даже сейчас видела на флагштоке развевающееся королевское знамя.

– А там что, ресторан? – проговорила я, улыбаясь.

– Нет. Лучше, чем ресторан. Вы будете довольны. Разве вы забыли мою фантазию?

Матросы помогли мне сесть в лодку. Еще миг – и мы поплыли прочь от берега, подхваченные сильными волнами. Я сбросила капюшон, чтобы подставить лицо ветру. Он был уже не холодный, а только свежий. Тысячи запахов были в нем – моря, свежеспиленного леса, соли и даже матросского рома… Мы плыли сквозь густой туман, но я видела, как приближается к нам качающийся на волнах военный корабль.

Матросы сидели спинами к нам. Рука графа нежно обхватила мою талию. Я повернулась к нему, полуоткрытыми губами встретила его поцелуй. Принц был необыкновенно ласков сейчас, не порывист, не тороплив, как можно было опасаться. Он вообще всегда был не таким, каким его ожидали видеть.

– Чудесный туман, – прошептал он мне на ухо.

– Чудесный?

– Он радужными каплями сверкает в ваших волосах…

Сказав эти слова, нежные, как поэзия трубадуров, он внезапно отстранился, осторожно повернул меня вперед и, жестом гордого владельца, указывая на корабль, приказал:

– Ну-ка, смотрите!

Судно было залито огнями, которые казались чуть расплывчатыми из-за тумана. Оно было великолепно – новое, мощное, с огромными сосновыми мачтами и спущенными парусами. И по левому борту я увидела буквы названия. У меня перехватило дыхание. Я прочла:

«СЮЗАННА – ЗВЕЗДА МОРЕЙ»

Буквы сияли в ночи, сияли даже сквозь туман, подсвеченные алыми и желтыми огнями. И мое имя было очень хорошо видно. Вероятно, при желании я могла бы разглядеть его и с берега.

– Звезда морей? – переспросила я изумленно. – Но… но почему?

– А разве плохо? Вам не нравится?

– Очень нравится!

– Ну, и это главное. Об остальном не думайте. Чудеса только начинаются, моя дорогая!

Мы подошли к «Сюзанне» вплотную, и матросы помогли нам взобраться на корабль. Мы оказались на палубе совсем одни. Правда, позади меня послышались шаги – видимо, лакея, и чьи-то невидимые руки приняли с моих плеч плащ, но я не успела даже увидеть этого человека, как он удалился куда-то в темноту и туман, и вновь все стихло. Мы были одни.

– Так здесь и будет ужин, монсеньор?

– Именно здесь. Ужин без всяких лакеев.

– Вы даже это сделаете возможным?

– Для вас я готов на все, моя прелесть. Сегодняшний вечер – ваш. Ну же, улыбайтесь! Такая хорошенькая женщина заслуживает и большего, чем просто назвать в ее честь корабль.

И внезапно, мельком взглянув в лицо принцу, я поняла всю силу его чувства ко мне. Может быть, это чувство и нельзя было назвать любовью. Но, Боже мой, если мужчина хочет, чтобы я улыбалась, и все усилия прилагает только для этого – это кое-что значит!

Он отворил передо мною обе створки дверей в большой зал. Алый персидский ковер, глубокий и пушистый, расстилался по полу. Зал был отделан в мавританском стиле – пышно, вычурно, роскошно. На стенах – деревянная обивка из светлого гваделупского лавра, в окна вставлены чуть затемненные венецианские стекла. В четырех углах висели круглые, отделанные перламутром и серебром светильники, разливающие золотистый свет. Под стенами стояли низкие диванчики, обитые ярким восточным шелком, со множеством шелковых подушек персикового цвета. На мавританском хрупком столике, отделанном по углам золотом, лакированном и покрытом яркими росписями-арабесками, горели две розовые ароматические свечи в золотых подсвечниках. Стол был сервирован для ужина на двух человек.

Запах роз окутал меня. Розы были везде – в плоских вазах на полу, на ковре; гирляндами из роз были оплетены светильники, китайские розы – нежные огоньки среди зеленых лоз – стелились по стене возле окна. Все это было так свежо, душисто и волнующе, что я в радостном изумлении обернулась к графу.

– Это все… для меня?

– Разумеется! Ночь чудес ожидает Шахерезаду!

Я узнавала графа: в его привычках было подобным образом ухаживать за женщиной – роскошно, на широкую ногу, ничего не жалея, так, чтобы она чувствовала себя королевой. Но на этот раз он превзошел самого себя. Корабль, на котором мы одни, великолепный зал, розы… – Ах, монсеньор, – сказала я, улыбаясь, – вы положительно хотите, чтобы я потеряла голову.

Сладкое золотистое шампанское с шипением пенилось в бокалах из венецианского стекла. Одуряюще пахло розами, и этот запах смешивался с ароматом свежих фруктов. Я поднесла ко рту засахаренную дольку апельсина и с загадочной улыбкой взглянула на графа.

– Скажите, монсеньор, вы часто видитесь со своим братом, графом Прованским?

– Вы хотите сказать, с новым королем Луи XVIII?

– Да, именно так. С его величеством.

– Если вас это интересует, то я вижусь с ним нечасто. Он живет в Вероне, впрочем, как и моя жена, а я – в Эдинбурге. Мы поддерживаем связь, но видимся редко. Однако же здесь, на Йе, я защищаю его интересы.

Он допил бокал и сказал уже менее серьезно:

– Был на троне один Толстяк, теперь другой. Два Толстяка! И я отныне – наследник. Может быть, когда-нибудь я стану королем, и на мне прекратится эта династия толстяков.

Я была шокирована.

– Как вы злы! Ваш казненный брат – мученик, а вы смеетесь над ним!

– Увы, моя дорогая, видит Бог, он сам многое сделал для того, чтобы быть мучеником. Должно быть, у него не было иных талантов, кроме таланта к мученичеству. Именно эту стезю он и выбрал.

Внезапно разозлившись и презрительно усмехаясь, он добавил:

– А что, может быть, вы скажете, что мой брат имел мужество быть настоящим королем? Именно он и допустил всю эту катастрофу!

Я молчала. Только теперь я стала понимать, чем отличаются аристократы, во время революции остававшиеся во Франции, и аристократы, которые все это пережили в эмиграции. Для нас король приобрел ореол святости, жертвенности. Он был воплощением наших идеалов. А для эмигрантов он оставался все тем же слабым, безвольным, набожным человеком. Да, подумала я, этот граф д'Артуа просто несносен со своим цинизмом! Он кого угодно шокирует!

Протянув руку через стол, граф отыскал мои пальцы и поднес их к своим губам.

– Давайте оставим политику, моя дорогая. Сейчас она может только расстроить нас. Предоставьте мне заниматься этими проблемами и задумываться над тем, как поскорее устроить во Франции реставрацию монархии. Вы наверняка все шесть последних лет думали об этом, но ведь это не принесло вам счастья, не правда ли? А я хочу видеть на ваших губах улыбку. Вы согласны улыбаться? Я приложил для этого немало усилий.

Он нажал на рычаг, и столик на моих глазах опустился вниз.

– Вот что вы называете ужином без лакеев!

– А вы помните ночи в Тампле? – жарко прошептал он. Его ноги под столом поймали мою ногу и сильно сжали ее.

Его желание действовало на меня против моей воли. Он смотрел на меня, смотрел очень откровенным мужским взглядом, в котором я могла прочитать неприкрытое вожделение, страсть, нетерпение, и этого было достаточно, чтобы я тоже взволновалась. Что может быть более лестным для женщины, чем понимание, что она возбуждает такую страсть?

– Смогу ли я выдержать этот ужин? – проговорил он. Столик поднялся, украшенный уже новым букетом роз.

Новые вина благоухали на нем – бордо, божоле, шамбертен, портвейн. Мы принялись за еду: он – без всякого выражения на лице, я – с мыслью, что не скоро мне придется вновь отведать такие кушанья.

– Знаете, мадам, пока вы находитесь не слишком близко ко мне, я, наверное, заведу серьезный разговор. Вряд ли потом у меня хватит для него терпения.

Я молча пила шампанское с тонким кусочком сыра рокфор. Честно говоря, я не знала, что это за серьезный разговор, на который принц и прежде много раз намекал.

Я заметила, что он уже не так страстно смотрит на меня. Напротив, он стал выглядеть чуть озабоченным, и было похоже, не решался мне сразу все сказать.

– Душенька, я хочу сделать вам одно предложение, – сказал он наконец, нервно измяв в руках салфетку.

– Я слушаю вас, Шарль. Не беспокойтесь так. После такого великолепного вечера у меня вряд ли хватит смелости хоть в чем-то вам отказать.

– Я предлагаю вам всегда жить со мной, мадам.

Ошеломленная, я поставила бокал на стол.

– То есть как – всегда?

– Всегда – значит всегда, моя прелесть, смысл этого слова прост! Я зову вас в Эдинбург. Я принял решение. Я хочу всегда иметь вас рядом, ибо я давно понял, что вы – единственная женщина, которую я мог бы подолгу терпеть поблизости. Ни с кем другим мне не ужиться. А вас я хочу видеть постоянно. Я понял это шесть лет назад. В Турине. Но вы сбежали тогда…

– Надо же, – сказала я, пытаясь снизить тон этого разговора, – вам понадобилось девять лет знакомства, чтобы мне об этом сказать!

– Не иронизируйте. Я и так исполнен священного трепета перед этой беседой.

Он наклонился в мою сторону и улыбнулся.

– Ну, так что же вы ответите бедному влюбленному?

Я впервые видела его таким взволнованным, но пытающимся скрыть волнение за насмешливостью. И тогда я поняла: это серьезно.

– Шарль, но… но что же за роль вы мне предлагаете?

– Роль морганатической супруги, если вам угодно. Помните Августа Сильного и графиню Козель? Да что там это! Помните моего предка Людовика Солнце и мадам де Ментенон? Я признаю детей, если они родятся, я добьюсь для них денег и титулов. Я даже могу дать вам письменное обещание жениться на вас, если скончается моя жена. Вы не будете жить взаперти, я буду показываться с вами при всех европейских дворах.

– Шарль, – сказала я растерянно, – вы забываете, чем закончилось это для графини Козель! [Графиня Козель (начало XVIII в.) после многолетнего морганатического супружества с Августом Сильным была заточена им в замок Штоллен.]

Он тихо ответил:

– Я жду ваших условий, если они есть.

– Мне надо подумать, – прошептала я даже чуть испуганно. Предложений было слишком много, и таких неожиданных.

– Единственное, чего я не могу сделать пока, – это жениться на вас. Это не моя вина, меня самого женили в пятнадцать лет, и никто меня не спрашивал. Надо ли удивляться, что я нахожусь за столько лье от своей супруги и не видел ее уже два года. Наша с вами связь тянется уже много лет. Я хочу сделать ее прочнее.

Я молчала, прекрасно понимая серьезность момента. Мне было отлично известно, что граф д'Артуа наверняка еще никому не говорил такого. Каждое слово давалось ему с трудом. Он при его легкомыслии не привык связывать себя какими-либо обязательствами. У него много любовниц, но никто из них не дождался такого предложения. Я ждала его девять лет. Наверное, я должна чувствовать себя польщенной. А я была растеряна.

– Послушайте, а как же Диана де Полиньяк?

– Она в Вене. Я вижусь с ней время от времени, но не больше.

– Она по-прежнему ваша любовница?

– Дорогая моя, я хочу быть с вами откровенен. Диана наверняка останется моей любовницей и тогда, когда вы согласитесь на мое предложение. Приглашая вас жить со мной на положении почти что супруги, я вовсе не имел намерения становиться монахом.

– Ну и долго я буду оставаться «почти что супругой»? – съязвила я. – До первой случайной шотландской юбки?

– Я обещаю дать вам письменное обязательство.

– Не нужно мне этого.

Я даже слегка рассердилась. Что дало ему основание полагать, что я гонюсь за какими-то обязательствами? Для меня главнее всего устроить судьбу сына. Я не могла не видеть, что в Эдинбурге для этого больше возможностей, чем в Сент-Элуа.

Граф словно угадал мои мысли.

– Чего вы добьетесь, упрямо оставаясь в стране, где не знаешь, чего ожидать завтра? В любую минуту этот бешеный Конвент может лишить дворян гражданства, либо выслать их в Гвиану, либо еще что-нибудь придумать. Мне известно, что ваши финансовые дела идут плохо, вернее, вообще никак не идут. В Шотландии я куплю вам роскошную виллу с садом в заливе Ферт-оф-Форт, куплю на ваше имя; ваш сын также не останется без поместья…

– Остановитесь, монсеньор, – сказала я. – Не надо подкупать меня.

– Черт побери, ваше упрямство просто возмутительно!

Он раздраженно бросил салфетку на стол.

Чуть откинувшись на спинку стула, я думала. Как быть? Я никогда не была содержанкой. Есть в этом что-то унизительное… Неужели я должна согласиться? Сейчас я независима. Станет ли принц уважать меня тогда, когда я буду полностью от него зависеть?

– Сюзанна, прелесть моя… Вы подумайте, ведь я просто не могу смотреть на вас без мук совести. Как можно отпустить вас снова в этот бретонский ад? Едемте вместе со мной в Эдинбург. Черт возьми, где бы я ни был, вы всегда пытаетесь от меня ускользнуть! Помните ту последнюю ночь в Турине? Я был абсолютно уверен, что вечером увижу вас снова, а вы вечером уже катили по дороге в Париж к какому-то ублюдочному якобинцу! Вот уж это был удар под дых! Удар мастерский! Вы умеете быть неуловимой, умеете заставлять мужчин гнаться за вами!

– Ваше высочество, – сказала я нежно, – ведь именно этим я и отличаюсь от других женщин, которым вы делали честь, оказывая свое внимание. Конечно, это и заставляет вас думать, что вы влюблены в меня.

– Вздор! Не болтайте чепухи! – сказал он почти грубо.

– Хорошо! Тогда эта неуловимость – просто моя защита: я не в силах устоять перед вами, поэтому нахожу спасение в больших расстояниях, пролегающих между нами…

Он гневно, почти до боли сжал мою руку.

– Прекратите! Все это чушь. Черт побери, я желаю услышать ответ!

Я молчала.

– Каков он? – спросил принц и сердито, и взволнованно.

Я подняла на него глаза, полные озорства и лукавства.

– Да! – воскликнула я, улыбаясь. – Да, конечно, да!

Я поняла, как он хотел услышать от меня это. И этот корабль «Сюзанна – звезда морей», и ужин, и розы – все это были способы, призванные очаровать меня, заворожить. И они меня заворожили… Я была бы в высшей степени лицемерна, если бы отрицала это.

– Да! Я поеду с вами в Шотландию, если вы так хотите, Шарль! И даже не потому, что вы прельстили меня виллой. Просто… просто потому, что вы так неотразимы, ваше высочество!

– Уф-ф! Наконец-то!

Он вскочил с места, отшвырнул в сторону стул. Волнение слетело с его лица, осталось только желание – хищное, откровенное.

– Сколько времени, предназначенного для любви, вы заставили меня потерять! Ну, берегитесь, моя прелесть!

Он даже не обнял меня. Он просто подхватил меня на руки, так неожиданно, что я вскрикнула от испуга. Он понес меня – куда, я и сама не знала. Но, прижавшись щекой к его плечу, чувствуя запах его одеколона, я понимала: это – пока единственный мужчина, с которым я могу быть счастлива. Сама судьба свела меня с ним. И я была этому рада.

7

Едва мы покинули зал, нас охватила прохлада влажной туманной ночи. Густой туман клубился в воздухе и, казалось, дышал. Сердце у меня стучало часто-часто, кровь прилила к щекам, и эта ночная влажность явилась для меня чем-то освежающе-острым, как бокал холодного шампанского в жаркую погоду.

– Куда вы меня несете? – прошептала я тихо-тихо.

Он остановился, осторожно поставил меня на палубу. Мои руки так и остались обвитыми вокруг его шеи. Где-то внизу плескались волны о борт корабля. Принц взял мое лицо в ладони, нежно-нежно поцеловал в глаза. В его губах, несмотря на нежность, я очень ясно ощутила нетерпение, давно сдерживаемую страсть. Я подалась назад, спиной наткнувшись на деревянную стену; его колено оказалось между моими податливо разомкнувшимися ногами. Он привлек меня к себе очень близко, явно испытывая желание, чтобы хоть какая-то частичка моего тела прикоснулась к его мужской плоти.

– Я был готов уже тогда, когда ты первый раз поднесла к губам бокал шампанского, – хриплым шепотом проговорил он. – Ты так прекрасна, что я не в силах больше ждать.

Странное дело – одни только эти слова, их смысл, подействовали на меня возбуждающе. Было необыкновенно лестно сознавать, что именно я вызвала такое вожделение. Мои бедра он крепко прижимал к себе, порывисто лаская спину, ягодицы, нежные местечки на талии, но головой я в томном ожидании откинулась назад, подставляя ему грудь. Его пальцы лишь слегка потянули платье с плеч, и дальше оно легко поползло само. Быстро, жадно он прикоснулся губами к соску, я, чтобы теснее соединиться с ним, обхватила ногами его бедра, горько сожалея, что, вынужденный поддерживать меня руками за талию, он может ласкать меня только губами… Мои руки блаженно и судорожно гладили его плечи, шею, волосы, на ощупь я нашла пуговицы его рубашки и, расстегнув их, коснулась пальцами его горячей груди. Боже, как хорошо… От сосков, чьи алые кончики он так терпеливо, так настойчиво, так умело ласкал языком и губами, возбуждение быстрыми, горячими волнами разливалось по телу, достигло самых дальних глубин лона, и я вдруг почувствовала, что начинаю сочиться от желания, что без него внутри меня невыносимо пусто… Зачем он так медлит? Я даже застонала: до того мне стало страшно, что я кончу, прежде чем соединюсь с ним…

– Уже, – прошептала я, ощущая, что почти не в силах сдерживаться. – Ну пожалуйста!

В эту минуту я почти не соображала, разум полностью умолк, осталось только пронзительное, горячее желание наслаждения. Я была так близка к желаемому… Он лишь приподнял меня, я обхватила его за шею и распахнула ноги. Мы слились так быстро, как только это возможно, мы стали одним существом, мы оба почти в унисон шли к одному – к удовлетворению. Он проник в меня не резко, не разяще, а спокойно, плавно, постепенно; он словно наполнил терзающую меня пустоту… Я снова застонала, прикусив костяшки пальцев, готовая даже не стонать, а кричать. Ожидание наслаждения почти мучило меня сладкой болью.

Он то был во мне, то уходил и снова возвращался, насыщая меня, становясь все сильнее, все больше, проникая все глубже. Темп убыстрялся, но мне было достаточно лишь нескольких сильных глубоких толчков, чтобы кончить: будто все напряженные узы плоти разрешились во мне, вылившись в горячую, влажную, невыносимую симфонию наслаждения. Он еще продолжал; я, пребывая уже на пике, уже достигнув цели, чувствовала его движение внутри себя, и наслаждение все длилось, продляясь на одну, две, три, четыре секунды, я бессознательно и страстно сжимала ноги, словно стремилась сделать этот миг бесконечным. Но вот миновал и самый пронзительно-сладкий момент, и я, удовлетворенная, обессиленная, дрожащая и истомленная, почувствовала, как кончил мой любовник, как бурно излился в меня, проникнув в самые глубины.