Предатели

– А чего это вы там «про Борьку» сплетничаете? – лезет из-за двери братец.

– Тебя звали?

– Вставайте, животные, завтрак готов.

Забыла о главном про братца: Борька омлет готовит на уровне французских шеф-поваров.

И сегодня на завтрак – омлет! Сочный, душистый, с зеленью сельдерея!

– Вот и пройдет мой живот.

– Что за «пройдет», Таня? Рассосется, что ли?! «Перестанет болеть» надо говорить! Ты же в России будешь жить, следи за правильностью своей речи! – мое лингвистичное мамо не дремлет.

Глава 7

Половина третьей четверти позади, и по опыту знаю: сейчас недели помчатся, как на американских горках.

Борька где-то вычитал, что депрессия бывает нескольких видов. И один из них – это когда дни так быстро летят, что, разбирая постель на ночь, тупо удивляешься: я же её только что заправляла!

Депрессняк понятно от чего: меня не любят! Вот у всех моих подружек парни есть, а меня все только «уважают». «Я так тебя уважаю, ты изменила моё мировоззрение. Но у меня есть девушка». Позорная история. Хорошо хоть, сама признаться не успела, так что в ответ на эту речь только сделала круглые и «непонимающие» глаза и притворилась, что кругом опаздываю. Вот и все. Позор на всю оставшуюся жизнь. Это удача, что уезжаем скоро, а то я лишний раз боюсь по коридорам в школе ходить. В столовку школьную сначала Марьям запускаю, она сигнализирует: «чисто», тогда иду… И сижу там, как на иголках: а вдруг он зайдет. Ну почему все так?!!

Выяснила, с кем Лёша встречается. Ну да, конечно, очередное «никто» с танцевальным уклоном. Ну почему всякие дуры, у которых в маленьком мозгу умещается только расписание танцевальных занятий, еще и перебирают парней из очереди, которая к ним тянется? А я – талант и аристократка, существо с богатым внутренним миром, хожу как левая… И мой статус «В активном поиске» на самом деле не что иное, как признание: «Кто как, а я – опять в пролёте…»

Мама говорит, что нечего завидовать «ванилькам». Я не завидую! Чему там завидовать? Может, еще танцами начать заниматься? Но так низко я никогда не паду, не дождетесь! Пойду-ка «Бойцовский клуб» перечитывать. Вдохновляет…

Мама утешает, говорит, что у меня формат другой, и вся эта любовь-морковь в пятнадцать – не для меня. А когда? Может, в сто? Или вообще не для меня, чего уж там… Буду уважаемым лучшим другом, «сестрой» – ВСЕГДА. Ну а если папа проведает про мои терзания, я знаю, что он скажет: «Тебе ещё рано!!! Думай об учебе!!! Пять троек за четверть!!!»

И в чём же дело? Что не в танцах – абсолютно точно. Марьям не мешают крутить романы с парнями её нога и рука. У неё поклонников и в Инете мильон, и так она уже встречалась с двумя.

Моя лучшая подруга и не думает комплексовать из-за того, что она не совсем такая, как все. Поэтому и другие очень быстро привыкают к её виду. Тем более Марьям очень-очень хорошенькая. Если Мари и может из-за чего-то расстроиться, так исключительно из-за «морального момента». То есть: или кто-то там о ней забыл, кто-то на письмо не ответил – и тому подобное.

А я вот не знаю, кто мне ответил, кто не ответил. На сайт «ВКонтакте» уже пять дней не заходила. Да ладно, укусят  меня, что ли?

Не укусили. Но и писем важных нет. Светик вот привязалась, и сдалась я ей? Наверное, всех знакомых распугала, теперь за меня взялась – я ж терпеливая.

Светка звала на фитнес. У неё, видите ли, клубная карта, и там «горят» гостевые посещения.А момент «соглашайся, а то все равно пропадут» отнесем к издержкам воспитания приглашающей стороны.

***

Р-раз! Р-раз! Раз-два-три… Пот льется градом, время застыло, кажется. И за эту каторгу надо еще платить такие деньги?

Наконец пытка позади. Мы уходим. Йес!!!

Светка предлагает пройти пару остановок пешком. Начинаю понимать, зачем я ей понадобилась. Уши мои нужны, вот что…

Никогда не слышала, чтобы так костерили мать родную.

– И пусть она знает, как я её… «люблю»! Хитрая, наглая приживалка! – Света орёт так самозабвенно, что от нас люди шарахаются.

– Да она от тебя отказывается ради твоего же будущего. Я сама слышала – тетя Ира маме моей говорила!

– Я сама разберусь со своим будущим, не ей его лапать!

Надо, что ли, комментировать? Да тут этого и не ждут.

Кажется, некоторые слова – совсем не Светкины. Бедняга тетя Ира. Родила себе монстрика.

 Глава 8

До нашего переезда в Россию осталось три месяца. До сдачи выпускных тестов – два с половиной. Разрабатываю свой метод поиска правильных ответов – есть там какая-то своя, пусть и трудноуловимая, логика… Учить? Не знаю… Нереально.

Весна у нас здесь ранняя, урюк уже зацвел. А в соседней Киргизии началась революция. И это совсем рядом, сразу за горами. Если напрямую, километров тридцать. Горы лишают нас ветра и защищают от революций. А ещё кто-то говорил, что слухов ходит больше, чем правды, – как всегда.

Из-за политики в Светкиной семье крупные неприятности. Оказывается, папа-бизнесмен в основном работал с киргизской стороной, и тех то ли ограбили, то ли это… слово такое, еще по истории проходили… ну, в общем, отобрали в пользу государства. В итоге – поставки не выполнены, долги перед другими партнерами надо погашать, кредит не дают. В одночасье Светкин папа стал не богаче тети Иры. Даже машины свои продал.

Светка молчит. Это я от мамы новости узнаю. А сама позвонить боюсь – будто умер у них кто. Чувствуешь себя виноватой, хотя ни при чём, революцию не развязывал.

Помимо революций по соседству, еще у нас бывают землетрясения, сели, оползни и ураганы… Но, несмотря на это, в городе все равно  тихо и скучно. «Вторично», как выражается папа. Сам воздух стоит – и ничего вокруг не движется.

 ***

Летом, когда я ещё общалась с Юлей, мы решили снять фильм о нашем городе. У Юли есть камера – как, впрочем, и многое другое.

До сих пор я про свою Юлю, бывшую лучшую, не рассказывала. Но не потому, что её мало в моей жизни. Очень даже много. Только больше тратить на неё свое время я не стану. Она-то со мной не считается, так почему я должна?

 Вот, например, та история с фильмом. Ради нашего кино я даже отпросилась к Юле с ночевой. Предупредила её, что будем работать над планом съемок. Но… Сначала мы сидели на улице в засаде и ждали Кира – соседского парня, в которого Юля влюблена с шести лет, потому что он однажды угостил ее майонезом с хлебом. По Юлиному сценарию, надо было дурниной орать ему в окно: «Кир, Кир!» А когда он выглянет, прятаться за мусорными баками. Кир, кстати, так и не отреагировал.

Дома Юля предложила пить мартини. У меня разболелась голова, и я попросила поесть.

– Еды нет! – сказала Юля. Кажется, ей лень идти к холодильнику, а сама я не решилась.

Про наш фильм я уж и не заикалась – и так видно, насколько бесполезно об этом напоминать. Зато мы смотрели кино про пришельцев, фильм про бодимодификации и передачу «Топ-модель по-американски». Писали левые сообщения знакомым. Полтретьего ночи позвонили моему (на тот момент уже бывшему) парню Антону и долго-долго слушали его нудные рассказы про компьютеры.

Наконец я взмолилась:

– Юля, спать хочу!

То, что Юля отвечает, кажется мне шуткой. Она говорит:

– Зачем? Спать скучно!

Самое страшное, что она не шутила. И вот мы опять смотрим кино, лазим в Инете и звоним каким-то людям. В глазах песок, голова гудит, руки не слушаются. Ощущая себя в другом измерении, глянула на циферблат: четыре часа утра! Я так поздно даже на Новый год не ложусь.

– Четыре? А, ну уже вообще нет смысла дрыхнуть! Давай ногти красить!

Домой я приползла чуть живая и потом отъедалась и отсыпалась.

       Ну, а совсем разочаровалась я после дня рождения ее мамы. Юлина мама работает сразу в двух фирмах топ-менеджером. Поэтому у них все есть и этого всего очень много.  Однако Юля все время одна. Юлина мама приезжает с работы, привозит вкусненькое. Старается, как ни устала, общаться с дочерью, сделать ей что-то хорошее, в ресторан свозить… А дочь? Даже ничего не подарила своей маме на день рождения! Что там – подарила: торт с балкона, и тот не принесла. Хотя мама при мне просила её три раза.

В итоге я сама помогла – ну, нервы не выдержали. Вот после случая с тортом я окончательно и расхотела общаться со своей «лучшей».

Глава 9

Маму я застала во дворе нашего дома за таким делом, которое даже от мамы не ожидала. Она стояла на табурете и меланхолично отмывала кованую решетку окна нижних соседей. Если прибавить, что мы с соседями не ладим из-за того, что иногда их подтапливаем, картина выглядела не точто дикой – абстрактной.

– Мам, ты чего?

– Они злятся. Говорят, голуби всё испачкали.

Теперь понятно. К нам на подоконник прилетают обедать (завтракать и ужинать) голуби. Мама их различает, дала имена.  Есть Какао и его жена Мраморная башка. Прилетал одинокий голубь Рентген, антрацитово-серый, с белесыми размывами на кончиках крыльев. Недавно познакомил нас со своей молодой изящной супругой. Голуби никогда не меняют пару, хранят верность всю жизнь. А еще у этих птиц строгая иерархия – молодым не дают есть те, кто старше, бьют и прогоняют. И то ласковое «гуль-гуль», что мы слышим из-под крыш, вполне может быть звуковым оформлением жестокой драки. Маме все это очень интересно. А о страданиях соседей она как-то не задумывалась.

И вот соседи возмутились, решетку велели вымыть, а голубей больше не кормить.

– Все равно кормить буду, – бурчит мама. – Обыватели! Зато я рассказ хороший написала.

– Про голубей?

– Нет, про поселок.

Вот те на! А я думала, у нее уже прошло. Мы даже договорились с Борькой не напоминать – нам сейчас и Калининграда хватает…

– Неси табурет домой. Я уже всё. Сейчас рассказ читать буду!

– Есть хочу!

– Что за люди! Одним голуби мешают, другим муки голода жить не дают… Иди, там цыпленок с тимьяном в духовке.

    Вы не поверите: когда мама разделывает на кухонном столе какую-нибудь очередную уточку или курочку, голуби, столпившись на подоконнике и жадно вытянув шеи, наблюдают сквозь стекло за процессом. Прямо студенты-медики в анатомичке. Сначала мама стеснялась птиц, потом махнула рукой:

– Уж таков наш безумный мир!

Но все же, открыв форточку, торжественно пообещала голубей без крайней нужды не есть.

 ***

Внезапно вернулся папа, и они с мамой умчались заполнять какие-то там анкеты на выезд, которые в одиночку не заполняются. А потом домой приплёлся из школы Борька в весьма дурном настроении.

Когда я ему сделала замечание, вякнул:

– Что, дура, депрессию подняла?

Тут же получил за неуважение к старшим «сушняка» в плечо.

Включил все телевизоры, комп, магнитолу, микроволновку, лампы по всей квартире и вообще всё, что только можно, и стал проводить опыт. Поспорил с одноклассником. Тот хвастался, что живет в новом доме и там надежная электропроводка. И дразнил Борьку, что в нашем «сарайчике» чуть что, и пробки вылетают.  Братец решил доказать, что дом у нас хороший.

Пробки вылетели. Мы сидели в сумерках, а Борька продолжал заунывно гундеть:

– Все равно. И дом хороший. И район. И город. И республика…

    Ну, не хочет уезжать человек. А я, даже если мне что-то здесь нравится, стараюсь найти в этом и негатив. Я не буду мучиться от тоски в далеком Калининграде! Пусть уж лучше здесь будет плохо и еще хуже – мне это только на руку. И если этот придурок выбрал себе подружку – очередного «сантехника» в розовой куртке «Адидас» и с рэпчиком в наушниках – то так ему и надо!!!

Кстати, если когда-нибудь его встречу, надо сделать такое сочувственное лицо и сказать: «Ну, вот, видишь – даже ты, и то хоть кому-то пригодился».

Братец утверждает, что знает, где надо что повернуть, и свет в квартире загорится вновь. Но я запрещаю ему подходить к счетчику – боюсь пожара.

Главное, и родителям не позвонишь: единицы кончились. Ладно, дождемся. Хотя Боре не завидую…

– А давай песни петь! – предлагает он.

И вот мы уже поем-поем, и про «две собаки под окном», и «моя любовь на пятом этаже», и даже гимн республики на казахском… Начинает лупить чем-то железным по батареям злобная соседка снизу.

– Что это?! – вздрагивает братик.

– Баба Валя бесится.

– Не-ет, на кухне…

– Что… что на кухне? – я перехожу на шепот, так как, кажется, понимаю…

– Две-ерца от буфета…

Я подскакиваю на диване и визжу от страха.

Довольный кабан Боря потирает шкодливые копытца.

Глава 10

Всё-таки идею съемок фильма о городе жаль. Ещё сильней жаль, что у меня нет нормальной камеры – давно бы сняла сама. Зато есть Интернет! Пишу: «Кто с камерой? Давайте сделаем киношку о городе». Игнорю Юлю, сообщившую «заборчиком»: «КаМеРаЕзТь!»

Неожиданно объявляется Виктор. Тот самый, друг этого… Предлагает помощь. Точно, как же я о нём не вспомнила, он и на репетиционку с камерой однажды приходил. К тому же, с Виктором будет весело.

 Договорились на ближайшее воскресенье. Только что Виктор хочет снимать?

Оказалось, ничего. Виктор болеет.

 «Да ты заходи за камерой. Я не заразный, только разговаривать не могу», – пишет.

***

По крайней мере, этот человек понимает, что гостей нужно кормить. Я пришла к Виктору сразу после школы, и теперь сижу у него на кухне. А он греет мне суп в завывающей, как буран в степи, микроволновке.

Уютно. Виктор молчит, потому что у него ангина. А я молчу, потому что он молчит.

– Да, а я-то чего молчу? В общем, у меня шесть объектов: квартира, подъезд, двор, квартал, ну, и пара улиц в городе.

Виктор ставит передо мной тарелку с горячим супом и выразительно стучит костяшками пальцев по своему лбу. Потом, чтобы я уж наверняка поняла, крутит пальцем у виска.

– Почему это?!

Крутит кистью руки, показывает – мол, наворачивай быстрее, ложку бери, хлеб.

Шепелявит кое-как:

– Ешь. Потом поговорим.

 Совершенно невпопад приходит мысль: «А язык он уже зарастил?»

– Ты язык зарастил?

Ну, зачем я только спросила!

Открыл свою пасть, а там…

– А-а-а!

Локтем попадаю в горячий суп.

– Убери, уйди сейчас же! Ну, ты и придурок!

Довольно ухмыляется, сипит:

– Что, страхово тебе?

– Это как: принцип двуязычия в действии?

– Это сплит.

– Раздвоенный на кончике язык… Гадость. И – это же больно. Как ты мог? А ангина?

Он кивает:

– И ангина – тоже.

Молчу. Даже есть расхотелось. Вытираю локоть. Перевожу разговор:

– Так что ты пальцем там у виска крутил? Чем тебе мой план не нравится, а?

Многозначительно качает головой. Убрал тарелку. Теперь идем в комнату к ещё одному источнику жужжания-завывания, – компьютеру.

 Набрал в поисковике Яндекс «Панорамы», еще пару щелчков, и вот на весь монитор – улицы нашего города! Ходишь, куда хочешь. Надо оглядеться – крутишь картинку «мышью».

О, а вот и он – мой квартал! Красная «Субару» Тиминой мамы – это того японистого шкета, дружка моего бро, помните? Интере-есно, что это тетя Гульжазира тут забыла? Может, к бывшим соседям заехала?

Виктор опять стучит пальцем по башке и пишет что-то карандашиком на валяющемся рекламном проспекте.

«Динозавр ты!!!» – читаю.

– Может, и динозавр, но вот панорамы моей квартиры здесь точно нет!

Пишет: «Снимем – будет!»

– Братюня, так нельзя, плохо!

Теперь стучит по клавиатуре, текст набирает:

«А мы Васька сняли, когда он душ принимал. В «YouTube» выложили».

– Ка-а-ак?

«В стене дырка была».

 Настала моя очередь молчать. Может, на всякий случай уже перестать мыться? Ужас какой.

– Ладно, пошла я. Камеру быстро давай, понял? И выздоравливай.

Посмотрела на него с сомнением, добавила:

– Хотя ты вряд ли выздоровеешь совсем. Лечиться и еще раз лечиться… Кстати, горло как врачу показываешь? Язык за щеку убираешь?

Виктор очень весело улыбается, аж лучится весь. Теперь понятно, кто распугивает ухогорлоносов в районной поликлинике.

И он опять что-то пишет.

«Услуга за услугу»

– Чё надо тебе?

«Открой свой профиль «ВКонтакте»

– Открыла. Дальше?

– А кто это у тебя, познакомь, а? – ради такого дела он опять разговаривать начал. Почти членораздельно.

– Офигел, что ли? Это ж Светка!

Недоуменно разводит лапками своими. Типа «а чего «офигел»-то?»

– Понимаешь… Это – Светка. Это страшно. Это намного хуже, чем твой язык, твоя  ангина и еще – ураган «Катрина» в Новом Орлеане, не имеющий к тебе никакого отношения, но, тем не менее, тоже ужасающий.

Виктор весь внимание. Даже глаза загорелись.

– Виктор, вся Светина жизнь – борьба. И заметь: борьба – с такими, как ты.

А в самом деле, жалко мне, что ли? Возьму да и познакомлю. Хотя, жалко, конечно. Балбеса Виктора жалко. Добрый все-таки он.

Глава 11

Возвращаясь со спаррингов, мой братец Боря с остервенением рисует котят у себя в альбоме. Пар выпускает.

Возвращаясь после собирания «нужных бумажек», папа уединяется на кухне и очень основательно изображает в рабочем ежедневнике сначала всех «битлов» – Леннона и Маккартни анфас, остальных – в профиль, потом танки, напоследок мелкое зверье. Иногда и до котят доходит.

Они похожи, мужчины нашего дома. Оба стремительные, ответственные и заботливые. А вот мы с мамой совсем разные. Мама моя вообще ни на кого не похожа. И я тоже хочу быть совершенно особенной.

Мама веселится:

– Танечка, чтоб ты знала: подобные амбиции питает еще около двух миллиардов землян. Тебе надо?

– А как тогда, чтобы со стенами не сливаться?

– Вот ты здесь и сейчас. Именно ты – и именно на этом месте. Этим и особенна. Но остальным и это неважно, уж поверь. А особенной станешь, только если перестанешь забивать голову своей «особенностью» и будешь полезна обществу. По-настоящему полезна. А это огромная редкость в наши дни. Я вот так и не поняла, какая от меня польза кому-то, кроме вас. Поэтому и стараюсь для семьи – и то уже хорошо. Ну, а обществу на меня плевать. Главное, чтобы не безобразничала.

– Всё равно ты особенная.

– Это потому, что я твоя мама. А так – меня все время с кем-то путают на улице. Знакомые не узнают. Я даже не обижаюсь, привыкла.

Хорошо маме, у неё иммунитет. А у меня ещё не выработался. Но, благодаря моей бывшей подруге Юляшке, скоро он возрастет до двухсот процентов!

Юля мне только пишет, а не звонила уже давно. Зачем ей живое общение? Она нашла себе таких же педовочных подруг и, судя по всему, содержательно проводит с ними время – безбожно красится, курит в разных «заброшках» и нарывается на недетские приключения. И на здоровье. Только вот маму её жалко.Однако чудо свершилось: сегодня Юля мне позвонила!

Но вот что она спросила…

– Слушай, а как того парня звали, который еще паркурщик?

– В смысле, трейсер?

– Ну.

– Антон?

– А, точно. А то мы его тут увидели. Ну, спасибки, чмаффки-лавки.

Поясню, если кто не понял: тот парень, «который еще паркурщик» вообще-то, мой первый парень Антон, и ещё даже года не прошло, как я с Юлей делилась, что у нас, да как, переживала, рассказывала. Причем, сами понимаете, постоянно рассказывала. И переживала тоже – ПОСТОЯННО, месяц или два – ну, пока встречались. И потом ещё месяца четыре, когда он меня уже бросил. А ещё мы ему звонили и писали. Она что, ничего не запомнила? Так КОМУ я всё это рассказывала, и, главное, ЗАЧЕМ?!!

«Паркурщик…» Кошмар. Как я вообще могла с ней дружить, ответьте мне, а?

Сама виновата. Видно же было с самого начала. Вот, например, подозрительный сигнал: Юля никогда не расстраивается. Вообще никогда. Однажды она рассказывала мне, почему они живут без отца. Со смехом передавала слова своей мамы, что папа, наверное, давно спился и умер на какой-нибудь помойке. Вот ухохочешься, да?

Была раньше у меня идея спасти Юлю, направить на путь истинный. Только ей этого не надо. Ну, пусть так. Больше свои силы я на неё не трачу.

Светка – и та лучше. По крайней мере, не идиотка. Хоть и груба, как фельдфебель.

Глава 12

Папа, увидев Викторову камеру, вцепился в меня мертвой хваткой. Объяснил, что мир полон злодеев, только и мечтающих отнять дорогую – и к тому же – чужую! – камеру у маленькой девочки.

– Папа, мне шестнадцать скоро!

– Нет, не «скоро». Через семь месяцев!

– Папа, я осторожно!

– Только со мной! Или – никак.

Я вам еще на рассказывала, что папа не считает возможным допустить, чтобы утром в школу я шла сама? Он меня возит! Ещё он любит, встречая меня с уроков, весело закричать на весь школьный двор:

– А где тут моя пушистая кисонька едва перебирает лапками от голода?

А одноклассники и мелкаяшколота вокруг не дремлют, всем очень весело.

Теперь же, благодаря папиной бдительности, такое хорошее дело, как съемка актуальных мест в городе, превратится для меня в позорный детсад.

– Кисочка, только сначала мы поснимаем места моего детства, хорошо?

Еще лучше. И надо было камеру брать? У меня отняли мое приключение…

Но отказаться папа не даст. Молча и сутулясь лезу в машину. Сейчас включится магнитола и меня будут мучить Высоцким. Это называется «развивать ребенка».

Папа, однообразный голос его кумира, пахнущая бензином машина, район бывшего старого автовокзала… И что, я этого хотела, да? В Калининграде не дам так с собой обращаться.

***

Папа долго искал место для парковки.

– А ведь раньше это была тихая улочка, везде цветы…

Поверить сложно. Толпы хмурых людей, одетых преимущественно в черное, кучи мусора, лотки со сморщенными чебуреками, запах горелого жира.

– Вон, видишь дерево? Я себе там шалаш наверху делал. Прошлый раз смотрел – еще гвозди оставались и пара досок.

А из-за огромного строительного забора чуть выглядывает крыша того дома, где рос папа. Домик маленький, бревенчатый, с печкой. Пока были живы папины родственники, мы в нем бывали. Уютный милый мир, где у папы с каждой щелочкой в полу и трещинкой на стене что-нибудь, да связано. Домик купили папины предки в 1914 году. А пару лет назад его продали, и теперь тут будет «гостиница», и во дворе уже почти достроены унылые бараки для непритязательных приезжих. И все вокруг густо заплевано.

Но сейчас папа в своих любимых семидесятых…

– К нам приблудилась очень умная дворняжка. Она промышляла вон там. Видишь, в конце улицы, где был арык? Приезжие с автовокзала иногда приходили сюда, садились, опустив ноги в прохладную воду, ставили на травку бутылку вина и выкладывали на газету колбаску какую-нибудь, или пирожки. Собака сидела в засаде, терпеливо ждала, когда люди разуются, выложат закуску и – как молния, неслась за добычей. Р-раз! И нет колбаски. Босиком эту нахальную псину ловить невозможно, а пока обуешься, она уже далеко.

    Я еще раз оглядываюсь: ни-че-го-шень-ки… Всего лишь кособокие домишки, много техники и грязный асфальт. А у папы на лице такое написано. И радость, и горе. Это «ничегошеньки» он ведь тоже видит. И где тот беленький мальчик, что мечтал о будущем, сидя в шалаше на дереве?

Трогаю за рукав:

– Пап, пойдем отсюда. Давай не будем снимать. Тут страшно, злые все какие-то. Я тебе потом твою улицу в «Панорамах» покажу, ладно?

Место, где раньше был старый автовокзал, он смотреть не хочет. Все снесли, и там теперь так же грязно, и какой-то очередной базар.

– Башня-то с часами кому мешала? – горестно бормочет папа, не замечая, что я его слышу.

Потом мы едем к его родному кинотеатру, ныне также снесенному. Вместо добротного здания в центре города – озелененный пустырь, посреди красуется «малая скульптурная форма» – пластиковый раскрашенный горный козел. Не его же снимать?

По пути папа рассказывает мне всякие истории из своего детства. И, в который раз, качает головой: ничего не осталось, вот будто нарочно…

– Пап, ты не расстраивайся! А хочешь в Центральный парк?

И только в старом парке папа успокаивается, и даже вспоминает, как однажды взрослый мальчишка хитростью увел у него здесь велосипед. Но и об этом говорить ему, вижу, приятно. Мы долго и подробно снимаем старые деревья, и скульптуру писателя Горького, и кинотеатр «Родина», и металлического барса с натертыми до блеска боками, на котором не сфотографировался в нашем городе только паралитик. Еще – старую эстраду и площадку для коллекционеров. Снимаем весь парк сверху, с колеса обозрения. Вот папа уже и веселый, улыбается: