Роль любимой женщины

Глава 1

Болезнь Алены

После побывки Алексея в своем бывшем доме Алену начали мучить сны-кошмары. Она все время куда-то бежала, уворачивалась, пряталась от кого-то. Но разные люди ее находили, чужие руки останавливали, чужие глаза преследовали. Она напряженно пыталась рассмотреть этих людей, но лица были не видны, голоса звучали глухо, как и бывает во сне. Алена просыпалась и понимала, что видела во сне кого-то знакомого. Кого-то, кого знала хорошо, но напрочь забыла, что их связывало. А эти глаза, руки, плечи, даже звук голоса, приглушенный сном, – это рассказ о чем-то важном. Именно о том, что все просят ее вспомнить.

В то воскресное утро, когда Алексей вернулся к ней после свидания с детьми, она вышла на звук открываемой входной двери, не до конца проснувшись, не успев выбраться из странного плена. Алексей с тревогой взглянул в ее не сонные, а какие-то смятенные, затуманенные глаза, увидел страдальчески сжатые, опаленные внутренним жаром губы.

– Ты здорова, Алена?

– Да. Наверное. Просто сон. Ночь напролет от него отбиваюсь. Он прилип ко мне, такая напасть.

Алексей ласкал и баюкал ее целый день, как ребенка. Опять ловил себя на мысли, что такой нестерпимой нежности никогда не испытывал даже к своим детям. Никто не испытывал. Мужчины – точно нет. Мысль о том, что она так страдала из-за маленькой разлуки с ним, доводила его любовь до маниакальной преданности. Он не представлял, чем и как сможет на это ответить. Они все время говорили о том, как хорошо, что до следующей разлуки целая неделя. Что это будет уже привычно и не страшно. А теперь ничто их не разъединит до утра.

Они провели счастливый день, томительный вечер, уплыли в знойную ночь… А потом, перед рассветом, Алену потащил куда-то ее мучитель-сон. Она металась и стонала рядом с Алексеем, и ему казалось, что ее терзает какой-то невидимой демон. Алексей чувствовал ее страх, безысходность, тоску и боль. Он будил ее, она дрожала, с трудом пробиралась сквозь невидимые препятствия к нему, прижималась, облегченно и глубоко дышала, спасалась его теплом. И опять засыпала, исчезала, проваливалась туда, где он не мог ей помочь.

Так продолжалось несколько дней. Стало ясно не только Алексею, но и Максиму, что с этим нужно что-то делать.

– Она на пределе, – сказал Максим. – У нее всегда слишком тонкая кожа, но сейчас ее нет совсем. В таком состоянии человек работать не может. А нам надо начинать настоящие съемки – с операторами, под камерами, в том числе и в павильонах. У вас все нормально?

– У нас все по-прежнему. Просто Алену мучают кошмары по ночам. Она не может их расшифровать. Мы слишком загрузили ее просьбами кого-то вспомнить. Все требуют этого. Она очень ответственная. Мне кажется, в ней что-то сломалось. Я думаю, пора обратиться к врачу.

Дома Алексей признался Алене, что очень встревожен. Что у нее может быть нервное расстройство и они теряют время.

– Давай я узнаю, к кому с этим можно обратиться. Ты согласна?

– Понимаешь, – ответила Алена. – Я, конечно, с этим не справляюсь, даже если речь о простом переутомлении. Но я уже думала, как общаются с психотерапевтами. Им надо все рассказать: когда, из-за чего, что именно мучает и т. д. Ты представляешь, как я смогу объяснить все, что с нами произошло и происходит, рассказать это чужому человеку? Так, чтобы он понял, поставил диагноз и сумел помочь? «Доктор, я должна вспомнить, кто ненавидел меня и моего мужа настолько, что захотел его убить…» Так, что ли?

– Да… Сложно представить врача, который бы в этом разобрался… Может, нам посоветоваться с Сережей? У следствия, наверное, бывают подобные проблемы.

– Посоветуйся, – неуверенно согласилась Алена. – Я уже хотела попросить у Максима отпуск. Отвлечься, отоспаться. Но потом поняла, что это не выход. Будет только хуже. Я ведь пробовала принимать и антидепрессанты, и снотворное… Но я боюсь засыпать! Я не отвлекаюсь. Дело именно в этом. Не держать же мне себя под наркозом. А у психотерапевтов тоже ничего, кроме пилюль, нет.

Сергей не думал ни минуты.

– Масленников, – уверенно сказал он. – Тут в принципе не может быть вариантов. Я, конечно, не профессор медицины и не гений, в отличие от него, но и мне понятно, что в Алениных кошмарах может быть разгадка, ответ на какой-то вопрос. Ее мучает то, что она сама себе мешает вспомнить. Значит, что-то есть…

Глава 2

Система Масленникова

Александр Васильевич приехал к Алене домой, когда Алексей был на работе. Они пили кофе, разговаривали обо всем, что не являлось проблемой, приближались друг к другу для того, чтобы вместе эту проблему рассмотреть.

Алена, глядя на гостя, думала, что этот человек меньше всего похож на врача. И совсем не похож на психотерапевта, разговорчивого, все знающего о других, успокаивающего или пугающего пациента как окончательного психа. Перед ней сидел суровый и сосредоточенный ученый, воин, мученик, опаленный чужими бедами и скованный льдом огромного количества смертей. Все это объединялось его профессией: эксперт. Его пациенты уже ничего не скроют: он видит их, как невозможно увидеть живого человека. Он – первый, кто принимает посмертные тайны. Он – их хранитель, может быть, даже мститель. Но способен ли такой человек понять живую женщину, которая сама перестала себя понимать?..

«Какая женщина, – грустно думал Александр Васильевич. – Какая дивная, прелестная, нежная и доверчивая женщина. Она создана ровно такой, в каких влюбляются чудовища. Таких, как она, любит преследовать судьба. Соблазн в чистом виде, не отдающий себе отчета в том, насколько это опасно, даже не сознающий, что он – соблазн».

Масленников это понял еще тогда, когда впервые увидел ее, облитую смесью с гипсом, когда она появилась под горячими струями, как ожившая статуя.

– Алена, – улыбнулся он, – а теперь давайте займемся тем, что так любила моя деревенская бабушка. Начнем рассматривать ваши сны.

Еще пять минут назад, когда Алена смотрела на его замкнутое лицо с жесткими чертами, проницательным взглядом, ей казалось, что это невозможно – рассказать этому человеку свои сны. В них на Алену дышали агрессией и похотью. В них ловили ее наготу, которую она безуспешно пыталась прикрывать то одеждой, то ветками деревьев, травой, водой. Как объяснить такому человеку, что она, адекватная, порядочная женщина, не помнит каких-то людей, которые точно пересекали ее жизнь. Что ее наяву так не тревожило ничье отношение. Во всяком случае, она этого не помнит. Может, у нее амнезия? Но она только сказала:

– Я даже не знаю, как мне начать…

– Я знаю, – сказал Александр Васильевич.

Он попросил ее пересесть в мягкое, глубокое кресло, поставил напротив свой стул, велел закрыть глаза и сжал ее запястья сильными прохладными пальцами. Он как будто ловил ее пульс на двух руках. И тихо, мягко произнес:

– Работаем, Алена. Так говорят ваши режиссеры? Вы засыпаете. Вы одна. Вы еще слышите мой голос, но вы уже видите того или тех, кто вас ждет во сне, кто сейчас попытается вас поймать…

И Алена, как послушная актриса, исполняя волю режиссера, стала вызывать свой сон из ночи в белый день, чтобы рассмотреть его вдвоем с помощником. За закрытыми ресницами поплыли улицы, деревья и вода, она терялась в безликой толпе, по-детски надеялась, что ее не видно за чужими спинами, но…

– Ох, – застонала она и открыла глаза. – Вот он. Один из них. Он меня нашел в толпе. Схватил за руку. Он спросил: «Ты где?» Голос глухой, как бывает, когда его специально глушат, чтобы не узнали.

– Вы в первый раз его видите во сне?

– Нет. Он появляется часто… Его легко отличить от других. Их всего трое, тех, от кого я убегаю.

– Отлично, – спокойно произнес Александр Васильевич. – Держите этот образ перед внутренним взглядом. Не отпускайте. Старайтесь рассмотреть не в целом, а какую-то характерную деталь, что-то, что отличает этого человека.

Алена замерла и напряженно, почти не дыша, просидела минут десять. Потом выдохнула.

– Синий луч. Его отличает и пугает меня синий луч.

– Дальше.

– Это взгляд. Он прячет лицо и поворачивает голову ко мне, продолжая стоять почти спиной. Но взгляд, как нож. Холодный безжалостный нож. Я, кажется, узнаю его… Сейчас, вот падает туман, немного приоткрылось лицо… Подбородок… Такой я видела один. Да. Это Александр! На свете есть, наверное, только один человек с такими холодными, ярко-синими глазами. Это Александр Кивилиди. А эта толпа и вода… Это Венеция. Я там с фильмом на фестивале…

Голос Алены замер, ее руки в руках Масленникова обмякли и застыли. Она потеряла сознание.

Пришла в себя на кровати. Масленников стоял рядом и продолжал держать ее запястье.

– С возвращением, Алена. Вы сделали почти невозможное. Вы преодолели тот блок в памяти, который ставит в качестве защиты спасающая себя психика. Вы так избавлялись от слишком тяжелого воспоминания. Вероятно, это ваша система. Благодаря ей вы и остались человеком уравновешенным, сдержанным. А испытания вас не оставляли, похоже, в покое никогда. Но мы вытащили из вашего сна одного фигуранта. Это Александр Кивилиди, с которым вы встретились в Венеции во время кинофестиваля. У него синие глаза. А теперь я сделаю вам успокоительный укол. Дождусь, пока приедет Алексей, которому я позвонил, а мы с вами продолжим в другой раз. Вы сегодня будете спокойно спать. Вы очень утомлены. Я, как говорят шарлатаны, даю вам установку. В отличие от них, мои пожелания исполняются. Алексей приготовит вам горячий ужин. Выпейте хорошего вина. Думайте о том, что вам приятно.

– Мне приятно, – устало прошептала Алена. – Мне приятно думать, что сейчас приедет Алеша и что вы не оставите меня одну, пока он не приедет.

Глава 3

Александр Кивилиди

На солнечной поляне густого дикого сада сидел в шезлонге плотный широкоплечий мужчина с обнаженным торсом и босыми ногами, которые он топил в еще по-утреннему прохладной траве с каплями росы. На столике перед ним был открыт ноутбук, стоял бокал красного вина, дымилась трубка. А мужчина смотрел, не щурясь, на белые облака. И во время этого идиллического занятия его большие широкие ладони были сжаты в кулаки. От этого человека любой бы не сразу отвел взгляд. В юности он мог бы позировать для статуи Давида, но он возмужал и стал намного интереснее и значительнее, чем Давид. Мраморный юноша вообще сильно проигрывал по сравнению с вызывающей естественностью и жизненной силой этого мужчины: пропорциональное тело, мускулы на груди, руках и плечах, крепкая шея. Идеальной формы голова могла принадлежать только мужчине. И любой взгляд остановился бы на его лице. На совершенно необычном лице. Под жестким темным ежиком волос – низкий, широкий лоб с резкими морщинами. Темные брови оттеняют смуглые тяжелые веки с кромкой коротких и густых черных ресниц, из-под которых неподвижно, холодно и беспощадно смотрят глаза удивительного, ярко-синего цвета, которого, кажется, в чистом виде и в природе не бывает. Правильный нос, красивый рот – твердый и выразительный. И скульптурный подбородок с очень глубокой ямочкой посередине – признаком решительности и целеустремленности.

Таким создала природа Александра Кивилиди, магната, известного своим талантом выгодно вкладывать родовое состояние, и покровителя искусств. Его небольшой одноэтажный кирпичный дом на юге Франции был похож на него самого – такой же завершенный, строгий, пропорциональный, лишенный недостатков, бахвальства и всего того, что говорит о плохом происхождении и дурном вкусе. Вкус Кивилиди для многих был критерием.

Одного не дала Александру столь щедрая природа. Покоя. Он смотрел на утреннюю нежность во всем, слушал тонкую услужливую тишину и несмелое чириканье птиц, а глаза то и дело темнели от каких-то мрачных мыслей, красивые зубы, не знавшие дантистов, то и дело сжимались, как будто готовились к оскалу, проверяли свою силу.

На столике позвонил его айфон. Александр посмотрел на дисплей и небрежно бросил телефон обратно. Рот дернулся в раздражительной и брезгливой гримасе. Ее никогда не видели люди, с которыми он встречался на приемах и фестивальных торжествах. Он выделялся, по отношению к нему все невольно соблюдали дистанцию. Но его лицо было всегда в меру доброжелательным, а улыбка – открытой. Только тот, кто имел редкую возможность увидеть его в одиночестве, когда он думает, что на него уже не смотрят, тот не мог не понять, что это страстный, жестокий, беспощадный человек. Скорее всего, не только по отношению к другим, но и к себе самому.

Александр поставил на колени ноутбук, сосредоточенно поработал около часа. Потом допил вино, отодвинул погасшую трубку, встал, сделал глубокий вдох, после него пару упражнений для дыхания и кровообращения и вошел в дом. Справа за огромным холлом, который казался почти пустым – только самая необходимая строгая темная мебель, – были ванная, тренажерный зал и большой бассейн. Александр прошел туда босиком по черному мраморному полу, открыл дверь, оказался перед зеркальной стеной между ванной и бассейном, остановился, глядя на свое отражение. Смотрел исподлобья, сурово, как на чужого человека. Потом медленно расстегнул шорты, они упали у сильных ног с совершенно плоскими ступнями, а их обладатель прижал руку к мускулистому животу, затем провел ею до бедер. Его плоть напряглась, а красивый рот изогнулся, как от боли или страдания.

Это было тоже зрелищем для одного. Он сам себе казался не человеком, а опасным животным, самцом, которого человеческий мозг укротить не всегда сможет. Или никогда не сможет. Его собственный, организованный, развитый мозг. Александру хватало власти, которую он имел. Он мог ее расширить и укрепить в любой момент, если понадобится. Ему не всегда подчинялись лишь его мысли и тело. И это обстоятельство вызывало ярость. Это был изъян природы, считал Александр. Ущербность, о которой никто не догадывается. Он тяжело нес свой единственный изъян. Как и свой единственный физический недостаток, от которого за день ужасно уставали ноги. Это вовремя не исправили в детстве – плоскостопие.

Не исправили, потому что в его семье было все, кроме покоя. Его родители – тоже слишком красивые, богатые и знаменитые люди – превратили свои жизни в существование на действующем вулкане. Страсти, громкие скандалы, романы на стороне, ревность, драмы, восторги примирения. А ребенок…

«Так он же хорош, как бог, – говорила мама. – И умнее всех нас. Он совсем не требует внимания. Абсолютно самодостаточный человек». Они и сейчас так живут, его отец и мать. Правда, уже порознь, повторяя пройденное в другом составе. А от состояния династии благоразумно отказались в пользу Александра. Им хватит того, что осталось, на прожигание не только своих жизней, не на одно столетие. Так позаботились о потомках предки Александра Кивилиди – греческий миллиардер и русская дворянка.

Да, он взрослел сам. Привык доверять лишь собственному опыту. Он ничего не забывал. Он умел прятать страдания и тоску одиночества. Но его опыт был опытом боли. Оттуда, из холодного детства, его особый вкус. Изысканный, требовательный и до чопорности суровый. У него были одинаковые требования к жизни и искусству. Ему нравились четкость и строгость в линиях, характерах, сюжетах, во внешности и эмоциональных проявлениях. Все «красивости», смазливости, все, что слишком бросалось в глаза и вливалось в них медом, вызывало отторжение или даже брезгливость Александра. Ему нравились серьезные, вдумчивые, резковатые и категорически не смазливые и не соблазнительные актрисы. Он выбирал и таких женщин. Он испытывал влечение лишь к сильным, загадочным, что называется, интересным женщинам. Его жена, с которой он никогда не жил одним домом, – именно такая. Высокая, с правильным худым и серьезным лицом, со спортивной, как у юноши, фигурой. Кристина была сложным, прямолинейным и уверенным в себе человеком.

Александр прямо взглянул в синие глаза своего отражения, вспомнил такие же глаза матери, горячие темные глаза отца, от которых сходили с ума бесконечные женщины, и вынес очередной приговор всему, что называется «красота». Это обман и ловушка. Это враг людей, детей, свободы. Этот враг заслуживает казни. Вот что для Александра самая четкая очевидность. Но, оказывается, человек так слаб, даже если он силен, как Александр… Этот человек был однажды повержен совершенно… Что значит был. Такое себе не прощают.

В почти ледяную, специально охлаждаемую воду бассейна Александр вошел после прыжка, как акула, резко, почти бесшумно, и долго не появлялся на поверхности. Возник уже у противоположного бортика.

К столику в саду вернулся в джинсах и белоснежной майке с чашкой кофе в руках. Там его уже ждал помощник и администратор Влад Тарло, человек с тонким, ироничным лицом, в больших затемненных очках не для защиты зрения, а для того, чтобы не видеть лишнего. Это был беглец из разных стран в поисках свободы. Волюнтарист, эстет, с большими тайнами в прошлом. Он подошел Александру сразу. И не только потому, что был прекрасно образован, имел сильный и выдержанный характер, хорошее чутье и знания в самых неожиданных областях. Александру понравилось, с каким достоинством Влад несет свое прошлое, свои грехи, о которых можно только догадываться. Но Александр не собирался ни догадываться, ни рыться в прошлом человека, на котором остановил свой выбор. Этот выбор решал все. Александра не мог привлечь обычный или не достойный уважения человек. А Влад такой, что бы ему ни приходилось скрывать. Понятия о нравственности и морали у Александра были свои: они очень отличались от общепринятых.

Александр поставил перед Владом свою чашку с кофе, сходил за другой. Постоянной прислуги он в доме не держал. Чужие люди в доме – это уже не совсем твой дом, считал он. Собственно, он так считал и по поводу постоянного присутствия жены.

– Я, кажется, нашел нового начальника охраны для нас, – сказал Влад. – Все, как ты любишь. Эмигрант: жил в России и на Кипре. Офицер двух армий. Юридическое образование. Нелюбовь к любому государству и службе на него. Не женат. Был владельцем охранного агентства в России. И такое «но». Привлекался к суду за превышение полномочий, короче, за убийство. Был оправдан за недоказанностью, но на самом деле он убил. Потому и уехал сразу после суда из страны. Могу получить всю эту историю в подробностях. Или отказать? Я не слишком обнадеживал парня.

– Ни в коем случае не отказывай. И подробности мне не нужны. Не вижу в этом «но». Пусть приходит. Если мне понравится, возьмем.

Глава 4

Гипсовый след

Банк «Авангард» засек один вклад. Деньги принесли наличными. Они оказались купюрами, вынесенными во время налета на съемочную квартиру Максима Дымова. Об этом служащие сообщили следствию, которое разослало запросы во все финансовые структуры. Так повезло следствию с банками. И в том, где Максим получал деньги, и в этом оказались современные счетчики купюр, которые считывают и номера. Земцов велел никому не сообщать, особенно владельцу, и позвонил Кольцову:

– Скучаешь, друг? Лови ниточку.

– Поймал, – серьезно сказал по-прежнему бесконечно грустный Сергей.

Он положил трубку, тяжело вздохнул, но поднялся с дивана охотно, как отрываются от позорного столба, как уходят с лобного места. Труднее всего человеку нести крест предательства. Это такая давящая со всех сторон тяжесть, что тут не до элегических проводов любви. Тут уйти бы от разъедающей душу обиды, зализать бы горящую рану унижения, подавить бы в зародыше рождающуюся ненависть к той, которая вот так, ни за что отобрала самое главное у мужчины – его сына. Лишь сейчас, в этой ситуации Сергей понял, что он относится к категории мужчин, сориентированных на ребенка, а не на женщину, которая его родила.

«По коням», – дал он себе печальную команду, допил последний глоток холодного горького кофе и вышел из квартиры.

Вкладчиком найденной суммы оказался московский пенсионер Василий Анатольевич Крымов. Очень скоро Сергей выяснил и происхождение суммы. Эти деньги Крымов получил наличными, продав свою дачу на Каширском шоссе: хороший каменный дом. Покупатель – мигрант из Таджикистана Алижор Джураев, бригадир дворников жилищно-коммунальной конторы одного из микрорайонов Москвы.

Крупный черноглазый парень смотрел на Сергея исподлобья, напряженно.

– А что надо, я не понял? Я купил для жены и родителей. Я накопил. А какое дело?

– Это действительно не мое дело, – спокойно объяснял Сергей, – что и для кого вы покупаете на заработанные и накопленные деньги. Просто такие обстоятельства. Именно эти деньги, эти бумажные купюры накопить было невозможно. Они были украдены, и мы можем доказать, что они были украдены. Что вы скажете?

– Ничего. Откуда я знаю, какими деньгами мне платят за работу.

– Не стоит хитрить. Вы меня прекрасно поняли. Вам могут теоретически заплатить и крадеными деньгами, и в этом случае я сейчас пошел бы проверять ваших работодателей. Но вы никогда не получали сразу на руки такую сумму. Несколько миллионов рублей. По молчанию понимаю, что сейчас вы не можете мне ответить. А я не могу вас оставить одного, чтобы дать возможность связаться с кем-то. Как частный детектив не имею полномочий никого задерживать. Поэтому мы остаемся на время вместе, я позвоню в отдел и будем ждать, пока за вами приедут, Джураев.

– Это у вас называется – не можете задерживать?

– Это у нас с вами так называется: нам нравится наша беседа.

Сергей продолжал сидеть на стуле в подсобке ДЭЗа, а парень вдруг рванулся к двери. Сергей прыжком его догнал и вывернул руку.

– Напрасно ты это. Невиновному или обманутому человеку не от чего бежать. Успокойся. Ты пока просто свидетель.

Когда Джураева увезли, Сергей поехал по адресу купленного им дома. Ворота открывались легко. В саду были натянуты веревки. Молодая таджичка развешивала на них цветастое постельное белье. Оглянулась на Сергея приветливо:

– Кого ищешь?

Сергей показал удостоверение.

– Думаю, вас. Как вас зовут?

– Зоя.

– А на самом деле?

– Умалат.

– Такое дело, Умалат. Ваш муж Алижор Джураев задержан как свидетель по одному делу. Ничего страшного. Он просто вспомнит и прояснит кое-что. С кем вы живете в этом доме?

– Сюда приедут родители Алижора и наши дети. А пока вдвоем.

Сергей с сомнением посмотрел на огромное количество простыней и пододеяльников. В это время за забором зафырчал старый автомобиль, и во двор вошли четыре парня. Они несли тюки и сумки в клетку.

– Это друзья, – быстро сказала Умалат. – Помогают с переездом.

Сергей поприветствовал друзей, представился, переписал их имена-фамилии и распрощался.

– Когда придет Алижор? – крикнула ему вслед Умалат.

– Думаю, он вам позвонит, если задержится, – ответил Сергей.

Глава 5

Возвращенное воспоминание

Алена испытывала сожаление от того, что время ее туманных блужданий в спасительной амнезии закончилось. Воспоминания вернулись в такой яркой откровенности, в таких беспощадных деталях, что именно это стало болезнью. Отпуск, данный ей Максимом, оказался как нельзя кстати. Дело даже не в том, что она не могла работать. Дело в том, что вспоминать все это возможно лишь в одиночестве. И даже Алексею нельзя при этом присутствовать. При рождении правды, от которой Алену когда-то радикальным способом спасла собственная психика. Заблокировала что-то, возможно, навсегда. Но так повернулись обстоятельства, что блок снят. И от того, что было, уже не уйти.

Венеция в то лето была самым большим экраном на свете. Она переливалась нарядами и драгоценностями, ликовала аплодисментами, кружила головы шампанским и сладким вином под томительный запах глубокой вечной воды.

Алена привезла с собой несколько недорогих платьев, которые невероятно ей шли. И когда она заметила, что привлекла внимание жюри, публики и журналистов, то легко вошла в эту роль, как в любую другую. Она играла актрису, нежную, обольстительную, такую, которую так любили снимать ее режиссеры. Они привезли на фестиваль по-настоящему откровенный, эротичный и в то же время психологически напряженный и глубокий фильм. Ясно было, что какой-то из призов им обеспечен. Шансы на то, что Алена получит приз за лучшую женскую роль, были тоже высоки.

На одном из приемов к столику Алены и режиссера подошел директор фестиваля и его главный спонсор Александр Кивилиди. Алена в первый раз увидела его так близко и внутренне ахнула. Такой яркой и необычной внешности она никогда не встречала.

Он поцеловал Алене руку, подвинул к себе стул и сел рядом с ней. Просто говорили, шутили. Алене было очень легко общаться с ним, тем более что он говорил по-русски свободно. До конца фестиваля оставалось четыре дня. Поэтому, прощаясь, Александр сказал: